Прежде чем привести в качестве примера некоторые высказывания святых в отношении благословенного послушания архиереям, верно преподающим слово истины и святого непослушания еретикам и еретичествующим, отметим следующее. Многие святые отцы, основываясь на Священном Писании, прямо и откровенно говорили о злых пастырях, решительно высказываясь в пользу изгнания таковых из! церкви, особенно когда те своим поведением соблазняют народ Божий.
Ныне же, искажая и упраздняя Евангелие, опровергая и ниспровергая святых отцов, подобные лжепастыри не только не выдворяются вон, дабы наступил столь желанный и долгожданный катарсис, но, напротив, они удостаиваются ещё и беспрекословного послушания. Тех же, кто отказывается слушаться извращающих Евангелие, кто изобличает являющихся источником соблазна, называют дерзостными смутьянами и устраивают над ними суды с целью извергнуть из Церкви. Не являет ли это собой нечто нелепое, странное и не вполне разумное?
1) Святитель Афанасий Великий
Святой Афанасий[41], понимая всю серьёзность вопроса о недостойных, худых клириках, своим поведением соблазняющих верных, смело утверждает следующее. Верующим предпочтительнее собираться в молитвенных домах, то есть храмах, одним — без архиереев и иереев, — нежели вкупе с ними наследовать геенну огненную, как это произошло с теми иудеями, которые вместе с Анной и Каиафой[42] восстали против Спасителя: «Если епископ или священник, будучи очами Церкви, имеют недоброе поведение и соблазняют народ, то следует их изгонять. Лучше без них собираться в доме молитвы, чем вместе с ними, как с Анной и Каиафой, быть вверженными в геенну огненную»'.
Как гром среди ясного неба звучат для нас известия о том, что духовные лица всех степеней, которых мы считали благочестивыми и воздержными, а то и подвижниками и готовы были им подражать и проявлять полное послушание, — оказываются одержимыми скверными пороками, причём такими, о существовании которых мы, возможно, даже не подозревали.
|
|
С подобными, украшенными длинными брадами святошами и «аскетами», которые всё делают «с тем, чтобы видели их люди» (Мф. 23, 5), следует быть весьма осторожными. Ведь лицемерие искони подтачивает христианскую мораль, в том числе и среди монашествующих. (Живший в XII веке святой Евстафий Солунский [43], просвещённый и прямодушный иерарх, посвятил этому пороку отдельный труд «О лицемерии»*, в котором гневно осудил сей грех.)
Святитель Афанасий о подобных двуличных лжепастырях пишет так: «Сказал Господь: "Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их". Если увидишь, брат, кого-либо, кто имеет облик благопристойный, не на то смотри, одет ли он в овечью шерсть, носит ли имя священника, епископа, диакона или подвижника, но потщись узнать о делах, целомудрен ли он, гостеприимен ли, милостив, любящ, упорен ли в молитвах, терпелив ли. Если чрево ему — бог, гортань — ад, если он падок на деньги и торгашествует благочестием, оставь его — он не мудрый пастырь, но хищный волк. Если ты умеешь деревья познавать по плодам — какой они породы, вкуса, качества, — тем паче ты должен распознавать христопродавцев по делам их, так как они, нося личину благоговения, имеют дьявольскую душу. Ты же не собираешь от терния грозды или от репия смоквы, тогда почему полагаешь, что можешь услышать от преступников что-либо доброе или от предателей узнать что-либо полезное? Итак, уклоняйся от них, как от волков аравийских, как от терния преслушания, репейников несправедливости и древа лукавого. Если же ты увидишь разумного, как научает Премудрость, ходи к нему, и пусть нога твоя истирает пороги дверей его, дабы научиться тебе от него начертаниям закона и дарам благодати. Не красноречивое слово или внушительный вид вводят в Царство Небесное, но совершенная и безыскусная вера вместе с добродетельным и блистательным благоразумием»*.
|
|
Приведём ещё один примечательный случай из жития святого Афанасия. Однажды он получил известие о том, что монахи Каппадокии поднялись против великого святителя Василия[44], когда тот, желая вернуть в Православие умеренных пневматомахов[45], ради икономии[46] какое-то время избегал именовать Святого Духа «Единосущным». Сообщивший об этом пресвитер Палладий желал, чтобы святитель Афанасий наставил каппадокийских иноков пребывать в единомыслии и послушании своему архипастырю.
