– Они приняли тебя. – Китт кивнул на волчат.
На душе у нее от этих слов потеплело. Но ответила она скромно:
– Конечно – после того, как три дня слизывали молоко с рук. Дома у нас собственная псарня… у Велденских ручьев. Возле водопадов Чагда.
– Я знаю, где это, – сказал он.
– А… ну конечно, знаешь. – Лаурелла покачала головой. Как она забыла? Царство Идлевальд, родина Китта, находилось на противоположном от Велдена берегу Пятой земли.
– Изобильная страна, – заметил он. – Богатая лесами.
– Мой отец держит охотничьих псов. Травит кабанов и медведей. Я на псарню бегала поиграть с щенятами.
Тут она запнулась. Обычно это случалось, когда отец избивал мать. О чем никто не знал, кроме домочадцев. Синяки и ссадины мать прятала под пудрой и кружевами…
Лаурелла пригладила волосы.
– Надо найти Делию. Рассказать, что мы с тобой слышали.
Китт шагнул к двери.
– Я тебя провожу.
– Я знаю дорогу.
– А… ну конечно, знаешь, – повторил он слова, сказанные ею ранее.
Лаурелла взглянула на него и увидела тень улыбки. Улыбнулась в ответ. Не часто от него можно было услышать шутку.
Следопыт тут же смутился, отвел глаза.
– Одной ходить не стоит, – пробурчал он. – А за волчатами присмотрит Баррен.
– Спасибо. Я буду рада.
Они собрались и вышли.
Ее покои находились всего двумя этажами ниже, и дорога заняла куда меньше времени, чем хотелось бы. Лаурелла даже немного замедляла шаг. Но до уровня, где обитали Длани Чризмферри, они все равно добрались слишком быстро.
Коридор пустовал. Кто сидел взаперти, кто ушел искать развлечений, как мастер Манчкрайден, к примеру, Длань желтой желчи, который был заядлым игроком и везде умудрялся найти компанию. В отличие от него близнецы мастер Файрлэнд и госпожа Тре предпочитали книги и размышления и из своих комнат выходили редко.
|
|
Хотя нынче, должно быть, покоя не было и в уединении.
Староста больше не мог предоставлять свите регента целый этаж. Особенно после его бегства. И в свободные комнаты поселили мастеров, изгнанных из своих подземных владений. В коридоре теперь стояли запахи разнообразных алхимий и слышались время от времени приглушенные взрывы – когда кто‑то не мог подобрать нужное сочетание.
Комната Лауреллы находилась поблизости от выхода на лестницу. Что было хорошо, с одной стороны, ибо в глубине коридора алхимией несло еще сильнее. А с другой – плохо, ибо означало скорое расставание с Киттом.
– Увидимся в седьмой вечерний колокол, – сказала она у двери.
– Волчата тебе всегда рады.
– Только волчата? – Лаурелла подняла бровь.
Китт смущенно переступил с ноги на ногу.
От ответа его спас крик на лестнице.
– Череп пропал! Сколько можно твердить одно и то же?
Китт оглянулся, узнав голос мастера Хешарина.
Лаурелла проворно достала ключ, отперла замок. Затянула юного следопыта к себе и, прикрыв дверь, оставила небольшую щелочку.
Хешарин вошел в коридор со своим неизменным спутником, старым белоглазым мастером.
– Хватит, Орквелл, – недовольно ворчал глава совета. – Меня ждет завтрак, а хлеб я люблю горячий.
Но старик не унимался.
– Я говорил с мастером Роткильдом. Он сказал, что вырезал образцы из черепа. Даже зуб взял… Все хранится в стеклянных сосудах в алхимическом растворе.
– Я тоже это слышал. Он утверждает, что в смесях любая Милость выпадает в осадок. Пользы нам от этого никакой.
|
|
– Мастеру Роткильду не хватает моего опыта в обращении с темной Милостью. Получи я эти частицы черепа, смогу многое разузнать.
