Не сказав ни слова, она повернулась и пошла вперёд.
Аня с Ириной многозначительно переглянулись за её спиной.
Через какое-то время, уставшие и подмёрзшие, они вышли к самому краю поселения и по узенькой натоптанной тропке обогнули пологий холм, утонувший в слишком большой пуховой снежной шапке.
И снова у Нины в ногах появилась противная слабость.
Потому что за судьбоносным поворотом вот уже целую неделю открывалось невиданное и пугающее зрелище…
Там, за холмом притаился симпатичный длинненький дом, обшитый золотистой доской. Дом кокетливо прикрылся мягкой снежной шалью и звал, манил зайти в тёплое гостеприимное нутро, приглашал скинуть неуклюжие одежды и насладиться покоем и горячим травяным чаем в мягких креслах перед камином. В огромных чистых окнах дробилась и сияла белизной нарядная крещенская зима.
Её собственный дом.
На её собственной земле.
Нине, в который уже раз, захотелось сесть здесь, у холма, прямо в снег, и просто исподтишка смотреть. Разглядывать дом, как невиданного зверя, который, в целом, выглядит довольно дружелюбно, но совершенно непредсказуем в обращении. Ей казалось, что он похож на большую красивую, но совершенно незнакомую золотистую лошадь…
Она вздохнула, кутая шарфом нос, и постаралась не сбиться с шага.
… - Девчонки, мне пора, - сказала Ирка, отставив чашку. – У меня тесто стоит на пироги – вечером Руся с детьми приедет. Но и вам тоже останется! Анечка, ты как, доберёшься?
- Я провожу, - быстро сказала Нина.
- Да что я, ваза хрустальная, что ли? – чуть рассерженно отозвалась Анна. – Я и без вас прекрасно сама гуляю.
- Ладно, успокойся. Мне тоже гулять надо, и я пока не на сносях.
- Ну, вот и хорошо, - Ирина прошла в кухню и сполоснула кружку. – Я тогда побежала?
|
|
- Давай… Русе привет и племяшкам.
Чуть слышно хлопнула входная дверь.
Нина и Аня остались одни, и между ними воцарилось тяжёлое молчание.
Нина неосознанно сплела пальцы, отвернулась от подруги и уставилась в тёмное стекло печной дверцы, за которой давно уже не плясало весёлое пламя. Тихо тикали часы на каминной полке. За окном блистали снега и едва чернели вдали редкие щётки перелесков. Так мирно и бело, так красиво!..
А тут, в доме эта проклятая тишина. Давит, мучает…. хочется кричать… плакать… бежать…
Только куда?.. и от чего?.. и зачем?..
- Ну что, - не выдержала Анна первой. – Так и не поговорим?
- О чём? – буркнула Нина, теперь разглядывая весёлые полоски на домотканом половичке.
- Нинка, - Аня поёрзала в кресле, осторожно подтянула под себя ноги и, недовольно морщась, потёрла ноющую поясницу. – Нам давно пора поговорить. Ты избегаешь нас с Михаилом. Может, даже тихо ненавидишь. Я ведь тебя знаю не первый год. Хочешь, скажу, что ты о нас думаешь?.. М-м?
О, Нина многое могла бы сказать!.. Не сказать, проорать во всё горло… и, может, хоть немного стало бы легче…
В душе давно бесновался невнятный клубок противоположных эмоций и мыслей, изматывая и иссушая её.
И больше всего она подсознательно боялась этого неизбежного разговора, насколько возможно избегая остаться с Анной один на один. Если бы не беременность подруги, Нина бы сумела сказать: «Уйди». Но Анна уверенно отрезала ей пути к отступлению, не погнушавшись воспользоваться деликатным положением. И Нине снова пришлось стиснуть зубы и молча терять силы, чтобы утихомирить злую бурю внутри.
|
|
- Молчишь, - констатировала Аня. – Оно, конечно, понятно. Меня жалеешь. Тогда сама скажу… Главное, что тебя бесит: «без меня меня женили»! Ну, если перефразировать, «без меня мне поместье построили». Да какого хрена они вообще лезут в мою жизнь!... Так?