Однако ответ истого поборника Православной веры представляет собой нечто совершенно противопо ложное тем наставлениям, которые нынешние патриархи и иерархи дают монашествующим, когда те пытаются протестовать против уклонений священ ноначалия от учения Церкви. Итак, святой Афанасий пишет: «Мне уже известно о кесарийских иноках от возлюбленного нашего Диания, что они противятся епископу, возлюбленному нашему Василию. Хвалю тебя за то, что известил меня об этом, а им высказал я, что следовало: чтобы как чада послушны были отцу и не противоречили ему в том, чему учит, после рассмотрения. Если бы можно было подозревать его в неверном рассуждении об истине, то хорошо было идти против него. А если твёрдо уверены,как и все мы уверены, что он — похвала Церкви, подвизается паче за истину.и учит имеющих в том нужду — то надобно не противоборствовать таковому, а паче одобрять благую его совесть. Ибо из рассказанного мне возлюбленным Дианием открывается, что негодуют они напрасно. Василий, как твёрдо уверен я, немощным бывает немощен, да немощные приобрящет'. И возлюбленные нами, взирая на цель и смотрение его (соблюсти истину), да прославят Господа, давшего Каппадокии такого епископа, какого желает иметь и всякая страна»*.
|
|
Как видим, святитель Афанасий отнюдь не порицает иноков за то, что те интересуются вопросами веры, не побуждает их ограничиться исполнением лишь своих монашеских обетов (словно существует более высокий долг, чем сохранение веры и защита её). Он не предлагает инокам, отринув акривию, следовать позиции святого Василия, но советует им постараться понять его благие намерения и одобрить их. И поскольку в такой позиции святителя Василия нет ничего предосудительного, святитель Афанасий побуждает монахов пребывать в послушании своему архипастырю и доверять ему. Однако если бы в позиции Каппадокийского епископа действительно было нечто внушающее сомнение, тогда их непослушание было бы совершенно уместным и полностью оправданным.
Но можем ли и мы сегодня, как некогда святой Афанасий, советовать монашествующим оставаться в послушании владыкам-экуменистам, которые упразднили даже сам смысл экономии как временного уклонения от акривии[47]? Можем ли с уверенностью утверждать, что эти нынешние сношения с католиками, протестантами, монофизитами[48] и прочими еретиками происходят исключительно ради экономии?
Отнюдь нет! Ведь никто из иерархов-экуменистов никогда не выступил в поддержку защитников Предания, объяснив, что происходящее уклонение от чистоты церковного учения допускается ими лишь на краткое время и только ради экономии, дабы кого-нибудь из заблудших и еретиков — католиков, протестантов и монофизитов — привести к Православию. Напротив,нам навязывается мнение, что к Церкви принадлежат все и вся, и никто не пребывает вне её границ. Вследствие чего сами понятия ересь и заблуждение ушли в небытие.
А раз так, то и позиция экуменистов не есть, как видно, явление временное, ради пользы немощным, но нечто постоянное, ибо к заблудшим сегодня никто не относится как к недугующим. Возведя экономию в разряд правила и даже закона, экуменисты полностью пренебрегают акривией, отвергают её, видя в ней якобы проявление фанатизма и недостатка любви. Представляя акривией свою позицию, они карают всех дерзающих указывать на то, что речь, в данном случае, идёт об уклонении от чистоты православной веры. Ну а на тех, кто в догматических вопросах придерживается акривии, они вешают ярлыки экстремистов, фанатиков и фундаменталистов.
Итак, согласно мнению святителя Афанасия Великого, существует праведное, непредосудительное неповиновение — святое божественное непослушание,которое допустимо и даже необходимо в тех случаях, когда церковное священноначалие неверно преподаёт слово Христовой истины.
2) Святитель Василий Великий
Святой Василий весьма резко высказывается в отношении тех епископов, которые предают веру свою ради власти и благ, сопутствующих их положению-таковых он даже не считает архипастырями! И поэтому, например, советует никопольским пресвитерам не иметь ничего общего со своим арианолюбивым епископом Фронтоном. Фактически святитель Василий побуждает их к неповиновению — к святому и божественному непослушанию. Он также предупреждает, что отнюдь не следует прельщаться тем, что подобные иерархи могут нередко казаться православными и имеющими истинную веру: «Только не обманывайтесь ложным словом тех, кто возвещает истинность веры. Ведь они христопродавцы, а не христиане, всегда предпочитающие жить с выгодой для себя, а не по истине. Когда они решили завладеть сей пустой властью, то присоединились к врагам Христовым, а когда увидели, что народ негодует, то снова притворились истинно верующими. Я не считаю епископом и не причисляю к иереям Христовым того, кто нечистыми руками выдвинут на предстоятельское место для разрушения веры»'.
