Одно сердечко: «люблю».
Два сердечка: «люблю сильно».
Три сердечка: «люблю сильно-сильно».
Четыре сердечка: «заберёшь ребёнка из детского сада?»
А в ответ либо одно сердечко (что значило бы «да»), либо открывающая скобочка (то есть «не получится»).
Ему такая немногословность даже понравилась. По его убеждению, женщина (а тем более модель) и не должна быть умной. Лучше пусть делает, что ей скажут.
Впрочем, это уже не по теме.
Итак, он завёл с ней беседу, похвастался своими работами и предложил поучаствовать в съёмке. Было у него три варианта.
Либо они встречаются наедине на удобной для него территории, он убивает её любым доступным способом, после чего отрезает голову и присылает фото на общедоступный ящик Короля (куда обычно слали мольбы о повышении пенсии и доносы на бизнес-партнёров).
Либо (если это будет недостаточно укромное место) он соблазняет её сняться с пониженным количеством одежды, а затем распространить все бэки без цензуры по глобальной сети, объяснив содеянное тем, что его взломали или выкрали аппарат вместе с картой памяти.
Либо (если оба предыдущих пункта провалятся) собрать любую информацию, которая может понадобиться товарищам, чтобы выкрасть/убить её и затем использовать в своих сугубо политических целях.
В итоге она назначила ему встречу на какой-то студии, где обычно проводила сессии. Так что план А отпал сразу. Но у него ещё была надежда на планы Б и В.
Как всегда, неунывающий и улыбчивый, в названный час он поднялся на лифте на названный этаж гостиницы по названному адресу, постучал в апартаменты под названным номером и вошёл вовнутрь со словами:
– Здарова, бандиты!
Улыбка быстро сошла с его губ, когда к нему обернулись пятеро здоровенных лысых детин в спортивных костюмах. Последнее, что он увидел, прежде чем выключиться – летящий в его голову кулак с кастетом и вытатуированными буквами «КОЛЯ» на фалангах пальцев…
***
– Догги пропал, – сообщил Васёк. Я проверил его учётки в соцсетях (у меня они были на крайний случай), а он там переписывается… не поверите… с подстилкой Короля.
– Что-что?!
– Да-да, с той рыжей. Хотел с ней фотосессию провести. Наверное, из корыстных соображений. Снимки на сторону продать или короля шантажировать. К счастью, я успел заблокировать его телефон, а когда выгрузил всё необходимое – стереть данные, так что они ничего из него не успеют извлечь. Одна засада – я не могу однозначно назвать его локацию. Судя по всему, координаты встречи баба передала ему в аудиозаписи, которая уже удалена отправителем. А его геолокация ну очень приблизительная, это угол бульвара Виталия Бианки и улицы Ватрушкина. То есть с радаров он пропал где-то напротив вестибюля станции метро «Ботанический сад». Возможно в саду его и подстерегли… Я ещё попробую что-то выяснить, но, боюсь, мои возможности здесь всё… И да, Пятак, это ещё не всё.
– Что ещё?!
– Помнишь эксплоит с календарём, который мы абузили? Оказывается, он сохраняет в логах IP-адрес, с которого пришло уведомление. А я не уверен, что зашифровался должным образом… Нет гарантии, что нас так вычислят, но если вам там попадётся этот Гейдар – пришейте его, ладно? И телефон отберите. Или хотя бы просто отнимите телефон. Мне так будет поспокойнее.
***
– Что-то случилось? – спросил его Пух, когда разговор закончился.
– Да. Скорее всего, Догги мертвец. Так, где я там остановился?
Пух в очередной раз оценил приоритет миссии и политинформации для Пятачка над друзьями. Промотав в голове их разговор пару минут назад, он продолжил обсуждение:
– Ты говорил о выживании, семье и геях.
