НА СЦЕНУ СНОВА ВЫХОДИТ ПЯТЫЙ




 

Юность бескомпромиссна и жестока – это старая истина. Во все времена молодым было свойственно либо верить безгранично, либо не верить вовсе. И поделать тут ничего нельзя. Молодость – близорукий тиран, способный различать только крайности.

Вот и теперь, узнав трагедию семьи Кида, в которой ясно и недвусмысленно обвинялся ее отец, Джорджия колебалась недолго. Точное описание его внешности, а тем более упоминание о крохотной родинке окончательно убедили ее в том, что Малыш не лгал.

И все же она чувствовала, что чего‑то недостает.

В конце концов, ведь случается и так, что люди попадают в самые грязные, самые немыслимые ситуации, оказываются замешанными в темных делах, но сами при этом не совершают ничего дурного. Так думала девушка, втайне надеясь, что со временем все разъяснится. Только было бы куда лучше, если бы это случилось прямо сейчас. Именно поэтому со свойственной юности жестокостью и прямолинейностью она и решила взять все в свои руки.

Конечно, для нее было совершенно немыслимо отозвать отца в сторонку и потребовать у него объяснений. Но даже надумай она так поступить, вряд ли из ее замысла что‑нибудь вышло бы – как раз в эту минуту Джон Милман заперся в доме, о чем‑то совещаясь с женой.

Это уже давно вошло у него в привычку. Как только на ранчо что‑нибудь случалось, он обращался за советом ко всем вокруг. Но если доходило до беды, неизменно отдавал предпочтение тому, что скажет Элинор. Она пользовалась величайшим уважением мужа. Всегда спокойная, с ясным умом и при этом отлично разбирающаяся во всех проблемах, так или иначе связанных с разведением скота на ранчо, жена была ему верным помощником.

В тот момент, когда Джорджия разыскала родителей, они обсуждали ситуацию, сложившуюся на ранчо.

Отец бегал из угла в угол. Это была как раз та самая комната в передней части дома, где когда‑то, много лет назад, он задремал в то время, как она пела возле открытого настежь окна, за которым притаилась безмолвная ночь, и даже не подозревала, что кто‑то снаружи слушает ее голос.

И то, что сейчас они оказались именно в этой самой комнате, заставило девушку слегка приуныть.

Пока Кид рассказывал ей свою печальную историю, Джорджия жадно ловила каждое его слово, надеясь услышать нечто такое, что будет как‑то связано с ней лично. Но Малыш, подобно древнему греческому поэту, обдумывающему бессмертные строки, которым в будущем суждено оказаться высеченными в камне, заставил себя подавить бушевавшие в нем чувства. И все‑таки, хотя он не сказал ей почти ничего, она все равно догадалась о многом. Должно было существовать нечто весьма важное, чтобы такой человек, как Кид, трижды отводил свою карающую руку от головы ее отца. Так что же отвратило его гнев? Только любовь к ней, Джорджии! И она это поняла.

Остановившись в дверях комнаты, она рассеянно посмотрела в окно, за которым только что скрывшееся солнце мягко золотило склоны холмов. Внезапно перед ее глазами мелькнуло лицо паренька‑оборванца. Ведь сколько лет прошло с тех пор, но она почему‑то не забыла пронзительную синеву его глаз! Надо же… тут, конечно, есть чему удивиться. Но сейчас ей показалось просто чудовищным, что она вообще могла вычеркнуть его из памяти. От такого предположения Джорджия даже зажмурилась и чуть слышно застонала.

– У нас, – вдруг донесся до нее голос миссис Милман, – есть только два выхода из сложившейся ситуации. Либо выкинуть белый флаг и заплатить за каждую корову, чтобы этот мерзавец подпустил их к воде, либо нанять людей и вышвырнуть Диксона и его шайку с нашей земли!

Девушка открыла глаза. Еще ни разу в жизни ей не приходилось слышать, чтобы ее мать, всегда такая мягкая и женственная, говорила подобные вещи. Впрочем, судя по всему, и сам Милман был удивлен ничуть не меньше.

