В общем, я искала. А кто ищет, тот, как известно, всегда найдет. В один прекрасный день в наш банк зашел мужчина лет тридцати пяти, и я сразу поняла – это он. Вернее, хлопнула себя по лбу и воскликнула: как же я о нем не подумала! Вариант такой, что просто хватай и беги. Черные волосы, глаза не разглядела, высокий, хоть и немного сутулится, что в его случае очень странно. При его‑то образе жизни! Может, работает на компьютере? Впрочем, не важно. Главное, девяносто процентов из ста, что он мне точно‑преточно подойдет. Главное, не упустить такую рыбу. Или такого коня. Уверена, что у него с зубами все в порядке.
– Простите, мне нужно пополнить счет, – сказал он операционистке Леночке, глядя не на Леночку, а исключительно на экран телефона, что‑то выискивая там, пока Леночка будет копошиться и т. п.
– Секундочку, – сказала она, улыбнувшись старому клиенту. – Ваш паспорт? В какой валюте вы хотите пополнить счет?
– М‑м‑м, – задумался он. И тогда я выскочила из‑за своей стеклянной двери и, еле сдерживая волнение, спросила:
– А вы не хотели бы разместить у нас вклад?
– Нет, наверное, – отмахнулся он, набирая какой‑то номер на мобильнике. Он на меня даже не посмотрел, но сейчас я была, как некрасовская женщина: коня на скаку, в горящую избу – пожалуйста. Меня ничто не смогло бы остановить.
– Давайте я все оформлю с вашим счетом и все‑таки расскажу про наши условия вкладов. Сейчас та‑а‑кие проценты для наших старых клиентов! – я игриво подмигнула недоумевающей Леночке и забрала из ее руки его паспорт.
– Хочешь лишний перекур? – тихонько шепнула я.
– А что…
– Иди, я посижу за тебя. Мне нужны клиенты по вкладам, – улыбнулась я и снова посмотрела на него, на героя моего романа, моей самой новейшей истории. Он снова что‑то там высматривал в своем (кстати, навороченном) гаджете.
– Спасибо, – пожала плечами Леночка и ушла. А я ввела в компьютер свой пароль, а потом дрожащими руками открыла его паспорт. Господи, теперь я могла узнать о нем все, что угодно. Как это оказалось просто в моем служебном положении!
Глава третья,
в которой я работаю, не покладая рук, ног и прочих частей тела
Джентльмен – если понимать буквально, это мягкий мужик.
«Вольный перевод с английского»
Знаете ли вы, что такое здоровый образ жизни? Вроде бы в теории все понятно. Берем ноги в руки и бегом от инфаркта. Взять хотя бы зарядку. Хотя бы некое ее подобие в виде пятиминутного махания руками в разные стороны. Не правда ли, ощущения прекрасные! Встаешь пораньше, старательно выполняешь некий набор упражнений, можно действовать прямо по тексту песенки Высоцкого: ноги выше, три‑четыре, бег на месте очень укрепляющий. И далее по тексту, включая обтирания и обливания. Отплевываясь после контрастного душа, растеревшись сухим полотенцем, прямо чувствуешь, как румянец покрывает бледные щечки, как кровь начинает весело и резво бегать по телу, а здоровый аппетит требует чего‑нибудь полезного. Овсяночки, например. Эх, хороша жизнь! Так бы каждый день, да?
А вот не тут‑то было, ибо день‑другой, ну, в крайнем случае третий, а потом… спать легла поздно, потому что всю ночь выпивала с коллегами по работе, отмечали, к примеру, день святых Петра и Февронии, так что утром глаза категорически не готовы разлепляться.
«Вставай, паразитка!» – стараешься усовестить саму себя, но паразитка только лежит, еще прочнее врастая в обмотанное вокруг усталого тела одеяло, и отказывается отвечать на вопросы без адвоката.
«Ну, еще минуточку», – бормочет она, когда совесть пытается напомнить, как это прекрасно – идти на работу после зарядки, стакана апельсинового сока и вообще. И похудеть хочется.