Она склонила голову к плечу, не без лукавства разглядывая подругу.
Нина с трудом сдержала приступ бешенства, закусив губы и до боли стиснув пальцы.
- А ты бы не взбесилась?... – прошипела она. – Вот, тебе, Нинка, твоё поместье, готовенькое, давай, бери ключики и не вякай!.. Благодетели хреновы! И теперь вам по гроб жизни ещё кланяйся!
Ей стало так невыносимо больно, что она вскочила, задыхаясь, и непроизвольно положила руки на живот.
- Вот-вот, - сухо сказала Аня. – Можешь послать нас ко всем чертям – твоё право. Но знаешь, я рада, что тебе некуда деваться. Ты выносишь и родишь ребёнка в нормальных условиях. В тишине и покое. Среди более-менее нормальных людей. И у тебя хватит мозгов никуда не дёргаться, ради него же.
Она глубоко вздохнула, погладила свой живот и продолжила ровным, спокойным голосом:
- И благодарность вымучивать не надо. Мы просто сделали то, что нужно было сделать. Лучше благодари саму жизнь и Боженьку, за то, что берегут тебя и твоё дитя… Батюшка Алексий там о тебе хлопочет, не иначе!.. А воспаление гордыни всё равно со временем пройдёт, и, может, мы снова станем подругами. Я буду очень на это надеяться…
Она, покряхтывая, спустила ноги с кресла и поднялась.
- Пойду я, Нин, - вздохнула она. – Думала, ты отошла уже, и мы нормально поговорим... Прости.
|
|
Нина, ссутулившись, стояла спиной к ней, и только плечи беззвучно вздрагивали.
Аня остановилась, осторожно провела рукой по застывшей, будто изломанной Нинкиной спине.
- Скажи, только честно… Тебе понравился дом?
Та глухо молчала.
Анна снова вздохнула и пошла к выходу. И уже в кухонном проёме услышала хриплое:
- Да… Очень…
Она просияла, тихо выдохнула от радости и облегчения и осторожно обернулась.
Нина по-прежнему буравила взглядом стеклянную дверцу печи, но губы её шевелились, словно силясь что-то ещё сказать.
Аня замерла, затаив дыхание.
- Знаешь… самое удивительное… мы когда на базе с Гришкой были… там… в санатории, - Нина утёрла рукавом водолазки покрасневший нос и задрала голову, безуспешно пытаясь унять потоки слёз. – Там так было здорово. И камин… Я тогда так отчётливо увидела, что мы будто… у себя дома, в своём поместье… у камина сидим… Всё почти… точь-в-точь как здесь!.. Даже кровать стоит так же… Там… там…
И разрыдалась снова, положив руки на живот.
Аня подошла к ней и ласково обняла трясущиеся худенькие плечи, прижала к себе черноволосую голову.
- Вернётся твой Гришка. Всё будет хорошо. Всё уже хорошо!..
- И место… - продолжала бормотать Нина, словно не слыша её, - на отшибе, за холмом… как мне всегда хотелось, но я не говорила тебе, и не показывала… Я точно знаю, что не показывала...
- Не говорила и не показывала, - спокойно согласилась Аня. – Но ходила ты сюда постоянно, пару раз даже с палаткой приезжала, когда меня не было. И Ирки. Думаешь, ты такой прям Джеймс Бонд? Наши бабы, между прочим, всё знают. И ещё, кстати. Фоминым и Светлолобовым Михаил тоже такие дома поставил. Потому что они мамы одинокие с детьми. И он всем помогает, кто за помощью обращается. Так что не думай, что ты, как моя подруга, особыми привилегиями пользуешься. Мы просто стараемся помогать только тем, кому это действительно необходимо… это, кстати, трудно очень по-настоящему понять… - она невесело покачала головой, продолжая гладить Нину по волосам. – Ну, всё, всё, моя хорошая. Мне пора. Пойду.
- Я с тобой, - встрепенулась Нина. – Я провожу.