– Староста больше никого не пустит на уровни мастеров. Пока эти там, внизу, сидят тихо, незачем их беспокоить – таково его мудрое решение, с которым я полностью согласен. Теперь, когда регент улетел, может, и ураган оставит нас в покое. Со временем очистим подземелья огнем. Тогда вы и получите желаемое. – Хешарин принюхался. – А пока – довольно об этом! Завтрак ждет, я умираю с голоду.
Они прошли мимо ее комнаты. Мастер Орквелл бросил взгляд на приоткрытую дверь, и Лаурелла с Киттом отпрянули.
– Что ж, завтракайте, – сказал старик. – У меня есть еще дело, которым надо заняться.
– Чудесно. Занимайтесь. Увидимся в полевом зале в следующий колокол.
Голоса их затихли, и Лаурелла встретилась взглядом с Киттом.
– А ты можешь проследить за ним?
– За кем?
– За мастером Орквеллом. Хотелось бы знать, что он делает, когда не ходит за Хешарином. Они расстаются редко. Вероятно, это единственный шанс…
Китт заколебался.
Лаурелла открыла дверь пошире.
– Это же недолго. Ты слышал. Всего колокол. Потом Орквелл вернется к Хешарину, в полевой зал. Он такой интерес проявляет к совещаниям, что мне ужасно хочется знать, чем он занят, когда один.
Китт неохотно кивнул.
Лаурелла выглянула в коридор, убедилась, что никого нет. Вышла вместе с Киттом, и оба двинулись следом за мастерами. Острое чутье следопыта позволяло им держаться далеко позади.
Возле комнаты Хешарина они услышали его голос. Толстяк распекал поваренка за неудавшийся джем.
|
|
Они поспешили пройти мимо. На перекрестье коридоров Китт остановился, принюхался. Лаурелла принюхалась тоже, но учуяла только горелую алхимию. Сморщилась, сочувственно посмотрела на Китта.
Но тот не жаловался. Хотя глаза у него слегка слезились. Молча показал в нужную сторону, и они зашагали дальше.
Мастер Орквелл передвигался на удивление быстро для человека столь почтенного возраста и хилого сложения. Привел их вскоре на другой перекресток, где было пыльно и на полу валялись куски обвалившегося потолка. Поскольку изначально на этом этаже не думали селить никого, кроме свиты регента, слуги не стали убирать в дальних закоулках.
Постепенно становилось все темнее, и Лаурелла забеспокоилась. В комнаты здесь входить было страшно, не подперев прежде потолки. Прогнившие двери болтались на одной петле. В углах сверкали крохотные красные глазки, слышались подозрительные шорохи.
Собственная затея уже не казалась ей разумной. Лаурелла думала, что староста во имя безопасности зажег и осветил в Ташижане все, что только можно. Но тут не было ни факела, ни светильника.
Она поневоле замедлила шаг. Однако теперь воодушевился Китт и упорно тянул девочку вперед. Высматривал какие‑то стертые следы в пыли и махал ей, чтобы не отставала.
Наконец, свернув за очередной угол, они увидели свет – трепещущий и манящий.
Китт придержал ее, показал на свои глаза, потом на собственные следы в пыли. Лаурелла поняла, что шагать нужно по этим следам, чтобы не насторожить мастера.
Но когда они подкрались ближе и осторожно заглянули в проем с выломанной дверью, откуда падал в коридор свет, стало ясно, что мастер Орквелл не видит вокруг никого и ничего, кроме огня, который он развел в очаге заброшенной комнаты.
С отрешенным лицом, озаренным красноватыми отблесками, он стоял на коленях и раскачивался взад и вперед.
Потом поднял руку, что‑то высыпал в огонь. Взвились искры, со странным звуком, похожим на хлопанье вороньих крыл. Лаурелла снова поморщилась. Пахнуло дымом, который отдавал гнилью и еще чем‑то гадким. Вроде серы.