«Ладно, давай уж завтра. В конце концов, ты сегодня очень устала, разбита после вчерашнего. Выспись, а завтра все в двойном размере. Плюс приседания».
«Зуб даю, все так и будет!» – клянешься ты, но завтра почему‑то снова вставать и махать конечностями не хочется. Почему‑то хочется тупо посидеть на кресле с чашкой кофе в одной руке и с сигареткой в другой. И вроде бы вчера не пила, и не устала слишком сильно. И спать легла вовремя, отрубилась, еще когда по телику шли какие‑то сериалы про докторов.
«Так что?» – сурово вопрошает совесть.
«А ничего», – угрюмо бормочешь ты, уже не пытаясь оправдываться. И никакие румянцы уже не могут заставить тебя встать.
«Значит, спускаем свое здоровье на помойку».
«Все так живут! Чем я лучше других? Всем лень. Никто не хочет быть больным, верно? Но всем лень. И мне лень. В конце концов, у меня еще вся жизнь впереди. Вот в следующем месяце… или нет, лучше в следующей пятилетке. Составлю пятилетний план и буду даже купаться в проруби».
«Где ты тут прорубь нашла?» – смеется совесть.
«Прорублю. Прямо в канале имени Москвы! – обещаю я. И на всякий случай добавляю: – Зуб даю!»
«Ты так без зубов останешься».
«Все будет прекрасно», – думаю я, и потом долгие месяцы поздних вставаний, телевизора до полуночи, тортика вместо апельсинового сока утешаюсь лишь этими мыслями о будущих подвигах на ниве здорового образа жизни. О, как это сладко – мечтать, какая ты будешь здоровенькая, худенькая, стройненькая, мышцы накачанные! Километров пять в день буду пробегать, буду загорелой, сексуальной и вообще не такой, как сейчас. Что может быть лучше, чем мечты о сверкающем безоблачном будущем? Разве сравнится с ними какая‑то реальная пробежка, на которой задыхаешься уже через пять минут после старта, еще только спустившись с пятого этажа? И противный пот течет по спине. В мечтах я умею вести здоровый образ жизни красиво. И предпочитаю именно там его и вести – в мечтах. В конце концов, что в этом странного и ненормального? Ни одна из моих знакомых, ни один из моих друзей, многочисленных, между прочим, не вел этого самого чертова здорового образа жизни на самом деле. Ни один. А у ваших знакомых как?
В моей памяти есть единственный человек, про которого можно сказать, что он реально ведет здоровый образ жизни. Все мы, включая администратора Танечку, смотрим с удивлением и даже некоторой злостью на этого отщепенца, смеющего изо дня в день по утрам ездить мимо нашего офиса на Октябрьском Поле на профессиональном спортивном велосипеде – с ранней весны до поздней осени.
– И не лень ему в такую жару? – хмуримся мы, когда он, в обтягивающих черных трико, в шлеме и налокотниках просвистывает мимо нас в самом начале рабочего дня.
– Смотри‑ка, сегодня подзадержался, – ехидно замечает Танечка, если фигура велосипедиста просвистывает ближе к обеду.
А зимой, вы не поверите, он бегает! Независимо от погоды, в дождь и снег, в синей ветровке и крошечной полосатой вязаной шапочке, он пробегает мимо нас с как раз тем самым румянцем на лице, которого мне не видать никогда. Разве что нарисовать свеклой.
– Тоже мне, бегун хренов! – возмущался охранник Димон, стараясь втянуть в себя живот, который он называет «пивная мышца».
– А что, если он вот схватит деньги у нас и побежит, что ты будешь делать, Димон? – интересовалась Танечка. – С твоей‑то мышцей!
– Застрелю, – бурчал тот.
