После обеда они поехали на «Мосфильм» доснимать очередной ролик. Ирка, всегда мечтавшая понаблюдать за процессом, напросилась, набравшись наглости, и была удостоена чести поприсутствовать при создании шедевра.
В дороге Ку был молчалив и сосредоточен. Все решили, что гений планирует предстоящую работу, но они ошибались. Алан вспоминал…
Во ВГИК он не просто не поступил, а с треском провалился. На первом же экзамене получил «неуд» – оказалось, что его уверенности в себе и желания стать режиссером мало, надобно еще иметь и знания. А какие они после ПТУ?
Неудача повергла Леньку в уныние, он впал в очередную депрессию, почти такую же затяжную, как раньше. Но тогда его спасло желание доказать отвергнувшей его женщине свою состоятельность, теперь же, когда доказать не удалось, Ленька потерял почву под ногами. Он перестал смотреть кино, уволился с работы, из комнаты его тут же выгнали, но это его не особенно огорчило. Разве можно расстраиваться из‑за каких‑то девяти квадратных метров, если вся жизнь пошла прахом? Он даже стал мечтать об армии, надеясь напроситься в горячую точку и там погибнуть. Но, оказалось, служба ему не светит – у него обнаружились проблемы с позвоночником.
Ленька вернулся в родные пенаты. Мать с теткой‑мужем по‑прежнему проживала в дворницкой, так же пила и так же оплакивала своего несчастного сыночка. То, что в его смерти виновата именно она, из ее памяти давно улетучилось. «Супруги» жили не очень дружно, часто дрались, все больше из‑за ревности, и в другое время Леньку бы тошнило от такой обстановки, но теперь ему было все равно. Он отгородил шкафом раскладушку, на которой спал, и почти все время проводил, валяясь на ней, даже есть вставал редко. Да и нечего было есть, кроме водки и кильки.
|
|
Через пару месяцев он пришел в себя. Скотство, происходящее за шкафом, начало его раздражать, из чего он сделал вывод, что пора ему выметаться из подвальной халупы и начинать жизнь заново. Без ненужных мечтаний о славе и чистой любви. Ленька решил пойти на завод, устроиться в общежитие и начать читать книги, вместо того чтобы бередить раны просмотром кинофильмов.
Так он и сделал.
Прошло четыре года, за которые многое изменилось. Ленька стал очень начитанным. Мать угодила в тюрьму за убийство по пьяному делу своего «мужа» (кстати, у тетки, оказывается, было двое детей). Видеосалоны позакрывались, перестав искушать новоявленного пролетария, отечественный кинематограф пришел в упадок, а во ВГИК уже нельзя было поступить бесплатно.
Леньку все перемены мало волновали. Теперь он был заядлым книголюбом, которого в заводской библиотеке заведующая просто боготворила. Однажды он шел по Новому Арбату с томиком французских новелл под мышкой, думая о своем. И вдруг остановился, привлеченный шумом внушительной толпы. Оказалось, снимали видеоклип какой‑то новомодной рок‑группы, о которой Ленька по причине своей полной музыкальной безграмотности даже не слышал. Поэтому сначала он хотел пройти мимо, но любопытство и старые пристрастия заставили остановиться. Клип снимал полный, щегольски одетый господин лет сорока. Работал он без души, с ленцой и, как показалось Лене, жутко бездарно. Понаблюдав в течение получаса за работой режиссера, он не выдержал.
|
|
– Полная лажа! – выкрикнул он. Как оказалось, очень громко.
– Что‑о‑о? – Толстячок побагровел и обернулся: – Кто это вякнул?
– Я. – Ленька смело вышел из толпы. Он узнал в крикуне известного режиссера Кораблева, но оробеть его заставил бы только Феллини, а тот уже умер.
– Уберите придурка! – взвизгнул Кораблев. – Я не могу работать, когда мне мешают невежды!
