Глава 4. Выбери меня
***
...Когда идет снег...
Он чувствует: эта зима –
последняя… И отмечены
все вещи, вчера знакомые,
округлостью пустоты.
И он, будто жалкий старик,
боится мышиного вечера,
боится оглохшего дома
и холода – до тошноты.
...Когда идет снег...
Ему вспоминается многое,
и память – тонка и ветрена –
уводит тропинкой рыжей
в заброшенный мокрый сад.
Где небо – прозрачное, ломкое
крыло стрекозы неведомой,
и медленным соком яблок
пропитан любой закат.
И где-то, где осень каряя
во взгляде его собаки,
где дождь опрокинул звуки
костяшками домино,
и ночь – не длиннее времени,
а звезды спелы, как злаки,
и холод – едва ли холод,
он хочет остаться, но…
...когда идет снег...
***
- Профессор Грейнджер, вы в курсе, что ваш подопечный исчез? После обеда его никто нигде не видел. Через пять минут отбой, но в общежитие он все еще не вернулся?
Что, интересно, она на это ответит? Самоуверенности девчонке не занимать! Такая же гордячка, как Поттер! Взялась, видите ли, за задачу, перед которой у всех остальных опустились руки. Таковы гриффиндорцы! Грудью вперед, носом кверху! И где уж тут глядеть по ноги и думать о последствиях!
Но вот ведь что удивительно, тот же Поттер не взялся почему-то перевоспитывать Темного Лорда. Неужто, убить было проще? То-то и оно! Порой иного выхода нет даже у этих великодушных гриффиндорских глупцов. Но признать в подобное – Мерлин упаси! Куда только девается тогда их хваленая храбрость? Нет! Для начала непременно нужно дров наломать да заварить такую кашу, которую годами потом придется расхлебывать ни одному поколению...
О, да! Она – педагог опытный. И кому, какое дело, что педагогического опыта у Северуса Снейпа в три раза больше? Что стОит слово слизеринца против тупой уверенности гриффиндорца?
Он устал уже твердить, что мальчишка опасен. Как бочка с порохом, способная взорваться в любой момент. Без злого умысла, вообще без умысла - просто от сильного потрясения, по глупости, по неосторожности…
Это же очевидно! Любому магу, какой бы реакцией он ни обладал, как быстро и искусно ни владел бы с палочкой, никогда не угнаться за Стоуном, который не тратит времени на длинные слова и размахивание руками. Но обычный маг, творя заклинания, принимает осмысленное решение, потому что вынужден сначала остановиться, хотя бы на миг, просто собраться с мыслями и силами. И большинству нормальных психически здоровых людей этого мига достаточно, чтобы, так или иначе, оценить последствия своих поступков. Стоун же мгновенно обращает в магию любой душевный порыв. Даже при самых благих намерениях у него нет времени, чтобы подумать... или передумать.
Вот поэтому-то, пока мальчишка не научится владеть палочкой, пока не сживется с палочкой, как с собственной рукой, пока колдовство и слова заклятий не станут для него неотделимыми друг от друга, в полную силу колдовать ему нельзя. Он должен продолжать принимать зелье! И не так, как сейчас – ослабленное, в минимальной дозе (которую в пору вообще не заметить), а самое что ни на есть сильное снадобье. То, что почти полностью лишит его магии, зато сделает безопасным для окружающих... равно как и для самого себя. Да, это зелье может навсегда оставить его сквибом - но люди вокруг останутся живы. И существование сквиба, бессмысленное, жалкое, все же лучше, чем карьера Темного Лорда.
Но Грейнджер, конечно, считает подобный подход варварством! По мнению мисс зазнайки, если мальчишка уродился гением, его способности должны развиваться настолько, насколько это вообще возможно, и при всяческой поддержке учителей. Вот только скажите мисс, кто поможет завтра маленькому хрупкому Земному шарику, если гениальный ребенок захочет поиграть с ним в кегли или, паче того, попробует избавиться потом от своей надоевшей игрушки…
Бесполезно. Что бы ни говорил «мерзкий старый слизеринский гад», он только зря сотрясает воздух, потому что гриффиндорские умники уверены, будто абстрактное нечто, громко именуемое «Любовь» (которую в избытке готовы обеспечить эти благодетели), способно удержать Джеймса Стоуна от роковых глупостей и случайных ошибок. Как некогда, якобы, удержало Поттера. При этом почему-то никто не вспоминает о вечном присутствии рядом с Поттером того самого «мерзкого слизеринского гада».
Но главное - они ведь прекрасно понимают весь риск и нелогичность своей затеи. Понимают - и упорно продолжают лезть на рожон. Потому что Любви, по мнению Альбуса, не присуща какая-то там логика. Именно в этом, видите ли, ее сила. Сила, способная побороть зло!
Побороть! Побороть, побороть… Опять и опять. Борьба – здесь неизменное ключевое слово! Слово, что пятнает лик Гриффиндора, как шрам пятнал некогда дубовый лоб Поттера. Разумеется! Куда же львы без борьбы?! Если трудностей в жизни мало – их создают собственными руками! Единственно затем, чтобы потом мужественно преодолеть!