Аня наигранно-горестно закатила глаза, Нина нахмурилась, и тут раздался стук в дверь.
- О, - Михаил улыбнулся им с порога и осторожно обнял жену. – Кажется, помирились!
Нина ощутила, как жаром заливает щёки. Этот дурацкий олигарх обладал не менее дурацким даром постоянно вгонять её в краску!..
- Всё нормально, - счастливо жмурясь под его поцелуями, мурлыкнула Аня. – Я как раз уже ухожу. Так что всё само собой и решилось! Отдыхай, Нина, мы сегодня уже достаточно находились.
Михаил отпустил жену и пристально взглянул на Нину, которой захотелось немедленно испариться, превратившись в лёгкий, ничего не значащий дымок.
- Спасибо, - пробормотала она и зябко повела плечами. – Спасибо вам… Я ведь даже не знаю, как мне отблагодарить вас…
- «Спасибо» достаточно, - ответил Михаил серьёзно. – Но неплохо бы ещё постараться стать счастливой.
- Я не умею. Простите, - она потёрла промокшим рукавом глаза, стараясь подавить очередной приступ злого раздражения.
- Так учись. Мы все тут учимся, - Михаил лукаво скосил глаза на жену, и та усмехнулась в ответ.
Нина вскинула голову, и чёрные глаза вдруг брызнули дикой, живой искрой.
- Ладно, - сказала она с хриплым упрямством, - только не ругайте меня сильно, если плохо будет получаться.
Филатовы рассмеялись.
- Всё получится, - сказал Михаил. – Меня вот тоже часто ругают, но уже меньше. Правда?.. – он быстро поцеловал жену в нос.
Аня лучилась улыбкой, и её тепло каким-то образом сумело пробраться в Нинину издёрганную душу… И она нехотя улыбнулась в ответ.
И потом ещё долго стояла у окна и смотрела, как Михаил и Анна, взявшись за руки, медленно бредут по узкой тропке между сугробами и скрываются за поворотом…
Она решила честно выполнить обещание.
Только Богу ведомо, сколько раз она горько пожалела о своих неосторожных словах...
Но тесто, из которого она была слеплена, не позволяло махнуть рукой и сдаться.
Пришлось стиснуть зубы и хорошенько поднапрячься.
И для неё началось то, что она потом назвала: Путь Маленьких Шагов.
Иногда не хотелось вставать по утрам, потому что казалось – незачем и не для кого.
Тогда она закрывала ладонями глаза и пыталась представить тёмнокудрого малыша на коленях. Дождавшись его лучистой улыбки, она улыбалась в ответ, порой сквозь слёзы. И с этой вымученной улыбкой сбрасывала с кровати ноги, начиная очередной день.
Иногда не хотелось идти на прогулку, потому что проснувшаяся злость снова наваливалась душной тесной тушей, и хотелось рвать, метать, бежать…. Бежать куда угодно, но только не видеть никого… Не улыбаться, не разговаривать. Не прятать каждый раз гнев и тоску под тёплой курткой и фальшивой улыбкой…
Тогда она придумала концентрировать взгляд на носках ног в узорчатых «алясках» и считать шаги.
Раз, два, три… десять… двадцать пять… скрип-скрип – снег. Стук-стук – наледь, осторожно… тысяча пять. Вот уже и три дуба, за ними – поворот, помаши Лене Старковой, улыбнись… она далеко, не подойдёт, успеешь уйти… тысяча двадцать шесть.
А там, у холма – Анькино поместье, яркий, весёлый, похожий на терем дом в два этажа. Там – Счастье… Любовь...
Ф-р-рр… «Всем любовь подавай».
Скоро уже Анькин срок подойдёт... Будь благословенна, подруга!.. Ну вот, полпути…
И вроде как приотпустило. Даже улыбка стала похожа на настоящую… Молодец, Нина Савельевна, продолжай в том же духе…
Когда не хотелось есть – она накладывала на отдельно стоящую маленькую тарелку кашу, представляла рядом за столом, своего чернокудрого паренька, и овсянка елась веселей.