– У вас камера стоит не там, – продолжал тем не менее Ленька. – И едет она плавно, а должна рывками. Неужели вы ритма не слышите? Там‑там, пауза, та‑а‑рам… Когда звук обрывается, картинка должна замереть, и его лицо в кадре, – Ленька не заметил, как вышел на съемочную площадку и схватил за руку солиста, – показывать крупно, в полупрофиль.
– Ты кто такой? – взревел мэтр. – Как ты, щенок, смеешь мне указывать? На моем счету десяток картин…
– Фильмы вы и впрямь снимаете хорошие, но клип – совсем другое дело…
– Я ухожу! – Кораблев швырнул бумаги, которые держал в руках, на кресло. – Пусть дилетанты снимают.
– Иван Павлович, останьтесь! – взмолился какой‑то мужчина, наверное, продюсер. – Сейчас мы наглеца выкинем.
– Если вы не можете обеспечить порядок на площадке, я не буду работать.
– Мэтр, умоляю! Как мы без вас?
– Мне плевать, я ухожу.
– Но кто же будет доснимать?
– А вот пусть он и снимает, раз такой умный.
Кораблев гордо развернулся и сел в микроавтобус. Все съемочная группа зло воззрилась на нахала, стоящего в центре площадки. Толпа зевак тоже смотрела, но с любопытством. Наконец солист коллектива, которого еще недавно Ленька хватал за руку, протянул нерешительно:
|
|
– Чувак дело говорил. Мне та хренота, которую Кораблев тут устроил, тоже не нравится. Отстой полный! Пусть этот, – парень ткнул Леньку в грудь, – снимает. Посмотрим, чего получится.
Ленька чуть не умер от счастья. Он засуетился, забегал, бросил своих французских писателей и с дрожью в голосе начал отдавать команды. Сказка кончилась вечером, когда он в компании съемочной группы отправился на студию. У дверей монтажной его поджидал Кораблев с парой бритых пареньков, а продюсера рок‑группы – адвокат мэтра, объявивший шоу‑бизнесмену, что так дела не делаются. В итоге Леньку побили и выгнали взашей, а отснятый материал Кораблев смонтировал по‑своему и выдал за свой продукт.
Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. История стала известна в артистических кругах, и один из режиссеров, давний соперник Кораблева, подивившись смелости молодого Кукушкина, взял его к себе ассистентом.
С тех пор прошло несколько лет. Ленька превратился в Алана и стал классиком клипмейкерства, лауреатом всевозможных конкурсов, обладателем нескольких премий. Но давняя его мечта так пока и не осуществилась – фильма он не снял…
– О чем задумались? – прервала его размышления Ирка.
– Мечтаю.
– О чем? – Она удивилась: о чем может мечтать человек, у которого все есть?
– Хочу кино снять. О любви.
– Вы – и о любви?
– А почему нет? Думаешь, я не знаю, что это такое?
– Извините, конечно, но… Я правда, так и думала.
– Когда‑нибудь я тебе расскажу.
Он сказал ей «ты», а это многое значило для него: ни с одной женщиной после Любы он на «ты» не разговаривал. Держал дистанцию.
В павильоне провозились до позднего вечера. Ирка устала, но была довольна: наконец она увидела съемочный процесс своими глазами. Когда все собрались по домам, к ней подошел Алан и непривычно робко попросил:
– Можно я тебя в гости приглашу?
– Пригласи, – согласилась Ирка, тоже переходя на «ты».
Что за день! Сначала «Мосфильм», теперь вот приглашение в берлогу гения, где, насколько она знала, никому из знакомых не доводилось побывать.
Жил Алан в старом доме на Волоколамском шоссе, недалеко от агентства. Квартира была просторная, трехкомнатная, но без изысков и евроремонта. Мебели мало. В зале огромный телевизор, компьютер и глубокое кожаное кресло. Все. В другой комнате тренажер и гимнастический мат. Отличалась только спальня. Была она какой‑то девичьей: нежно‑салатовой, с пушистым ковром, с множеством подушек и обилием драпировок на окне. Алан немного застеснялся, когда провел Ирку в эту комнату.