И тут Орквелл, продолжая раскачиваться, заговорил:
– Твоя воля – моя воля, госпожа. Открой мне то, что я должен знать.
Лаурелла вздрогнула.
Орквелл приблизил лицо к огню. Почти вплотную, так, что глаза, кажется, должны были закипеть в глазницах. И смотрел в него долго, а потом… с уст старика сорвался пронзительный стон:
– Не‑ет…
Лаурелла схватила Китта за руку. Тот крепко сжал ее пальцы.
Орквелл отпрянул, чуть не упав, отполз от очага на коленях. Потом бросил в огонь еще что‑то, и тот мгновенно погас.
В полной тьме послышался шепот:
– Я исполню твое приказание, госпожа. Ибо я слуга твой, во всем и всюду.
Китт потянул Лауреллу за руку. Они начали красться обратно вдоль стены, ступая как можно тише. Потом прибавили шагу.
Юный следопыт двигался быстро и уверенно. И, едва они достигли места, где их никто уже не мог слышать, Лаурелла его остановила.
– Мастера нельзя выпускать из виду, когда он отходит от Хешарина. Я расскажу все Делии. А она передаст смотрительнице. – Девочка, оказавшись в светлых коридорах, вмиг обрела прежнюю решимость. – Будем следовать за ним по пятам. Как только он выйдет из полевого зала.
Китт кивнул.
Спорить смысла не было.
Он тоже догадался, кто эта госпожа, перед которой преклонял колени мастер.
Ведьма из подземелий.
Мирра.
Катрин с мечом наготове настороженно замерла. Стук в окно, закрытое плотными занавесями, прекратился. Слышалось только тяжелое дыхание Геррода, который пытался заставить двигаться доспехи, лишенные Милости.
– Уходи, – сказал он, скрипнув зубами. – Оставь меня.
В комнате воцарилась стужа, леденя щеки, обращая дыхание в пар. Угли в очаге почернели.
А потом разбилось со звоном стекло, осколки посыпались на пол. Заколыхались тяжелые драпировки под яростным порывом ветра, столь холодного, что у Катрин перехватило дух.
Прикрывая Геррода, она отступила, втянула тени в плащ. Тот разросся, очертания его размылись, слились с тьмой. Катрин обернула вокруг себя силу, замедляя течение времени.
За раздутыми ветром занавесями в сумеречной тени башен, обрамлявших внутренний двор, открылся балкон. Там стояла темная фигура, едва различимая в тусклом свете пасмурного утра.
Ветер стих, складки тяжелой ткани легли ровно, но тут же разлетелись снова под треск деревянной рамы и скрежет железных петель. В комнату шагнуло чудовище.
Одной рукой оно упиралось в пол, настороженно кося глазами по сторонам, сложив костлявые, перепончатые, как у летучей мыши, крылья. На теле – ни волос, ни шерсти, лишь редкая грива, спускающаяся с макушки вдоль позвоночника. Дряблое, безволосое мужское достоинство.
– Дух ветра, – тихо сказал Геррод.
Насколько понимала Катрин, это был не человек, рожденный Милостью. Его еще и уподобили, поэтому походил он больше на зверя. Из оскаленной пасти сочилась слюна. Ноздри хищно раздувались.
Глаза чудовища нашли Катрин в тенях, приковались к ней.
В полумраке комнаты она без труда разглядела в них проблеск Милости – не тот ясный свет, который был ей привычен, но маслянистый, вязкий.
Она приготовилась сражаться. Защищать Геррода. Сколько еще таких монстров поджидало снаружи?.. Но дух ветра и шагу к ней не сделал. Зашипел и, напротив, изобразил странное, омерзительное подобие поклона.
А потом заговорил. Катрин поразилась, полагая, что такие нелюди не могут изъясняться членораздельно. Горло его вибрировало, но рот почти не шевелился, словно звук рождали не губы и язык, а нечто другое.
– Смотр‑р‑рительница Вейл‑л‑л…
Она оцепенела, ощутив присутствие темного разума.
