Я слегка погладила его по руке и отвернулась, боясь, что у меня вот‑вот покатятся слезы.
Он положил руки мне на плечи.
– Пилат просто играет. Я знаю людей этого сорта. Он неравнодушен к богатым женщинам, потому что у них есть власть. Вероятно, он использует их в своих интересах. Это – просто игра. А любит он вас. Как же может быть иначе?
Наши взгляды встретились. На секунду я подалась вперед, потом опомнилась и высвободилась из его рук.
Не оглядываясь, я побежала через сад, обратно в освещенную комнату, туда, где находился Пилат.
Глава 17:
Целительный сон.
Я любила и ненавидела Пилата, ненавидела зависимость от него. Снова и снова прижимая его к себе, отдаваясь ему, я думала о ребенке, которого я страстно хотела, ребенка, который удержит его навсегда.
Однажды утром, встав из‑за стола после завтрака, он поцеловал меня, взял свои таблички и стержни для письма и собрался уходить. В дверях он остановился и обернулся:
– Сегодня днем мы с Плутонием отправляемся охотиться на кабанов. Может быть, вернемся только завтра.
– Я впервые об этом слышу.
Неужели мое средство перестало действовать?
– Ладно‑ладно! – Нетерпение послышалось в его голосе. – Ты как ребенок, Клавдия. У тебя наверняка будет чем заняться. Думай о поездке в Пергам. Плутоний и Семпрония уезжают на следующей неделе.
Плутоний, бывший подручный Пизона, не заслуживает доверия. Его льстивая жена не лучше.
– Они мне не нравятся, – призналась я.
– Плутоний – верный человек. Он будет присматривать за тобой. Ты не можешь ехать одна.
– Я вовсе не хочу ехать.
– Но ты поедешь. Ради меня и династии, которой мы положим начало. – Пилат взял меня за плечи, поцеловал в нос и был таков.
В тот же день я вдруг решила посетить храм Исиды. К моему удивлению, служительница сразу провела меня в библиотеку мистагога. С трех сторон в ней стояли высокие, до самого потолка, шкафы из кедрового дерева с выдвижными ящиками, заполненными папирусными свитками, а с четвертой – располагался алтарь Исиды.
– Я ждал вас, – сказал мистагог, оторвав глаза от свитка.
– Как такое возможно? – воскликнула я. – Я только час назад собралась...
– Я знал, – просто ответил он, положив свиток на полированный стол из палисандрового дерева.
Я всем сердцем желала находиться в такой гармонии о богиней.
– Когда‑то вы тоже были близки к Исиде, – сказал он, словно прочитав мои мысли.
– И мне так казалось, но сейчас я связана с ним.
– И хотите связать его по рукам и ногам, – вкрадчиво произнес мистагог.
– Вы смеетесь надо мной?
Мистагог встал из‑за стола.
– Сегодня хороший день. Давайте пройдемся.
Сгорая от любопытства, я последовала за ним. По коридору с мозаичным полом мы вышли в сад, залитый солнечным светом. Три служительницы, сидевшие на скамейках у большого пруда со свитками в руках, улыбнулись нам. Поодаль журчали и искрились на солнце струи фонтана. Мы прошли мимо огородов, где работали две служительницы, и оказались в тени кипарисовых деревьев на берегу небольшого пруда. Мы сели на скамейку, и мистагог, повернувшись ко мне с едва заметной улыбкой, сказал:
– Вы начали говорить о своем муже.
– Ваше средство произвело хорошее действие. Я признательна вам. – Я опустила глаза и немного помолчала. – Пилат очень нравится женщинам. Когда его нет дома, я постоянно думаю... – Мной овладело знакомое чувство отчаяния. Я умоляюще посмотрела на мистагога. – Если бы у нас родился ребенок, я была бы уверена в нем. Мой врач считает, что со временем все образуется. Он любит повторять: «Доверьтесь природе».