– А, да, точно! Я сказал, что общины стремятся выжить и ограждают себя от того, что их вырождает. Но можно же им внушать, что это неправильно? И вот тут мы подходим к политике. Тема гомосексуализма долгое время была табуированной в публичном, мать его, дискурсе. В ряде стран однополые отношения являлись уголовно наказуемым делом. Но чуть более чем пятьдесят лет назад общественное мнение начало меняться. Основным толчком к тому стало оказанное полицейским сопротивление при попытке погрома гей-бара «Стоунволл-инн». Именно годовщину этого события ежегодно отмечают гей-парадами, как символ якобы масштабной якобы борьбы за свои «права». – Он выделил это слово жестом пальцами, обозначающим кавычки.
– В чём подвох?
– Во-первых, ты можешь сам догадываться, какой уровень грамотности у озабоченной всеми этими проблемами молодёжи, если о Стоунволле многие из них узнали лишь пять лет назад, после отвратительного фильма, снятого режиссёром-геем. Естественно, что они даже не догадываются о многом: клуб принадлежал мафии, в нём собирались преимущественно отбросы общества, в том числе бомжи и торгующие телом мальчики… Да и вообще, что это за побоище такое, где ни одного убитого и меньше двадцати арестованных? Но гомосексуалисты вписали это в свой личный список побед и очень этим «гордятся»… Во-вторых – собственно политика – где-то там на верхах из того, что произошло, сделали правильный вывод. Подумай: чем отличаются работники промышленного предприятия, которые вышли на протест, от толпы извращенцев, которые собрались на площади покричать, что они тоже люди?
Пух прищурился – он часто так делал, когда думал. Кажется, он понимал, к чему клонит поросёнок, но не знал нужного слова, поэтому выразился пространно:
– Работники – они теснее между собой связаны, и если они протестуют вместо того, чтобы работать, то производство останавливается…
– Именно! Разная степень солидарности. Одно дело – трудовой коллектив, который постоянно видит друг друга, и у них единые связывающие их между собой интересы: условия труда, заработная плата, уважение начальства. Собственник ничем из этого не желает поступиться, поскольку единственная его ценность в этой жизни – максимизация прибыли. История знает немало случаев, когда утихомиривание лиц, отстаивающих свои законные права, потребовало массовых расстрелов, и проштрафились в этом что царь, что партия, что капиталисты.
Совсем иное дело – геи и лесбиянки. Они атомарны. Им не понять, как можно объединяться в массовые шествия кроме как раз в год на «Марше равенства». Их главное требование – «отстаньте от нас и дайте нам свободно трахаться». И в этом к ним не присоединятся ни рабочие, ни крестьяне, для которых они навсегда останутся маргиналами.
Вот это-то и оценили по достоинству богатейшие мира сего. Все эти Рокфоры, Черепахеры, Шалаш и прочие финансисты, вбухивающиеся в «благотворительные» инициативы, а по факту манипулирующие массовым сознанием, выбирая, что окажется на первом плане, а что задвинут куда подальше. Им подконтрольны СМИ, общественные организации, они финансируют политические партии. Из филантропских целей, скажешь, или ради некоей выгоды в будущем? Общеизвестно, что Шалаш является спонсором партии, одной из наиболее активно защищающих ЛГБТ во всём мире посредством подконтрольных им ресурсов, сравнивая их «борьбу» по важности с движением женщин за уравнивание в правах с мужчинами. Черепахер, которому недавно исполнилось 150 лет, обзаведшийся прапрапраправнуками, и чьё состояние оценивается в сумму, превышающую бюджет нашей страны, публично высказывается в пользу регуляции рождаемости (возможно, потому что подумывает о последствиях для своего наследства). Подумай сам: а почему различные «институты гендерных исследований» существуют при поддержке фондов, восходящих к олигархам, в том числе к Меценату?
– Но зачем им это?