– Иди. На пер‑р‑реговоры. Вгор‑род. Тавер‑рна «Черная лош‑шадь». Сейчас‑с‑с.
Катрин услышала собственный голос будто со стороны:
– Кто предлагает переговоры?
– Лорд Ул‑л‑льф. – Чудовище переменило руку, которой упиралось в пол. – Тол‑лько тебе. Иди одн‑н‑на.
Сколь ни пугал ее кошмарный посланец, Катрин все же почувствовала любопытство. Однако она была далеко не глупа…
Чудовище, словно угадав ее сомнения, вновь наклонило голову:
– Вр‑реда тебе не причинят.
Потом попятилось меж занавесей, прыгнуло в разбитое окно.
И пропало, взлетев с балкона.
Лишь занавеси затрепетали от ветра, поднятого крыльями.
Катрин некоторое время выжидала. Затем, не вкладывая меч в ножны, метнулась мимо Геррода к двери.
– Не надо, Катрин, – простонал он из‑под забрала, не в силах сдвинуться с места.
– Я должна пойти, – ответила она, тоном извиняющимся, но уверенным. – Отправлю весть мастеру Фэйли, чтобы занялся твоей алхимией. Жди его.
Открыла дверь, выскочила в коридор. Конечно, решение ее было чересчур стремительным, но отказываться от него она не собиралась. И так столько времени потеряно… невозможно сидеть без дела, будучи отстраненной Аргентом даже от обороны. Душа просила действия – пусть это и означало положить голову на плаху.
– Катрин! – снова воззвал вслед Геррод. – Это же…
Она захлопнула дверь, но последнее слово все‑таки успела услышать. Впрочем, поколебать ее уже ничто не могло.
– …западня!
Глава 16
КРИВОЙ КОРЕНЬ
Ужас окружал со всех сторон.
Брант не знал, куда смотреть. Над головой висел туман, подсвеченный горящим флиппером. Обшивку корпуса пламя, подгоняемое алхимией стрел, уже спалило, добралось до внутренних креплений, и к туману примешивались клубы черного дыма. Жар гнался по пятам за людьми, взбиравшимися по склону впадины.
А там повсюду торчали из заросшей сорняками земли колья… сотни колов. С головами его соотечественников. И, казалось, они подрагивали в колеблющемся огненном свете.
Брант старался не заглядывать в лица, но отвернуться было некуда. Его окружали разинутые в бессловесном вопле рты, выколотые глаза, распухшие языки, запекшаяся кровь… Черные облака мух, растревоженных движением горячего воздуха.
Пиршество насекомых мальчика не коробило. Это был великий круговорот леса, возвращение в землю всего, что из нее вырастает. Путь, следовать которому учили каждого в Сэйш Мэле.
Вот только в дар лесу здесь приносили не опавшую листву, не внутренности добытого на охоте зверя, даже не тела любимых, бережно преданные земле, укрытые корнями и камнем.
Смертоубийство, резня, жестокое осмеяние Пути…
– Большинство – дети, – пробормотал Роггер, сдерживая тошноту. – С виду чуть ли не младенцы.
– И старики, – сказал Тилар.
Креван, шедший позади с Каллой, буркнул:
– Отобрали слабых.
– Но зачем? – спросила Дарт, которую вел, придерживая за плечи, Малфумалбайн.
– Причин здесь нет, – угрюмо ответил Лорр. – Одно безумие.
Брант набрался мужества, взглянул на колья. Спутники его были правы. На одном колу он увидел седобородую голову. На двух других – головы поменьше, мальчика и девочки. Может быть, брата и сестры.
Опустив глаза, он понял, что узнал старика. По медным монеткам, вплетенным в бороду. То был дед знакомого охотника. Когда‑то он захаживал к ним в дом, выпить грушевого вина с отцом Бранта, и, весело позвякивая этой самой бородой, плел охотничьи байки. Брант не знал даже его имени. И это почему‑то казалось самым страшным. Ничего от человека не осталось, лишь воспоминание…
Отряд остановился возле мшистого валуна на склоне, где колья были реже и не так припекало жаром от полыхавшего корабля. Зловония, правда, не убавилось.
