Структурализм и постструктурализм

Востребованность глобальных философских систем до середины XIX столетия была обусловлена необходимостью объединения мира европейской культуры. Поэтому системообразу-ющим началом всех классических философских доктрин, pac-сматривающих мир как некоторую целостность, являлись единые, а в ряде случаев единственные основания бытия. XX век, открывший эпоху информационной цивилизации, выявил неполноту и ограниченность этих схем, раскрыв неисчерпаемо разнообразие форм бытия в мире развивающихся систем. Единство этого мира предстало как внутренне различное, неоднородное, дискретное, противоречивое и многообразное. Открывшиеся бесконечное многообразие мироздания, в свою очередь потребовало не только новых форм миропонимания и мироотношения, но и новых методологических форм, новой технолигии построения философских концепций.

С другой стороны, происходит изменение самого способа философствования, содержательной стилистики философского мышления. Это было связано с социальными трансформациями, радикально изменившими образы общества, государства, личности, института науки. К таким трансформациям относятся революция в естествознании и научно-техническая революция, разрушение сословных перегородок и формирования массового общества, распад старых форм коммуникации и воз­никновение средств массовой информации, и т. п. Изменивши­еся в силу этих причин мировоззрение и культура породили новые формы искусства, новые формы религиозного поиска. Трансформируется и философия, превращаясь из рационально-аналитической в творческо-художественное самовыражение, призванное отразить и содержательно интерпретировать смыс­лы культуры. Материалом, в котором теперь «работает» фило­соф, становятся язык, смысложизненные вопросы человечес­кого бытия, символы культуры.

Одной из линий философского поиска, сфокусировавшей в себе эти процессы, является структурализм. Структурализм, как совокупность направлений в целом ряде наук (лингвистика, литературоведение, этнография, история, эстетика, искусствове­дение, психология, социология, философия), объединяемых об­щими философско-эпистемологическими представлениями, ме­тодологическими установками и спецификой анализа, склады­вался в период с начала XX века и по 40-е годы включительно. Наибольшее распространение получил в 60-е годы во Франции.

Непосредственными предшественниками структурализма, инициировавшими многие его идеи, были такие мыслители, как В. Гумбольдт (динамическая роль языка в моделировании мира человеческого сознания), Ч. Пирс (основоположник семиоти­ки), Э. Дюркгейм и М. Мосс (учение о взаимодействии соци­альных и когнитивных структур), Э. Кассирер (роль символи­ческих систем — языка, мифологии, искусства — в формиро­вании человеческого поведения и сознания).

В формировании собственно структуралистского направле­ния участвовали Женевская школа лингвистики (Ф. Де Соссюр и его ученики), русский формализм, пражский структурализм, американская школа семиотики Ч. Пирса и Я. Морисса, Копен­гагенский и Нью-Йоркский лингвистические кружки, структур­ная антропология К. Леви-Стросса, структурный психоанализ Ж. Лакана, структура познания М. Фуко и др.

Основная специфика структурализма заключалась прежде всего в том, что его сторонники рассматривали все явления, доступные чувственному восприятию, как «эпифеномены», то есть как внешнее проявление («манифестацию») внутренних, глубинных и поэтому «неявных» структур, вскрыть которые они и считали своей задачей. В решении этой задачи весь пафос структурализма был на­правлен на придание гуманитарным наукам статуса наук точ­ных. Отсюда его стремление к созданию строго выверенного, точно обозначенного и формализованного понятийного аппара­та, широкое использование лингвистических категорий, тяга к логике и математическим формулам* (например, алгебраичес­кое объяснение Ж.-К. Коке «Постороннего» А. Камю или 12 алгебраических формул Дж. Принса при описании структуры «Красной Шапочки»), объяснительным схемам и таблицам. По­этому структурализм возникает прежде всего как комплекс структурно-семиотических представлений с явно выраженной лингвистической ориентацией.