Желая выразить своё мнение в отношении ереси-болезни, поразившей Церковь, и просветить пресвитеров в этом вопросе (оставив, однако, за ними право действовать по своему разумению и усмотрению), святой Василий обращается к клиру другой епархии, не дожидаясь какого-то одобрения или дозволения со стороны вышестоящей церковной власти — патриарха или синода. (Нам же зачастую советуют брать благословение и извещать священноначалие обо всём, что бы мы ни собирались предпринять — но ведь и мы не делаем ничего предосудительного, когда вместе с другими священнослужителями и монашествующими высказываемся по ряду серьёзных церковных и богословских проблем.)
Итак, в своём послании святитель Василий Великий пишет: «Таково моё суждение. А вы, если имеете с нами хоть что-то общее, конечно, согласитесь. Если же вы полагаетесь на себя, то каждый сам себе господин, а мы неповинны в его крови. Я написал так не из недоверия к вам, но дабы разрешить сомнение у тех, кто знает мое мнение о том, как некоторые не вступали в общение и не принимали рукопожатия, а по наступлении мира поспешили причислить себя к священническому чину»'.
Непримиримую позицию по отношению к ереси и её приверженцам святой проявлял нелицеприятно она распространялась и на сильных мира сего, включая самого императора - поддерживавшего ариан Валента[49], который послал эпарха[50] Модеста с наказом склонить стойкого и непреклонного святителя к послушанию[ 51]. Ибо все, подчинившись, уступили: и патриархи, и иерархи - непокорным был лишь только один святой Василий. (Наверно, и тогда склонные к уступкам и компромиссам говорили: «Что, лишь он единственный имеет правую веру? Неужели все другие заблуждаются?»)
Во время беседы с Модестом, когда речь зашла о послушании императору и о том, что все другие давно покорились, прославленный архипастырь так ответил эпарху:
«- Вы правители, и не отрицаю, что правители знаменитые, однако же вы не выше Бога. И для меня важно быть в общении с вами (почему бы нет - и вы Божия тварь), впрочем, не важнее, чем быть в общении со всяким другим из подчинённых вам, ибо христианство определяется не достоинством лиц, а верою...
- Так и с такою свободою никто доселе не говаривал передо мною, - сказал царский посланник.
- Быть может, - отвечал святой Василий, - ты не встречал настоящего епископа, иначе, без сомнения, имея дело о подобном предмете, услышал бы от него такие же слова. Ибо во всём ином, о, правитель, мы скромны и смиреннее всякого - это повелевает нам заповедь. И не только пред таким могуществом - пред кем бы то ни было мы не подымаем высокомерно брови. Но когда дело касается Бога и против Него дерзают восставать, тогда, презирая всё на свете, мы имеем пред очами одного лишь Его»'.
Великий вселенский святитель Василий на вопрос: «Разве следует подчиняться всякому, что бы он ни приказывал?» •• - то есть всех ли и во всём следует
слушаться, так отвечает инокам — тем, для кого послушание наряду с нестяжательством и девством является одним из трёх монашеских обетов и одной из главных добродетелей: не имеет ровно никакого значения, кто требует от нас послушания — тот ли, кто выше нас по чину или кто ниже нас. Важно лишь, насколько то, что нам советуют или же предлагают делать, согласно с заповедями Божиими, с евангельской истиной.
Различия в санах, чинах и постах не должны вредить послушанию — следует проявлять послушание даже тем, кто ниже нас по положению. Следовательно, владыкам и даже предстоятелям Церквей стоит прислушиваться к мнению низших по рангу, когда те дают добрые советы, как некогда святой пророк Моисей послушался Иофора[52].
Итак, когда нас побуждают делать что-либо согласное с заповедями Господними или же сподвигающее к их исполнению, то этому с большим рвением, как воле Божией, надлежит следовать. Однако когда нам повелевают делать нечто противное заповедям Божиим, что искажает или порочит их, на это надобно отвечать так же, как в своё время апостолы ответствовали архиереям: «Должно повиноваться больше Богу„нежели человекам...» (Деян. 5, 29).