Брант глянул вниз. Несколько кольев вблизи флиппера тоже загорелись. Как факелы, пропитанные вместо масла человеческой кровью. Его передернуло, он повернулся к ним спиной, посмотрел на верхний край впадины.
Там высился лес – темный, равнодушный. Он взирал на людей без сострадания и участия. Как сама Охотница… И мальчика охватила вдруг ярость, под стать пожару, пылавшему внизу. Хорошо бы огонь добрался до деревьев, спалил их все, от вершин до подножия гор, выжег безумие и ужас…
Плеча его коснулась чья‑то рука, Брант вздрогнул.
Рядом стоял регент и тоже смотрел на лес.
– Они не виноваты, – сказал он и крепче сжал плечо Бранта.
– Кто? – не понял тот.
Тилар кивком указал вперед. Брант вскинул голову и увидел их.
Из лесной тени на опушку вышли охотники. Числом около ста. В одних набедренных повязках – даже женщины, не стыдясь, обнажили грудь. И у каждого в руках натянутый лук со стрелой наготове.
Охотница показывала клыки.
– Чуешь? – спросил Лорр, поводя носом. – Стрелы отравлены. Ядом проклятой летучей мыши, один укус которой убивает.
Нюхом, как у вальд‑следопыта, Брант не обладал. Зато имел глаза, достаточно зоркие, чтобы заметить за первым рядом лучников движение. Из‑за стволов показались еще стрелки. Впрочем, он так и не разглядел того, что увидел Тилар, пока предводитель флаггеров не спросил вдруг:
– Что у них со ртами?
Брант прищурился. Губы и подбородки охотников были вымазаны черным, словно те пили масло.
Но что это на самом деле, мальчик понял сразу.
– Она напоила их своей кровью, – сказал Тилар. – Сожгла Милостью. Теперь они в таком же рабстве у нее, как она у песни‑манка.
Понял Брант и слова регента, сказанные раньше. «Они не виноваты». Во всех ужасах, что здесь творились, был повинен лишь один человек. Вернее, богиня.
Словно услышав его мысли, Охотница снова заговорила, невидимая на своем далеком балконе за туманом и дымом. Голос ее звучал на удивление бесстрастно, без всякого выражения.
– Вы придете ко мне без оружия. Преклоните передо мною колени. Ваша сила станет силой леса.
Это было не предложение. И не приказ. Тем же тоном она могла бы сообщить им, что утром встанет солнце.
Тилар, все еще державший руку на плече Бранта, наклонился и шепнул ему на ухо:
– Даже если это ее убьет, ты должен вырвать корни песниманка, что лишила ее разума. Сможешь?
– А что будет с ними? – Брант взглянул на черногубых охотников, которые ждали наверху с отравленными стрелами, покорные воле госпожи.
Тилар ответил честно:
– Не знаю. – И посмотрел Бранту прямо в глаза. – Но даже если погибнут и они, ты сможешь это сделать?
Брант сжал камень на груди. Оглянулся на колья, увенчанные седобородой и детскими головами. И сурово кивнул.
Тот еще раз крепко сжал плечо мальчика и отпустил его.
Охотники тем временем разделились на две колонны, образовав устрашающий строй, сквозь который им следовало пройти.
– Держитесь поближе друг к другу, – сказал всем Тилар, становясь во главе отряда.
– И подальше от ядовитых стрел, – добавил Роггер, вспомнив сказанное Лорром.
Они двинулись вперед.
Брант шел теперь рядом с Дарт и великаном. Лес приближался. Несколько мгновений назад мальчик желал ему выгореть дотла. Сейчас он знал, что поднести огонь к сухому труту должен собственной рукой. Чтобы уничтожить, возможно, все царство. И погубить не только деревья.