Мистагог кивнул:
– Не могу не согласиться с вашим доктором. Но вас, видимо, не устраивает его совет, иначе вы не пришли бы сюда.
Я пристально посмотрела на него:
– У вас скорее всего есть средство или заклинание, способное помочь мне. Природа не сделает свое дело, если Пилат разведется со мной, потому что я не могу родить ему сына. Такое случается. Пилат делает все, что ему нравится. Сейчас, когда отец так далеко, за меня некому заступиться.
– Он заводил речь о разводе?
– Нет, – ответила я. – Но он, вне всякого сомнения, хочет иметь сыновей.
– Вас еще что‑то беспокоит? – спросил мистагог.
– Да, беспокоит, – призналась я. – Пилат хочет, чтобы я посетила Асклепион[10]в Пергаме.
– Почему бы нет? Это самый известный лечебный центр в мире. Только и слышишь, что там творят чудеса. Многих там лечат сном. Вам это показано больше, чем кому бы то ни было.
– Я могла бы туда отправиться еще два месяца назад. А что, если Пилат полюбит кого‑нибудь в мое отсутствие?
Мистагог пожал плечами:
– И что же? Разлюбит после вашего возвращения.
– Я бы этого не вынесла. Я очень люблю мужа. – Мои щеки горели огнем.– Я думала, вы поймете мои чувства. Поэтому я здесь. А вы смеетесь над ними.
– Я не нахожу ничего смешного в ваших чувствах. Вы напрасно себя мучаете.
– Однажды вы мне помогли! – в отчаянии выпалила я.
– Я помог вам дважды, а сейчас вы снова просите меня. Вспомните, я предупреждал вас о заклинаниях и снадобьях.
– Но вы дали их мне, – возразила я. – Выручите меня снова, в последний раз. Я все сделаю, ничего не пожалею. Несколько раз, после того как я потеряла ребенка, мне казалось, что я беременна, а потом выяснялось, что нет. Вы же ведь можете что‑то сделать.
– Нет, не могу. – Мистагог встал.
– Значит, мне ничто...
– Я этого не сказал. – Он слегка коснулся моего плеча. Я посмотрела на него, и сердце мое наполнилось надеждой. Он снова покачал головой. – Что вы потеряли, вы найдете в Пергаме.
– Вы хотите сказать, что Асклепий даст мне возможность родить ребенка?
– Я хочу сказать, что Асклепий – всемогущий бог. Может быть, он исцелит даже вас.
По дороге в Пергам я часто молилась Асклепию. Его отцом был Аполлон, а матерью – смертная женщина. Забеременев, она влюбилась также в смертного мужчину. Снедаемый ревностью, Аполлон убил ее, вынул из ее чрева младенца и отдал его на воспитание кентавру, обучившему мальчика искусству врачевания. Вскоре он превзошел в этом искусстве не только своего воспитанника, но и всех смертных. Неужели бог с такой человеческой биографией не поможет мне излечиться?
Путешествие казалось бесконечно долгим. Дни шли за днями. По мере того как мы удалялись от Антиохии, все больше и больше проявлялся деспотический нрав Плутония. Его надменность становилась невыносимой. Как и назойливость Семпро‑нии. Кроме того, она создавала много шума. К счастью, они оба были азартными игроками и часто собирались со своими партнерами на дальнем конце палубы. Оттуда доносились громкие то радостные, то сокрушенные возгласы, когда они кидали кости. Погода стояла ясная, солнечная, дул легкий ветерок. С правого борта проплывали живописные скалистые берега Лиции. Сосны спускались к самой кромке воды. Горные вершины, покрытые шапками снега даже летом, отбрасывали тени на укромные бухты. Но мыслями я снова и снова возвращалась к Пилату. Винил ли он меня в потере ребенка? Был ли мой выкидыш как‑то связан со смертью Германика?