– И что же конкретно ты предлагаешь? – спросил он.

– Пока не знаю, – пожала плечами миссис Милман, полузакрыв глаза и наморщив лоб, будто пытаясь мысленно проникнуть в будущее. – Правда не знаю.

– Идти против закона просто глупо! – воскликнул он.

– Глупо! – эхом откликнулась она. – Но еще глупее просто сидеть и дожидаться конца!

Вдруг она вскинула вверх руку и прошептала:

– Послушай‑ка, Джон!

Через полуоткрытое окно до них донесся унылый протяжный стон – скорее даже не стон, а вздох, влетевший в комнату на крыльях ветра.

Милман вздрогнул, будто от удара. Жаркая испарина покрыла его лицо, и, сколько он ни старался, так и не смог сдержать слез, хлынувших из глаз. До боли стиснув дрожащие руки, он хватал губами воздух, стараясь унять бешено колотившееся сердце.

– От этого ожидания я скоро сойду с ума, – угрюмо прохрипел он. – Господи, как бы мне хотелось сейчас оказаться там! Но что толку?! Шериф, мой друг, все наши соседи, даже закон – все глухи и слепы к моим мольбам! Нам неоткуда ждать помощи! Кажется, будто само небо решило меня покарать! Что нам делать, что делать, Элинор? Разве что‑то может нас спасти?!

– Ну, – протянула эта изящная, хрупкая на вид женщина, – раз уж мы не можем рассчитывать на чью‑то сильную руку или на оружие, остается только чудо!

– Чудо?! – растерянно заморгал Милман.

– Я имею в виду Малыша Кида, – спокойно пояснила она.

Лицо Милмана на мгновение прояснилось.

– Ах да, Малыш! – кивнул он. – Да, можно подумать, что он послан нам в ответ на наши молитвы! Но подумай сама – чем нам может помочь даже такой человек, как он? Ему и так удалось сделать невозможное – привезти одного из этих ублюдков в качестве подтверждения незаконности действий Диксона! И что же? Наш шериф просто‑напросто не захотел увидеть то, что было у него под носом!

– И был прав, – пожала плечами его жена. – Послушай, мы не должны осуждать Лью Уолтерса. Что бы там ни было, он – честный человек!

Милман в отчаянии махнул рукой. Потом, видимо, его мысли вновь вернулись к Киду.

– Впрочем, разве заранее скажешь? Этот юноша, по‑моему, способен на самые невероятные поступки! – проговорил он и, заслышав позади шаги вошедшей дочери, недовольно буркнул: – Джорджия, мы с твоей матерью беседуем о делах.

– Вот‑вот! И о чудесах, насколько мне удалось понять, – холодно улыбнувшись, отозвалась Джорджия.

– Что ты хочешь сказать, дорогая?

– Ну, раз уж вы сами заговорили о Киде, может, вам будет интересно узнать, что я только что с ним разговаривала!

– Ты видела его? Где?!

– В лесу. Точнее, на поляне – той самой, которая ближе всего к нашему дому. Мы с ним очень долго беседовали. Очень, очень долго!

– Надеюсь, это была не пустая болтовня, – пробормотала миссис Милман, подозрительно разглядывая дочь. Глаза ее сузились.

– Никогда в жизни не слышала столько поразительных вещей! – заявила Джорджия.

– И что же это? Наверное, что‑то такое, что и нам хорошо бы знать?

– Да. Боюсь только, от таких новостей у вас волосы встанут дыбом, – заявила девушка.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, – начала Джорджия, старательно отводя глаза в сторону, чтобы избежать взгляда отца и изо всех сил пытаясь смотреть только на мать, – например, он рассказал, что, когда был совсем малышом, лет шести, его отец с матерью решили переехать на новое место – насколько я могла судить, они были просто мелкими скваттерами. Так вот, когда они со своим жалким скарбом и таким же жалким стадом, а было у них всего‑то пара лошадей, несколько мулов, две молочные коровы да ослик, тащились через пустыню, на них напали бандиты – пятеро негодяев, которые не постеснялись забрать у них все, кроме двух старых коров! А ведь с ними был ребенок! Только подумайте об этом!