Поэтому святой Василий и учит избегать и всячески отврашаться тех пастырей, которые препятствуют нам исполнять заповеди Божии или же склоняют творить неугодное Господу, — каким бы истым и истовым ни казалось их благочестие и какое бы высокое положение в Церкви они ни занимали: «Даже если кто-то очень благороден и чрезвычайно знатен, но мешает творить заповеданное Господом или побуждает делать запрещённое Им, от такового нужно убегать, он должен быть мерзок для каждого из любящих Господа»*.
3) Святители Григорий' Богослов и Иоанн Златоуст
Святые Иоанн Златоуст и Григорий Богослов[53] в своих трудах неустанно воспевают величие священного сана[54]. Поистине несравненным образом изображая высоту пастырского служения, высочайшие духовные качества и чистоту клириков, они вместе с тем изобличают падение и непостоянство многих из них — для того, чтобы было понятно различие между добрыми и злыми пастырями.
Во многих их творениях часто упоминается и о худых епископах. Но это не значит, что тем самым они впадают в грех осуждения или поношения. Единственное их желание — предостеречь и оградить верных чад от злых архиереев, которым такое обличение также принесёт пользу, естественно, если те смиренно и бесстрастно захотят услышать правду, тем самым являя подлинную мудрость, ибо сказано в Писании: «Не обличай кощунника, чтобы он не возненавидел тебя; обличай мудрого, и он возлюбит тебя» (Притч. 9, 8).
Святитель Григорий, претерпевший многие гонения и ссылки от плохих иерархов, пишет, что он не страшится ничего: ни нападок со стороны людей, ни нападений диких зверей. Единственное, чего он боится и желал бы избежать, так это злых епископов: «Одного избавь меня, злых епископов»". Ибо архипастыри, поставленные быть учителями, вместо этого стали делателями всяческих злодеяний и многоразличного порока: «Стыдно говорить, как есть, но я скажу: поставленные быть учителями благого, мы есть источник всех зол»*". Подобную же мысль мы встречаем и у святого Иоанна Златоуста: «...Никого я так не боюсь, как епископов, — исключая немногих»"**.
У святителя Григория Богослова есть также мудрые слова о том, что плох тот мир, который отдаляет нас от Бога (то есть когда мы соглашаемся с тем, что неугодно Ему, либо участвуем в том, что противно Его святой иоле), но похвальна та война, которую мы ведём против лжи, заблуждения и греха.
Пo аналогии с этим скажем: как существует благое и худое послушание, так есть худое и благое непослушание. И как святитель Григорий, рассуждая о мире и войне, говорит, что «брань лучше мира, разлучающего с Богом»", так и мы дерзнём утверждать, что непослушание бывает лучше послушания,разлучающего нас с Господом.
4) Преподобный Максим Исповедник Святой Максимум], справедливо именуемый Исповедником, являет нам пример той ответственности в борьбе за сохранение веры, которую несут, в первую очередь, конечно, священнослужители, а затем уже и монашествующие с мирянами.
В те времена повсюду царила ересь монофелитства [561 (ныне же везде, к сожалению, господствует наихудшая из ересей — экуменизм) и весь епископат могущественной Константинопольской Церкви покорился императору и патриарху, поддерживающим еретиков. Непокорным был только один инок — преподобный
Максим. (Наверняка, он тоже слыл бунтарём и непослушливым, как и сегодня противников экуменизма обвиняют в том, что своим словом они будоражат и смущают паству.)
Патриарх Пётр[57] порицал святого Максима за неповиновение Церкви и угрожал ему крещением. Преподобный же на это отвечал, что Церковь есть правое исповедание веры, та истина Церкви, от которой он никогда не отпадёт, и что в послушании Церкви не пребывает как раз тот, кто предаёт истину, изменяет ей, а не тот, кто её защищает.
Приведём небольшой отрывок этого диалога.
Патриарх обратился к исповеднику со словами: «Какой Церкви ты'? Византийской, Римской, Антиохийской, Александрийской или Иерусалимской? Вот все [эти Церкви] с подвластными [им] епархиями объединились [между собою]. Итак, если ты, как говоришь, принадлежишь к кафолической Церкви, то соединись [со всеми], чтобы, вводя в жизнь новый и странный путь, не подвергнуться тому, чего не ожидаешь».
Святой ответил ему достойно своих мудрости и благочестия: «Бог всяческих объявил кафолическою Церковью правое и спасительное исповедание веры в Него, назвав блаженным Петра за то, что он исповедовал Его. Впрочем, я хочу узнать условие (исповедание), на котором состоялось единение всех Церквей, и если это сделано хорошо, я не стану отчуждаться»*.