***
У Грейнджер, возможно, трудностей и мало, чего совсем нельзя сказать о Северусе Снейпе, для которого нынче подъем из подземелий на третий этаж преподавательского крыла – уже немалая трудность! Хорошо, хоть лестницы перед отбоем пусты – никто не заметит неуклюжую кривую тень, что тяжело привалилась к стене не в силах сделать следующий шаг. И не видно со стороны, как стучит в висках кровь, как натруженное сердце колотится о ребра. Как он старается успокоить дыхание, через зубы медленно выпуская воздух...
Черт бы все побрал... Черт бы побрал эту Грейнджер и Стоуна вместе с ней! Ох... Колючая ледяная тьма, что минуту назад почти поглотила сознание, наконец, потихоньку отступает прочь.
***
Короткий стук – и тяжелая дверь бесшумно открывается. Сразу! Никаких защитных заклятий! Такое впечатление, что и заперта не была! Мерлин! Кто учил вас осторожности, мисс? Впрочем, неважно…
В комнате царит полумрак – зыбкий, как сон, но странно уютный домашний покой. Полумрак, как живое существо вольготно раскинулся в стороны, затопил пространство и лениво ждет, готовый принять в свои теплые ласковые лапы любого случайного гостя. Дышит, струится, чуть пульсирует, то наступает, то пятится, словно в такт неслышимой музыке танцует вместе с красноватыми языками пламени в камине. Тени в неверном свете кажутся глубже и мягче, воздух плотнее, тяжелее, будто мохнатый шерстяной плед в который хочется зарыться до самого подбородка, прежде чем закрыть глаза…
Если бы можно было просто закрыть глаза. Провалиться в сон, как когда-то, легко соскользнуть в блаженное небытие, едва только голова коснется подушки. До утра отрешиться от дневной суеты, пронизанных усталостью бесконечных мыслей, боли… Если бы все было так просто...
Но нет. Сначала будет длинный неприятный разговор с Грейнджер и, скорей всего, с Альбусом. Потому что девчонка все еще боится говорить с ним, самым грозным монстром школы Северусом Снейпом, один на один, пока не чувствует спиной неизменно (и заранее) полный приторного одобрения взгляд директора.
Потом они все вместе бросятся на новые поиски, гадая, что же, на сей раз, взбрело в голову Стоуну. И хорошо еще, если будут избавлены от прогулки в ночной Запретный лес. Но в любом случае это значит – бесконечные полные сквозняков коридоры спящего Хогвартса. Крутые лестничные пролеты – великое множество скользких ступенек. Верх и вниз. Сбившееся дыхание с привкусом крови во рту, жалкие и безуспешные попытки «сохранить лицо», подчеркнутое беспокойство Альбуса, и рассеянный равнодушно скользящий мимо взгляд мисс заучки…
Если повезет, Стоун найдется быстро и не заставит снова вытаскивать себя из-под завалов и волочь в больничное крыло. Если повезет, последующий «разбор полетов» в кабинете Альбуса обойдется без истерики Грейнджер, ограничится чаем с плюшками, мягким укором в глазах директора и не затянется до утра.
Если повезет, у слизеринского декана останется еще несколько часов для погружения в душный персональный ад собственной спальни. Полная кошмаров ночная тьма среди груды подушек, которые давно не добавляют комфорта изломанному телу, и одеял, которые не согревают даже летом… Тоскливое ожидание утра, как итога и возможного финала. Не то что бы он так уж жаждал и совсем уж не страшился этого финала, без сомнения, мучительного и одинокого, как мучительной и одинокой была вся прошедшая жизнь. Нет. Но… Долго – так долго – серый, точно пылью подернутый, день сменяется таким же другим. И тем дольше, холоднее и безнадежней каждая новая ночь. Слишком давно он потерялся среди воспоминаний и утрат, сожалений и страхов, в лишенной времени пустоте, без цели, без дороги. Без смысла, без сил жить. Без сил уйти.
Все это неизбежно и известно наперед. Но Мерлин знает, зачем тогда и почему таким манящим чудится вдруг тепло чужой гостиной. Откуда берется это странное пустое сожаление. Разумеется, он никогда не зайдет сюда снова, просто так, без обязательного весомого и неприятного повода, как-нибудь вечером, перекинуться парой легких слов за чашечкой чая – о книгах, о музыке, глупых студентах и сумасшедшем директоре… Лишь Мерлин знает, из каких глубин подсознания выползает эта откровенная никому ненужная и не свойственная мрачному зельевару чушь.
***
- Мисс, вы в курсе, что ваш подопечный исчез?..
- О! Что вы! Совсем нет!
Что?.. Что значит, нет?
Грейнджер делает шаг в сторону, чтобы он мог увидеть. Улыбается.