Центральным базовым понятием структурализма является понятие структуры. Структура представляет собой совокупность отношений инвариантных при различных внутренних и внешних преобразованиях или в терминологии структуралистов это син­хроническая фиксация любой диахронически развивающейся си­стемы. Любая структура, которую в структурализме очень часто определяют как модель, должна отвечать трем необходимым условиям: (а) целостности — подчинение элементов целому и независимость последнего; (б) трансформации — упорядоченный переход одвой подструктуры (или уровня организации составля­ющих данную структуру элементов) в другую на основе правил порождения; (в) саморегулированию — внутреннее функциони­рование правил в пределах данной системы. Таким образом, структура выступает не просто в виде устойчивого «скелета» объекта, а как совокупность правил, следуя которым можно из одного объекта получить второй, третий и т. д. При этом обна­ружение единых структурных закономерностей некоторого мно­жества объектов достигается не за счет отбрасывания отличий этих объектов, а путем анализа динамики и механики взаимо- превращений зафиксированных различий в качестве конкретных) вариантов единого абстрактного инварианта.

Следует отметить, что ключевые понятия, используемые структуралистами, разрабатывались в рамках тех специальных

* По своим логическим основаниям структурализм связан с математичес-кими исследованиями Г. Фреге, Б. Рассела, А. Уайтхеда и логико-семан-тическими работами Венского кружка (особенно Р. Карнапа и Л. Витген-штейна).

предметов, где они и использовались в исследовательских це­лях. Поэтому целесообразно основные категории и идеи струк­турализма рассмотреть в связи с главными фигурами этого направления.

Теория знака

Теория знака наиболее последовательно была разработана пионером структурализма в лингвистике швейцарским языкове­дом Фердинандом де Соссюром (1857—1913). В 1881—1891 был профессором в Париже, затем — в Женевском университете; с 1907 — глава кафедры общего языкознания в Женевском универ­ситете. Основные идеи изложены в работе: «Труды по языко­знанию». — М., 1977. С его именем связана философская пере­ориентация языкознания, осуществленная столь радикально, что она по праву рассматривается как методология структурализма.

Соссюр рассматривал язык как универсальную знаковую систему, имеющую вследствие этого четко выраженную струк­туру. Знак представляет собой некое целое, являющееся резуль­татом ассоциации означающего (акустического образа слова) и означаемого (понятия). Означающее и означаемое неотделимы друг от друга как две стороны бумажного листа (мысль — его лицевая сторона, а звук оборотная; нельзя разрезать лицевую сторону, не разрезав оборотную). Кроме того, язык носит кол­лективный характер и коммуникативен по своей природе. От­сюда и представление о коде как совокупности правил или ог­раничений, обеспечивающих функционирование речевой дея­тельности естественного языка или любой знаковой системы. То есть, код обеспечивает коммуникацию.

Структурная антропология

Леви-Стросс Клод (р. 1908) — французский этнограф и со­циолог, член Французской академии, создатель структурной ан­тропологии; профессор университета в Сан-Паулу (1935—1938 г.), советник по вопросам культуры французского посольства в США (1946—1947 г.), зам. директора Антропологического музея в Париже (1949—1950 г.). профессор Коллеж де Франс (с 1959). Основные работы: «Тотемизм сегодня» (1962); «Структура мифов» (М., 1970); «Печальные тропики» (М., 1975); «Структурная антропология» (М., 1983); «Первобытное мышление» (М., 1994).

С именем этого представителя структурализма связан ра­дикальный прорыв в изучении примитивных культур. Переход от природно-инстинктивного к примитивно-культурному чело­веку совершается по Леви-Строссу через запрет инцеста — схе­му, общую для всех культур. Вырастающие из запрета инцеста отношения между людьми образуют исходную социокультур-ную организацию (структуру), регулирующую практику. Струк­тура родства, выражающая сдерживаемое либидо, образует либидинальное тело культуры. По мнению Леви-Стросса, это объективный и необходимый процесс, трансформирующий ес­тественно-инстинктивную сферу человека в новое качество.

Бинарная оппозиция «человек-природа» является для него исходной и при анализе проблем познания. Леви-Стросс раз­вивает идею «сверхрадионализма», смысл которой заключает­ся в том, что рациональность природы и Вселенной (она суще­ствует уже в органической и физической материи) не только определяет первоначальное пассивное мышление первобытных людей, но и является условием ее познания человеком.