– Я вырос в бедности. Спал почти всю жизнь на раскладушке, теперь вот наслаждаюсь.
– Здорово. И много здесь женщин бывает? – не смогла сдержать любопытства Ирка.
– Ты первая за те два года, что я здесь живу.
– Все это время у тебя не было девушки?
– Нет.
– А ты не гей? – засомневалась она, подував: ведь даже у импотентов есть подружки.
– Нет. – Алан засмеялся. Знала бы Ирина, как он мечтал привести сюда женщину, но… останавливал страх – вдруг она окажется такой же, как мать? Или как Люба? – Когда у меня возникают потребности, я обращаюсь к проституткам.
– Зачем? Вокруг столько достойных девушек.
– Не так уж много. Ты первая за последние девять лет.
– Тебя кто‑то обидел? Какая‑то женщина разбила тебе сердце? И с тех пор ты стал таким?
– Каким?
– Как египетский сфинкс – загадочным и надменным.
– Я слабый, – чуть слышно проговорил Алан. – Неуверенный. Глупый. Помоги мне стать сильным.
– Как? – Ирка подошла к Ку вплотную, взяла за руку.
– Не разочаровывай меня.
Глава 11
О том, что между Медведевой и Ку завязался роман, через неделю знало все агентство. Подробности, по большей части придуманные, смаковались каждым сотрудником, начиная от директора и заканчивая уборщицами. Такого ажиотажа не было бы, если б не репутация Алана. Персонал гудел о том, что гений, не замеченный раньше ни с одной из представительниц слабого пола и на мужских качествах которого уже давно был поставлен крест, оказался прытким кузнечиком. Или же хорошим конспиратором, сумевшим все это время водить всех за нос.
Еще через неделю толком не оправившихся от первого потрясения работников агентства ждал новый сюрприз – гадкий утенок превратился в лебедя.
Был понедельник, когда Ку обычно собирал свою команду для совещания. Все были в сборе, за исключением Алана и Ирки. Народ похихикивал и строил догадки о причинах задержки. Неожиданно дверь отворилась, и на пороге возник неизвестный мужчина. Был он высок, красив, прекрасно одет и на кого‑то смутно похож. Следом появилась Ирка. Мужчина по‑свойски вошел в кабинет, бросил на стол кейс и поздоровался. Народ безмолвствовал. Секретарша Алана первая пришла в себя и, приглядевшись, признала в незнакомце своего начальника. Только уж очень сильно изменился растрепа Алан. Теперь его короткие черные волосы были прекрасно уложены, бородка подбрита по последней моде, ногти наманикюрены, вместо неизменной фланелевой рубашки костюм «Хьюго Босс». А какие, оказывается, у него необычно красивые янтарные глаза!
– Алан? – нарушила молчание секретарша.
– А вы кого‑то другого ждали? – строго спросил режиссер, пресекая тем самым попытки обсудить свой внешний вид. – Работаем.
Ирка села в уголок, и губы ее сложились в улыбку влюбленного в свое творение Пигмалиона.
В остальном день прошел как обычно. Перед тем как отправиться домой, Ирка проскользнула в кабинет Алана и, увидев его сидящим за столом, шепнула:
– Пока.
Ку приподнял голову от ноутбука и улыбнулся:
– Не убегай. Поедем ко мне сегодня.
– А ты еще долго будешь работать?
– С часик.
Новый Алан даже улыбался по‑другому – искренне, обаятельно, обнажая прекрасные зубы, которых раньше никто не замечал… Да и как заметишь при такой бородище?
– Ты – красавец! – Ирка не могла не похвалить его, она видела, как он преодолевал смущение весь этот день и сгорал от неуверенности.
– До сих пор удивляюсь, как дал себя уговорить.
– Неужели тебе никогда не хотелось стать элегантным, стильным? Как можно было прятать такую красоту под лохмотьями и лохмами!
– Откуда элегантности взяться? Я же тебе говорил, из какого я мира.