В общем, этот наш бегун и ездун на велосипеде, который по совместительству являлся нашим постоянным клиентом, раздражал всех и вся своей необъяснимой упертостью и постоянством. Периодически он оставлял велосипед у дверей и входил в банк, чтобы что‑то куда‑то положить или снять, или написать какое‑нибудь заявление. Или просто узнать ставки по кредитам. Говорил он коротко и практически ни на кого никогда не смотрел, так и оставаясь весь в себе, только что не продолжал бежать на месте. Даже если он стоял перед тобой, писал что‑то или слушал, даже задавал вопросы, возникало неприятное ощущение, что перед тобой никого нет. И что ты разговариваешь с пустотой. Да уж, странный товарищ – этот наш бегун. И в любой другой момент моей жизни я бы тоже только тихо хихикала в кулачок в курилке вместе с Леночкой и обсуждала с некоторой долей зависти, что «кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет».
– Он просто самодовольный зазнайка! – в конечном итоге согласились все мы, весь наш дружный, куряще‑пьющий, кушающий гамбургеры коллектив. И жили бы счастливо, если бы вдруг я не посмотрела на вошедшего в офис спортсмена‑самоучку другими глазами. В один прекрасный, хоть и пасмурный июньский день я увидела, как он слезает с велосипеда, снимает шлем и налокотники, достает из пристегнутой к поясу сумки паспорт и подходит к Леночке. И тут меня вдруг осенило!
«Вот же он, рыцарь в сияющих доспехах!» – чуть ли не вслух воскликнула я. Вот же тот, в чьем здоровье вряд ли можно сомневаться. Да только на моей памяти он бегает, ездит и всячески укрепляет свою физическую оболочку уже пару лет – как минимум. Не курит, что прекрасно видно по цвету его лица. Может быть, даже не пьет. Просто ангел, сошедший с велосипеда только для того, чтобы сделать мою жизнь счастливой!
– У вас фактический адрес совпадает с регистрацией? – по возможности сдерживая возбуждение, спросила я, оформляя ему бумаги. Его паспорт лежал передо мной, раскрывая некоторые тайны незнакомца.
– Да, а что? – сухо уточнил он, даже не подняв на меня глаз. Что ж, тем лучше.
– Просто формальности, – успокоила я, украдкой глядя на его лицо. Он все искал что‑то в своем телефоне, так что я могла спокойно рассмотреть, что волосы у него красивого черного цвета, густого, насыщенного и без признаков седины. Может, красит? Нет, не похоже. Но если это свои – я бы очень хотела такие волосы для ребенка. Господи, о чем это я!
– Вы сказали, у вас какие‑то особенные вклады сейчас? – вынырнул он из телефона. Я уже успела выяснить, что зовут его Владимир Германович Тишман, что лет ему… тут у меня чуть волосы не встали дыбом, и я чуть не усомнилась во всей своей затее – было ему сорок два года, хотя, клянусь, выглядел он максимум на тридцать пять. Если судить по паспорту, жил он на улице Расплетина (совсем недалеко от нас, минут пятнадцать идти пешком) и женат не был. Если, опять же, судить по паспорту. Впрочем, это не так уж и важно в моем случае. Не до того мне!
– Да, у нас сейчас действительно особенные условия для вкладов физических лиц, – с трудом заставила себя произнести я. От противоправности мыслей, которые лезли в голову, меня немного трясло. Какие вклады, о чем вы?! Пойдемте потанцуем!
– Да? – он вдруг совсем оторвался от своего телефона и посмотрел на меня. Прямо в глаза, отчего у меня кровь прихлынула к щекам, и я стала как раз того оттенка, который обычно со мной случается только после зарядки, контрастного душа, обтирания и апельсинового сока. У него были фантастические глаза! Какого‑то странного, невозможного зеленого оттенка, с неправдоподобно пушистыми черными ресницами. Да уж, с волосами ему повезло, а с ресницами еще больше. Боже мой, я хочу такую дочку! С такими вот глазами! Плевать, что ему сорок два. При таких физических кондициях он фору даст любому тридцатилетнему. Ой, мама, надо же что‑то же ему сказать!