Семьсот лет спустя святитель Григорий Палама, безусловно, зная такую позицию преподобного Максима, ещё строже утверждал, что к Церкви принадлежат лишь те, кто принимают истину Церкви; те же, кто непослушны этой истине, никоим образом не могут составлять Церковь, не имеют к ней никакого от ношения. Такие люди занимаются самообманом, даже если и именуют себя иереями или архиереями. Христианство, подлинное и истинное, характеризуется и определяется не личностями, но непреложной истиной и непреклонностью в вере: «И те, кто от Церкви Христовой, суть от истины, а те, кто не от истины, те и не от Церкви Христовой, сколь бы они не возводили о себе лжи, когда называют самих себя святыми пастырями и архипастырями и так зовутся другими. Ведь мы помним, что христианство определяется не внешним видом, но истинностью и точностью веры»*'.
Внимательно изучая деятельность преподобного Максима и его взгляды, можно многое почерпнуть по интересующей нас теме, но мы обратимся лишь к тем
фактам, которые являют яркие примеры благого непослушания.
Святой Максим «рыдал и был охвачен глубочайшей скорбью», видя, как поддерживаемая государственными и церковными властями ересь монофелитства распространяется на Запад и Восток. Посему он покинул пределы Царьградской Церкви и прибыл в Римскую, не осквернённую сей ересью, «чистую от такого позора». '«Оставив здешние места, он прибывает туда, защищая учение и последуя тамошним православными, не без труда, не без усталости и мучения проделал такой путь».
По пути в Рим преподобный посетил и церковные общины в Африке для того, чтобы поддержать и укрепить православных, общался с местными архиереями, укрепляя в них Халкидонскую веру[58], вооружая аргументами против еретиков, передавая свои знания и опыт. Ведь он прекрасно понимал: чтобы противостоять еретикам недостаточно церковного сана, — необходимы богословские знания и богатый оныт. (Ныне же некоторые полагают, что после епископской хиротонии они становятся искусными богословами и поэтому требуют абсолютного послушания себе.)
Будучи простым иеромонахом, он в премудрости и рассудительности превосходил любого архипастыря. Потому иерархи и слушались его. «Ведь если они были выше по положению, то мудростью и разумом были ниже, не говоря о других добродетелях и доброй славе, которой пользовался у всех этот муж. Поэтому они уступали его словам и беспрекословно подчинялись иным увещеваниям и советам, заключавшим в себе столь великую пользу»'.
Вступив в 654 году во второй раз на Константинопольскую кафедру, монофелитский патриарх Пирр[59] вновь вернулся к своим еретическим убеждениям, хотя прежде, после своей беседы с преподобным Максимом, публично осудил ересь. Теперь же он всячески пытался сломить волю святого, «думая, что если он его подчинит, то подчинит и всех остальных»**.
Поэтому, невзирая на преклонные годы подвижника (в то время ему было восемьдесят лет*'"), святого Максима подвергли неописуемым унижениям и мукам, а вместе с ним и ученика его Анастасия, а также римского папу, святителя Мартина[60], и других западных иерархов, которых насильно доставили в Царьград.
С помощью ложного, грубо состряпанного обвинения, на многократных заседаниях архиереи-еретики пытались сломить исповедника, запугать его, но все их старания были тщетны. Угрозы и лесть вперемежку с допросами не устрашили и не обольстили преподобного, который остался верным истине и «всецело непреклонным, твёрдым и непоколебимым духом»*.
Поэтому еретик, епископ Кессарийский Феодосий, предпринял ещё одну попытку убедить святого, заявив, что с ним они полностью согласны и что вероучения они нисколько не изменяют, но действуют так исключительно из соображений икономии[61]. «Появившееся ради экономии не следует принимать как истинный догмат, так же как и ныне предлагаемый нам типос появился под предлогом экономии, а не в соответствии с догматами»**.
На это преподобный Максим ответил, что в вопросах веры нет места экономии и компромиссу, и те, кто пытаются своё уклонение от чистоты православного учения оправдать экономией, суть лжецы, которых не только не следует слушаться, но, наоборот, необходимо всячески отвращаться, дабы через общение с ними не соучаствовать в их нечестии. «Таковое происходит от лжеучителей и обманщиков, которым следует не доверять, а уклоняться от них, насколько возможно, и отдаляться, чтобы от общения с ними мы не стали жертвой какого-либо зла»'.