– Кстати, куда ты дел то хламье, что носил до сих пор?
– Неужели оно так плохо?
– Отвратительно.
– Лежит в шкафу. Может, пригодится когда.
И тут Ирке пришла в голову интересная мысль.
– Алан, дорогой, дай ключ от квартиры. Я туда сгоняю, пока ты заканчиваешь работу, и привезу кое‑что.
– Не люблю сюрпризов.
– Доверься мне. – Ирка протянула руку, Алан, немного подумав, положил на ее ладонь ключ.
Через час Ирка вернулась и поджидала Алана в машине. Он вышел, недоуменно воззрился на нее, но после приглашения, которое было сделано кивком головы, молча сел рядом. Шофер, как оказалось, осведомленный о маршруте, вел машину уверенно и не спрашивал дорогу. Алан закрыл глаза и незаметно задремал, а когда проснулся, они уже остановились. Кругом был лес. Кроны деревьев золотило заходящее солнце. Где‑то постукивал дятел.
– Красиво. – Алан вышел из машины следом за Иркой, после чего шофер завел мотор и отъехал. – Куда он?
– Заправиться.
– А мы на пикник? – Алан увидел следы недавнего костра.
– Не совсем. Костер разводить умеешь?
– Умел когда‑то. Веток сухих здесь полно, разведем.
Они быстро насобирали сучьев. Ирка выдала предусмотрительно захваченную газету и спички. Когда костер разгорелся, уже почти стемнело. Они стояли, обнявшись, в полном молчании и следили за взлетающими в небо искрами.
– Пора, – скомандовала она и развернула тюк, который все время стоял у ее ног.
– Ужин?
– Ты упрощаешь цель нашего прибытия. Еду я тоже прихватила, но главное – вот… – Ирка потрясла клетчатой застиранной рубахой.
– Моя ковбойка?
– И штаны, и футболки, и носки. Все.
– Зачем?
– Надо их сжечь!
– Что за глупости? Лучше отдать бедным.
– Бедные сейчас тоже разборчивые, в таком ходить не будут. Жги!
– А смысл?
– Ты еще не понял, что у нас никакой не пикник? Назовем будущее действо ритуальным сожжением. Ты должен расстаться со своим прошлым. Забыть об унижениях, обидах, неудачах. Тот неуверенный в себе мальчик должен умереть… нет, скорее переродиться. Как гусеница – в бабочку. Вот это, – Ирка протянула Алану ковбойку, – твой кокон. Жги!
– Ладно, – неуверенно согласился Ку и кинул рубаху в костер. Ткань быстро загорелась, затрещала, выбросила фейерверк искр.
За пятнадцать минут они сожгли весь его прежний гардероб. Возбужденные и чумазые, повалились на траву и принялись за бутерброды.
– Понравилось? – с улыбкой спросила Ирка.
– Еще бы! Теперь всегда буду так делать.
– То‑то.
– Сейчас восстанавливал в памяти прошлое и понял, что ничего хорошего в нем не было. Сплошные несчастья. Представь, больше четверти века одних разочарований. Даже работа не совсем та, о которой мечтал. Но теперь я счастлив! – Алан нежно провел рукой по Иркиным волосам. – Ты заставила меня ощутить радость жизни. С тобой я стал другим. Чувство к тебе очень сильное, но не такое, как к Любе. Тогда было просто сумасшествие какое‑то. А теперь я люблю, но мне спокойно… Чудеса.
– Вот теперь тебя, такого красивого, кто‑нибудь уведет, – пошутила Ирка, но сама была немного разочарована его признанием. Она хотела, чтобы по ней тоже сходили с ума.
– Никто и никогда! – Алан поцеловал Иркину руку, потом положил голову ей на колени, закрыл глаза.
Лес погрузился во мрак. Нарушали черноту лишь яркое пятно костра и звезды. Ирка, прислонившись к сосне и подняв голову, всматривалась в бездонное небо и думала о том, что мужчина, волосы которого она сейчас столь ласково перебирает, еще не стал ее судьбой. Она не любила его. Но он ей очень, очень, очень нравился.