– А я тебе поясню, на примерах. Митинг перед зданием правительства, шахтёры требуют ликвидировать задолженность по заработной плате – ноль реакции среди нынешних правозащитников, никакого демонстративного возмущения иностранных «партнёров» и наших как бы «левых», несмотря на то, что это нарушение конституционного права на труд. Женщин уравняли в правах с мужчинами на пенсию – вернее, повысили им пенсионный возраст. И что, кого-то из молодёжи это задело за живое? Особенно бездельников, живущих в лучшем случае на стипендию и мамкины деньги. На Северо-западе нашей необъятной родины совершенно варварским методом добывают янтарь, нанося тяжелейший ущерб природе, используя практически что рабский труд внутренних трудовых мигрантов, под прикрытием силовиков и местных властей. И что, думаешь, хоть один решился протестовать против вооруженной охраны, которую содержит местный барон? Дудки! Они предпочли выйти на митинг против экспериментов над животными... ну, теми, что неразумные.
– Свинья... А я тебе как раз собирался сказать...
– Что?
– Ещё с какие-то десятилетия назад таких как мы с тобой на порог дома не пустили бы, а мне подобных и вовсе уничтожали всеми доступными способами. Малколм этого не разделяет. Напротив, зверолюды входят в ближайшее его окружение. И мне это даже симпатично. Я в чём-то не прав?
– Ну, допустим, юные «бойцы за социальную справедливость» готовы простить Малколму многое, если он законодательно пресечёт дискриминацию гомосексуалистов. И что? Он будет дальше сжигать и взрывать тех, кто ему не нравится. Вертикаль власти будет укрепляться, оппозиция – подавляться. Ты же сам знаешь, он затаил некий реванш и усердно к нему готовится. Но молодёжь это сейчас не волнует. Зато всё, что связано с тематикой гендера, вызывает резонанс. Домашнее насилие, харассмент, оскорбительные высказывания в адрес лиц нетрадиционной ориентации – всё это провоцирует у них очень бурное негодование. Они не понимают, что это экономические факторы являются основной причиной неравенства, а не шовинизм и тому подобное. Если бы на всех хватало рабочих мест, если бы не было нужды в распределении ролей, кто зарабатывает, а кто занимается домашними делами, наконец, если бы женщине не был нужен мужчина, чтобы завести ребёнка – может, и облик мира был совсем иным.
Между прочим, раз ты заикнулся о животных… ЛГБТшники часто приводят аргумент, мол, у зверей тоже бывает однополое проявление любви, значит это естественно! Что за бред? А они не думают, что и у зверей это является отклонением? И что все те немногочисленные (в масштабах биосферы) примеры, которые они приводят, объясняются отсутствием пары? Совокупляться тянет, а не с кем. Это же инстинкты. Нужен разум, чтобы подавлять их. Разумные могут, а полоумные предлагают поддаваться своей похоти, потому что у неразумных тварей такое допустимо. И что, нужно все прочие проявления дикой природы копировать? Жрать навоз, как опарыши? Поедать своих детей, как крабы? Насиловать трупы, как селезни? Кому они уподобляются?
Для верхов вот что главное: протест защитников ЛГБТ всегда будет более беззубым, чем рабочие манифестации. Они навсегда ограничатся академической учёностью и наивными представлениями будто любой спор можно решить словами, и что все остальные права уже защищены. Их нужно заболтать, чтобы они игнорировали случаи реальных ограничений прав, вследствие которых следовало бы пересмотреть государственную политику. А свозить бы их куда-нибудь в Барренвуд, где большая часть населения безграмотна, власть принадлежит бесконечно воюющим бандитским группировкам, раз в несколько месяцев что-нибудь взрывается с сотнями жертв, а барренвудцы служат пушечным мясом и работают за миску похлёбки в день. Но нет, они в лучшем случае напишут у себя в Ин100грамме, дескать, как так можно, В ЭТОЙ СТРАНЕ ДО СИХ ПОР КАЗНЯТ ГЕЕВ?! Они радуются как дети малые, когда выходит очередной фильм, где пара геев не боится делать каминг-аут. А где фильмы о том, что ежегодно миллионы детей умирают от голода? Где фильмы о кровопролитиях, грабежах и насилии, которые принесли в этот мир те «прогрессивные страны», на которые эти ребята предлагают равняться? Ты бы подумал о том, как под предлогом «любви» можно скрывать многочисленные проявления ненависти, притом классовой? Эх, а вообще, кто бы мог подумать, что нам, Винни-Пуху и Пятачку, однажды придётся сидеть в гей-клубе и рассуждать о политическом гомосексуализме?