– Да. Называется вклад «Победный». С прогрессивным процентом. Можете выбрать пополняемый вклад или фиксированный. В любом случае там отличный процент, – пробубнила я, хваля свой профессионализм, позволяющий выдавать этот текст уже на автоматическом уровне.
– И сколько же? – спросил он, сощурившись.
– До десяти процентов годовых! – пискнула я, после чего он ожидаемо фыркнул, пожал плечами (почему же он все‑таки сутулится?) и помотал головой.
– Тоже мне прибыль, – пробормотал себе под нос и снова ушел в себя, а вернее, в телефон. Я же по‑быстрому отксерокопировала его паспорт, попутно еще немножечко полюбовавшись собственным выбором, пока тот подписывал бумажки на пополнение счета (красивые руки, длинные пальцы, прямо мой любимый цвет и размер).
– Девушка, ну сколько можно уже возиться с одним клиентом! – возмутилась очередь. То, что за ним, за Владимиром (я мысленно просмаковала его имя) есть еще какие‑то люди, я даже не заметила.
– Уже все, – сказала я, но Владимир вдруг обернулся и с некоторым недовольством осмотрел стоящую за ним визгливую растрепанную женщину с невозможно перекрашенными пунцовыми губами, в красной лакированной куртке из фальшивой кожи и в черных шортиках‑бермудах, надетых на черные же колготки‑сеточку. Она переминалась со шпильки на шпильку и обжигала уничижительным взором то его, то меня. Но преимущественно все‑таки меня. И бормотала что‑то нелицеприятное и обращенное явно в мой адрес.
– Я, кажется, тоже стоял в очереди, – вежливо, но сурово заметил он и нахмурился.
– Я ничего вам и не говорю! – взвизгнула та, снова фыркнув в мою сторону. Но он вдруг смерил ее таким, знаете ли, презрительным взглядом – всю ее целиком, с головы до ног, вместе с ее нелепым прикидом, и добавил:
– Значит, мне показалось. – И, снова повернувшись ко мне, неожиданно улыбнулся (правда, улыбка была не слишком‑то дружелюбной, но эта недружелюбность относилась не ко мне) и сказал:
– А расскажите‑ка мне еще о ваших вкладах.
– Конечно! – ехидно улыбнулась я в ответ и битый час (то есть пока Леночка все‑таки не вернулась со своего затянувшегося внепланового перекура) рассказывала ему про вклад «Универсальный», про динамические ставки и про фонды, в которых есть потенциальные возможности для реальных дивидендов.
– Очень интересно, девушка! – ехидствовал Владимир, улыбаясь мне. – Вы прекрасно работаете.
– Спасибо, – только и кивала я.
Но потом Леночка все‑таки вернулась, мы поменялись местами, и на Леночку (вместо меня) излилась целая река негатива со стороны краснокурточной, перемазанной помадой дамы. Жизнь несправедлива! Вот так уйдешь на перекур, а потом отдувайся. А Владимир Германович Тишман отчалил сначала в кассу, а потом и вообще прочь, в июньскую даль, оседлав своего огнегривого двухколесного, такого полезного для здоровья коня. А я осталась сидеть у себя в кабинетике за стеклянными дверьми, раздумывая, и прикидывала, какие могут получиться дети от вот такого спортивного, крепкого, явно наделенного недюжинной волей и острым умом представителя сильного пола. Да еще с такими зелеными глазами!
– Мечтаешь? – спросила Танечка, когда я неожиданно даже для самой себя пропустила время обеда. – Или совсем заработалась?