Когда не хотелось топить печь – вспоминала, как прогонял огонь злые тени тогда, на базе, с Григорием. И потрескивание дров расслабляло и порой уносило её в тёплые, светлые, спокойные мечты.
Когда подступал страх, что ей не справиться… или донимали мысли, как там, без неё, живут родители – становилась на колени и молилась почти без слов, представляя себя в маленькой белёной комнате с простой деревянной лавкой. И иногда казалось, что волос касается тёплая широкая ладонь…
Когда сердце заходилось острой тоской по Григорию, она разводила в стеклянном графине напиток из давленой клюквы, мёда и родниковой воды, пила его мелкими глотками и представляла, как Гришка гладит её живот и разговаривает с малышом. И у неё получалось!.. Она открывала глаза, словно просыпаясь, с полным ощущением, что он только что стоял рядом. Её малыш рос не без отца!.. Это вселяло силы и бодрило.
Она карабкалась к новой себе, словно шаг за шагом восходила на Эверест.
И постепенно, день за днём становилось легче.
Но пока лишь одной гостье она радовалась по-настоящему.
Эльвира Алексашина навещала её регулярно, по субботам, а иногда и среди недели. Это началось, ещё когда Нина жила в квартире Филатова.
Она радостно сваливала на пороге охапки заманчиво шуршащих тяжёлых пакетов, не обращая никакого внимания на Нинкино сердитое «сколько можно», «куда мне» и «с ума сошла столько тратить!». Врываясь в Нинкину жизнь золотистым фруктовым вихрем, она целовала её в щёку, здоровалась с её животом, похлопывая по нему ладошкой… и дом вмиг оживал, наполняясь весёлыми бликами и беспечной трескотнёй.
И Нинин рот сам собой растягивался до ушей. Прочь отступали горести, выдыхались печали и прятались по дальним углам пресловутые злые тени…
Она часто ловила себя на мысли, что очень привязалась к весёлой Гришкиной подружке. И столь же часто задавалась вопросом, что же Эля находит в ней?..
Однажды она не выдержала и спросила. Это было уже в феврале, в холодный, вьюжный день, когда на улицу и носа высовывать не хотелось. Нина запретила себе ждать Эльвиру, и успела немного взгрустнуть по этому поводу.
Но в двенадцать с четвертью та, как ни в чём не бывало, влетела внутрь, вся румяная, в хорошенькой «щипаной» норке и брякнула у порога хрусткие морозные пакеты.
- Фу-хх!.. – она приложила ладошки к ярко-красным щекам, - ну и морозяка! А ветрище!.. Привееет!!
В этот раз она привезла Нине весёлый полосатый кардиган с крупными деревянными пуговицами, и Нина не смогла не восхититься чудесной вещью. Она недоверчиво подержала его на вытянутых руках, потом притянула к себе, зачем-то понюхала и… сердито запихала обратно в пакет.
- Да перестань ты! – Эля была страшно довольна произведённым эффектом.
Она ловко выцепила кофту и встряхнула. Пуговицы приятно щёлкнули, как кастаньеты.
- Надевай уже! Я как только его увидела… Я тебя в нём увидела! Надевай и не спорь!..
Нина смотрела на лучащуюся весельем подружку и не знала, что сказать.
- Эля, - спросила она. – Почему ты ездишь ко мне? Из-за Гришки?..
Улыбка медленно сползла с задорного личика.
- Почему ты так думаешь? – Эльвира опустила руки с кардиганом, и в глазах появилась растерянность. – Нет… Конечно, нет.
Подумала немного и добавила:
- Если только самую малость… Если б ты вот так не спросила…
Нина вздохнула и вяло отмахнулась:
- Забудь. Это был глупый вопрос… и некорректный.
- Нина… - Эля подошла, накинула ей на плечи кардиган и аккуратно расправила, любуясь. – Ну вот, я же говорила! Посмотри-ка, посмотри!