Он окинул взглядом строй охотников. Спросил у себя: «Сможешь это сделать?»
И ответил себе: «Должен».
Дарт посмотрела на него – в глазах девочки таился страх, – потом протянула руку. Брант сжал ее с благодарностью, не думая, как будет при этом выглядеть.
Ряды кольев остались позади. К небесам возносился пепел от огня, полыхавшего внизу, погребального костра для мертвецов.
Отряд добрался до верха котловины, вошел под сень древних деревьев помпбонга‑ки. Дальше путь лежал через строй охотников с луками наготове. И вел к самому старому из деревьев, в могучих ветвях которого уже можно было разглядеть нижний этаж кастильона.
Выпиравшие из земли толстые узловатые корни дерева причудливо переплетались меж собою, укрывая вход в жилище богини. На пороге стоял высокий широкоплечий охотник с черными губами. В набедренной повязке, с венком из листьев на голове – наградой Охотника Пути, победителя в последних великих состязаниях.
Что за турнир проводился здесь в дни безумия?
Руки его были по локоть в крови. Пахло от него смертью и болью. Черты его омрачались тенью бреда Охотницы, эхом ее порчи.
И все же Брант его узнал.
Он вспомнил мальчика, которого видел в последний раз, когда тот бежал по лесу, задыхаясь от волнения, предвкушая, как дядя его выиграет главную награду.
Мальчик стал юношей.
– Маррон…
Страж богини остановил на нем пронзительный взгляд. И на мгновение Брант увидел в его глазах отражение собственного воспоминания. Но жестокий, свирепый блеск их не сменился мягким светом тепла и дружелюбия.
Губы растянулись в холодной улыбке. Сверкнули остро подпиленные зубы.
Истинное лицо Сэйш Мэла… теперь.
Дарт почувствовала, как окаменел стоявший рядом Брант. Еще крепче сжал ее руку.
– Оставьте оружие, – процедил сквозь заостренные зубы караульный. – Откажетесь – вас ждут благословенные колья.
Дарт содрогнулась. Мог бы и не предупреждать, и так ясно, к чему приведет неповиновение.
Мужчины расстегнули пояса, положили наземь ножны с мечами. Калла сбросила кинжалы с запястий. Снял свои перекрещенные ремни Роггер. В тот же миг Тилар опустил и Ривенскрир в общую груду, так, что меч оказался прикрыт кинжалами Роггера.
Вид у регента при этом был такой, словно он испытал облегчение, избавившись от тяжкого бремени.
Потом всех, и Дарт тоже, обыскали, заставив вытянуть перед собой руки. И наконец им позволено было пройти в кастильон.
Но едва ко входу шагнул Лорр, путь ему преградили два скрещенных копья. Еще одно нацелилось на Малфумалбайна.
– Никто из порожденных Милостью не смеет осквернить этот порог. Ждите приказаний здесь. – Маррон оглядел обоих с ног до головы с нескрываемым отвращением. – Коль повезет, богиня позволит вам жить. Тянуть ее повозку вместо лошади.
Последние слова были адресованы великану.
Малфумалбайн угрожающе шагнул вперед. Тилар остановил его, вскинув руку.
– Побудь здесь, – сказал. – Постереги оружие.
Великан, сердито таращась на Маррона, его как будто не услышал. Но тут меж ними обоими встал Лорр.
– Я тоже постерегу, – сказал следопыт. – Глаза и уши буду держать открытыми.
Судя по взгляду, каким он смерил охотников, Лорр собирался поискать брешь в обороне и найти возможность всетаки прорваться внутрь.
Маррон остановил и Роггера.
– Что там у тебя? – спросил он, показав на суму.
– Подарок для Охотницы. Я слышал, она кое‑что потеряла. И не откажется, думаю, получить эту вещь обратно.
Маррон сдвинул брови.
– Покажи.
Вор пожал плечами, открыл суму, откинул с черепа лоскут, пропитанный желчью. На караульного глянула пустая глазница, оскалился край челюсти.