– Заработалась, – согласилась я, выключая компьютер, в котором на самом деле конь не валялся. Рабочие задачи текущего дня были мною преступно проигнорированы. Я думала только о том, что найти идеального мужчину – это ведь только половина дела. Ведь надо же еще как‑то вступить с ним в неформальные отношения, причем в такие, чтобы со всеми вытекающими последствиями. Иными словами, как добиться того, чтобы мужчина, который едва ли меня вспомнит, вдруг захотел бы затащить меня в свою постель? Или затащиться в мою? Странно это было – обдумывать такие планы. Стратегия наступления и захвата. А вдруг ничего не получится? Вдруг я ему не понравлюсь даже как кандидат на случайный мимолетный секс? Большего‑то мне от него и не надо. Мне большего теперь ни от кого не надо.
Честно говоря, жизнь стала проще и понятнее, когда я официально решила, что больше никого и никогда не стану любить. И искать той любви не стану – никогда. Зачем? Я прекрасно сплю по ночам, я никому ничем не обязана, я не смотрю больше в окно, чтобы проследить за машиной своего бывшего, который разбил мне сердце. И мне безразлична моя лучшая подруга, воркующая над своим первенцем, рожденным от моего бывшего мужа. Все, хватит – отныне жизнь для себя. И если уж брать личную жизнь – а кто сказал, что ее у меня не будет? Личная жизнь – штука хорошая, приятная и полезная. Будет, обязательно будет личная жизнь. И тоже – только для себя. И только так, с теми и тогда, когда захочу. И когда она не будет мешать моим планам смотаться на пикник с девчонками с работы. Или если я не буду занята чем‑то более интересным.
«Хм, милочка моя, да ты становишься циничной стервой!» – подумала вдруг я. Но эта мысль мне… даже понравилась. А что? Да. Становлюсь. И собираюсь быть счастливой циничной стервой, а пока… Я закончила работу, закрыла компьютер, выключила свет в кабинете, улыбнулась Димону на выходе (надо будет как‑нибудь его пригласить на чашечку кофе. Хотя нет, пусть сначала уберет свою пивную мышцу!), надела кофточку, так как вечера еще прохладные, и пошла домо… нет, домой мне было еще рано.
Я прошлась по улице Народного Ополчения, смотрела на лица людей, стоящих на остановке в ожидании автобусов, троллейбусов и маршруток. Лица были разные, но, в основном, усталые и измотанные. Было видно, что люди ехали издалека, давились в вагонах метро, вываливались с эскалаторов. В который раз я порадовалась, что свекровь устроила меня работать сюда, в этот банк. Так близко, что можно в хорошие дни ходить на работу и с работы пешком. Хоть какая‑то польза. И, кстати, можно же ходить на работу прямо через улицу Расплетина. Да!
«Сегодня же и начну!» – хлопнула я в ладоши и свернула в переулок. Через несколько минут я стояла во дворе девятиэтажного, стоящего неправильной буквой П дома, в котором жил фактически и был официально зарегистрирован Владимир Германович Тишман, сорока двух лет. Я сидела на лавочке на детской площадке, с внутренней стороны и смотрела на людей, которые входили и выходили из дома.
– Значит, вот где ты живешь, Владимир Тишман. Неплохо устроился! – пробормотала я себе под нос, глядя на двор демоническим взглядом из триллера (как будто я и есть тот самый маньяк, что было в своем роде истиной). Попыталась вычислить, в каком подъезде находится его квартира. Я не очень хорошо представляла, что именно, как именно и когда именно собираюсь предпринять. Но чувствовала, что сейчас способна на что угодно. Способна на все. Стратегия и тактика. Узнать побольше о нем, подстроить случайность, познакомиться ближе, окрутить и уложить в постель – вот, если вкратце, мой план. И ничто не может помешать мне воплотить его в жизнь. Акелла вышел на тропу войны. Вернее, нет, не Акелла – тот в итоге, кажется, промахнулся. Тогда, значит, команчи. Да, команчи вышли на тропу войны. И кто не спрятался – я не виновата!
Глава четвертая,
в которой я занимаюсь нелегкой работой, хотя бегемот – это, кажется, я сама
Настоящая подруга способна даже набрать пару лишних килограммов, чтобы потом можно было вместе худеть.