Нина покорно подошла к зеркалу. Улыбнулась, медленно вдела руки в рукава. Застегнулась и завязала поясок. Покрутилась.
- Если б увидела такую шмотку в магазине – достала бы последние деньги, - призналась она и погладила живот. – И малышу тепло…
Эльвира сияла.
- В таком случае, - сказала она торжественно, - я заслужила свой любимый чай!
- Спасибо, - пробормотала Нина, стараясь не расплакаться. – Такой чудесный подарок… Ещё один… они всё сыплются на меня, как из рога изобилия, а я подыхаю под их весом. И это называется: надо работать над «принятием».
Эля рассмеялась:
- Однозначно, Нина! Тебе давно пора научиться просто принимать!.. И поверь, это не так уж и сложно!... Сложно, когда не дают… – она деланно вздохнула и состроила глазки. - Пойдём на кухню, я хочу отогреться чайком!
Они пили чай из высоких и тонких фарфоровых чашек, - опять же, подаренных! Эля весело трещала, Нина, по обыкновению, блаженно жмурилась, наслаждаясь трелями золотистой канарейки, лишь иногда кивая и усмехаясь в нужных местах.
- Нина, - вдруг сказала Эля. – Что бы ты ни думала обо мне – ты сейчас главный человек в моей жизни.
Нина выпала из дрёмы и захлопала глазами, как внезапно разбуженная сова.
- Чего?
- Того. Ты, наверное, единственный настоящий человек в моём окружении. Раньше был Гришка. Теперь… мы с ним почти не общаемся.
Нина неосознанно стиснула под столом деревянную пуговицу.
- Как… он там? – спросила чуть слышно.
- Да толком не знаю. Вроде с работой нормально всё. Мы давно разговаривали… под Новый год. Про тебя… не спрашивал. Знаешь, будто с призраком поговорила, - Эльвира поёжилась. – Бр-рр. Хреново ему, это точно.
Она долго смотрела на Нину, словно ожидая новых вопросов, но та молчала, опустив глаза в чашку.
Поняв, что тема, как говорится, «не катит», Эльвира отступилась.
- С тобой я… чувствую себя. Вот, именно так. Чувствую себя. Ты никогда не задумывалась над этим словом? Словосочетанием, точнее? Вот с остальными – я себя не чувствую. А с тобой – да. И мне хорошо от этого. Мне… тепло.
Нина хмыкнула и пригубила чай.
- Ты настоящая, - продолжила Эля задумчиво. - Цельная. Как будто статуэтка, выточенная из красивого чистого камня. Извини, я могу не очень выражаться, я ж не Гришка… ну, ты понимаешь. Я, если честно, не сразу поняла, что в тебе Гришка нашёл. А теперь не могу понять, как он вообще смог уехать от тебя.
Нина рассеянно водила кончиком ложки по клетчатой скатерти.
- Спасибо, Эля, - сказала она. – Ты меня очень удивила. Мне очень приятно... что кому-то я так нужна…
Она вдруг почувствовала, что по щекам текут слёзы. Проклятые гормоны опять взялись за своё…
Эля потянулась и погладила её по руке. Потом вскочила и прижалась, как пушистый рыжий котёнок.
… Аня родила в самом начале марта.
Таинство свершилось в поместье, с участием мужа и приглашённой из города акушерки.
Девочку назвали Алинкой.
Когда Нина опустила телефон, в ушах ещё долго стояло эхо безмерно усталого и безмерно счастливого Аниного голоса.
Нина смотрела в окно, на появляющиеся над горизонтом первые искорки звёзд и плакала. От счастья. Она даже и не подозревала до этого момента, насколько сильно переживала за подругу...
- Значит, и у нас с тобой всё будет хорошо, малыш, - положила она руки на живот.
В эту ночь впервые не мучили тяжёлые сны. А наутро она не сразу поняла, что чувствует… блаженство. Подобно маленькому, но очень тёплому солнышку, оно распирало грудь изнутри, норовя стащить с кровати.
За окном сияло, расправляя наливающиеся золотом лучи, проснувшееся солнце.