Рад, что поднял вам настроение, мисс! Разумеется, смешно. Подземный монстр притащил свои дряхлые кости аж на третий этаж лишь за тем, чтобы иметь возможность лицезреть глупого мальчишку, который беззаботно сопит во сне, на диване в ее гостиной!
- Он зачитался, сэр. Зачитался и уснул. Мне было так жаль его будить…
Как трогательно! Ну, надо же! Почему бы только не пожалеть заодно старосту Слизерина, что два часа к ряду прочесывает школу, да хоть мельком не вспомнить о декане, который головой отвечает за этого вот малолетнего идиота. Нет! Куда там! И в мыслях не было! Опекунша! Самой нянька нужна! Сама еще…
- Профессор Снейп?..
Нет… Дьявол!.. О, нет... Только не здесь...
- Вы в порядке, сэр?
Разумеется, «в порядке»! Разве не видно? Мерлин... Идиотка... Уж до стула-то я как-нибудь и сам доползу...
- Я позову мадам Помфри!..
Конечно... Только этого не доставало...
- Мисс Грейнджер!.. Стойте. Мой кабинет... стол... правый верхний ящик. Зелье в синем флаконе... Пароль – «белладонна»...
- Да, сэр!
Мерлин... как больно... Не думать. Не думать... Сосредоточиться на чем-то другом... Камин. Огонь в камине... Не может он лечь сейчас в клинику! Какая может быть клиника в разгар учебного года!.. К дьяволу... Ну, где же эта Грейнджер?.. Вот сдохну у тебя в гостиной, сама будешь с Альбусом объясняться...
- Сэр?
- Выспались… Стоун?..
- Профессор???
Ну, что тебе еще, негодный мальчишка?..
Перед глазами расплываются цветные круги, и лицо Стоуна исчезает среди них, точно проваливается куда-то. Голос слышен издалека, и слов уже не разобрать. И детская ладошка, что несмело скользит по груди, почти не ощутима…
Не ощутима. Он чувствует только, как один за другим начинают вдруг лопаться стальные обручи, только что сжимавшие сердце. Свет. Воздух возвращается в легкие. Воздух кажется сладким, терпким и хмельным, как самое лучшее вино. Он дышит, и не может надышаться... Не больно...
Вот и вы, Грейнджер. Как раз вовремя. Вас только за смертью посылать...
- Благодарю вас. Мне уже лучше.
Что еще?
- Хотите чаю, сэр?
Да, бросьте! Я же вижу – вам не терпится выставить меня за дверь!
- В другой раз. Этому молодому человеку давно пора в постель. Поднимайтесь, Стоун! Быстро! Сколько вас еще ждать?! Спокойной ночи, мисс Грейнджер.
- Но, сэр...
***
- Профессор Снейп!
- Что вам, Стоун?
- Я... а-а... Профессор Грейнджер рассказывала мне, как вы воевали и...
- Потрясающе. Я тронут. А теперь соблаговолите, наконец, отправиться в спальню. Пока я не передумал и не назначил вам взыскание.
- Да, сэр.
***
- Чего тебе, Брайт?
- Я тут… Слушай, э-э… то есть.... как тебя...
- Вонючка, - любезно подсказывает Джеймс и едва сдерживает смех при виде мучительно краснеющей девочки.
- Нет… - она нервно теребит в руках учебник гербологии. Рядом, на вымощенной камнями дорожке теплицы валяется позабытая школьная сумка.
Джеймсу нравится, что Брайт так сильно его боится. Он пробует повести бровью, как это делает декан, и у него, наверное, получается, потому что гриффиндорка сразу же шарахается в сторону и вжимается спиной прямо в колючие кусты.
- Джеймс! – выкрикивает она, будто оправдание, - Я хотела сказать: «Джеймс»!
- Это кто? – он демонстративно оглядывается.
- Просто... Я просто хотела сказать тебе... сказать... что я... я ее здесь похоронила...
- Что?.. – каким-то десятым неведомым чувством Джеймс сразу понимает, о чем, точнее о ком, речь. – Почему?
- Кларедон бросил... Так нельзя...
- Где?
Белобрысая девчонка, смешно потряхивая косичками, деловито ведет его в дальний угол громадной теплицы. Там нет никаких «культурных» растений, зато густо разросся обыкновенный плющ, и топорщатся пыльные сорняки.
- Вот... – маленький кусочек земли освобожден от травы и аккуратно обложен по контуру мелкими камушками. Посередине, придавленные такими же камушками, лежат какие-то дурацкие бумажные цветочки и сердечко из блестящей фольги. Джеймс с трудом сдерживается, чтобы сразу не выкинуть прочь все эти девчачьи глупости, - Я только не знаю, как ее звали... – опять встревает в его мысли Брайт.
- Кысь, - отвечает он автоматически. И ему, вроде бы, больше нет до Брайт никакого дела, но в глубине, наверное, души неожиданно ощущается что-то... Облегчение? Благодарность?
- Да? Сейчас... – Брайт оглядывается, но ее сумка так и осталась где-то на дорожке.