«Женщины о дружбе»
Все в жизни относительно, говорил старик Эйнштейн, и мне нет смысла ему не доверять. Старик‑то дело говорил. Моя зарплата мала относительно магазинов и цен, но велика, если сравнивать ее с папиной пенсией или Аркашкиной заработной платой, выдаваемой в пиве. Строительство дорог полезно относительно идей развития города, но чрезвычайно вредно относительно качества жизни тех несчастных, кто вынужден на этой самой стройке жить. А потом еще получить в конечном итоге автостраду под окнами.
Если измерять длину ног в сантиметрах – результат относительно средний, а если мерить в попугаях – любые ноги становятся значительно длиннее. И уж точно то, что цель оправдывает средства, – это очень, очень относительно.
Возьмем хоть меня. Какова моя цель? Родить ребенка, да? Верно, причем не просто родить, а родить его от зеленоглазого клиента банка, что само по себе относительно нехорошо. Мы не должны вступать в интимные отношения с нашими клиентами, так ведь? Это если ориентироваться относительно деловой этики. Но все относительно, и этика – тоже весьма относительное понятие. Что мне та этика, если во всем районе я не знаю никого, кто бы более всего подходил на роль будущего папаши. С другой стороны, если уж у меня такая цель, то средства, которые я для этого избрала, были более чем относительными. Я решила совершенно случайно столкнуться с Владимиром Тишманом на улице во время его утренней пробежки или прокатки на велосипеде. По теории относительности, если все время бегать и кататься по улице, где он живет, рано или поздно на него обязательно наткнешься. Так говорит наука, а наука – штука полезная, не зря за нее людям Нобелевскую премию дают.
В целях способствования теории относительности я пошла в магазин и там спустила весь свой честно заработанный золотой запас в сумме тридцати тысяч рублей на разнообразные спортивные примочки. И надо сказать, что относительно спорта мой золотой запас оказался крошечным. В конечном счете, после долгих мучений я осталась с:
– велосипед якобы горный – 1 шт.;
– облегающие штаны из черного полиэстера, вполне, кстати, сексуальные, хоть и дорогие, сволочи – 1 шт.;
– розовая и фиолетовая майки с большим (очень большим) вырезом на груди – 2 шт. Как их носить – я не представляла, при беге казалось, что грудь вот‑вот выскочит и убежит вперед. Но в моем случае это был бы даже и плюс;
– весьма брутальные перчатки без пальцев для езды на велосипеде – 1 шт.;
– очки в половину лица, черные, от ветра и солнца, делающие мое лицо узким и стильным – 1 шт., но я решила, что буду в них постоянно, так они мне шли. И прикрывали мои самые заурядные карие глаза;
– кроссовки для бега – 2 пары, потому что если брать две пары, на них делается скидка. Скидка – это хорошо;
– много чего по мелочи. Такие миленькие штучки на руки и ноги, трикотажные, как у фитнес‑тренеров, не помню, как они называются. Обод для волос, он шел в комплекте. Бутылочка для воды с черным соском – чтобы пить на ходу;
– шагомер – самая фантастическая штука, которую я когда‑либо держала в руках. Такая хрень, которую прицепляешь к талии (у кого она есть, конечно, а у кого нет – к ремню), и она меряет каждый твой шаг. Такая пристяжная совесть, на упаковке которой написано, что любой уважающий себя гуманоид обязан ежедневно проходить не меньше десяти тысяч шагов. Если не хочет подохнуть от инфаркта. Я не хотела и очень воодушевилась своим приобретением.
Таков был список оборудования, с помощью которого я собралась покорять вершину… м‑м‑м, мужского внимания. Сомнительный список, но ничего другого не пришло в мою голову садовую. Все‑таки, я же не Эйнштейн. Хотя идея привести себя в относительно приличное состояние – я имею в виду физическую форму – показалась мне достаточно полезной. Я же собираюсь родить ребенка! В мои двадцать почти семь – это серьезное дело. И уж если я решилась – что бы мне хотя почему бы не попробовать проходить эти самые чертовы десять тысяч шагов. Разве это много? Разве это не по силам мыслящему человеку?