Нина встала, с удовольствием накинула весёлый полосатый кардиган. Босые ноги прошлёпали по прохладному полу.
Она стояла, нежно поглаживая живот, а за пухлыми снежными холмами червонным золотом наливалось небо.
Всё снова изменилось разом… и навсегда.
Снова кто-то наверху крепко встряхнул полотно её жизни… поблёкшая, мятая ткань расправилась с упругим хлопком, и побежали по ней первые робкие волны изящных узоров.
Она всё-таки вскарабкалась на свой Эверест.
Теперь всё будет хорошо.
Глава 16
- Знаешь, я многое поняла с тех пор...
Нина и Ирина сидели на кухне, заметно повеселевшей с тех пор, как к Нине вернулось желание жить.
Задорный апрельский ветерок парусил белые, разрисованные яркими разноцветными кольцами занавеси. В памятной винной бутылке серебристыми барашками пушилась верба. На подоконнике гиацинты в красных, жёлтых и зелёных горшочках источали одуряющий аромат.
Весна!..
- Значит, ты простила его мать?..
Нина, посвежевшая, пополневшая, с яркими глазами, спокойно улыбнулась.
- Думала – никогда не смогу, - ответила она, подумав. – Сначала хотелось только одного - придушить мерзкую тварь…
Ира в ужасе закрыла лицо руками, и Нина засмеялась.
- Это недолго было… Не переживай. Потом я осознала, что она так же несчастна и одержима, как моя собственная мать. Наверное, мы ещё поэтому с Гришкой друг к другу притянулись… Два затюканных родителями ребёнка.
- А как они там, твои?.. – тихо спросила Ирина.
Нина вздохнула, потеребила кисточку нежно-зелёной скатерти.
- Болеют. Мать меня на порог не пустила… Увидела пузо и разоралась так, что даже спросить ничего не получилось. К соседке пришлось идти. Оказывается, у матери было предынсультное… прокапали, отошла вроде... Папка совсем осунулся… А, чего там… - Нинин голос стал глухим и безжизненным. - Она меня никогда не простит.
- Я не понимаю, - пробормотала Ира, стиснув воротничок кофточки. – Не понимаю…
- Ирка, - строго сказала Нина. – Не бери в голову. Ты же знаешь мою мать. Ты из благополучной семьи, тебе просто ужасно повезло. Мы с Анькой всегда тебе по-тихой завидовали.
Ира нахмурилась, но промолчала. По краешку её блюдца бодро ползла божья коровка. Ира подставила мизинец. Коровка подумала немного и перешла на палец, потом на ладонь. Дойдя до края, расправила крылышки и перелетела на окно.
Подруги наблюдали за ней в молчании.
- Ладно, - встряхнулась, наконец, Нина.
Она вытянула из-под локтя Ирины рулон бумаги и раскатала на столе, придавив кружкой.
– Пора за работу… Давай глянем, как тут получше сделать…
С Эльвириной лёгкой руки Ира и Нина сами не заметили, как превратились в дизайнеров по интерьерам. Эльвира каким-то образом умудрилась внушить обычно не внушаемой Нине, что в той пропадает великий художник по интерьерам, обладающий бездной вкуса и морем воображения. И завалила Нину килограммами журналов и гигабайтами видеороликов «по теме».
Нину это поначалу забавляло. Но Эля усилила напор. Нина начала сердиться. Она фыркала, шипела, отмахивалась, но с тем же успехом можно было пытаться остановить печной заслонкой поток извергающейся лавы.
И сама не заметила, как увлеклась. Она ведь всегда любила экспериментировать с цветами и формами. С помощью Иры она сумела по памяти воссоздать у себя интерьер домика в «Белом береге». Только наполнила его собственным звучанием. Вместе с Ирой сшили лоскутное покрывало, подушки, связали коврики. Ира подарила кружевную скатерть и несколько чудесных панно, а Элька даже кованую лампу с молочным стеклом где-то умудрилась раздобыть.
То, что получилось, привело всех троих в восторг.