– Как это ужасно! – рассеянно пробормотала миссис Милман. – Но, дорогая, видишь ли, сейчас мы с твоим отцом немного заняты…

Но Джон Милман как‑то странно повернул голову и, казалось, затаив дыхание, ловил каждое слово дочери.

– Ты даже не представляешь, мама, насколько это было ужасно! – продолжала Джорджия. – Ведь у них на руках был не просто ребенок, а больной ребенок! Бедняжка был болен уже давно, но отец настаивал на том, чтобы пересечь пустыню и добраться до новых земель – Земли Обетованной, как он ее называл. Ах, бедняга, бедняга! И вот они потащились дальше. Малышу с каждым днем становилось все хуже и хуже. Его мать обезумела от страха. Это был их крестный путь, поверьте. Несчастным пришлось запрячь в повозку дойных коров, иначе они так и остались бы в пустыне. При этом они выбросили весь свой жалкий скарб – все, кроме остатков пищи. И все равно животные с трудом тащились по раскаленной пустыне, увязая в песке. Солнце палило немилосердно, и, наконец, одна из коров упала. Это была Пятнашка. Осталась вторая – Рыжуха. Несколько дней бедное животное, умирая от голода и жажды, тащило маленького мальчика на спине. Ужасно, правда?

– О Боже, Боже! – побледнев, прошептала миссис Милман. Материнские чувства заставили ее забыть обо всем, кроме этой страшной картины.

– А потом пала и Рыжуха. Но теперь они были уже на самом краю пустыни. На горизонте уже видели зелень Земли Обетованной! Им все‑таки удалось до нее добраться! Но вскоре, не выдержав всех тягот, выпавших на их долю во время этого страшного пути, умерла мать Малыша. Сердце отца было навсегда разбито, а Кид, что ж, Кид вырос с одной лишь мыслью – во что бы то ни стало отомстить тем пятерым, которые много лет назад обрекли его семью на голод и муки!

– От души надеюсь, что ему это удалось! – с жаром воскликнула миссис Милман. – Держу пари, этот юноша из породы людей, которые способны долго помнить причиненное им зло. И пойти на что угодно, лишь бы свершилось возмездие!

– Да, ты права, мама. Вскоре Кид напал на их след, – сообщила девушка. – Не прошло и девяти лет, как он разыскал того самого мула, которого увели грабители. – С этими словами Джорджия украдкой метнула взгляд в сторону отца и едва не закричала от ужаса.

Побледнев, Милман будто обратился в камень, глаза его чуть не выпадали из орбит. Судя по всему, напряжение его было поистине невыносимым. Лицо превратилось в маску безумного ужаса и раскаяния.

Дочь не сводила с него глаз. Ею вдруг овладела жуткая слабость. Ноги подкашивались, кружилась голова, она едва не падала. Сейчас, видя, что происходит с отцом, ей стало еще страшнее, чем в тот момент, когда Кид нанес ей этот чудовищный удар.

В комнате повисло гробовое молчание, которое наконец привлекло внимание миссис Милман. Вскинув голову, она удивленно переводила глаза с дочери на мужа.

– Ужасная история, правда, Джон? – проговорила Элинор.

– Ужасная! – хрипло подтвердил он, явно с трудом выдавив из себя это единственное слово.

Вдруг миссис Милман вскочила на ноги и, обернувшись к Джорджии, спросила:

– Он назвал тебе их имена? Сказал, кто они такие?

Девушка прислонилась к стене. Голова у нее шла кругом. Комната вдруг медленно поплыла перед ее глазами.

– Сказал… Четверо из них уже мертвы.