Когда «Персефона» бросила якорь в Галикарнасе, чтобы пополнить запасы провизии, я пала духом. Нам предстояло задержаться в этом порту на целый день – на один день дольше в разлуке с Пилатом.
– Здесь есть известный храм, – сказала мне Рахиль. – Вы могли бы помолиться там.
Как озорные школьницы, мы ускользнули от Плутония и Семпронии. Наш путь лежал к месту упокоения царя Мавоола, великолепной гробнице, известной во всем мире как Мавзолей. Я хотела сама осмотреть его и не слышать болтовни Семпронии. Многоступенчатая пирамидальная башня представляла собой не только одно из самых высоких сооружений – общая высота от основания до вершины составляла более сотни футов, – меня поразило непревзойденное совершенство ее художественного оформления.
– Бесподобно, – едва переводя дыхание, сказала Рахиль, когда мы поднимались на огромный пьедестал из мрамора. – Подумать только, более четырех веков оказались невластными над этой красотой. Артемисия, должно быть, очень любила своего мужа.
Остановившись, чтобы передохнуть, я стала рассматривать храм на пьедестале, окруженный колоннадой. Меня поразило богатство украшений: между колоннами и по бокам гробницы помещались скульптуры, а на фризах – изображения битвы. Вершину пирамиды венчала скульптурная группа – уносящиеся в вечность Мавсол с Артемисией на колеснице, запряженной четверкой коней.
– Несколько нарочито, на мой взгляд, – высказала я свое мнение о сооружении, – но мне нравится. Это не храм, возведенный для бога из страха перед ним. Мавзолей строила женщина для своего мужа, и ее любовь увековечила его.
– Но не воскресила, – заметила Рахиль.
Я встала на колени. Кому мне молиться – Исиде или Асклепию? Никому из них, решила я. Сегодня я буду молиться Артемисии и Мавсолу, где‑то навсегда соединенным вместе. Может быть, эта любящая пара услышит мое прошение о помощи.
На обратном пути, спускаясь с холма, мы заходили в многочисленные лавчонки. В одной из них на заваленных всякой всячиной полках я нашла собрание любовной поэзии. Я сказала Рахили, чтобы она расплатилась с услужливым продавцом, и засунула свитки под мышку. Может быть, когда я буду писать стихотворение Пилату, то постараюсь посостязаться с поэтом в эротической лирике. Свое произведение я могла бы отправить с обратным кораблем.
Вернувшись на «Персефону», я расположилась на палубе со свитком, табличкой и стержнем для письма. Корабль медленно выплыл из гавани под мерные удары барабана, доносившиеся с нижней палубы. По обоим бортам одновременно с плеском опускались в воду весла, каждым из которых гребли три человека, и разукрашенный нос корабля разрезал набегавшую волну. Судно набирало скорость по мере того, как учащался бой барабана. Подав знак рабам, чтобы они взяли лиры и начали играть, я приготовилась сочинять стихи.
– Так вот ты где, голубушка! – Семпрония плюхнулась на кушетку рядом со мной. Табличка с громким стуком упала на дощатую палубу, но она не обратила на это внимания. – Я искала тебя по всему кораблю. Где ты была, когда мы выходили на берег? Ты забыла, что мы хотели вместе пройтись по магазинам? Плутоний обегал все вокруг, чтобы нанять для нас достаточно большой паланкин, а когда он вернулся, тебя и след простыл.
– Ой, простите! Наверное, я вас не так поняла, – стала оправдываться я. – Паланкина не требовалось. Кажется, я вам об этом сказала. После стольких дней без движения на корабле мне захотелось пройтись.
– Пройтись? Ты ходила пешком? Если бы Плутоний знал, что ты отправилась одна, он сошел бы с ума.
– Я не была одна. Меня сопровождала Рахиль.
– Рабыня – ненадежная защита и неподходящая компания, – сделала замечание Семпрония.