Выделение основных этапов развития рационального мыш­ления Леви-Стросс осуществил на материале анализа мифов. В мифологическом мышлении, по его мнению, скрыта объек­тивная логика отношений между предметами, схваченная суж­дениями и закрепленная в терминах. Логические операции, обо­значенные этими терминами, создают своеобразную комбина­торику как бессознательное мышление и основу технических способностей человека. Таким образом, глубинная логика со­зидательной деятельности формировалась уже в примитивных культурах и является единой для древнего мира и современно­го человека. Исходя из этого Леви-Стросс приходит к выводу, что все человечество связано единой структурой бессознатель­ного, породившей в различных условиях отличные, лишь на первый взгляд, этнические и национальные культуры.

Развивая идею единого для всех культур коллективного бес­сознательного, закрепившего в структурах мышления логику деятельности по первоначальному освоению мира, Леви-Стросс по новому прочитывает мифы. В мифологических сюжетах он усматривает не столько отражение истории каких-либо этносов, сколько специфический способ снятия фундаментальных про­тиворечий человеческого бытия (например, противоречия жиз­ни и смерти), через умножение бинарных оппозиций, ранее взятых мышлением из окружающей действительности. Очищая отдельные реальные эпизоды от историчности и конкретности, мифологическое мышление не только «амортизирует» тяжелые жизненные события того или иного этноса, но и поднимается на вневременную высоту, открывающую возможность для че­ловеческого мышления постигать глубочайшие отношения че­ловека и Вселенной.

Язык как порождение смысла

Барт Ролан (1915—1980) — французский литературовед и семиолог. Основатель центра по изучению массовых коммуни­каций (I960), профессор Практической школы высших знаний (1962), руководитель кафедры литературной семиологии в Кол­леж де Франс (с 1977). Большинство идей изложено в работах на французском языке. На русском языке: «Избранные работы. Семиотика. Поэтика». М., 1994.

Ролан Барт исходил из леви-строссовской посылки о сози­дании структур культуры силой символизирующей функции сознания, реализующейся в языке и исследуемой как язык. Язык является единственной возможностью понимания любых явле­ний, в том числе и смыслов социальных структур. По мнению Барта все, что есть в социальной действительности, начиная от социальных систем и до совокупности различных предметов, имеет языковую основу, поскольку когда-то было, как то на­звано, обозначено. Смысл есть только там, где предметы или действия названы; мир означаемых предметов есть мир языка. Язык несет в себе социальные установления и систему значи-мостей, не может быть изменен или создан по произволу от­дельного индивида. Он является коллективным договором, обеспечивающим коммуникацию. Речь, напротив, есть резуль­тат индивидуального выбора, регулируемого традициями, дос­тающимися человеку от определенного коллектива.

В контексте культуры как языка Р. Барт исследует и пробле­мы коммуникации. Главный вопрос — это вопрос взаимодей­ствия индивидуального (личного поступка, действия, высказы­вания, одним словом речи) и коллективного (языковой структу­ры не индивидом созданной и его сознанию не открытой). Раз­решение этой оппозиции приводит Барта к понятию письма, понимаемого как диалектическое отношение коллективного с его обязательными кодами (язык) и индивидуального с импульса­ми бессознательного (речь). Письмо, порождаемое взаимодей­ствием языка и речи, превращает культуру в текст, внутри кото­рого действуют различные семантические системы.

При решении собственно литературоведческих проблем Барт, в конечном счете, также выходит на проблемы общече­ловеческого. Предмет литературоведения, с его точки зрения, это коллективные возможности индивидов и социальных ин­ститутов, а не сами индивиды. Поэтому любое литературное произведение (любой индивидуальный текст) не может иметь однозначного смысла (точного кода), привязанного к его инди­видуальному создателю. Оно будет по-разному прочитываться как современниками, так и последующими поколениями.

Достижения Р. Барта в исследовании больших семиотичес­ких систем стали значительным явлением в структурализме и благодаря мощному эвристическом потенциалу были взяты на вооружение представителями многих гуманитарных наук.

Структурный психоанализ

Лакан Жан (1901—1981), французский теоретик и практик структурного психоанализа. Практикующий врач, с 1953 г. — профессор в психиатрическом госпитале Сент-Анн, преподава­тель в Практической школе высшего образования (с 1963). Ос­нователь и глава Парижской школы фрейдизма (1964—1980). Основные работы: «Функция и поле речи и языка в психоана­лизе» (1953), «Тексты» (1966).