Брант пошатнулся. Схватился свободной рукой за горло. Дарт, державшая его за другую руку, поняла, что камень откликнулся. Она и сама сейчас это почувствовала – пальцы Бранта жгли огнем, хватка стала столь крепкой, что у нее чуть косточки не затрещали.
Роггер накинул лоскут на череп. Рука Бранта мгновенно остыла, словно огонь задули. Мальчик выпрямился. По счастью, никто не заметил, что с ним произошло. Охотники смотрели на череп.
Маррон все хмурился.
– Дай‑ка его сюда, – сказал он настороженно.
Роггер покорно завязал суму и передал ему.
– Я сам отнесу это. – В голосе караульного прозвучал вызов.
В молодом мужчине вдруг проглянул мальчик. И Дарт подумалось, что он, похоже, не столько хочет обезопасить госпожу от возможной угрозы, сколько доставить ей удовольствие – если подарок и впрямь понравится.
Уладив с этим, они вошли наконец в кастильон. И начали долгий путь наверх, туда, где туман окутывал древний ствол. Их сопровождали охотники с Марроном во главе.
Дарт прошла несколько витков лестницы и украдкой огляделась. Пусть мечи и остались внизу, все оружие у них отобрать не смогли. У Тилара имелись гуморы, изобильные Милостью, и скрытый внутри тела наэфрин. У Бранта – камень, дар бога, способный вырвать корни песни‑манка из разума Охотницы.
А еще…
Щен оказался впереди. Он весело проскакивал сквозь ноги охотников, которые о его присутствии и не подозревали. Но капля ее крови – и они узнают, что пропустили нечто пострашнее припрятанного кинжала.
Хватит ли всего этого против силы разъяренной безумной богини? Жаль, Тилару пришлось оставить Ривенскрир…
Тут девочка заметила, что он прихрамывает. Казалось, с каждой ступенькой ему все труднее сгибать колено. Тилар потирал его на ходу, но это не помогало.
Роггер пробормотал что‑то, чего она не расслышала. Тилар отмахнулся.
Они поднимались целую четверть колокола, и наконец лестница вывела их на широкий балкон. За резными перилами его клубился туман, и снизу сквозь белесую завесу мерцало, подобно второму светилу, окруженное черным дымом пламя догоравшего флиппера. Вверху пелену пронзал сияющий глаз настоящего солнца.
Балкон словно парил меж миром света и обителью смерти.
Запах гнили и разложения, как ни странно, здесь казался сильнее. Хотя не было на балконе кольев с головами, а стояла, прямо и неподвижно, одинокая женщина.
Путников вывели вперед. Она медленно повернула голову.
Маррон упал на колени. И по этому знаку почтения стало ясно, кто стоит перед ними, раньше, чем он заговорил:
– Жду ваших приказаний, госпожа.
Охотница выступила навстречу из тумана – темнокожая женщина ослепительной красоты, с глазами, сверкающими Милостью. На ней был зеленый кожаный наряд, украшенный черными ремнями, которые перекрещивались на груди, опоясывали талию и обвивали, подобно виноградной лозе, бедра, спускаясь почти до самых сапожек, тоже черных.
Она казалась такой же сильной, как дерево, что поддерживало ее кастильон. Потому, видно, и не испытывала страха, пуская в свое убежище богоубийцу.
Дарт разглядывала ее во все глаза. И не видела ни единого признака порчи, безумия или хотя бы волнения. Черты спокойны, наряд безупречен. Даже смоляные волосы заплетены и уложены аккуратнейшим образом, спиральными кольцами до плеч.
Богиня подошла к строю стражников, остановилась. Устремила взгляд на Тилара.
– Богоубийца, – сказала, словно пробуя это слово на вкус.
– Охотница. – Тилар осторожно, оберегая больную ногу, шагнул вперед. – Как прикажешь понимать подобную встречу? Что за черные дела творишь ты у себя в царстве?