Никакие приёмы и ухищрения не смогли сломить святого, заявившего: «Вся сила небесная не убедит меня подчиниться вам, ибо что я буду приводить в свое оправдание, я имею в виду не Богу, но своей совести, если ради славы человеческой, которая есть ничто, отрекусь от спасительной для меня веры?»" (А сегодня еретичествующие иерархи в погоне за человеческой славой, совершенно забыв о Боге и своей совести, призывают нас к беспрекословному послушанию, принуждая покориться экуменизму.)
И последнее: в житии преподобного Максима рассказывается о том, как с началом распространения ереси — «уходит от правильного учения <император>, а вместе с ним и Церковь, и немалая часть народа повернулась к противоположному»*. В конце концов, единственным из патриархов, верным Православию, остался лишь святитель Софроний Иерусалимский[62], вокруг которого и смогли сплотиться православные, клирики и миряне: «Вокруг него собирается всё священство и православный народ»"**.
(Дай-то Бог, чтобы и в наши дни Господь явил миру хотя бы одного патриарха или двух-трёх епископов, незапятнанных позором экуменизма, дабы возле них смогли бы объединиться «священство и православный народ».)
В заключение хочется подчеркнуть тот огромный вклад, который внесли святые отцы в формирование здоровых отношений Церкви и Византийского государства — в первую очередь, их усердие по недопущению цезарепапизма[63] и старания по установлению симфонии[64] между Церковью и государством.
Так, святой Максим, порицаемый за свои слова о том, что «неправедно и нелепо называть царя священником»", поясняет, что на самом деле он лишь несколько иначе сформулировал и выразил позицию Церкви по этому вопросу, согласно которой
«принимать определения и рассуждать о догматах более подобает священникам, чем царям. Так как им дозволено совершать обряд помазания и рукополагать, совершать приношение хлеба и предстоять перед жертвенником и всё остальное ещё более божественное и тайное исполнять»".
5) Преподобный Феодор Студит
Жития святых Максима и Феодора [65] в чём-то схожи. Преподобный Феодор также был простым иеромонахом (впрочем, как и святой Иоанн Дамаскин[66], который сокрушил иконоборцев — патриархов и иерархов. Может, кто-нибудь полагает, что и он тоже не был послушен Церкви?). Но именно преподобному Феодору Студиту пришлось отстаивать истину в двух важных и серьёзных церковных и богословских вопросах того времени, тогда как официальная Церковь в лице патриарха и синода в разрешении этих проблем шла на компромисс и уступки, тем самым упраздняя и ниспровергая Евангелие, Священные каноны и Предание в целом.
Первая проблема возникла в связи со вторым браком автократора Константина VI[67], а вторая-вследствие иконоборческой[68] политики императоров Льва V[69] и Михаила 11[70]...
Без серьёзной причины упрятав свою законную супругу в монастырь, царь Константин стал требовать церковного благословения на брак со своей возлюбленной Феодотой.
Однако развод и второй брак запрещаются Евангелием и церковными канонами. Как известно, Сам Господь упразднил ту лёгкость, с которой закон Моисеев дозволял развод (причём всегда не в пользу женщины), совершенно запретив расторжение брака по какому бы то ни было поводу, кроме факта супружеской неверности — «кроме вины прелюбодеяния» (Мф. 5, 31 — 32). Таким образом, Христос учил о нерасторжимости брака: «Итак, что Бог сочетал, того человек да неразлучает» (Мф. 19, 3 — 10).
Поэтому, второй брак императора, всё-таки освященный пресвитером Иосифом[71] при попустительстве святителя Тарасия, преподобный Феодор считал не браком, но «прелюбодеянием», а совершителя оного — не иереем, но «прелюбодеем». Впрочем, подвижник не только не одобрил второй брак царя, считая его «вне установлений божественных и человеческих»*, но и тотчас осудил сие деяние, прервав церковное общение как с самим «прелюбодеем», так и с теми, кто находился с ним в общении — с самим самодержцем и даже с патриархом.
Святой объяснял, что это беззаконие ниспровергает Евангелие и упраздняет Священные каноны; оно есть не что иное, как попытка изменить неизменные заповеди Божии и представить их изменяемыми и изменчивыми, а значит и Самого Бога изменяющимся и превратным: «Оправдывая это ежедневно вышесказанными ссылками и заключениями под стражу, они действительно нарушили Евангелие, по суждению святых, и насильно внушают, что при всяком преступлении бывает экономия, изменяя неизменные заповеди Божии и представляя их изменяемыми... Отсюда следует не что иное, как то, что Бог изменяем и превратен. Это подобно тому, как если бы кто прямо сказал, что Евангелие безразлично в отношении к спасению и погибели»*.