Основные научные интересы Ж. Лакана были сконцентри­рованы на рационализации бессознательного, на выяснении роли бессознательного в жизни отдельного человека. Наиболее показательно в этом отношении его учение о личности, пост­роенное в своей значительной части на материалах психоана­литических практик. Личность, по Лакану, состоит из трех сло­ев: реального, воображаемого и символического.

Реальность актуализируется, по его мнению, только через серии языковых обнаружений. Исходя из того, что не больной (пациент психоаналитика) управляет речью, а речь управляет субъектом в случае болезни. Лакан конструирует слой реаль­ного в личности как причину поведения, выраженную в форме языковых эффектов.

Слой воображаемого формируется на основе эффекта узна­вания. Шестимесячный ребенок, узнающий свой образ в зерка­ле, закрепляет его в сознании. В дальнейшей жизни этот образ играет роль психологического ядра, определяющего восприятие человеком всякого «другого». Поэтому воображаемое регулирует межличностные отношения, описываемые Лаканом в терминах господского и рабского сознания.

Слой символического, образуемый языком, составляет глав­ное измерение бытия человека, особенность которого заключа­ется в том, что индивид застает языковые правила, регулирую­щие речевое поведение, уже готовыми. Сетка символов, состав­ляющая транссубъективную реальность индивида, пронизыва­ет все его бытие. Ассимиляция символического начинается еще до рождения ребенка (брак родителей и соглашение о рожде­нии ребенка) и продолжается после смерти (обряд погребения). Языковые коды, к которым приобщается индивид, оформляют и структурируют бессознательное. Языковые символы, объек­тивирующие бессознательное, окутывают собеседников. Про­исходит замыкание речевых цепочек, втягивающих в свою ор­биту говорящего и слушающего. При этом объективирование бессознательного происходит особым образом; цепи высказы­ваний подвергаются «скручиванию», воспроизводя «ленту Ме­биуса», а скольжение по речевой цепочке позволяет исследова­телю выявить ее «изнанку».

В результате Лакан уходит от пансексуализма 3. Фрейда и связывает бессознательное с историческими порядками социу­ма и культуры. «Окультуренное» таким образом бессознатель­ное не только формирует мышление человека, но и определяет его судьбу. Поэтому «структурный психоанализ» это не практи-ко-терапевтическое, а культурное явление, ибо он нацелен не на выздоровление, не на избавление от страданий (они необходи­мый элемент человеческой жизни), а на языковую проработку словесных, дискурсивных обнаружений человеческой судьбы.

Археология знания

Фуко Мишель (1926—1984) — французский историк, фи­лософ, теоретик литературы. Преподавал в университетах Па­рижа, Клермон-Феррана, Варшавы, Уппсалы, Гамбурга и др. С 1970 г. — профессор в Коллеж де Франс. Основные работы: «Рождение клиники. Археология взгляда медика» (1963), «Ис­тория безумия в классический век», (1972), «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук» СПб., 1994; «Археология зна­ния», Киев., 1996; «Надзирать и наказывать» (1975), «История сексуальности»; (1976), «Пользование удовольствиями» (1976), «Забота о себе» (1984), «Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности» (1996).

М. Фуко предпринял попытку создать особую дисциплину «археологию знания», предметом которой должны были стать исторически изменяющиеся системы мыслительных предпосы­лок познания и культуры.

Эти предпосылки, по мнению Фуко, определяются господ­ствующими семиотическими отношениями, или отношениями «слов» и «вещей». Истоки этих отношений не следует искать ни на эмпирическом уровне (на уровне языка, схем восприятия и воспроизведения, ценностей), обусловливаемом базовыми ко­дами культуры, ни на уровне теорий философского или науч­ного объяснения. Отношения «слов» и «вещей» расположены между эмпирическим и теоретическим уровнями, в «основопо­лагающем» пространстве, предшествующем «словам, восприя-тиям и жестам». Продуцируемый этой областью порядок при­знается как очевидный, сопрягается с пространством и време­нем и связывается с тем, что та или иная культура считает для себя истинным. Однако в связи с действием скрытых структур сознания происходит «проблематизация» каких-либо вещей, фо­кусирующих на них особое внимание.