– Вы понапрасну беспокоитесь, и это отвлекает вас от более важных дел. – Я наклонилась, чтобы поднять табличку. Когда я была моложе, служительницы в храме Исиды говорили мне, что в каждой женщине есть черты богини, но, как я ни старалась, не могла обнаружить их у Семпронии.
– Всему другому я бы предпочла прогулку с тобой, – ответила она, устраиваясь удобнее на кушетке.
Смирившись с тем, что остаток дня для меня будет потерян, я стала разглядывать навязчивую собеседницу. Грузная, лет под сорок. Ее лицо покрывал толстый слой светло‑розовой пудры. Как и многие женщины, она красила волосы. Они у нее были нескольких оттенков желтого цвета. Я очень скучала по маме, но почему я не могла найти утешение в Семпронии, окружавшей меня своим вниманием?
– Ну надо же! Вот чем интересуются молодые девушки! – Ее пухлая рука потянулась через меня за свитком. – Плутоний никогда не разрешил бы мне читать ничего подобного.
– Неужели?
– Он счел бы это неприличным для римской матроны. Послушайте только: «Как пышны ее груди! Как манит ее лоно! Как нежны ее чресла! Я не в силах с собой совладать». – Она положила свиток. – Муж был бы потрясен.
– А если вам почитать вместе? Поэзия действительно замечательная, она будоражит воображение и навевает воспоминания.
Семпрония хихикнула:
– Вряд ли. Он вообще не читает стихов, не говоря уже о таких непристойных. Военные истории – вот что его интересует. Да и я не большая любительница чтения.
– А я люблю читать.
– Я заметила. Большую часть времени я вижу тебя за этим занятием.
– Я читаю о чудесных исцелениях в Пергаме, – пояснила я. – Бог является ко многим во сне. Он возвращал зрение слепым, исцелял калек и даже воскрешал мертвых.
– Все равно будь осторожной, – предостерегла Семпрония. – Ты читала о женщине, которая молила богов даровать ей дочь? Не читала? А я думала, все это знают. – Казалось, что Семпрония расплылась, когда еще удобнее устраивалась на подушках. – Ну так вот, – начала она рассказывать, да так громко, что ее голос разносился по всей палубе. – Одна женщина отправилась в Асклепион и исполняла все предписания священнослужителя. Во сне ей явился бог и задал вопрос, какое у нее желание. «Я хочу забеременеть дочерью», – ответила она. «А что еще?» – спросил Асклепий. «Все, больше ничего», – сказала она.
– Ее желание исполнилось? – поинтересовалась я. Любопытство пересилило мое раздражение.
– Конечно, исполнилось, но... – Семпрония умолкла, выдерживая паузу как можно дольше. – Прошло три года, а она все еще была беременной.
– Какой ужас! – воскликнула я. – И что дальше?
– Доведенная до отчаяния, просительница снова отправилась в Асклепион. Бог опять явился ей во сне. На сей раз Асклепий сказал: «Я вижу, ты беременна. Значит, ты получила что хотела».
– Но она просила, чтобы родился ребенок? – Я нетерпеливо наклонилась вперед.
– Да, и, как гласит предание, схватки начались так быстро, что дочь родилась прямо там, в святилище.
Я смеялась до слез.
– Спасибо вам, – сказала я наконец. – До меня сразу не дошло, что это анекдот.
– Это вовсе не анекдот, уверяю тебя. – Семпрония широко раскрыла свои бесцветные глаза.
– Не знаю, чему и верить. Но я постараюсь точнее изложить свою просьбу. Во всяком случае, Асклепий не лишен чувства юмора.
Из города‑крепости Пергама открывался великолепный вид на море и долину. При иных обстоятельствах я полюбила бы этот город. Молясь о том, чтобы мне не пришлось здесь задерживаться надолго, я отправилась прямиком в приемный зал Асклепиона. Я воспрянула духом, когда увидела дары, преподнесенные центру, – золотые изображения не только рук, ног, глаз, сердец, но и мужских гениталий, женских грудей и даже матки. Посередине комнаты стояла большая статуя Асклепия, опирающегося на лавровый посох, увитый змеями. Меня поразила красота бога. Его глаза, лицо, весь его облик выражали силу и умиротворенность. Страдания приводили людей к этому великому целителю. «Всемогущий бог, услышь мои молитвы», – мысленно просила я.