Однако, как выяснилось путем несложных подсчетов, в день я преодолеваю расстояние, не превышающее двух с половиной тысяч шагов. Шагомер убедительно сказал мне это, будь он неладен. В первый день, увидев эту цифру, я подумала, что он просто ошибся. На следующий день я внимательно следила, чтобы подлое устройство обязательно засчитывало все мои шаги, включая поход на обед или в туалет. Прибор подсчитал, но результат снова меня не устроил, к вечеру натикало две тысячи восемьсот. Тогда я сознательно стала нарезать круги по офису, мотаясь то туда, то сюда и злясь, что на работе такие маленькие пространства.
– Ты что, свихнулась? – предположила Леночка, перед глазами которой я, собственно, мельтешила.
– Это ты ничего не понимаешь! – возмутилась я. – Я просто не хочу умереть от инфаркта!
– Да? – скривилась она. – А я не хочу умереть от вывиха шеи. Я уже устала за тобой следить.
– Господи, какая же ты серость, – покачала я головой, после чего показала ей шагомер и пояснила, как и зачем должен поступать современный гуманоид.
– Я тоже хочу, – обиделась она. – Какая штучечка. Мне тоже надо такую купить!
– Да? – скептически вмешалась Танечка. – И тогда у нас две придурочные сотрудницы будут бегать из угла в угол. Кончайте эти тараканьи бега. Ведите здоровый образ жизни в свободное от работы время!
– Это антиконституционно! – заявил из своего угла Димон, поразив всех нас своим словарным запасом.
– Значит, ты хочешь вести здоровый образ жизни? – переспросила Леночка, нахмурившись. – Зачем?
– Чтобы… чтобы просто быть в форме, – пыталась оправдываться я. Но Леночка не поверила.
– Покурим? – неожиданно предложила она, смутив меня до невозможности. Об этом я не подумала. Курить – ребенку вредить. Курящая мать – горе в семье! Или это про пьющую мать?
– Покурим, – обреченно согласилась я, понимая, что если пройти десять тысяч шагов еще как‑то сумею, наверное, то бросить вот так курить за здорово живешь – не смогу. Да и десять тысяч – это оказалось около трех часов прогулки. В общем, гениальный план по захвату крейсера «Тишман» давал течь, так как в нем не была учтена моя редкостная неспортивность. Я, конечно, могу поутру нацепить трико, я даже могу вытащить с пятого этажа этот дурацкий горный велосипед, пыхтя и отдуваясь от нагрузки. Но чтобы вот так проехать на нем до самой улицы Расплетина? Примерно уже к концу собственного бульвара я начинала задыхаться и, пардон, испытывать жуткое неудобство от узкого и жесткого велосипедного сиденья. Дурь какая‑то, а не спорт! Лицо у меня краснело, грудь разрывалась от боли и кашля, я начинала задыхаться, останавливаться на каждом повороте, у каждого дерева и отдыхать.
Нет, уж лучше бег, думала я, хотя где‑то в глубине подсознания уже начала прозревать. И подозревала, что бег подойдет мне не больше. Лучше уж сразу переходить на спортивную ходьбу. Или на спортивную езду на троллейбусе. Олимпийское лежание на траве. Нет такого вида спорта? Жаль! Однако план есть план, и ради будущего сияющего счастья материнства я все‑таки еще пару‑тройку раз заставила себя нацепить все обольстительные спортивные причиндалы, усесться на это горное орудие пытки и с утречка, до работы, по свежей росе ездить взад и вперед по району, совершенно не представляя, что делать, если все же встретится ОН, Владимир. Но ОН, видимо, катался на других неведомых дорожках. А я, как леший, с растрепанными волосами и проклиная все на свете, колесила совершенно одна, пугая разве что кошек своей неумелой ездой. Ну и немного еще пешеходов.