– А разве политика не являет собой латентный гомосексуализм?
– Ха! Хороший панчлайн. Раунд!
***
Пух хотел сказать ещё пару слов в продолжение темы, как вдруг ощутил на своём плече чью-то руку. Он уже хотел было сломать её в трёх местах и сбросить с себя подкравшегося… но, оглянувшись, опознал субъекта, решившего на него опереться.
– Братишка, что за негатив? Это же я, твой лучший друг на этот вечер!
«Мой лучший друг – гений тьмы, сам Сатана!», хотел ответить охраннику медвежонок в таком же садомазохистском костюме, но сдержался и попробовал, как безграмотно поёт одна дива, плэй выз хим зэт гейм:
– Друган, ты жаждал уединения? Я так понимаю, здесь на то есть специальные комнаты?
– Да-да, конечно же, ты во всём абсолютно прав! Там будет всё, что нам с тобой понадобится для приятного общения. А мне можно будет прикоснуться к твоей большой штуке?
– Нет-нет, уж прости, свою дубинку я просто так никому трогать не даю. – Пух и не заметил, как назвал плётку дубинкой. – Так что, мы идём?
Пятачок глянул на него косо, но Пух подмигнул, намекая, что всё в порядке, и что он о нём не забыл:
– Только такое дело, у нас с Кабаном… особые отношения… мы не можем надолго отходить друг от друга. Поэтому, если ты не возражаешь, дорогой, он там постоит на шух… на дверях. Идёт?
– Идёт. И пошли уже, наконец, я так устал ждать настоящего мужчину!
Втроём они направились к лестнице на нижний уровень. «Голубок», который повёл их за собой, сказал своему коллеге-администратору: «приятель, у меня намечается беседа в дружеской обстановке, вот эти ребята пройдут со мной, ты же не возражаешь?». Получив положительный ответ, он двинулся дальше, и двоица следовала за ним как ад.
***
Спустившись по лестнице и повернув направо, они оказались в недлинном коридоре с пурпурными стенами и узорными коврами. Вдоль левой стены размещались три комнаты с мягкими дверьми (для лучшей звукоизоляции?). Но друзей в первую очередь больше заинтересовала дверь направо, помеченная как «Only stuff».
«Неправильно это всё», подумал Пух.
Пятачок замер в коридоре прямо у входа, а охранник пропустил медведя впереди себя в первую же комнату налево, предварительно открыв дверь ключом.
Её внутреннее оформление напоминало коридор, отличаясь лишь преобладающим синим цветом. На стеклянном столике валялись флакончики с некими субстанциями, о назначении которых Пух догадывался, но проверять свои мысли на правдивость не хотел.
– Ну что, милый, расскажи мне немного о себе…
– К чему эти разговоры? Давай сразу переходить к действу. Я хочу тебе вжарить.
– Ну что за манеры, красавчик? Ты разве не из здешних мест? Так ты не завоюешь к себе расположение!
– Я и не пытаюсь, я очень жёсткий тип.
– Вот оно что! Ну, это тебя спасает, потому что я тоже люблю пожёстче…
– Заткнись, поворачивайся ко мне спиной и нагинайся. Я сейчас… щёлкну тебя в одно место.