Переход на уровень предмета инициирован действием эпи-системы, являющейся мыслительной предпосылкой познания и культуры. Эписистема не только проедпосылочное, но и фор-мообразующее начало познавательных полей культуры.

Фуко выделяет три скачкообазно сменяющие друг друга эпи-стемических образования в европейской культуре: Возрождение (XV—XVI вв.), классический рационализм (XVII—XVIII вв.) и современность. Такой подход к истори делал сомнительным твор­ческий потенциал субъекта и его значение для познания, и куль­туры. Но это была сознательная установка Фуко, отвергающего подход к творчеству как проявлению особенностей психики или биографии. Автор, по его мнению, лишь выражение некоего единства в дискурсе, статус этого дискурса внутри общества и культуры. На более высокой ступени, считал Фуко, стоят те, кто создает нечто большее, чем собственные тексты, а именно, пра­вила и возможности формирования текстов. К таким «основате­лям дискурсивности» он относил Фрейда и Маркса.

Фуко неоднократно обращался к проблеме субъекта и его взаимоотношений с обществом и культурой. В трехтомной «Истории сексуальности» он исследует историю и механику сопряжения секса и греха. В сексе человек открывает себя как субъекта удовольствия и опасности одновременно (характерная для структурализма бинарная оппозиция). Повышение сексу­альной активности делает человека все более уязвимым для различных бед, которые она влечет за собой. Возникает необ­ходимость установления единых для всех норм, форм овладе­ния собой, самоконтроля, то есть особой морали удовольствия, выраженной в системе ограничений и запретов.

М. Фуко всем своим исследовательским творчеством про­демонстрировал, что решение большинства проблем связано не с совершенствованием техники анализа, а с умением их по-но­вому формулировать. Поэтому его имя также можно отнести к именам «основателей дискурсивности».

Постструктуралязм

Общеевропейский кризис рационализма в конце 60-х годов привел к очередной смене парадигмы научных представлений, в результате чего структурализм был вытеснен на периферию ис­следовательских интересов. Поэтому на рубеже 70-х — 80-х го­дов те исследователи, которые сохранили верность структурали­стским установкам, перешли на позиции постструктурализма. К ним относятся Ж. Деррида, Ж. Делез, Ф. Гватари, Ю. Крис-тева, поздние М. Фуко, Ж. Лакан, Р. Барт. Как идейное течение философской и социогуманитарной мысли постструктурализм своим возникновением обязан таким изменением в духовной культуре Запада, как: падение престижа науки, углубление про­цесса дегуманизации отношений в обществе, потеря веры в со­циальный прогресс общества. Эти изменения имели под собой вполне реальную почву, сделавшую бытие человека в конце XX столетия зыбким, случайным и негарантированным.

Теоретическое сознание зафиксировало радикальную дву­смысленность практической реализации заявок новоевропейской рациональности (веру в стабилизирующее действие открытых законов, в идею «роста» в области научных знаний, в прогресс в социально-историческом развитии, в универсальность разви­тия человеческой цивилизации и культуры), на управление и обустройство человеческой жизни. Функциональность рацио­нальной целесообразности, которая должна была обеспечить комфортность бытия, обернулась дегуманизацией социальных связей и выхолащиванием духовности; развитие науки приве­ло к трагедии Чернобыля, к пугающей перспективе гомогенной гетерогенности клонирования.

Идейным следствием этих социальных реалий стала теоре­тическая реакция, сформулированная в форме исходных интен­ций и интуиции постструктурализма. Недоверие к целому, к единству, к универсальному знанию, иными словами, ко все­му, что отягощено монизмом, абсолютизировало части, фраг­ментарность, различия, индивидуации, сингулярности. Такая инверсия радикально изменила мировосприятие. Вещь, пред­мет превращаются во множество не сводимых друг к другу линий и различий. Индивиды и социальные группы тоже со­стоят из разнородных по своей природе линий. При этом изме­няется привычное понимание линии развития: не от точки к точке, а между точками, с непрерывным раздвоением и откло­нениями. Любой предмет фиксируется лишь в виде узла ста­новлении, бесконечного процессу ирования. Ни одной из линий развития не отдается предпочтение.