- Я сам, - Джеймс вытряхивает из собственной сумки маггловский блокнот и на дне нашаривает простой желто-зеленый фломастер (хорошо, что профессор Грейнджер купила ему все эти нормальные давно знакомые вещи).
Брайт таращится, конечно, но Джеймсу без разницы. Закусив от усердия губу, он вынимает из блокнотика листок. Стараясь писать ровно, по-взрослому солидными одинаковой высоты буквами, старательно выводит: «Кысь». На секунду теряется, потому что надо, наверное, еще что-нибудь написать. Обычно что-то такое ведь пишут... на могилах... Но, во-первых, он никак не может вспомнить, что же там такое пишут, а во-вторых, Брайт продолжает таращиться, и под ее взглядом в голове пропадают любые разумные идеи. Ну, и ладно. Он потом еще придет, один, и допишет. Джеймс аккуратно пристраивает листок с надписью между цветочками, и почему-то они не кажутся больше такими уж глупыми.
- Все. Идем, - можно было бы еще тут постоять, но впереди зелья, и опаздывать не рекомендуется. Еще точно нужно сказать этой Брайт «спасибо». Если бы не она, старый урод Филч давно выбросил бы Кысь куда-нибудь на мусорку. Но «спасибо» не получается. Никакие слова больше вообще не получаются. Зато он первый находит на дорожке сумку Брайт, отряхивает от земли и, вместо того, чтобы так отдать, продолжает нести эту сумку до самого класса зелий.
***
- Мистер Стоун! Задержитесь.
- Да, сэр.
- Подойдите... - Неужели этот ребенок ему вчера помог? Чушь... Но если?.. – Мистер Стоун...
Вот как? Оказывается мальчишку не нужно уговаривать. Не нужно даже просить. И теперь ясно, конечно, что да, помог ему вчера именно Джеймс Стоун. Снова маленькая ладонь на секунду прижимается к груди, и сразу становится легче дышать. Сердце входит в нормальный ритм. Боль гаснет, как догоревшая свеча.
- Простите, сэр... – отдергивает руку прочь.
- Я вам очень благодарен, мистер Стоун...
- О-о... Э-э... Профессор Снейп! Что это там?! В той рыжей банке?! Так страшно смотрит!!
Хм? Надо же! Вы умеете быть тактичным, молодой человек?
- Это существо, мистер Стоун, называется Moloch horridus (*).
- А для чего он нужен? – прямо подпрыгивает от любопытства. Неужели, правда, интересно?
- У вашей опекунши, юноша, громадная библиотека. Предлагаю вам самостоятельно отыскать там ответ на этот вопрос. Напишете эссе. Не меньше двух футов. Управитесь до среды – разрешу вам поэкспериментировать. Может быть даже, с этим вот экземпляром.
- ДА??? Правда?!! Спасибо, сэр!!!
***
Так. Зачем? Зачем ему нужен здесь этот мальчишка? И без него забот выше головы, да и самочувствие в последнее время...
Самочувствие? Да. Разумеется, в том и дело. Совсем неплохо иметь Джеймса Стоуна под рукой. И совершенно ни при чем тут смешная никому не нужная признательность и совесть, чей голос противно зудит, утверждая, что «отблагодарить» паренька, превратив его в сквиба, было бы, по меньшей мере, не благородно.
Ну и, в конце концов, Джеймс Стоун – слизеринец. Конечно, заманчиво было бы переложить на плечи Грейнджер всю заботу о нем. Но разве кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы Северус Снейп пренебрегал собственным долгом. Да и неизвестно, кстати, чему может научить ребенка эта выскочка, а Поттера-второго ему, Северусу Снейпу, сейчас точно уже не вынести, просто физически.
***
Даже забавно. Никогда бы не подумал, что кто-то, тем более слизеринец, будет рад дополнительному домашнему заданию. Исключения? Все та же Грейнджер, возможно. Но исключения лишь подтверждают правила. И Грейнджер, все-таки, была другой.
Ждал ли он, что Стоун напишет свое эссе? Что эссе будет занимать четыре фута вместо двух? Что тощий, как кузнечик, маленький мальчик будет три часа к ряду терпеливо стоять возле разделочного стола и методично, точно настоящий опытный зельевар, готовить свой эксперимент? Да. Кажется, ждал.
Есть в Джеймсе Стоуне странное нечто, чему он, никак не может найти определения. Но чем пристальней вглядывается, тем сильнее это «нечто» чувствует. Тень понимания? Родство душ? Это должно бы тревожить, но почему-то не тревожит. Напротив. Он даже рад сегодня Стоуну. Вот такому - внимательному, усердному, толковому ученику – без привычной угрюмой злобы во взгляде. Он даже готов согласиться, что Альбус и Грейнджер в чем-то правы, и в мальчишке есть что-то еще, кроме этой злобы. Конечно, есть. Азарт, любопытство, терпение, аккуратность и... талант. Несомненный. Вынужден признать...