Внезапно Джорджия ужаснулась. Что она наделала?! Ведь ей вовсе не хотелось, чтобы мать все узнала. И, украдкой взглянув на нее, вдруг поняла, что та обо всем догадалась. Лицо Элинор было мертвенно‑бледным. Отец был похож на умирающего.

Теперь стало бессмысленно что‑либо скрывать. И так слишком многое сказано. Стыд за собственную глупость, по которой она бросила всю эту историю в лицо родителям, судорогой свел губы девушки. Но мать все поняла.

– Думаю, – хрипло сказала Элинор, – так даже лучше. Сколько ни скрывай, правда все равно выплывет на свет. Да ведь так оно всегда и бывает, верно, Джон?

Дрожа и пошатываясь, Джон Милман с трудом встал на ноги.

– Пойду прогуляюсь, – пробормотал он. – Мне нужно глотнуть воздуха.

Ранчеро прошел мимо дочери, казалось, не видя ее, а потом долго, точно слепой, пытался нащупать ручку, чтобы открыть дверь.

Джорджии пришлось распахнуть ее перед отцом, а затем она молча проводила его взглядом, пока он медленно, оступаясь на каждом шагу, шел через холл, то и дело останавливаясь, хватаясь ослабевшей рукой то за одну, то за другую стену.

Джон Милман был раздавлен. Рассказ дочери поразил его, будто удар молнии.

Вдруг девушке вспомнились все четыре истории, рассказанные Кидом, а именно – как он поступал со своими жертвами. И она оцепенела. Впервые ей пришло в голову, что он ни разу не убил кого‑то собственными руками. Нет, Малыш предпочитал действовать по‑другому.

И вот сейчас он тоже не счел нужным прибегнуть к оружию. Зачем? Его чудовищный, дьявольский замысел осуществился куда проще. Слова собственной дочери сразили Милмана наповал вернее, чем пуля.

А она оказалась глупой, доверчивой дурой – игрушкой в руках злодея. Достаточно опасной игрушкой, способной погубить собственного отца.

 

Глава 32

МИЛМАН СХОДИТ СО СЦЕНЫ

 

Повернувшись к матери, Джорджия увидела ее испытующий взгляд, и вдруг на нее повеяло таким пронизывающим холодом, что она зябко поежилась. Будто в комнату ворвался ледяной ветер.

– Похоже, этот юноша успел немало тебе рассказать, так, Джорджия? – поинтересовалась Элинор.

– Только то, о чем я просила, – пробормотала она.

– Ты имеешь в виду отца?

– Нет. Я хотела знать, откуда он, как жил раньше, и все такое.

– Мне кажется, этот молодой человек тебя очень интересует, Джорджия. Или я ошибаюсь?

Девушка досадливо передернула плечами.

– Может, будет лучше, если мы поговорим об отце?

– Ты так считаешь? – чуть заметно вскинув брови, протянула мать.

Это был опасный знак. За многие годы Джорджия привыкла заранее чувствовать, когда приближалась гроза.

– В конце концов, мне нет до него никакого дела, – вспыхнула она. – И не было бы, если бы из‑за него отцу не грозила опасность!

– Именно это я и надеялась услышать, – невозмутимо произнесла миссис Милман. – Мне необходимо знать, что этот Кид значит для тебя.

– Для меня?! Господи, да я и видела‑то его всего пару раз!

– Но это ведь ничего не значит, правда? Во всяком случае, для него! Он влюблен в тебя, так ведь?

– Конечно же нет! – фыркнула Джорджия.

Но мать заметила, как она слегка порозовела.

– Так что же? – терпеливо спросила Элинор.

– Да… наверное, – неохотно выдавила дочь. – Но это совсем не то, что ты думаешь!

– Да мне и в голову не приходило, что он предложил тебе руку и сердце в первую же минуту, как только тебя увидел! Если, конечно, это именно то, что тебя волнует! – заявила миссис Милман все тем же резким, отрывистым тоном. – Но ведь он давно следит за тобой? Разве не так? Или я ошибаюсь?