А когда Эля ближе познакомилась с Иркой и её творчеством её, как говорится, «конкретно понесло».
Не спросив разрешения, она успела договориться с подругой-однокурсницей, что приведёт к ней «остромодных и невероятных архитекторов» для отделки новенькой квартиры.
Нина и Ирина не успели опомниться и даже толком возразить, как уже озирались по сторонам в чужой квартире, оглушённые Элькой и её громогласной подружкой, тарахтевших наперебой, о том, что они хотят здесь видеть.
Взгляд, которым «остромодные и невероятные» успели обменяться за спиной у заказчицы, означал только одно: «Вот это влипли!»
Стараясь справиться с накатившим праведным гневом, Нина уставилась на Эльвиру, но внезапно что-то тюкнуло внутри, и она… «увидела» хозяйку.
А потом её квартиру.
Это было странно и захватывающе: её словно выкинуло в параллельную реальность… Вокруг поплыл и расцвёл королевский синий, и весь интерьер подчинился ему… Увиделся и белый молочный диван, и бра, будто сплетённые из кружев и сложный, с волной потолок, и тяжёлые портьеры с золотыми кистями.
В общем, они справились.
И справились так, что чересчур эмоциональная хозяйка в буквальном смысле визжала от восторга.
А когда Нина открыла дома конверт с вознаграждением, то не поверила глазам.
Ровно три больничных зарплаты… За две недели напряжённой, но безумно интересной работы. Причём большую часть времени она провела у себя на кухне, за столом с расстеленными чертежами, ноутбуком, непрерывно висящим в интернете и кипами журналов. А по магазинам моталась Ирка, благо, что знала их все давно и наизусть. Руслан, Ирин брат, нашёл им пару парней для подсобных работ, и работа закипела…
Впервые, сидя на мягкой подушке перед стеклянной дверцей печи, наблюдая за танцующим огнём, Нина осознала, что совсем мало понимает в жизни.
Оказывается, жизнь вовсе не обязательно должна быть серой... Скучной. Тяжёлой.
А за место под солнцем не нужно бороться и взваливать на плечи непосильную тяжесть тоже незачем.
Оказывается, иногда можно и нужно просто попросить помощи и с благодарностью её принять.
А ещё занятие интересным делом может приносить реальный доход. И таких занятий может быть много.
И вовсе необязательно кому-то что-то доказывать, жертвуя при этом ни больше, ни меньше – собственной жизнью.
Вот только, чтобы прозреть и дорасти до такого понимания вещей, пришлось пройти через чудовищную боль.
По-другому почему-то не получается...
Нина вздохнула, и взгляд её привычно сместился к прикроватному коврику, на котором стояли мужские тапочки.
Она стыдливо усмехнулась. В который уже раз.
Эти тапочки она увидела в витрине магазина одежды, на первом этаже дома с квартирой Эльвириной сокурсницы...
Она помнила, как осторожно, оберегая живот, выбралась из машины.
Было холодно, влажно. Середина марта.
Не переставая, она ругала себя, что повелась на Элькину авантюру, сердце колотилось жалко и трусливо. Глаза, словно ища спасения, тут же прилипли к этим тапочкам в витрине, таким уютным, коричневым, с белой кудрявой оторочкой.
Она, не успев спохватиться, тут же представила в них Гришку. Вот же он, в кресле у печи… с журналом, губы чуть улыбаются, нога закинута на ногу, а на ногах - эти тапочки. Её подарок.
Тьфу.
Со страшной силой потянуло заплакать навзрыд. Ирка тут же обеспокоенно нахмурилась. Пришлось быстренько собираться в кучу и напяливать дежурную улыбку.
Но каждый раз, приезжая сюда, Нина не могла удержаться, и воображение послушно рисовало Гришку, кресло, журнал и тапочки.
И в последний раз, уже получив расчёт, она воровато проскользнула в магазин, пока Эля с Ирой в соседнем магазине покупали продукты. Упрятав в сумку покупку, она сидела в машине, щупала тапки и радовалась, как крокодил Гена, которому всё-таки привезли вожделенные пятьсот эскимо.