Врач Гален, которому меня представили, оказался человеком крепкого телосложения, голубоглазым, без единой морщинки на светлокожем улыбающемся лице. По внешнему виду я дала бы ему лет тридцать пять, но, как выяснилось потом, он недавно отметил свое пятидесятилетие. Гален сказал мне, чтобы я молилась, и назначил грязевые ванны, массаж, отвар из трав и продолжительные прогулки. Его уверенность произвела на меня сильное впечатление. Весь персонал Асклепиона отличался высоким профессионализмом и преданностью делу. Контингент гостей – никто не называл нас пациентами – меня приятно удивил. Большинство составляли люди богатые, состоятельные, такие не пойдут лечиться к шарлатанам.
Я начала незамедлительно выполнять предписания, а в свободное от процедур время занималась повседневными делами. В тот день я пришла в мраморное святилище, откуда Гален проводил меня в кабинку для сна, скромную, но удобную. От соседних она отделялась серебряно‑голубыми занавесками. Покрывала и наволочки на подушках из такого же материала, но контрастирующего синего цвета. Атмосферу спокойствия создавал темно‑синий, как ночное небо, потолок, где сияли золотые звезды. Я прониклась уверенностью, что Асклепий явится мне в эту самую ночь.
Но он не явился.
– Вы, наверное, чересчур стараетесь, – сказал Гален на следующее утро. – Успокойтесь и получайте удовольствие. Со всего света люди приезжают в Пергам, чтобы отдохнуть и расслабиться.
– Расслабиться? – чуть не закричала я.
– Клавдия, Клавдия, – успокаивал меня Гален, – вам нужно спокойствие.
– Как я могу быть спокойной, когда каждый день, проведенный здесь, – это день вдали от мужа. Вы не представляете...
– Я представляю, но, заверяю вас, Асклепий никогда не придет, если вы не расслабитесь.
В этот день я решила посетить известную библиотеку.
– Мы не пользуемся папирусом, – объяснил мне служащий, – Мы изобрели нечто лучшее, то, что мы называем пергамент. Попробуйте, какой он приятный на ощупь. В библиотеке хранятся более двухсот тысяч пергаментных свитков.
– Я не рассчитываю пробыть здесь так долго, чтобы их все прочитать, – заметила я отзывчивому служащему.
– Боюсь, и я тоже, – вмешался низкий, мягкий голос.
Я обернулась и увидела женщину, сидящую за ближайшим столом. Когда она улыбнулась, я на секунду подумала о Марцелле. Хотя эта женщина не имела ничего общего с моей сестрой – у нее были волосы цвета меди, – и та и другая излучали необыкновенную душевную теплоту.
– Меня зовут Мириам, – представилась она. – Некоторые называют меня Мириам из Магдалы.
– Я – Клавдия. Мой муж, Понтий Пилат из Антиохии, послал меня сюда лечиться. А вы зачем здесь?
– Скорее не я, а мой знакомый. Его беспокоит колено.
– Мне думается, он правильно сделал, приехав сюда. Каких специалистов здесь только нет: и хирурги, и массажистки, и акушерки. Я надеюсь воспользоваться услугами акушерки – вот почему я здесь.
– В самом деле? А я последние восемь лет стараюсь вообще не обращаться к акушеркам.
Я посмотрела на нее с любопытством. Милая женщина, даже красивая, должно быть, старше меня на один‑два года.
– Не могу представить этого.
– Вам везет, – ответила она и подвинулась.