Джорджия мучительно покраснела. Почему‑то ей стало казаться, что даже в этом Киду удалось каким‑то образом посмеяться над ней. И вдруг она почувствовала, как холодная ненависть к юноше шевельнулась в ее груди.

– Он видел меня много лет назад, – неохотно сообщила Джорджия.

– Где?

– Здесь. В этой самой комнате. Окно было распахнуто настежь. Был вечер, ты играла, я пела, а отец дремал на кушетке.

– А Кид, значит, заглянул в окно? Что ему было нужно?

– Он разыскивал мула с отметиной на груди – у него остался шрам от колючей проволоки. И он обнаружил Блистера. Мама, это Блистер привел его к нашему дому!

Миссис Милман сжала пальцами подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев,

– Так, стало быть, это и был тот самый мул, которого у них украли?

– Да. По крайней мере, так сказал Кид.

– Джорджия, этот человек что‑нибудь значит для тебя?

– Нет. Не знаю, – пробормотала девушка. – Мне кажется, я ненавижу его больше всех на свете!

– И любишь тоже?

– Да… наверное.

– Что еще он тебе говорил?

– Рассказал, как ему удалось расправиться с остальными четверыми грабителями.

– Должно быть, это было страшно занимательно.

– Знаешь, он ведь и пальцем не дотронулся ни до одного из них! Просто разбил им жизнь. Вот так уничтожил всех, одного за другим.

– Чужими руками? Используя для этого других людей? Как сегодня тебя?!

Это хлестнуло как пощечина. Джорджия почувствовала, что краска разом схлынула с ее щек. Собрав все силы, она недрогнувшим голосом ответила:

– Да. Теперь я тоже это понимаю.

– И как тебе это понравилось, Джорджия?

– Не знаю… Не понимаю, как объяснить…

– Очень романтично! Просто дрожь пробирает!

– Что ты хочешь этим сказать?

– О, это очень старая история. И герой все тот же: сильный, красивый, благородный незнакомец со слегка подмоченной репутацией, у которого в прошлом было какое‑то тайное горе. Разве не так? История прямо‑таки в духе Байрона, верно?

– Что за ерунда? – отшатнулась Джорджия. – Об этом не было и речи! – Подумав немного, она еще раз, уже увереннее, покачала головой. – Да нет, ничего подобного! Он вовсе не старался произвести на меня впечатление.

– Ты уверена, что понимаешь его до конца?

– Да нет. Как я могу быть уверена? Может быть, и не понимаю. Во всяком случае, я об этом и не думала.

– Еще бы! Ведь любая тайна так интересна, правда?

– Ну… может быть, и это сыграло свою роль, не спорю.

– И к тому же жалость, верно? К бедному, умирающему мальчику, его погибшей матери, не утешившемуся отцу. Я угадала?

– По‑моему, ты просто не имеешь права так говорить! – воскликнула дочь.

Миссис Милман вдруг прикрыла глаза.

– Нет. Я стараюсь быть справедливой. Видишь ли, Джорджия, мне необходимо понять, что ты чувствуешь.

– Я с радостью расскажу тебе все, что ты хочешь знать, – вытянулась девушка точно туго натянутая струна. Все тело ее дрожало. До сих пор они с матерью всегда были очень близки.

– Тебе ведь многое известно о Киде, да?

– Только то, что он сам рассказал.

– И ты всему веришь?

Джорджия задумалась.

– Да, – призналась наконец и добавила, тщательно взвешивая каждое слово: – По крайней мере, сейчас я верю всему, что он сказал.

– Что тебе еще о нем известно?

– Да так, ничего особенного – всякие сплетни, досужие вымыслы… В общем, немного.

– Например?

– Ну, слышала, что он карточный шулер и наемный стрелок.

– Как просто это звучит, верно? А ты хоть понимаешь, что это значит?

– Конечно. Нет, это просто смешно! Мама, ты забываешь, что я уже не ребенок!