Маррон, не вставая с колен, резко повернулся к нему, готовый убить за нанесенное оскорбление. Стрелы стражников легли на тетиву. Наконечники их, смазанные ядом, влажно поблескивали.
Но богиня остановила свою охрану мановением руки и слегка наклонила голову.
– О каких черных делах ты говоришь?
Он показал в сторону перил.
– Об убийстве твоих подданных.
Она улыбнулась, тепло и нежно.
– О, ты неверно истолковал мои деяния. Все это лишь для того, чтобы сделать Сэйш Мэл сильнее. Наступают темные времена. Я давно слышу их приближение. Народы всех царств должны вооружиться, препоясать чресла и готовиться к великой войне, которая грядет. Сэйш Мэл не обманет ожиданий Мириллии.
– Разве жестокость и убийства делают вас сильнее?
– Жестокость и убийства? – Она, словно в замешательстве, развела руками. – Совершает ли садовник убийство, когда обрубает лишние ветви, вытягивающие силу из ствола? Жесток ли он, выдергивая сорняки вкруг лозы, дабы та принесла достойные плоды?
Тилар держался так же спокойно, как она.
– Ты уничтожила юных и старых.
– Слабых и дряхлых, – согласилась она. – Поэтому остальные стали сильнее. Я собрала великое войско, укрепила его своей кровью.
– Ты сожгла их Милостью. Лишила воли.
Она покачала головой.
– Что есть воля? Слабость… Я лишила их сомнений, нерешительности, вероломства. – Теперь в ее голосе зазвучал гнев. – Дабы они лучше послужили Мириллии.
– Ты сделала это насильно. Не оставила им выбора – служить или нет.
– Таково мое право. Некоторые боги позволяют смешивать свою Милость с алхимическими составами, которыми поят едва зачавших женщин, чтобы отпрыски их превзошли силой обычных детей. Разве я делаю что‑то иное? Разве не лишено выбора дитя, которое подвергают изменениям еще в утробе? Все, что я выжгла, – это сомнения и колебания в сердцах. Тела остались чистыми.
– Чистыми для чего?
– Для грядущей войны! Ты не слышишь барабанов в ночи? Не видишь теней, что движутся сами по себе? – Она взглянула вверх и отступила, как бы желая охватить взглядом весь небесный простор. – Полностью готовый, лишенный всяких слабостей, восстанет Сэйш Мэл против тьмы. Мы не позволим смутить нас колебаниям и сомнениям!
Голос ее стал пронзительным.
– Не то что твои собратья… Они были не из Сэйш Мэла. Пытались меня остановить, прячась за той же тенью, что и те, другие, которые ждут во мраке падения Мириллии. Чьи голоса запугивали меня по ночам, давали обещания, стремясь ослабить мою решимость. Шептали из кости…
Песня‑манок, поняла Дарт.
Шепот, который доносился из черепа ее отца, перерос в хор кровожадных воплей, упоение резней. Темная Милость завлекла Охотницу в царство насилия, где жестокость была оправдана стремлением к безопасности.
Охотница вскинула руки.
– Вороны должны были умолкнуть прежде, чем разнесли бы весть о моих приготовлениях. Ночные вороны… им следовало обрезать крылья!
Дарт наконец проследила за ее взглядом. И обнаружила, что Охотница смотрит вовсе не в небеса. Ее больной разум оставался прикованным к земле.
Все остальные тоже посмотрели вверх.
Там, на ветвях дерева, затерянные в тумане, висели огромные птицы с широко раскинутыми черными крыльями, похожие на летучих мышей.
Не птицы.
Люди.
Рыцари теней.
Присягнувшие некогда на верность Ташижану были выпотрошены и подвешены к ветвям на собственных внутренностях. Крыльями ниспадали вниз плащи, влажные от тумана и крови.
Дарт в ужасе отвела глаза. Уставилась на Охотницу.
Как та могла?..
Богиня опустила руки, повернулась к ним.