Интересно, кто-нибудь на свете когда-нибудь размышлял о природе и истоках человеческого таланта. Почему одним легко дается всё, тогда как другие остаются почти ни с чем? И почему именно первым при этом живется всегда много труднее, хотя, казалось бы, должно быть наоборот?..
И что теперь делать, когда этот странный ребенок, ко всему прочему, талантлив еще и в зельях? Учить его, спеша вложить в гениальную голову как можно больше знаний, или накрепко и навсегда закрыть ему путь в свою лабораторию? Кто-то скажет потом, что старина Снейп, верно, совсем ослеп, если пропустил такой самородок...
Пропустил. Действительно пропустил. Видно, потому что на уроках Стоун до сих пор особо себя не проявлял. Грамотные домашние работы и правильно сваренные зелья вряд ли можно считать чем-то из ряда вон выходящим. Школьная программа рассчитана, если ни на полных идиотов, то уж точно ни на гениев. Котлы у Стоуна не взрываются, контрольные он не списывает, одноклассников больше не поджигает, с поднятой рукой на стуле, подобно Грейнджер, не подпрыгивает. Зачем обращать на него лишнее внимание?
Но сегодня джин из бутылки выпущен. И не допускать Стоуна в лабораторию теперь нельзя. При таких способностях и неподдельном интересе он непременно будет что-нибудь варить. Сам. Где-нибудь в туалете. И только Мерлину известно, чем тогда это закончится. Уж лучше просто присматривать за мальчишкой, четко руководить и загружать работой так, чтобы времени на посторонние фантазии у него не оставалось...
- Стойте!!! Что вы делаете Стоун?!! Никогда, слышите, никогда ни в какой состав не смейте добавлять не измельченную чешую Moloch horridus!
***
- Чего тебе, Брайт?
- Ничего.
- Что ты тут сидишь тогда?
- Я не сижу.
- Караулишь?
- Дурак. Я выйти не могу.
- Чего?
- Этот... сказал, что по коридору можно ходить только слизеринцам. А я виновата, что другого коридора нет? Снейп мне отработку назначил. Где мне еще идти?
- Так ты опоздала уже!
- И как ты догадался?..
- Ну-ка... Может, если за руки, то пройдем... Придурки... Давай еще раз, с разбегу...
- Не выйдет! Ты же видишь, не выходит!
- Ладно. Подожди тогда. Я приведу кого-нибудь...
- Кого?
- Ну... Снейпа, наверное...
- Ты что, совсем дурак?
- А, ну да...
- Не надо никого вести. Если посидеть немножко, это заклятие само спадет. Я знаю, я читала.
- Ты бы лучше прочитала, как его снять.
- Там не было про это. Иди, не мешайся. Меня с тобой тут кто-нибудь заметит.
- А отработка?
-...
- Погоди, реветь. Тут, наверное, еще где-то есть ход.
- Что-то я не вижу.
- Дай руку. Сейчас найдем. Вот чувствуешь, сквозняк?
***
- Джеймс, пожалуйста, объясни хотя бы мне, как это случилось.
Что ж. Конечно. Покачали сокрушенно головами, повздыхали и тактично оставили Гермиону наедине со своим подопечным. Мальчик ей доверяет, она лучше всех умеет с ним разговаривать, именно ей Джеймс захочет рассказать… бла-бла-бла…
НО! Но и наказание Джеймсу теперь тоже придется выбирать ей. Спасибо, Альбус. Нечего сказать, удружили. Что будет, кстати, если она сочтет нужным Джеймса НЕ наказывать? И в любом случае, она не будет сама собой, если не выяснит сначала, что там, в самом деле, произошло.
- Джеймс?
- Кто-то заколдовал коридор, а ей на отработку...
- Кому?
- Брайт.
- Кати?
- Ну...
- И?
- Мы думали, может, там еще где-нибудь дверь или дырка...
- Дырка???
- Там дуло от стены... ветром таким...
- И ты решил проломить стену, чтобы поглядеть, откуда дует???
- Да, не решил я!!! Оно само...
-...
- Меня исключат?
- Горюшко ты мое. КУДА тебя исключать, когда я здесь?
- Я не горюшко... Если вам не надо, я без вас обойдусь... Обойдусь!
- Так. Стоп. Я разве сказала, что мне не надо?
- Не знаю...
Вот. Сидит. Дуется? Да, нет, не дуется. И, кажется, вообще плакать сейчас будет. Нет уж. Пусть Снейп сам его наказывает. Декан он или кто? И стена тоже слизеринская. Следил бы лучше за своими змеенышами... Некстати вспоминается тяжелая хромая поступь слизеринского декана. Черт. Ему ведь трудно ходить куда-то лишний раз. Да и разве за этими «детишками» угонишься?..
И еще вспоминается белое, как бумага лицо, до крови закушенные губы и мужская рука, судорожно сжавшая ее плечо... Синяки потом были... Что с ним случилось тогда? Заклятие какое-то или просто сердце? Или то и другое? Маги ли, магглы – живые люди, они - не железные, а ему столько вынести пришлось...