Я села рядом, и мы разговорились. Она приехала в Пергам из Рима. Заметив систрум у меня на шее, Мириам сказала, что она тоже поклоняется Исиде. Я сразу же почувствовала в ней родственную душу и хотела продолжить беседу с ней, но появилась Семпрония и потребовала немедленно обсудить со мной что‑то важное. Подумав, что это связано с моим лечением, я вышла за ней из библиотеки.
– Ты знаешь, кто это? – спросила она.
– Просто приятная женщина.
– Приятная женщина! – пухлыми руками Семпрония уперлась в свои пышные бедра. – Она одна из куртизанок, пользующихся дурной репутацией в Риме. Генерал Максимус привез ее из Иудеи. Произошел ужасный скандал. Ее родители ничего не желают знать о ней. С тех пор она живет то с одним мужчиной, то с другим. Последний – имей в виду, сенатор – привез ее сюда с собой.
– Откуда вы знаете?
– Об этом говорят все. Если бы ты не тратила так много времени за чтением...
Я уже научилась не обращать внимания на Семпронию, пропускать мимо ушей ее болтовню. Я думала о Мириам, спокойной и элегантной, в пале из зеленого шелка, накинутой поверх туники цвета морской пены. На ее длинных пальцах и в маленьких аккуратных мочках ушей огнем сверкали крупные топазы. Она выглядела дорого. Чем бы ни занималась Мириам, очевидно, она делала все хорошо.
Семпрония продолжала говорить, грозя пальцем:
–...твоя репутация. Что подумает твой муж?
– Что я научусь чему‑то новому.
Семпрония осталась стоять с разинутым ртом, а я ушла к назначенной мне массажистке.
В последующие несколько дней я проводила много времени с Мириам. Мне нравились ее обаяние и отзывчивость, ее тонкий юмор. При всей моей сдержанности не представляло трудности делиться с ней своими чувствами. Вероятно, не последнюю роль в этом сыграла наша общая вера или ее легкая схожесть с Марцеллой, а может быть, просто то, что Мириам была хорошей собеседницей, начитанной, восхищавшейся, как и я, Вергилием и начинающим писателем Сенекой. Пока ее состоятельный почитатель Като Валерий отмокал в горячих источниках, мы совершали длительные прогулки и вместе ходили в театр. Она любила литературу и увлекалась философией. Хотя Мириам высказывала суждения с юмором и конкретно, она редко говорила о себе.
Каждое утро Гален приходил в мою кабинку для сна и cl ободряющей улыбкой интересовался:
– Асклепий явился вам?
Каждый раз я отрицательно качала головой. На пятое утро я робко спросила:
– Может быть, я не достойна?
– Исключено. Помните, вовсе не обязательно, что вы действительно увидите Асклепия. Достаточно того, что вам приснится сон. Я истолкую его и затем помогу исполнить желания бога.
Я безнадежно покачала головой:
– Всю жизнь мне не давали покоя сновидения. Сейчас, когда я хочу увидеть сон, у меня ничего не получается. Почему?
Я начинала выполнять указания врача, питая большую надежду. Ее укрепила царившая в центре атмосфера добросердечия и милосердия, уютная и располагающая обстановка. Каждый безрезультатно проведенный день удручал меня. Я все больше и больше беспокоилась о Пилате. Сколько еще времени мне придется провести вдали от него?
– Что мне делать? – спросила я у Мириам в то утро. – Без Пилата я ничто.
Она посмотрела на меня широко открытыми от удивления зелеными, как изумруды, глазами:
– С кем бы я ни была, я остаюсь все той же Мириам,
– Как ты можешь говорить такое? Я знаю, кто ты есть, что делаешь, знаю мужчин, с которыми ты... знакома. Что, если они тебя больше не хотят, если они жестоки? Ты, наверное, должна все время доставлять им радость.
– Только один человек жестоко поступал со мной, – сказала она, слегка пожав плечами. – Я оставила его. Многим хочется моего внимания. Да, я доставляю радость мужчинам. Там, откуда я родом, некоторые женщины посвящают себя любви. Они – священные служительницы богини Ашторет. Они счастливы доставлять удовольствие.