На следующее утро они, не выспавшиеся, сидели в машине и молча пили кофе из термоса. Алан друг вспомнил Любашу и подумал: где‑то она теперь? Знает ли о его успехах? Сожалеет ли о разрыве? Узнает ли его сейчас? Ведь она всегда именовала его уродцем. Ирка, как ни странно, размышляла о том же. Ночью Алан рассказал ей историю своей жизни в мельчайших подробностях, после чего она посочувствовала не только ему, но и его бывшей возлюбленной, Любе. Вот ведь просчиталась бедняжка! Сейчас бы купалась в шампанском и таскалась только по элитным кабакам…
Шофер затормозил у дверей агентства. Они вышли. Алан, как всегда, полубегом направился к входу. Ирка немного замешкалась – дорогу ей преградил высокий элегантный блондин. Она влево – тот влево. Она вправо – тот вправо. Ирка недовольно зыркнула на незнакомца. Красавец. Короткая стрижка, бачки, бархатные глаза, легкий светлый костюм, сидящий как влитой. Где она его видела?
– Редиска, ты чего? – заговорил незнакомец знакомым голосом.
– Леха? – Ирка не могла поверить глазам. – Живой?
– Сеструха сбрендила! – радостно завопил Лешка и, схватив сестру в охапку, закружил.
– Ты где пропадал, змей? – Она плакала, не замечая своих слез.
– Потом расскажу. Поехали побалакаем, я соскучился жутко.
– Но у меня рабочий день только начался.
– Иди. – Ирка обернулась на голос – к ним неслышно подошел Алан. – Отпускаю.
– Твой крендель? – с одобрением спросил Лешка.
– Мой босс и бойфренд. Алан Ку.
– Во, блин, имечко… Поедем, что ли?
– На чем? На метро?
– Обижаешь, сеструха. – Лешка гордо ткнул перстом в стоящий рядом «Мерседес».
– Твой?
– Не‑а. – Лешка подвел сестру к машине. В ней, кроме шофера, сидел еще один мужчина. Загорелый, голубоглазый, довольно приятный. – Знакомься, это Колян, мой ангел‑хранитель.
– Очень приятно, Ира. – Она пожала протянутую руку. – Куда едем?
– Ко мне домой.
– У тебя и дом есть? Когда успел обзавестись?
– Он не совсем мой, просто я в нем живу. Или, Колян, в квартиру поедем?
– Лучше в квартиру. До дома ехать далеко.
Ирка не верила ушам своим, как до этого не верила глазам. Сначала Лешка появляется аккуратно подстриженный и хорошо одетый, что на него непохоже совершенно, а теперь, кроме тачки и дома, у него, оказывается, еще и квартира имеется. Фантастика!
Ехали недолго. Ирка, еще плохо знавшая Москву, не поняла, в какой район прибыли. Дом, к подъезду которого они подкатили, был новым, явно элитным, из тех, что с подземным гаражом и зимним садом. Колян галантно подал Ирке руку, Лешка франтом выплыл из машины и не спеша направился к подъезду. Неожиданно раздался приближающийся рев мотора. Они втроем обернулись.
На них несся черный джип, виляя и мигая фарами. Не доезжая метра до подъезда, он остановился, заехав передним колесом на тщательно подстриженный газон. Дверь распахнулась, из кабины сначала послышался отборный мат, потом появилась полная нога, обутая в стоптанную кроссовку, за ней черно‑белая голова, а потом и обладательница всего перечисленного. Женщина (а это была именно женщина) поражала своими формами – здоровущая, грудастая, с огромными руками. Одета гренадерша была в лосины, пеструю футболку и шубу из чернобурки, причем последнее явно приносило ей массу неудобств – женщина потела, от чего кирпично нарумяненные щеки лоснились, а наполовину черные, наполовину блондинистые волосы свисали сосульками. Ирке, считающей любое посягательство на гармонию преступлением, дама жутко не понравилась.