И теперь она всякий раз ставила их аккуратно перед кроватью, со сладкой болью представляя невозможное.
Зачем всё это? в тысячный раз вертелось в голове до невозможности обрыдлое колесо.
Почему она не позвонит ему? Почему хотя бы не попытается всё объяснить? Ведь прав же Михаил – не стоит оно того… это же его ребёнок…
Но как сказать?.. Где найти такие слова?.. Разве что-то исправишь теперь?..
Сердце сжималось в тоскливый комок, и накатывал страх.
- Я не могу, малыш… - она привычно обнимала живот. – Я и так испортила ему жизнь. У него уже всё наладилось. Может, и женщина уже есть. А меня он, скорее всего, ненавидит. А я не могу рисковать. Нельзя мне волноваться. Может, когда-нибудь…
Она смотрела на тапки и тихонько плакала, обняв одно колено.
Это уже стало привычным ритуалом, и не в её силах было его прекратить.
Ложась спать, она задвигала тапочки под кровать и не вспоминала о них до следующего вечера. А вечером, устав от дневных забот, садилась на излюбленное место, и всё повторялось…
И всё же Нина очень изменилась.
Просыпаясь по утрам, она теперь ощущала радость. С любовью и восторженным удивлением обводила взглядом обстановку. Неужели и вправду она теперь хозяйка собственного дома и собственной земли?..
Весна набирала обороты, ветры с моря приносили влажное тепло, прорезались сквозь сухие острова прошлогодней травы копья и сабельки молодой зелени. Неутомимая Эльвира взялась снабжать Нину разнообразными цветами. Вдвоём они с увлечением неумело расковыривали дернину и запихивали туда всевозможные луковицы и корешки. Нина понимала, что из этой затеи вряд ли что получится, но обеим было весело.
За это время они с Ириной успели оформить ещё одну квартиру, а теперь работали над интерьером дачного домика. Если так пойдёт, думала иногда Нина, то надо будет звать в тандем ещё кого-нибудь, а то ведь скоро рожать… Наверное, Олесю – у неё ведь и вкус бесспорный, и чутьё.
Так и до собственного маленького агентства недалеко...
Она полюбила носить юбки и платья. Теперь-то можно – нет больше работы, на которую надо бежать, нет тяжёлых сумок с продуктами, и город с его суетой остался где-то далеко…
Так хорошо гулять теперь по поселению, окрестным дубравкам, неспешно взбираться на любимый холм с видом на поселение, шурша длинным женственным подолом.
На холме теперь стояла резная беседка. Нина очень любила приходить сюда одна. Из рюкзачка появлялись на свет термос и бутерброды, и небольшой вязаный плед мягко ложился на колени. Нина ощущала себя этакой чеховской дамой, степенной и спокойной.
Беременность красила её, не чувствовалось тяжести, тело радовалось и расцветало, наливаясь мягкой женственностью. Она подолгу сидела в беседке, любуясь облаками, холмами, перелесками. Вспоминался Григорий, первый поцелуй, их робкие мечты и его тёплые тёмные глаза. И та беседка, у водопада, тоже вспоминалась с ласковой нежностью. Каков-то он теперь, её друг-водопад весной?..
Она гуляла каждый день, в любую погоду. Иногда с Анной, катившей коляску с малышкой Алинкой, а порой присоединялись Ирина или Олеся, или ещё кто-нибудь из поселянок.
Но всё же неизмеримо приятнее было гулять одной.
Счастье воздушным шариком распирало грудь, когда она шла, овеваемая весенним влажным ветром, и любовалась набухающими почками, молодой травой, Иногда в порыве чувств поднимала руки к небу, и слова благодарности сами собой срывались с губ.
Наступил свежий благодатный май.
Деревья как-то в одночасье брызнули нежной зеленью. Липкие оболочки тополиных почек одуряюще пахли розами и нахально приставали к ногам. Согретая тёплым солнцем земля выбрасывала новые и новые волны цветов и травы.