– Но ты не можешь до конца дней дарить удовольствие.
Мириам улыбнулась, очевидно, довольная собой:
– Я думала об этом. Мне довелось испытать одиночество и чувствовать себя абсолютно беспомощной. Больше это не повторится. Мои любовники щедры. Я храню деньги там, где их никто не достанет. У меня в запасе еще много лет. Когда они истекут, я куплю виллу на берегу моря и буду коротать время за чтением.
– Я тебя совсем не понимаю. Не могу представить такой жизни.
– То же самое я могу сказать в твой адрес.
Единственно, в чем мы нашли согласие с Мириам, – это в том, что испытывали нетерпение в Асклепионе, хотя многим гостям пришлось по душе месяцами сидеть в тени колоннад и вести беседы о клизмах и кровопускании.
– Что бы ты стала делать, если бы Като захотел остаться надолго? – спросила я.
– Оставила бы его, – не задумываясь, ответила Мириам и добавила: – Като – человек действия. Он нетерпелив, как и мы. Прошлой ночью он сказал, что готов попробовать змеиную яму.
– Змеиную яму? – У меня на голове зашевелились волосы.
– Он шутит, конечно, но он как на иголках.
– Что такое змеиная яма?
– Я, право, не знаю. Персонал говорит о ней шепотом. Должно быть, она для безнадежно больных – умалишенных. – Она на минуту задумалась, глядя на простиравшуюся внизу долину, а потом повернулась ко мне. – Вероятно, каждого в саду поджидает змея. Рано или поздно нам придется повстречаться с ней.
О чем это она? Змеи, помешанные. Я решила сменить тему разговора.
На следующее утро Мириам сообщила, что Като Валерий наконец видел сон.
– Ему приснился Асклепий, он стоял перед Сфинксом, – рассказала она. – Врач считает, что его суставу поможет солнце. Завтра мы отправляемся в Египет.
– Я буду скучать по тебе, – сказала я, вовсе не кривя душой. Поразительно, что эта странная женщина с экстравагантными взглядами почти сразу стала близкой подругой.
– Дорогая моя, мы снова встретимся. Я уверена, – сказала Мириам.
Я посмотрела ей в глаза и кивнула.
* * *
После того как Мириам уехала, я думала только о Пилате. Что он делает? С кем он?
– Я возвращаюсь домой, – сказала я Галену на следующий день. – Это уже седьмое утро, когда я просыпаюсь и ничего не помню, абсолютно ничего.
– Вы не можете уехать.
– Почему? Что вы этим хотите сказать? Я могу уехать и уеду.
– Ваш муж хочет, чтобы вы остались. Ваш опекун на этот счет высказался вполне определенно.
Меня бросило в дрожь.
– Какой опекун?
– Плутоний, конечно.
Я понизила голос, зная, что нас слышат:
– Мы приплыли сюда вместе, но я едва ли стала бы называть его...
– Ваш муж хочет иметь наследника. Он предоставил вас заботам Плутония, отвечающего за то, чтобы вы прошли все курсы лечения.
– Мне кажется, я сама прошла их.
– Не совсем так. – Гален немного помолчал. – Мы наметили для вас еще одну терапию.
Я вспомнила слова Мириам и застыла в ужасе:
– Змеиную яму, что ли?
– Вы слушаете всякую болтовню, которой занимаются в бане. Вы же ничего не знаете об этом. Она оказывает благотворное действие на душу и тело.
– Если пациент остается жив. Я отказываюсь! – выкрикнула я, и мне было все равно, слышат меня или нет. – Я категорически отказываюсь!
Глава 18:
Асклений.
Я закричала в темноте. Сильные, цепкие руки подхватили меня и стащили с кровати. Я открыла рот, чтобы закричать снова, но не услышала никакого звука. Сердце вырывалось из груди, я пыталась сопротивляться. Руки, словно налитые свинцом, не слушались.