Если бы он позволил только... Она бы любые резкости ему прощала, все бы стерпела... Может быть, она нашла бы что-то, придумала, чтобы он поправился. Она помогала бы... Хоть чем-то, хоть чуть-чуть...
- Профессор Грейнджер?
- Иди спать. Хотя нет, не ходи никуда. Ложись тут на диване. Профессора Снейпа я предупрежу...
- Нет. Я не могу. Лучше назначьте мне отработку, и я пойду.
- Почему не можешь?
- Можно я пойду?
- Ладно. Как хочешь.
***
Убить мало эту Брайт. Хотя при чем тут Брайт. Джеймс сам дурак, разве нет? Если не стал звать профессора Снейпа, почему не позвал тогда... маму?..
Пришлось ойкнуть и остановиться. Потому что он не разрешает себе называть профессора Грейнджер мамой. Опекунша – это совсем не мама. Опекунша – это только на время. Ему уже двенадцать скоро. Так что - всего на пять лет. Или даже меньше. Потому что... кому какая разница, что Джеймс не собирался рушить никаких стен? Стена все равно разрушилась. Как всегда! Он все время вот так что-нибудь ломает! Все время! Любому опекуну такое надоест.
Хорошо еще, что там был просто чулан с каким-то старьем. Но что, если бы класс? Или гостиная? Хотя нет, где гостиная, он знает. Стал бы он сквозь стену ломиться в гостиную! Но если бы там оказалась лаборатория? Если бы он сломал там что-нибудь? Нет. Лучше он сам сейчас же пойдет к декану и попросит «то» зелье.
Там, в кабинете директора, профессор Снейп казался очень усталым и расстроенным. И чувствовал себя совсем плохо... Джеймс даже не знает, почему его так это беспокоит. Вот ведь – не исключили, взыскание не назначили, не наорали даже. Что еще нужно? Чего он забыл у Снейпа в кабинете? Зелье?
***
- Сэр?
- Стоун? В чем дело?
- Профессор Грейнджер не назначила мне взыскания сэр.
- Вы хотите, чтобы я исправил эту несправедливость?
- Да... То есть, нет... Я мог бы вымыть котлы или пол...
- Хорошо, Стоун. Завтра. В семь. И каждый день до конца месяца.
- Да, сэр. А сегодня?
- Сегодня, через двадцать минут отбой.
- Я могу быстро...
- Зайдите, мистер Стоун. Сядьте. В чем дело?
- Не знаю...
Откуда ему знать, в чем дело? Почему и когда он первый раз испугался не профессора Снейпа, а ЗА профессора Снейпа? Когда он перестал бояться наказания и стал бояться декана огорчить? И почему сейчас так спешил увидеть его и убедиться, что с ним все в порядке? И откуда знает, что если потеряет этого сурового мрачного человека, то... Даже думать о таком страшно...
- Я не хотел ломать стену, сэр! Я случайно! Я...
Но тут вдруг, будто мало других волнений, до Джеймса со всей ясностью доходит, что нет, нельзя ему снова пить свое зелье! Если он будет его пить – не сможет колдовать. Если не сможет колдовать, то и помочь тогда... Он ведь помог, правда? Правда? Профессор Снейп ведь так и сказал даже, что очень благодарен!
- Я случайно...
***
Суббота. Грейнджер лично приходила просить, и Стоун освобожден сегодня от своей отработки. Куда она поведет его? В Хогсмид? Или они отправятся в Лондон? За покупками? В зоопарк? Стоун упоминал что-то про маггловский зоопарк... Воспитательница...
Конечно, одет мальчишка теперь не в пример лучше. Но чего ради, скажите, покупать ему столько цветных мантий?! Черную, зеленую – еще куда ни шло, но синюю! А уж малиновая – вообще ни в какие ворота не лезет! И все эти маггловские карандаши-тетрадки – зачем?..
***
Прекрасный день. Почти весна...
Да, мисс Грейнджер, даже такой «червяк подземный», как Северус Снейп, выползает иногда подышать свежим воздухом. И необязательно на него оглядываться!
Идите уже, черт бы вас побрал! Перестаньте так смотреть! Идите! А то не ровен час, ваш подопечный предпочтет лабораторию и компанию декана вашей заботе. Разочаруетесь?
И не вздумайте его там с Поттером знакомить! Мерлина ради! Ребенка не интересует квиддич! Или... Или интересует? О, боги...
***
- Прекрасная погода, не так ли, мой мальчик?
- Вы знаете, Альбус, что я никогда не любил ни солнце, ни слякоть.
- Куда Гермиона повела Джеймса?
- Откуда мне знать? Мисс Грейнджер предо мной не отчитывается! Кроме того, мне это совершенно безразлично.
- Мне показалось, ты вышел их проводить.
- Я вышел, чтобы дойти до теплицы. Мне нужна, наконец, свежая мандрагора, а ни эта пыль толченая, которую присылает Лоранс!
- Я думал, ты доволен нашим поставщиком ингредиентов.