– Котик, ты кого приволок? – грозно спросила гренадерша.
– Я тебе говорил, Машуня, что за сестрой поехал.
– Что‑то вы не похожи, – недовольно пробасила она.
– Маша, – спокойно, но как‑то строго продолжал Лешка, – я тебе объяснял, что мы от разных отцов. Не начинай.
– Лады, котик. Буду дружить и с сестрой, коль твоего замухрышку терплю, – Машуня кивнула на скромно стоящего в сторонке Коляна. «Замухрышка», поняв, что его заметили, невинно потупился и сплел пальчики. – Жрет столько, что другой бы лопнул.
– Тебе жалко? – с укоризной спросил Лешка.
– Да ты че! Мне для тебя ничего не жалко! – Машуня посмотрела на Лешку так, что Ирке стало все ясно – пропала, бедная.
Квартира у Лешкиной избранницы оказалась просторной и, на удивление, стильной. Никаких искусственных цветов и бездарных натюрмортов. Хорошая мебель, в тон занавескам ковры, безделушки оригинальные.
– Падай, – скомандовала Маша. – Нравится халупа?
– Очень. У вас хороший вкус.
– Ну ты скажешь! Квартирку мне продал какой‑то мужик‑дизайнер вместе с обстановкой. Я хотела повыкидывать, к чертовой матери, скукоту эту, но народ сказал, что мебелишка – первый сорт и железки тоже. Хряпнем?
– С утра?
– А хрен ли нам? Когда хотим, тогда и пьем. Или ты, как братан, трезвенница?
– Нет, я люблю коньяк.
– Вот его и тяпнем. Котик, будешь за приезд?
– Я пивка. – Лешка скинул пиджак, растянулся на диване, не сняв ботинки, – видела бы мама, убила бы.
– А мне коньячку, – встрял Колян и тут же замолк.
– Добро еще на тебя переводить, водки попьешь.
– Маша, налей, – подал голос Лешка и открыл один глаз, но даже один он так сверкал, что Машуне стало стыдно.
– Без базара, – послушно откликнулась она.
Выпили. Хозяйка квартиры завела светский разговор на тему цен на машины и шубы, а Ирка недоумевала, как братец умудрился связаться с таким танком. Особенно разборчивым он никогда не был, но чтобы опуститься до связи с косолапым монстром, это ж сколько нужно выпить? А если учесть, что Лешка не пьет, причины падения братца Ирка понять не могла. Не деньги же? К ним он всегда был равнодушен. И потом, с такой даже за миллион долларов не всякий бы стал связываться.
Лешка, видя удивление на лице сестры, понимал, о чем она думает. Наверняка что‑нибудь вроде: корова, которая ходит летом в мехах, недостойна ее любимого брата. Сначала и он так думал, но потом…
В тот день, когда они с Коляном поехали за город на буржуйскую помойку, стояла чудесная погода. Солнце, слабый ветерок. Лешка был в джинсах и футболке, Колян в тренировочных штанах и майке. Они шли по лесу, наслаждались природой. На помойку прибыли довольные, надышавшиеся чистым воздухом. Лешка присел на травку – лезть в баки с непривычки было совестно. Колян, не столь щепетильный, засунул руки по самые локти и деловито начал там рыться.
– Я один раз здесь сотовый нашел, прикинь. Может, и сегодня чего приличное обнаружить повезет.
– А нас не прогонят?
– Кому гонять‑то? Охранникам до мусора дела нет. Ух ты, глянь, тапочки!
– Зачем нам тапочки?
– Загоним. А вот колбаса, почти целый батон. Зажрались гады, сервелат выкидывают. О, а тут чего?
– Ну?
– Блестит что‑то. Может, золото?
– Откуда золоту в помойке взяться?
– Ты че! Мужики такие истории рассказывают… Будто шкатулки с драгоценностями кто‑то находил.
– Врут.