– Нет, нет, нет, – стонала я.
Когда я проснулась, у меня болели все члены и кружилась голова. Я зажмурилась от яркого солнечного света, бившего из небольшого окна напротив. Чувствуя себя как зверек, попавший в ловушку, я переводила взгляд с одной стены на другую. Маленькая комната, чистая и светлая, простотой обстановки напоминала тюремную камеру: узкая кровать, стул, стол, крохотное зеркало над ним.
Пошатываясь, я подошла к окну и очень удивилась, что нахожусь высоко над землей. Внизу раскинулся Пергам. Я сразу узнала большой центральный алтарь Асклепия, затем библиотеку и театр. Редко кто из торопливых прохожих поднимал голову, а если и поднимал, то не обращал внимания на мои крики.
Я стучала в тяжелую дверь до синяков на руках. Мои бдительные надсмотрщики, которых я не видела раньше, появлялись, когда им заблагорассудится, и старались никогда не встречаться со мной взглядом. Их было трудно отличить одного от другого – все они были коротко подстрижены, в безукоризненно белых туниках. Всегда спокойные, всегда вежливые, они не говорили мне ни слова.
Подозревая, что меня подпаивают каким‑то зельем, я разбила оставленный мне кувшин с водой и поступала так каждый раз, когда эти люди приносили мне новый. В результате через некоторое время страх уступил место жажде. Меня также мучил голод, сильный голод. Все мои вещи находились в гостинице. Читать нечего, писать нечем и не на чем. Я считала дни, проводя ногтем линию на столе рядом с кроватью. Первый, второй, третий...
На пятый день утром я услышала, как отодвигается засов. У меня подпрыгнуло сердце. Я задержала дыхание. Дверь медленно отворилась, и вошла Семпрония. Нескрываемое любопытство сменило ее заискивающие манеры.
– Голубушка, как я рада видеть тебя. – Она окинула глазами крошечную комнату, и гримаса умиления появилась на ее лице. – Здесь очень даже славненько. Ты неплохо устроилась.
Я вся напряглась, силясь скрыть страх перед ней.
– Как в тюрьме.
Розовые щеки Семпронии покраснели.
– Надеюсь, ты не винишь Плутония или меня?
– Кого же еще мне винить? Вы же привезли меня сюда. Ваш муж предложил Пилату эту поездку.
Семпрония отступила назад. Я кинулась к ней и схватила ее за плечи.
– Вы знаете, что они хотят сделать?
– Ты же все время твердила, что хочешь иметь ребенка.
– А вы пошли бы на это?
– У меня трое детей.
– Вы бы пошли на это, я спрашиваю?
Семпрония отвернулась.
– Это самый известный Асклепион в мире. Люди приезжают сюда отовсюду, чтобы вылечиться. И ты одна из них, – убеждала она меня.
– Мне никто не говорил о змеиной яме. И вы тоже.
– Плутоний не разрешил бы мне, – призналась она, понурив голову.
– Мой муж тоже об этом знал?
– Думаю, что да. – Семпрония высвободилась из моих рук и попятилась. – Напрасно я пришла сюда. Мне просто хотелось узнать, может, тебе что‑то нужно.
– Вот как! Тогда мне действительно кое‑что нужно. Во‑первых, я хочу, чтобы Рахиль была здесь. Во‑вторых, пусть мне принесут еду и питье без дурмана. В‑третьих, дайте мне стержень для письма, табличку и мою одежду. Но больше всего я хочу уйти отсюда.
Семпрония умоляюще посмотрела на меня:
– Ни о какой змеиной яме речь не шла. Тебе часто снятся сны. Это всем известно. Мы, естественно, предположили, что тебе здесь приснится чудесный сон, который даст тебе возможность забеременеть. Мы устроили бы по этому поводу большое торжество и потом вернулись бы в Антиохию. Пилат был бы так рад...