В другом месте преподобный Феодор, ссылаясь на мнение святителя Василия о неизменяемости заповедей, писал: «Итак, заповеди Божии изречены неложными устами в значении необходимом и необходимо должны быть соблюдаемы, а не извращаемы так, чтобы можно было их то соблюдать, то нет, или такомуто соблюдать, а такому-то нет, или иногда соблюдать, а иногда нет, но должны соблюдаться всегда, всяким лицом и во всякое время»'*.
Святой справедливо полагал, что если не осудить это прелюбодеяние, то пример царя ромеев[72] может принести зло и другим, подвластным правителям государства, а также послужить дурным примером и за пределами империи, передаваясь из поколения в поколение как неисцельный недуг. «Так и король лангобардов, и король Готии, и наместник Босфора, ссылаясь на нарушение заповеди, предались развратным устремлениям и несдержанным желаниям, выставляя как удобный предлог поступок императора ромеев, поскольку он впал в то же самое, получив на это согласие патриарха и бывших с ним архиереев»*.
Однако не греховный поступок императора, а прямота и дерзновение игумена Студийского монастыря, преподобного Феодора явились образцом для других епископов, пресвитеров и иноков. Убедившись, что позиция святого во всём согласна с Евангелием, они отлучили от Церкви тех, кто в пределах их юрисдикции творил подобные беззакония, умаляющие и обесценивающие Предание. «Непозволительно вам иметь жён вопреки постановленным от Христа законам»'"— вторили они за преподобным Феодором слова, перекликающиеся с тем, что сказал Ироду покровитель Студийской обители, святой Иоанн Креститель: «Не
должно тебе иметь жену брата твоего» (Мк. 6, 18).
Бесстрашный защитник Предания, преподобный Феодор прекрасно сознавал, что это стояние за истину может стоить ему многого. Он понимал, что за твёрдую решимость в отстаивании своих убеждений может пострадать не только он сам, но и все насельники знаменитого Студийского монастыря. Однако, несмотря
ни на что, святой Феодор смело продолжал отстаивать истину, ради которой готов был пожертвовать всем.
Поэтому он презрел своим покоем и мирным духовным деланием в тихой обители; не убоялся ни страданий, ни трудностей, ни запугиваний; не прельстился обещаниями и посулами. Ибо превыше всего на свете для себя он считал защиту евангельской истины, искажение которой непременно влечёт за собой самые серьёзные последствия для духовной жизни и самого спасения.
Вскоре его, действительно, отправляют в ссылку, а братию насильно распределяют по другим монастырям. Но гонение, которое было воздвигнуто на преподобного Феодора, тот претерпел не напрасно, поскольку его слова и дела, в конечном итоге, сдержали распространение и усугубление зла. «Ибо страсти, оставляемые без наказания, постоянно стремятся к худшему, подобно ехидне»'.
Однако ещё большим мучениям, от тяжести которых он много раз находился на пороге смерти, святой подвергся тогда, когда противостоял императорам-
иконоборцам.
Лев V возобновил иконоборческие споры и воздвиг новые гонения против иноков, прежде всего против главного «зачинщика» — студийского игумена Феодора. К сожалению, сразу нашлись некоторые епископы, согласные с царём-еретиком, а другие, не выдержав давления, вынуждены были ему подчиниться. Поэтому, когда автократор созвал собор (815), который должен был вынести окончательное решение в отношении иконопочитания, на его стороне были почти все клирики и монахи.
На заседании собора царь изложил свою точку зрения, называя почитание и поклонение святым иконам идолопоклонством. В ответ на это иконолюбивые отцы высказали православную позицию, заявив в конце о том, что уже одно только то, что они, удостоверившись в еретических взглядах своих оппонентов, всё ещё с ними заседают и собеседуют, совершенно неправильно и отнюдь не согласно со Священным Писанием: «Великим благом для нас, слышащих, что вы таковы, было бы даже прекратить совещания с вами.
Ведь божественный Давид с нами согласится, говоря, что не должно ни сидеть в суетном собрании, ни входить вместе с беззаконными, ни собираться в церкви лукавых»*.