– Как скажешь, о повелитель… «Щёлкну»… И где же ты нахватался таких слов?
И он развернулся. А Пух его щёлкнул. Плёткой. С металлическим стержнем. Прямо по темечку.
И немного не рассчитал свои силы – металл аж погнулся. Это какой-то неправильный сплав, совсем неправильный.
Охранник, что-то простонав, упал на пол, ударившись головой о поручень кресла, так что общее число травм, не очень совместимых с жизнью, у него лишь выросло.
Странное чувство, будто за ними могут подглядывать, посетило Пуха. Немного погодя, он понял, почему.
На стене над креслом висела голова слона (бутафорская), конец хобота которого приподнят навстречу зрителю. И было в нём нечто фаллическое… или же все слоновьи хоботы так выглядят?
А его глаза – два стеклянных шарика…
Один из которых светился красным огоньком.
Не очень ярким, почти что маленькой точкой – но достаточной, чтобы зоркий глаз медвежонка заметил.
***
Он приоткрыл дверь и выглянул наружу.
Пятачок так и стоял прямо на входе в коридор, скрестив руки на груди и притопывая ногой, глядя при этом вверх.
Пух и не глядя на потолок понял, что хитрая свинья, ещё лишь ступив в это помещение, обратила внимание на висящую над ними видеокамеру.
Хотя всё-таки посмотрел наверх сам, чтобы убедиться.
Увидев, наконец, что медвежонок покончил со своими грязными делишками, Пятак негромко пропел с налётом иронии в голосе:
– Круто ты попал на TV…
– Да ты погоди, может, ещё не попал. – Но для безопасности он тоже вошёл в слепую для камеры зону.
– Смотрю, быстро ты кончил.
– Мне хватило одной палки… И знаешь, давай уже заканчивать этот бесконечный поток пошлых шуток? Забудь, где мы находимся, и думай о миссии.
– Не вопрос, самому надоело… Стой! – Хотя они оба и так стояли. – Кто-то идёт к нам из-за этой двери для персонала, прячься за угол!
***
Как раз в это время шёл решающий матч сезона между двумя наиболее успешными командами страны, и Кузьмич, работавший в «Голубом носороге» оператором видеонаблюдения, был весь в ноутбуке с трансляцией. Но так как напротив по коридору располагался его архиважный начальник, то звук он громко включать не мог, да и большую часть сложноматрёжных конструкций, начинавшихся обычно с «да куда ты даёшь…», ему приходилось зачитывать шёпотом. А тут ещё и в полуподвальном помещении сигнал Wi-Fi ловило плохо (к широкополосному кабельному соединению ему подключаться не дали), из-за чего изображение то и дело стопорилось секунд на десять. В очередной такой раз, пришедшийся к тому же на голевой момент, он ударил себе кулаками по коленям и грязно выругался – не произнося ни одного разборчивого слова. Выдохнув сквозь зубы, он решил переключиться на что-то ещё, чем оказалась его профессиональная деятельность, а именно наблюдение за происходящим в клубе.
И упал его взгляд на тело, очевидно упавшее на пол, судя по тайной камере в одной из комнат уединения.
Упала и челюсть Кузьмича, догадывавшегося, что его может ждать за халатность (лично он предпочёл бы вилкой в глаз). Сначала оператор думал вызвать охранника по этому сектору с проверкой и попросить не говорить ничего начальству, но потом вспомнил, что этим охранником и был (вероятно уже) покойный. Поэтому Кузьмич помчался делать собственное расследование, тем более времени совсем мало – видеофрагмент матча уже начал кэшироваться. Он не хотел бы снова пропустить запоминающийся гол.
Преодолев изогнутый коридор, он вышел в другой, знакомый нам коридор, где никого не было; прямо перед ним возвышалась дверь к заветной комнатушке. Перекрестившись, Кузьмич вошёл, практически вбежал в неё, хотя внутри он к телу подкрадывался очень осторожно, всё-таки теша себя надеждой, что этот гомосексуальный придурок выжил, просто заснул в комичной позе с выкрученной головой и в лужице крови… А, нет, не выжил. Несчастный гомосексуальный придурок.