В постструктурализме все равноправно, одинаково важно и равноценно. Здесь теряет смыл традиционный категориальный аппарат, выстроенный по принципу диалектической оппозиции:

сущность — явление, форма — содержание, причина — след­ствие и т. п. Явление — это не обнаружение сущности, оно са­моценно и представляет лишь самое себя, одну из граней разно­образия жизни. А разнообразие жизни постигается лишь мно­жеством позиций субъектов познания, ни одна из которых не может оказаться в привилегированном положении.

То жегсамое в социальной жизни, которая в сознании пост­структуралистов все больше индивидуализируется, партикулируется, фрагментируется. Пространством познания становится микроуровень, история превращается в микрособытия, в кото­рых участвуют микроагенты, решающие локальные проблемы. Субъект истории растворяется во множестве, как и сама исто­рия, исчезает в становлении настоящего.

Вообще в постструктурализме трудно выделить четко фик­сированный понятийный аппарат, категориальный инструмен­тарий, подвергнуть его какой-то систематизации. Постструкту­рализм в целом можно определить как общеметодологическую основу, на базе которой выстраивается множество концепций (постмодернизм, децентризм, деконструктивизм и т. д), отли­чающихся лишь исследовательскими приоритетами и имеющи­ми выраженный практический характер анализа, нацеленный на изучение литературы, языка, культуры. Поэтому целесооб­разно изложить основные идеи постструктурализма, не пыта­ясь их классифицировать или типологизировать.

Постструктурализм, являясь естественным продолжением изначально присущих структурализму тенденций, как теорети­ческое движение развивается в форме критики структурализма, которая ведется по четырем основным направлениям: (а) проб­лема структурности; (б) проблема знаковости; (в) проблема ком­муникативности; (г) проблема целостности субъекта.

Критический пафос постструктуралистов выразился преж­де всего в радикальной оппозиции к «метафизике», в которую они включали какие бы то ни было попытки рационального объяснения и обоснования действительности, принципы при­чинности, истинности, идентичности и т. п. Рациональность для них не что иное, как «маска догматизма», «империализм рас­судка», ограничивающие свободное движение мысли и вообра­жения. Отсюда крайний негативизм в отношении ко всему, что так или иначе связано с рациональностью, начиная от концеп­ции «универсализма» и кончая любым объяснением, в основе которого лежит логическое обоснование закономерностей дей­ствительности. Всякое позитивное знание (истины, убеждения, ценности), принимаемое или принятое в обществе, по мнению постструктуралистов, служит инструментом самооправдания ы самоузаконивания этого общества и должно быть подвергнуто разрушительной критической работе, исходящей из принципа «эпйстемологнческого сомнения». Оборотной стороной такой позиции, естественно, оказывается тяготение к иррационализ­му, фрагментарности, случайности, нестабильным процессам, к любым противоречивостям, релятивизму.

Одним из фундаментальных предметов постстуктуралист-ских инвектив стала критика принципа «структуры структурно­сти», наиболее последовательно осуществленная в исследованиях Ж. Деррида. Деррида Ж. (р. 1930 г.) — французский фи­лософ, преподавал в Сорбонне с 1960 по 1964, Высшей нормаль­ной школе, сотрудничал в литературно-критическом журнале «Тель кель», организовал «Группу исследований в области фи­лософского образования», один из инициаторов создания Международного философского коллежа в 1983 г. В последние годы преподает в Высшей школе исследований в социальных науках в Париже, читает лекции в ряде европейских и амери­канских университетов. Основные работы: «О граммотологии» (1961), «Поля философии» (1972), «Почтовая открытка. От Со­крата к Фрейду и далее» (1980), «Психея: изобретения другого» (1987).

В основе этой критики находится понятие «центра» струк­туры как начала, организующего структуру, но самого не струк­турированного. Это понятие, по мнению Дерриды, является наследием западноевропейского образа мышления. Оно имеет множество инвариантов: в философии и психологии — рацио-центризм, утверждающий приоритет дискурсивно-логического мышления; в культурологии — европоцентризм; в истории — футуроцентризм.