– А вот сейчас посмотрим. Подержи‑ка меня за штаны, я поглубже залезу…
Лешку охватил охотничий азарт, он охотно согласился. Только Коляна удержать не получилось. Ветхие от старости штаны не выдержали, порвались, и их обладатель полетел ласточкой в бак. Лешка перепугался, стал вытаскивать несостоявшегося кладоискателя.
За этим занятием его и застала Машуня, проезжавшая мимо на своем джипе. Сначала она просто хотела шугануть обнаглевших бомжей, потом, когда остановилась и увидела, что один из них еще очень молодой, решила рассмотреть его поближе. А уж когда разглядела, Машуня поверила в чудеса. Перед ней в грязнущих штанах и рваной на рукаве футболке стоял чумазый и лохматый Аполлон.
Преодолев удивление, Машуня пригласила кладоискателей к себе в гости. Дала возможность умыться, накормила. Коляну налила водки, Лешке пива, себе для храбрости виски и… предложила пожить у нее. Она не сомневалась, что парень согласится. Женщина она нестарая, приятная и очень богатая. Кто от такой откажется? Ну и что из того, что помоечный Аполлон смотрит на нее с нескрываемым удивлением и не выказывает никакой радости от сделанного ею предложения? Стесняется, наверное. А может, не считает ее достаточно привлекательной? Но так он еще не видел ее в лучших одеждах, в мехах, в бриллиантах! Конечно, парень лет на десять ее младше и раз в сто красивее, но она в миллион раз богаче его. У нее квартира, дом, три машины, сеть магазинов. Что еще мужчине нужно для счастья?
Обо всем этом она тараторила вслух, неотрывно глядя на Лешку. Тот слушал и улыбался. Но, допив пиво, встал, поблагодарил за гостеприимство, подхватил пьяного друга и, попрощавшись, ушел.
Машуня прорыдала всю ночь. Ее и раньше мужчины отвергали, но с тех пор как она разбогатела, такое случалось крайне редко.
Хуже всего было в школе – там ее дразнили «тушей», и ни один мальчик не хотел с ней дружить. Усугублялось Машино горе еще и тем, что сама она влюблялась постоянно, причем в самых красивых парней, в так называемых школьных «донжуанов». Одному из них она даже призналась на выпускном балу в своих чувствах. А как она к этому готовилась! За месяц до торжества села на диету, заказала у портнихи пышное голубое платье, купила бижутерию. В назначенный день она казалась себе очень красивой, поэтому смело подошла к объекту своей страсти, пригласила его на белый танец, а когда он закончился, увела в сторонку и выпалила: «Я тебя люблю!»
Она ждала чего угодно, но только не смеха. Парень же хохотал так, будто увидел перед собой живого Пьера Ришара. Он захлебывался, икал и плакал. Машуня готова была провалиться сквозь землю или быть пораженной молнией незамедлительно. Не дождавшись природных катаклизмов и не в силах больше терпеть унижение, она сделала единственное, что у нее хорошо получалось, дала красавцу в глаз. Парень улетел в кусты, а Машуня помчалась домой, зализывать раны.
После школы она поступила учиться в торговый техникум, благополучно его окончила, не забывая при этом влюбляться примерно раз в год. Правда, теперь она была более осторожна – в любви признавалась только самым неказистым, но и они, хотя и не заливались хохотом, неизменно ее отвергали. Так и осталась бы без пары, если бы не маленький кудрявый грузчик из магазина, в котором она работала после учебы. Мужичок красотой не блистал, умом тем более, но зато нуждался в Маше, в ее теле (он, как и многие хрупкие мужчины, тяготел к крупным женщинам) и в ее материальной поддержке. Машуня полюбила и вышла замуж. Прожили молодые недолго. Грузчик оказался горьким пьяницей, а этого Маша не терпела, поэтому начала своего благоверного поколачивать, дабы отвратить от алкоголя. Не помогало. Опасаясь как‑нибудь, не рассчитав силы, прибить своего супруга, она решилась на развод.