– Черт, – материлась я, катясь на велосипеде по улице Расплетина. Нет, определенно надо придумать что‑то другое. Не могу же я вот так ездить вечно! У меня от этого всего даже руки трясутся. Почему же такая жара, почему этот июнь не дождливый? Всегда же дождливый, а в этом году – нате вам. С утра двадцать пять градусов. И кто вообще придумал эти чертовы очки, в которых от пота все запотевает и ни черта не видно? И что это за звон? Что, у меня уже в ушах звенит?!
– Да сворачивай ты! – раздался чей‑то громкий крик, источник которого я сначала даже не вычислила.
– А? Что? – вскрикнула я, все еще не понимая, откуда идут эти треньканья. И только тут заметила (это все очки виноваты), что по тротуару прямо на меня летит другой велосипед.
– Сворачивай! – кричал велосипедист, и надо отдать мне должное, я совершенно искренне попыталась сделать именно то, что он мне советовал. Я вывернула руль в какую‑то там сторону, не слишком понимая, в какую. В конце концов, я же не сдавала на право вождения велосипеда. И вот результат – сначала раздался непонятный хруст, потом меня вдруг подняло неожиданно высоко, причем без велосипеда. Он решил остаться там, где и стоял, а я, напротив, продолжила движение.
– Вот черт! – раздался крик, а потом состоялось мое приземление, которое с большой натяжкой можно было назвать мягким. Я рухнула в кусты шиповника, истошно заорав не столько от удара о матушку‑землю, сколько от кучи мелких шипов, впившихся во все мое крупнокалиберное тело.
– Вы как? – раздался надо мной голос, но отвечать я оказалась еще, пожалуй, не готова. Я в тот момент была как‑то не в голосе. Решила просто полежать, подумать о чем‑то приятном. Например, о том, что хоть этот дурацкий звон прекратился.
– Вы в порядке? – настойчиво теребил меня кто‑то, отчего я только стонала и думала, что этим шиповникам вообще‑то надо бы все шипы повырвать. Понаросли тут, понимаешь! Приличной девушке уже и не упади!
– Вы будете отвечать или нет? – снова ворвался голос, и тут меня ослепило солнце. Чьи‑то заботливые руки сняли с меня темные стильные очки, а затем произошло то, что иногда зовут судьбой или провидением. Но в тот момент я этого понять еще не могла. Только услышала:
– Это вы?
– Определенно, я – это я, – слабо ответила я и попыталась с минимальным ущербом пошевелить конечностями.
– Вы с ума сошли? – спросил мужчина, стоящий надо мной в ослепительных солнечных лучах. – Вы же могли убиться. Вы почему на дорогу не смотрели?
– А что там интересного? – ерничала я. – То ли дело тут. Шиповник, цветочки. Если бы еще на меня не орали!
– Ладно. Вы как вообще? Встать можете? – сдал назад мой анонимно‑светящийся знакомый. И только тут, когда он на несколько сантиметров сдвинулся и вышел из‑под слепящего светила, я вдруг осознала, что фактически добилась того, к чему стремилась.
– Это вы? – подскочила от удивления я, потому что надо мной, собственной персоной, в шортах и открытой майке, стоял он – Тишман. Смотрел на меня, а в руках держал мои стильные темные очки.
– Что вы тут делаете? – вопросом на вопрос ответил он, помогая мне выбраться из шиповника.
– Я тут езжу! И живу. И падаю, – пояснила я, оглядывая место преступления. При проведении следствия удалось установить, что нападающих было двое – велосипед Владимира, от которого мне все‑таки удалось увернуться в последний момент, и металлический, невысокий ажурный заборчик, ограждающий территорию жилого и, кстати, весьма престижного дома. С колоннами и кучей кондиционеров во всю стену. Красного кирпича. С ним встречи мне избежать не удалось. Собственно, через него я и перелетела, не хуже чем Елена Исинбаева.