Постструктуралисты считают, что «центр» это постулиро­ванная наблюдателем фикция, не являющаяся объективным свойством структуры. «Центр» это «cogito», «феноменологичес­кий голос» наблюдателя, его «сознание». То, что утверждается как «центр» структуры, обусловлено даже не позицией наблю­дателя, а его желанием или волей. А поскольку вся действи­тельность есть коммуникация по обмену сообщениями или тек­стами, с определенными смыслами, то следствием субъектив­ного и произвольного определения «центра» структуры оказы­вается навязывание тексту (соответственно читателю или слу­шателю) смысла, желаемого наблюдателем, но объективно не содержащегося в тексте. В то же время смыслы, навязываемые наблюдателем, трактуются в свою очередь как тексты, собран­ные из культурных систем и норм своего времени, то есть за­данные идеологией эпохи.

В противовес понятию структуры, представляющей собой жестко систематизированный, иерархически упорядоченный принцип организации природных, культурных, социальных и научных явлений, французские постструктуралисты Ж. Делез и Ф. Гватари вводят понятие ризомы, заимствованное ими из

ботаники. Сам термин «ризома» обозначает способ жизнедея­тельности многолетних травянистых растений типа ириса; в узком смысле ризома — это подземный горизонтально распо­ложенный корешок таких растений, пускающий корни снизу и дающий покрытые листьями побеги сверху. Эти беспорядочно переплетенные отростки и побеги растут во всех направлениях. Ризома, следовательно, не имеет единого корня, связующего центра. Это непараллельная эволюция совершенно разнород­ных образований, происходящая не за счет дифференциации, членения, разветвления, а благодаря удивительной способнос­ти перепрыгивать с одной линии развития на другую, исходить и черпать силы из разности потенциалов.

Постструктуралисты постоянно противопоставляют ризому и дерево как два совершенно разных способа мышления. Дерево имеет единство в виде корня, ствола и ветвей, у него есть верх и низ, прошлое и будущее, единая, целостная история, эволюция и развитие. Дерево непрерывно дихотомически ветвится, это — бинарная система. У дерева есть центр (начало), из которого оно вырастает в соответствии со своей генетической информацией и логикой структурной реорганизации. Дерево — это местонахож­дение, система точек и позиций, жестко фиксирующих его со­держание; это иерархическая система передачи свойств с цент­ральной инстанцией и рекапитулирующей памятью. Дерево — символ власти, научные школы организованы древовидно. Мо­раль, религия, политика тоже деревообразны.

Ризома, в отличие от дерева, с точки зрения постструктура­листов, «парадигматически» более соответствует современному положению действительности. Для постструктурализма поня­тия центр, целостность, единство, тотальность по содержанию синонимичны. Тоталитаристские и авторитаристские тенденции в обществах XX века становятся оковами дальнейшего движе­ния. Порождаемые ими аналитизм, логоцентризм ограничива­ют рост, ослабляют становление. Другое дело ризома. Она пре­одолевает любые ограничения именно в силу того, что ее тес­нят, обступают и препятствуют развитию. И чем сильнее дав­ление на ризому, тем шире радиус ее действия, тем на боль­шем пространстве периферийной земли она выбрасывает свои Щупальца. Ведь не будь периферии, ее жиэнеобновляющих и жизнепитающих соков, рост прекратился бы и в материнском лоне начала (центре, фокусе). Поэтому ризома заполняет все трещины, разломы, пустоты и бреши человеческого бытия. Она не знает границ, какими бы — естественными или искусственными — они ни были. Она помогает умножать стороны исследуемой реальности, видеть полифонию ее граней. Это радикальный разрыв с европейской традицией, фундаментальная переориентация мышления. Мыс­лить по-современному — значит мыслить ризомно, то есть мыслить в вещах, среди и между вещей. Мыслить ризомно — значит понимать, что история человеческой жизни, социальной реальности, познания, культуры дискурсивна; она прерывает­ся, ломается, рвется, пускает новые корни в самых неподходя­щих местах, движется множеством разных, не связанных друг с другом линий, она полицентрична и плюралистична, вся в микроскопических прожилках становлениях, без определенно­го объекта, с массой индивидуальных агентов.

Порожденные ризомным характером развития неожиданные и несистемные различия, неспособные четко противопостав­ляться друг другу по наличию или отсутствию какого-либо при­знака, ведут к утрате онтологического значения принципа би-наризма, символизирующего собой структурализм. Отвергаются все бинарные оппозиции: половозрастные (мужчина — женщи­на, дети — взрослые), расовые (черные — белые), классовые (общественный — частный), познавательные (субъект — объект, образный — понятийный, истинный — ложный) и т. д. Ника­ких противоположностей — только равноправное разнообразие.