***
– Я думаю, если он за три секунды оттуда не выбежит, можно вылезать из укрытия… Вошёл… Молчит… Присматривается… Давай, только тихо, по ковру!
Их действия находились где-то на середине шкалы между «пройтись на цыпочках» и «промчаться что есть мочи». В паре шагов от двери Пятачок показал Пуху рукой «зайца» и потрусил пальцами: это значило, что за стеной двое человек, но они не несут для них опасности.
«С такими друзьями не нужен рентген».
***
За дверью им предстало зрелище, которое друзья меньше всего ожидали здесь увидеть.
Там стояли в обнимку две девушки, одна где-то 1.63 и крашенная в брюнетку, вторая – поменьше, возможно 1.55, с сиреневыми волосами и упёршаяся подруге лицом в грудь. На появление наших героев они не обратили никакого внимания, продолжая наслаждаться моментом.
А потом принялись целоваться.
Взасос.
И та, что чёрная, впилась руками в упругую нижнюю часть меньшей. А там было, за что подержаться.
И они обе начали ещё к тому же страстно причмокивать.
На этом их удовольствие резко оборвалось. Пятачок утратил былое душевное равновесие, в сверхкороткие сроки подбежал к паре, схватил девушек руками за волосы и столкнул лбами. Пух немного знал о пятачковом прошлом в спецназе, а потому догадывался о его тогдашней физподготовке, пусть он немного и потерял форму, и – судя по хрустящему звуку – он долбанул с такой силой, что никакой нейрохирург уже не смог бы исправить положение. Лесбиянки грохнулись на пол, а Пятачок немножко остолбенел, поняв вдруг, чтó только что совершил. Наконец, он смог пошевелиться, и негромко сказал:
– Фи, мерзость…
***
Стена, вдоль которой стояли девушки, была косой, и в ней имелась дверь, ведущая в треугольной формы подсобку, с мётлами и прочими принадлежностями для уборки. Достаточно просторная, чтобы там можно было спрятать два тела и спрятаться самим. Оставалось только надеяться, что кровавые пятна на красном полу окажутся не так уж заметны.
Пока они затаскивали мёртвых лесбиянок вовнутрь, в коридоре послышался звук открывающейся двери и стук шагов. На счастье, дверь кладовки была сделана довольно криво, составляя с косяком небольшой зазор, а к замку где-то потерялся ключ достаточно больших размеров, поэтому через щель можно было и выглянуть, что творится снаружи. Фактически если бы не язычок замка, то дверь вообще бы не закрывалась даже.
Вышло так, что Пятачок забрёл в комнату поглубже, поэтому выглядывал Пух.И увидел он там идущих на пару Молла и Гейдара – то есть фактически (пока ещё) живые причины их визита. Теоретически – да и практически – их можно было ликвидировать прямо сейчас, после чего бежать и считать цель выполненной.
Однако тогда бы они ничего не узнали о готовящихся планах Малколма, которые могли бы успешно реализоваться и без этих двоих. А потому решено было повременить в ожидании мероприятия.
– А где это мои сладенькие птички? – спросил Молл, внезапно остановившийся у двери с кодовым замком на дальней стене, и теперь осматривавшийся.
– Не знаю. И раз уж ты сказал о сладеньком… погоди секунду, – сказал Гейдар пингвину. Введя комбинацию цифр на пульте, Гейдар открыл дверь и скрылся за ней на минуту, чтобы выйти оттуда с горстью белого порошка, который он затем слизывал с ладони.
«Мука, что ли?» – понадеялся было Пух, но догадывался, что это не так.
***
Тут в комнату вошёл Кузьмич. С его лба стекали капли пота.