После такой единогласной позиции преподобный Феодор «проявил большую и более явственную смелость»*. Несмотря на то что на соборе присутствовали сам патриарх (сломить которого самодержцу всё же не удалось) и другие иерархи, несогласные с ересью и сильно ей противящиеся, именно святой Феодор, простой иеромонах, взялся полностью опровергнуть доводы царя, поскольку был самым образованным и добродетельным среди присутствующих. «Он выступил первым из собравшихся из-за величия речи и добродетели»**. (Ведь отнюдь не хиротония сама по себе делает епископа искусным богословом.)
Преподобный Феодор, как лучший из богословов, неопровержимо доказал необходимость почитания святых икон. Более того, назвав еретиков человекоподобными зверями, а их слова и поведение погибельными, он советовал, насколько это возможно, отстраняться от них и даже не встречаться с ними вовсе, ибо с еретиками «разговаривать не только излишне, но и просто вредно»***.
Император пришёл в ярость от бескомпромиссной позиции преподобного Феодора. Он с трудом усмирил свой гнев и, осыпая исповедника Христова бранью и
насмешками, с иронией сказал, что они должны вновь встретиться и продолжить полемику, поскольку он не желает венчать святого Феодора мученическим венцом.
Общая позиция отцов-иконопочитателей в отношении предложения царя ещё раз собраться, чтобы обсудить этот вопрос, имеет для нас огромную важность, поскольку ясно свидетельствует о бесполезности и бесплодности продолжения сегодняшних богословских диалогов с так называемыми инославными, как ныне почтительно принято именовать еретиков. Святые отцы считали, что снова разговаривать с теми, кто уже осуждён Церковью, бессмысленно, поскольку они совершенно невосприимчивы к истине, не в силах принять её: «Ведь нам бесполезно снова разговаривать с уже обвинёнными, так как они глухи к восприятию лучшего и неисправимы во всём»'.
Кроме того, подвижник недоумевал: зачем, как не судить, позвали их на собор, исход которого и так был заранее предрешён? Ведь расхождение в позициях сторон и отсутствие объективного судьи, способного непредвзято рассудить и вынести верное решение, не предвещали ничего иного. Да и кто пошёл бы против воли государя? Ведь почти все подпали под власть
царя, не выдержав угроз и убоявшись гонений.
Преподобный Феодор также напомнил автократору, как до него это делали и другие великие отцы, что правителям не должно вмешиваться в церковные дела,
поскольку это сфера деятельности священнослужителей. «Вопросы Церкви принадлежат иереям и учителям, императору же дозволено управление внешними делами»*.
Когда же самодержец в неистовстве спросил святого: «Следовательно, ты изгоняешь меня сегодня из Церкви?»'* — бесстрашный подвижник ответил, что не он это делает, но святой апостол Павел, который говорит, что Господь поместил в Церковь, во-первых, апостолов, во-вторых, пророков, и, в-третьих, учителей, но отнюдь не царей (см.: Еф. 4, 11 — 12). И, пожалуй, император сам своими деяниями поставил себя вне Церкви: «И конечно, ты сам ещё раньше тем, что сделал, вывел себя [из Церкви]»"*. И если тот желает
вновь вернуться в лоно Церкви, то должен поддержать тех, кто предстательствует и следует истине: «Если же ты хочешь снова стать внутри неё, стань с нами, чтущими истину»
Эти диалоги представляют для нас исключительный интерес, поскольку отвечают на вопрос: «Кто же на самом деле отлучают себя от Церкви: те, кто не слушаются еретиков и еретичествующих архипастырей и правителей, или же те, кто отделяют себя от истины Евангелия и догматов веры?»
Не прекращая страшных угроз, иерархи и властители, уверившись в том, что не могут поделать послушными своим заблуждениям преподобного Феодора и его единомышленников, стали всячески добиваться того, чтобы те, по крайней мере, замолчали. Так, эпарх Константинополя запретил сторонникам святого собираться вместе, требуя «не учить или вообще не говорить о вере»". (Мнение о том, что простым верующим, да и монахам тоже, не следует заниматься вопросами веры, весьма распространено и в наши дни, поскольку оно продолжает активно внедряться в сознание людей.)
Преподобный Феодор ответил на это так же, как апостолы отвечали властителям иудейским: «Судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога?» (Деян. 4, 19). (Поэтому и мы скорее предпочтём лишиться языка, нежели перестанем защищать веру православную, в меру сил помогая ей своим словом. Было бы чем-то странным и неразумным, если бы мы, видя усилия некоторых по умножению нечестия, сидели в это время сложа руки: «Где разумное основание того, что вы стремитесь держаться худшего и остаётесь без отклика для намного лучшего?»')