Ризомное мышление породило теорию шизофренического дискурса — языка, отвергающего общепринятую логику и при­чинно-следственные связи, языка абсурда и парадоксальности, свойственного подлинно творческим людям (писателям, по­этам, художникам) и социально отверженным (безумцам, боль­ным, преступникам), которые в глазах «больной цивилизации» неизбежно выглядят «шизоидными личностями».

Другим предметом постструктуралистской критики стала традиционная концепция знака. Наиболее авторитетно ее про­вел Ж. Деррида, предпринявший попытку подрыва эпистемо-логических корней, на которых покоился «классический струк­турализм». Он считал невозможным разделение ряда означае­мого и ряда означающего при функционировании знака, в вер­сии Ф. де Соссюра. По его мнению, любой способ знакового обозначения ведет к оппозиции вещей и законов, ими управля­ющих. Законы — это порождение западного логоцентризма — стремятся навязать всему, на что направлена человеческая мысль, порядок и смысл, стремление найти' первопричину, что соответствует желанию человека во всем отыскать «Истину».

Так, например, восходящая к гуманистам практика работы с текстом предполагает, что сам текст есть некоторая замкнутая в себе ценность, первоисточник, содержащий истинный смысл, который надо понять. «Понять» текст, с этих позиций, значит овладеть им, присвоить его, распредметить, сделать своим, т. е. подчинить его господствующим в обществе стереотипам. Осо­бый негативизм у постструктуралистов вызывает, обоснованное Соссюром, господство устной речи над письменной. Устная речь создает «ложное представление о естественности связи означа­ющего (акустического образа слова) с означаемым (понятием о предмете), так как она не учитывает интециональной направлен­ности сознания, воспринимающего мир по своим имманентным законам и представлениям, и роли культурного контекста.

Следующим направлением критики постструктуралистов стала теория коммуникации. Критика теории коммуникативно­сти сконцентрировалась на выявлении трудности или невозмож­ности адекватно понять и интерпретировать текст. К такого рода трудностям они относили невозможность посредством языка адекватным образом отображать и воспроизводить («репрезен­тировать») действительность, в силу метафорических корней языка. Другую трудность они видели в принципиальной невоз­можности объективной интерпретации текста, заданной поис­ком в нем единого и объективного смысла; существование бес­численных интерпретаций любого текста свидетельствует об иллюзорных попытках вкладывания смыслов в текст, который сам по себе не имеет никакого смысла. Эти и многие другие аргументы критиков теории коммуникации вобрало в себя клю­чевое для постструктурализма понятие смысловой «неразреши­мости» как одного из принципов организации текста.

Критика концепции целостного субъекта в рамках постструк­турализма отталкивалась от декартовского «Я мыслю, следо­вательно, существую», отождествившего субъекта с самосозна­нием человека и провозгласившего суверенной субъективность личности. С точки зрения постструктуралистов представления «говорящего субъекта» (= «думающий субъект», как бессловес­но говорящий) о независимости и автономности своего сознания и самоценности своего «я» не более как иллюзия. Исполь- | зуя эту иллюзию как право управления текстом, навязывания тексту смыслов или формы, субъект предполагает, что сам он свободен, не подчиняется никаким законам. Но поскольку «ни­чего не существует вне текста» (Деррида), то и субъект с необ­ходимостью находится внутри текста, в рамках господствую­щих норм, в границах определенного исторического сознания. Самосознание субъекта есть лишь совокупность различных тек­стов, воспроизводящих мир культуры. Итогом таких рассуж­дений стало представление о «смерти субъекта».

Мыслительная практика постструктурализма, несмотря на ее экзальтированность и эпатирующее воздействие, открыла важную область приложения интеллектуальных усилий. В по­стструктурализме философия, утратившая на исходе XX сто­летия гарантии и априорные критерии, заявила о себе как кон­структивная сила, как непосредственная участница формирова­ния новых культурных объектов, новых отношений между раз­личными областями духовной и практической деятельности. Ее судьба в третьем тысяче