– Кузьмич, а ты не видел моих птичек?
– Н-не знаю, вот только что тут стояли… Вы уже на мероприятие идёте… господа?
– Да, уже время. Скоро общий сбор и инструктаж. А ты почему не на рабочем месте?
– Хозяин… Нечто странное случилось. Филипп в синей приватке убился.
– Как убился? Сам, что ли? Или при соучастниках?
– … простите, не знаю, не уследил…
– Болван! Опять, небось, футбол смотрел! А время отматывал? Что он там, опять самоудовлетворялся, пока никто не видит?
– Шеф… я не проверял ещё… Как увидел, что он лежит – тут же побежал глянуть, что там такое...
– А пистолет его на месте? На предохранителе? Обойму проверял, гильзы видел?
– Не уверен… Не увидел ничего особенного… Ствол там лежит по-прежнему…
– Ох ты и болван же ты! Давно пора было тебе зарплату порезать! Быстро делай, что я говорю, нам бежать уже надо. Приватку – закрыть на ключ, пистолет – спрячь в кладовую, пока его никто не стырил и не начал стрелять во всех подряд. Вызови полицию со скорой, но заводи их через чёрный ход. Всё, я ушёл. Не вздумай опять с чем-то напортачить!
– Слушаюсь, хозяин…
Молл действительно удалился, а вслед за ним – Гейдар, всё это время занятый употреблением чего-то белого. Кузьмич тоже пошёл за ними, но вскоре вернулся, неся пистолет в перчатке, которую, очевидно, нашёл на столе среди прочих предметов с непристойным назначением. Этот, видимо, нужен был для массажа простаты… Как бы то ни было, он направился к двери с кодовым замком, спрятал где-то там пистолет и пошёл к себе на рабочее место.
***
«Нам пора», прочитал Пятачок по губам Пуха, и мысленно с ним согласился.
Пора.
Пух оставил здесь своё орудие, поскольку в нынешнем виде оно утратило боевую эффективность.
Когда Кузьмич исчез за углом, друзья покинули убежище и устремились за ним. Пятачок нутром чувствовал, что там, в контрольной комнате, находится тревожная кнопка, и категорически нельзя, чтобы оператор успел её нажать. А значит, его надо было или перехватить на пути, или – если застукать уже в комнате – застукать так, чтобы он не успел никак среагировать. А нажатие кнопки было неминуемым, если он решится отмотать видео обратно или просто просмотрит активные камеры.
В связи с этим Пух предпринял свой тактический манёвр – он резко вырывался вперёд, в мгновение ока преодолевая несколько метров и нанося своей цели удар, обычно лишавший её надежды на беззаботную старость. Втайне он называл этот приём «бросок кобры», хотя, по правде говоря, он сомневался в боевой целесообразности швыряться земноводными во врагов.
Разгон он взял настолько резкий, что
***
Оператор, открыв дверь своей кабинки, первым делом посмотрел на данные камер наблюдения. Существо в коже неслось в его сторону со скоростью, по личным ощущениям превышающей световую. Бедолага Кузьмич просто не успел ничего предпринять, даже подумать, а какого тут
***
– Да уж, теперь я знаю, как выглядит жертва аборта…
Пух решил, что, будь он сейчас на ринге, его дальнейшая карьера могла бы пошатнуться.
В общем-то не очень в чём-то повинного растяпу Кузьмича он превратил в кровавое месиво, вероятно переборщив с кинетической энергией рывка. От удара голова почти полностью утратила связь с туловищем, которое к тому же так кинуло к стене, что сломалось несколько рёбер и грудная клетка как-то сплющилась. Кровь была всюду: на прогнувшемся укрытом обоями гипсокартоне, на кафельном полу, на столе, даже на экранах – и то пятнышки оказались. Надо было заглянуть в уборную, прежде чем появляться на людях. Но – для начала видеонаблюдение.