- Никогда этого не говорил! Простите, Альбус. Меня зелье ждет в лаборатории.
Директор в ответ лишь кивает. Забыв возразить, что «свежей мандрагоры», пригодной для зелий, ждать еще не меньше месяца, и сам же Северус не далее как вчера об этом упоминал. Что Лоранс поставляет ингредиенты для зелий в Хогвартс уже десятый год и не встречал до сих пор ни одного нарекания. Что мандрагоры профессор Спраут держит в первой теплице, а не в четвертой... Что Северусу не помешает чаще бывать на солнце... И нет ничего постыдного в том, чтобы беспокоиться и принимать участие в судьбе маленького мальчика. Тем более такого талантливого, как Джеймс Стоун. И уж точно не стоит обращать внимание Северуса на то, как замечательно выглядит сегодня Гермиона в этой своей зеленой мантии...
---------------------------------------------------
* Moloch horridus – такое пресмыкающееся, действительно, существует. Жуткая на вид тварь, ярко-красного цвета с покрытым шипами телом. Сантиметров двадцать в длину. Зверь, однако, совершенно безобидный (если не брать во внимание шипы), очень медлительный, питается муравьями.
Глава 5. Кубик на кубик
***
А в тонкой тетрадке жизни
Исписан еще один лист.
И медный закат, как лампа,
В окне напротив… погас.
Все крепче сжимает просинь,
Все глубже осенний свист,
Но время дороги к небу
Прольется не здесь. Не сейчас.
***
Этот ужасный день начинался чудесно. Ярко-синее небо обещало скорую весну. Солнце ласково льнуло к щекам. Даже льдинки в придорожной канаве переливались и сияли, как сказочные клады, разбрасывая по бурой прошлогодней листве веселых солнечных зайчиков. Сосульки роняли с крыш прозрачные капли. Птичий гомон звенел в ушах, и в ответ радостно стучало сердце, и пела душа. Город – громадный человеческий муравейник – тоже оттаял под теплым солнцем, ожил, зашевелился, заулыбался. Улыбались лица прохожих и зеркальные стекла витрин, яркие капоты автомобилей и светофоры на перекрестках.
Хотя Джеймс и прожил в Лондоне первые одиннадцать лет своей жизни, города он толком не видел. Граница его маленького мира совпадала с границей квартала. Коротенький маршрут от дома до школы, автобусная остановка на углу грязной окраиной улицы, аптека, магазинчик напротив. Выщербленная мостовая. Соседские заборы, соседские мальчишки. Бродячие собаки, кошки, крысы. Таким он запомнил Лондон. Таким он его оставил. И Лондон, наверное, тоже знал его - маленького сироту - только одиноким, плохо одетым. Вечно голодным, вечно грязным и никогда никому ненужным.
И как же здорово ощущать себя теперь таким, как все! Не хуже, чем все. Все эти нарядные дети, которые с мамашами, няньками и учителями теснятся у ворот зоопарка.
Зоопарк. Мороженое. Пестрая веселая толпа. И звери! Конечно же, звери!
Как жил Джеймс до сих пор, не зная, что есть на свете такое замечательное место? И профессор Грейнджер сегодня такая веселая, такая ласковая, будто бы, и в самом деле, его мама. И Джеймсу совсем не хочется возвращаться. Да что там! Он готов провести здесь не только день – неделю! Лишь бы так же светило солнце, пели птицы, смеялись люди.
- Еще рано!
- Уже три, а мы здесь с утра. Ты не устал?
- Нет!
- Вот и прекрасно. Значит, ты не откажешься наведаться сегодня еще в одно место.
- Не-ет. Ну, пожалуйста! Пожа-а-алуйста! Мы еще не все посмотрели!
Впервые в жизни Джеймс Стоун разговаривает с кем-то ТАК. Точно капризный маменькин сынок. Точно вон тот толстый белобрысый мальчишка, который выпрашивает у отца четвертую порцию мороженого...
Интересно, Кингсберри перед своими родителями тоже капризничает? Хотя зачем ему? У него все есть. Джеймс даже и представить себе не может чего-то, что Кингсберри нужно было бы выпрашивать. Джеймс тоже никогда не выпрашивал. Даже, если очень хотелось. Ни у кого. До сегодняшнего дня...
Но в пруду за оградой плавают пестрые утки. Их можно кормить. И это замечательно – бросать в воду кусочки булки, а потом смотреть, как яркие селезни и их серенькие подружки выхватывают друг у друга из-под носа вкусное угощение.
И еще совершенно необходимо увидеть пингвинов. И крокодила. И на белых медведей Джеймс мог бы смотреть раз двадцать или даже тридцать! Ну, где, скажите, так же здорово, как здесь? И зачем тогда нужно куда-то идти? Взрослые, даже очень умные, не понимают иногда самых простых вещей. Вот – сами посудите!
- Джеймс, послушай, мы можем прийти сюда снова, а теперь нам пора. У одной очень хорошей девочки сегодня день рождения. Я обещала, что мы обязательно зайдем ее поздравить.