Потянулись одинокие годы. Работа, работа и никакой личной жизни. От безысходности Маша влюбилась в Леонтьева и с тех пор все вечера проводила за прослушиванием его песен и чтением любовных романов. Так и дожила бы свой век, если бы не реформы, затеянные прорвавшимися к власти демократами. За годы работы в магазине у предприимчивой Маши скопилась приличная сумма, причем не в рублях, как у большинства россиян, а в золоте, поэтому она начала свой бизнес без чьей‑либо помощи. Челночила, торговала, подсчитывала прибыль, вела переговоры с «крышей» – все сама. К концу века стала настолько богатой, что имела все, о чем только можно мечтать.
Стоило завестись деньгам, как вокруг начали кружить приятные молодые мужчины, готовые ради нее на все. Машуня даже растерялась. Теперь ее находили приятно‑пышной, обаятельной, а особенно наглые – даже роскошной. И она покупала их любовь, их ласки. Теперь в ее распоряжении были самые лучшие самцы столицы. Но ни один из них не мог сравниться с Лешкой.
Проснувшись утром, первое, что она сделала, это допросила шофера, отвозившего вчерашних гостей в город. Оказалось, что высадил тот их у какого‑то пятиэтажного здания в одном из спальных районов. Машуня потребовала незамедлительно доставить ее к тому дому. Лешку она караулила все утро, хотя дел было невпроворот. К вечеру ей повезло, и она встретила Коляна, который, шатаясь, брел к подъезду. Место дислокации было определено. Оставалось взять измором любимого.
Лешка тем временем отсиживался в подвале и носу на улицу не казал. Колян, несмотря на опьянение, бдительности не потерял и джип Машунин заметил, о чем и сообщил своему молодому другу. После чего Лешка и залег на дно. Перспектива стать любовником крашеной бегемотихи его не прельщала. Таким образом он просидел в подвале несколько дней, высылая Коляна на разведку. Оказывалось неизменно, что осада продолжается – Машуня, вся увешанная драгоценностями, не покидает своего поста. Неизвестно, чем бы закончилось противостояние, если бы не местный участковый, который по чьей‑то наводке (Маша никому даже под пыткой бы не призналась, что именно по ее) решил разогнать «бомжатник».
Так Леха с Коляном остались без крова. А после этого уговорить бездомных погостить немного в ее загородном доме Машуне не составило труда. Они переехали.
Лешка страшно боялся, что бегемотиха начнет к нему приставать. На ночь он запирал свою комнату, чтобы защитить себя от посягательств хозяйки, которые, по его мнению, должны были последовать. Он ошибся. Машуня не только не лезла с нежностями, но даже разговорами не докучала. Обычно она садилась в сторонке и любовалась им. Когда он что‑то просил, неизменно выполняла, будь то просьба принести кофе или сыграть в карты. Она пекла для него блины, хотя лет пять уже не готовила самостоятельно, и собственноручно стирала его вещи. С радостью, наверное, мыла бы и его самого, но, боясь спугнуть, пока не предлагала. Машуня любила. И готова была ждать.
Своим терпением она и взяла. Любили Лешку многие, но все что‑то требовали от него – кто взаимности, кто секса, кто предложения руки и сердца. Машуня же – ничего. Она только давала и была благодарна за то, что он принимает.
Прошла неделя. Жизнь налаживалась. Колян выпивал с садовником, Лешка лежал на диване, Маша работала, а в свободное время сидела возле любимого, готовая по первому зову вскочить и броситься выполнять любую его просьбу. Все были довольны, но Лешка немного грустил. Чтобы развеять скуку, Маша решила сводить своих гостей в ночной клуб. Тут оказалось, что им нечего надеть. В срочном порядке из Москвы был вызван продавец одного из модных магазинов с ворохом костюмов и рубашек, а также с коробками с обувью. Лешку приодели, Коляну тоже перепало. Поездка в клуб удалась на славу – Машуня не переставала получать комплименты от знакомых дам. А как же иначе, ведь такого красивого спутника, как у нее, не было ни у одной из них.