Пульт представлял собой двенадцать изображений, очевидно относящихся к разным камерам в разных комнатах. Беглой пробежки по ним хватило Пуху, чтобы подметить: тайные покои Молла на них не отображаются. Всё-таки он любит какую-никакую приватность.
А вот приватность приваток явно оставляла желать лучшего.
Пятачок навёл ради любопытства курсор мышки на пустующую ныне комнатку с розовыми стенами и отмотал время на шкале.
То, что они увидели… Как сказал Пух, «я не знал, что такое вообще возможно».
Вот, значит, для чего Моллу были нужны эти две девицы.
Промотав видео («Ооооооо, какой бюст у брюнетки, ооооооо»), Пятачок предположил, что и с парламентариями пингвин делает похожие вещи. Или они с ним.
Отмотав назад ещё немного, они узрели даже более компрометирующие вещи, ради чего Пятачку пришлось взять со стола брошенный Кузьмичом наушник. Он слушал разговор по телефону, который в приватке вёл пингвин, и его зрачки всё расширялись и расширялись…
– Каков твой план, коллега? – наконец спросил впавший в нетерпение Пух.
– У меня есть идея. – Пятачок достал из карманов носитель флеш-памяти и сбросил туда подборку фрагментов (они сохранялись кусками по 10 минут) из комнаты для встреч… после чего отключил все камеры и приказал удалить всё, что на них записано… Во всех, кроме одной – из главного зала.
– Это ещё почему? – удивился медвежонок.
– Если всё пойдёт как обычно, то наверху будет знатный движ, такой, что мёртвые позавидуют живым. И мне надо, чтобы это потом попало в прессу или любые ещё чьи-то руки. Так, нужное сбросил, вот теперь можно проинспектировать остальные комнаты, пока у нас ещё есть пара минут. Но – после гигиенических процедур. Я бы тебе руку не пожал сейчас, во всяком случае если бы не хотел, чтобы мои руки были по локоть в крови.
***
Комната находилась в углу, напротив неё дальше по коридору наблюдалась дверь с кодовым замком и надписью «Exit», следующая от неё на этой стене – туалет, который, очевидно, приходился на те же коммуникации, что и санузел в первом зале клуба. Смыв наиболее заметные пятна под проточной водой, Пух последовал за Пятачком дальше, к последней двери от кабины оператора, та самая, которую открывал Гейдар. С противоположной стороны, кстати говоря, тоже имелась одна большая комната – именно там, по версии друзей, скрывался, работал и вёл переговоры Молл, а потому она представляла особый интерес.
– Ты же подсмотрел, что они там вводили?
– Да. 5428 – пробуй.
Пух это знал твёрдо, поскольку увеличил изображение с помощью имплантата, когда наблюдал через скважину кладовой.
Пятачок набрал. Послышался звук отпираемого замка.
Первая открывшаяся им комнатушка представляла собой обычную гардеробную для персонала, в которой можно было бы складировать все прочие трупы, которые им придётся после себя оставить.
Но из неё открывался ещё один прямоугольный зал.
Заставленный стендами с оружием и коробками с боеприпасами.
А на отдельном столике стоял мешочек, как-то небрежно завязанный, рядом с которым немножко просыпался кристаллический белый порошок. Пух рискнул его попробовать на вкус…
– Тьфу ты, это обычный сахар!
Поэтому о мешке он тут же забыл, переключившись на всё остальное. Автоматы, дробовики, даже гранатомёты марки «Шушпанцерфауст» – всё это сюда поставили в армейских масштабах, и неудивительно, если было разворовано из какой-то воинской части. Пух вспомнил, что их министром обороны назначили блондинку, которая решила сделать самую гламурные в мире вооружённые силы и приказала им перейти на розовую форму, как и бронетехнику перекрасить в розовый. Вероятно, она по просьбе Малколма списала «амуницию»[18] как недостаточно няшную.