Какой еще девочки? Нет, он не хочет делить этот чудный день ни с какими чужими девочками. Даже с теми, которые кажутся профессору Грейнджер очень хорошими, а, может быть, как раз именно с ними меньше всего! Он готов прилипнуть к этой ограде хоть на целых два часа, только бы никуда больше не идти!
Прилипнуть? Что ж, если он хотел прилипнуть, так и получилось! Он ведь не какой-нибудь себе капризный маггл! Капризного маггла мамаша может просто взять за руку и оттащить от пруда. Вы попробуйте справиться с капризным волшебником! Профессор Грейнджер сначала просто смеется и уговаривает Джеймса, потом начинает все больше хмуриться, потом сердиться. И Джеймс, конечно, понимает, что опять созывает на свою голову неприятности, но поделать со своей вредностью уже ничего не может. И его неприятности начинаются, когда профессор незаметно достает палочку, и Джеймсу все-таки приходится отклеиться от ограды.
***
И они все равно куда-то идут. По пути покупают в Косом переулке какого-то глупого розового тряпичного кролика с противным писклявым голосом. Потом аппартируют. И снова идут. И все это время молчат. Не вспоминают зоопарк, медведей и уток. Не разговаривают даже о той девочке, у которой сегодня день рождения. И когда перед ними, наконец, широко распахивается парадная дверь очень красивого двухэтажного дома, Джеймс вздыхает с облегчением. Потому что профессор Грейнджер снова улыбается. Пусть даже улыбка эта адресована широкоплечему черноволосому молодому мужчине, который встречает их на пороге.
- Герми, дружище! – он как медведь обхватывает профессора Грейнджер своими большими руками.
- Гарри! - они смеются. Они так рады друг друга видеть. – А где именинница?
- Тетя Мона!!! - под локоть мужчины подныривает верткая, как рыбка, зеленоглазая девочка. На ее пухленьких плечиках весело подпрыгивают тугие черненькие косички, перевязанные розовыми бантиками. Одета она тоже во что-то пышненькое бело-розовое и оттого похожа на тортик, или скорее, на пироженку. Она восторженно визжит при виде ужасного розового кролика. И кролик тут же начинает петь для нее одну из своих песенок, и девчонка снова визжит, а профессор Грейнджер и этот мужчина, Гарри, ласково ей улыбаются.
- Кэт, дорогая, что случилось? - из глубины дома появляется маленькая рыжеволосая женщина, судя по всему, мама этой Кэт. За спиной у нее маячат еще какие-то мальчишки. Один – как и Кэт, черноволосый – брат, наверное. Другой – рыжий, высокий – выше Джеймса – тощий.
Женщина радостно ахает при виде профессора Грейнджер. Они обнимаются и смеются. Мальчишки просто здороваются. Бросают, конечно, любопытные взгляды в сторону Джеймса, но ни о чем не спрашивают. И когда Кэт бежит куда-то вглубь дома, сразу же уходят следом.
- Так это он? – наконец, взрослые обращают на Джеймса внимание.
- Да, Гарри. Джеймс подойди сюда, познакомься. Это мой школьный друг. Мистер Гарри Поттер.
- Здравствуйте, сэр, – конечно же, он уже слышал о мистере Поттере. И о войне. И о темном лорде Волдеморте, которого мистер Поттер убил. И о том, что мистер Поттер закончил Хогвартс и учился в Гриффиндоре, и о том, что он всенародный герой и великий волшебник... И еще много-много всего слышал: на уроках истории, от профессора Грейнджер, от директора Дамблдора, а один раз даже от профессора Снейпа... Но одно дело слышать или читать в учебнике, совсем другое – встречаться с настоящим живым героем. Если бы Джеймс знал, что пойдет сегодня в гости к мистеру Поттеру, то, может, и не стал бы капризничать в зоопарке... Он и удивлен, и смущен так, что даже не сразу вспоминает, что нужно протянуть руку для пожатия.
В ответ его разглядывают очень пристально. Даже, как будто, настороженно.
- Здравствуй, Джеймс. Рад тебя видеть. Надеюсь, тебе у нас понравится, - он, однако, не добавляет, что Джеймс может называть его «дядя Гарри» или еще как-то не столь официально, как «мистер Поттер».
- Что же мы стоим на пороге! – всплескивает руками рыжеволосая миссис Поттер, - Гермиона, пойдемте в дом! Все уже здесь, только вас и ждали!
В просторной светлой гостиной полно народу. Все взрослые. Все шумно приветствуют профессора Грейнджер. На Джеймса никто не обращает особого внимания. Ему становится скучно, и он потихоньку выходит обратно за дверь.
Может, пойти поискать Кэт и этих мальчишек? Интересно, есть ли в доме еще дети, кроме них? СтОит ли Джеймсу самому с ними знакомиться? Или лучше подождать, пока его представит кто-нибудь из взрослых? Он в нерешительности замирает посереди