– Само собой разумеется, – кивнула миссис Милман. – Ты уже не ребенок. Ты достигла того возраста, когда считаешь, что уже в состоянии понять многие вещи. Во всяком случае, сама в этом уверена. А теперь попытайся представить себе воочию, кто это такой – профессиональный игрок или шулер. Человек, который благодаря ловкости рук добивается, чтобы фортуна повернулась к нему лицом, в то время как остальные игроки рассчитывают лишь на удачу. А наемный стрелок? Опасный головорез, пользующийся своей профессиональной сноровкой или данным природой талантом для того, чтобы без труда избавляться от менее удачливых, менее метких стрелков или от людей, у которых есть и другие дела, кроме как убивать себе подобных! А теперь скажи: разве у обычного человека останется хоть малейший шанс, если судьба сведет его с профессиональным игроком или с наемным убийцей?!

Девушка невозмутимо кивнула:

– Я уже размышляла об этом. Но…

– Что ты хотела сказать?

– Я не думаю, что Кид захочет воспользоваться таким преимуществом.

– Элинор Милман сделала нетерпеливое движение, изо всех сил стараясь держать себя в руках.

– Ты и в самом деле так считаешь, дорогая?

– Да, – просто ответила девушка. – Может быть, все дело в том, что Кид абсолютно уверен в себе? Но видишь ли, я готова держать пари, если он и плутует, то только лишь с профессиональными картежниками, с шулерами, ну, в общем, ты меня понимаешь. А если сражается, то лишь против таких же, как он сам.

В глазах ее матери вдруг мелькнула боль.

– Когда‑то и мне такое приходило в голову, – неохотно призналась она. – Хотя сейчас невольно стараюсь думать о нем как можно хуже.

– О мама! – с раскаянием воскликнула Джорджия. – Хотелось бы мне быть такой же честной, как ты!

– Тогда постарайся прямо взглянуть правде в глаза! Что за жизнь ждет тебя с ним? Ни дома, ни детей! Разве ты сможешь доверить хрупкую душу ребенка такому необузданному человеку?! Неужели ты сама этого не видишь?

Девушка упорно молчала. Наконец, вздохнув, неохотно кивнула.

– Надеюсь, он объяснил, как много ты для него значишь?

– Нет, об этом Кид не сказал ни слова!

– О, какая досада! Впрочем, для этого не надо слов – порой достаточно взгляда или даже жеста…

– Ни жестом, ни вздохом, мама. Ведь такое чувствуешь, правда? Или я ошибаюсь?

– О, так, значит, этот молодой человек умнее, чем я думала!

– Может быть. Впрочем, не знаю. Видишь ли, мне кажется, он разрывается между двумя противоположными чувствами. Он ненавидит моего отца. И влюблен в меня. А кроме того, твердо намерен покончить с шайкой Диксона.

– Ты в этом уверена?

– Да, мама. Для него мучения животных значат куда больше, чем для любого из нас, поверь мне. Я не могу забыть его лица, когда до нас донеслось мычание коров возле Харри‑Крик!

– Так что же ты намерена делать, Джорджия?

– Ждать, – прошептала девушка, – и молиться, чтобы судьба никогда больше не сводила нас вместе!

Миссис Милман, посмотрев на дочь как человек, который отчаянно цепляется за последнюю надежду, тяжело вздохнула.

– Думаю, Джорджия, ты все решила правильно. – И вдруг спохватилась: – А что насчет отца?

– Прямо сейчас пойду к нему и скажу…

– Подумай сначала хорошенько, девочка. Постарайся найти правильные слова.

– Я просто собираюсь сказать ему, что для меня совершенно не важно, что он сделал когда‑то, тем более что это было так давно. Ни для меня, ни для тебя. Правда, мама?

У Элинор вырвался короткий вздох.

– Во всяком случае, постараемся, чтобы так оно и было. Ведь есть же такие вещи, как верность, преданность, доверие, наконец!

– Да, – согласилась Джорджия, – именно это я и чувствовала!

Мать встала и, подойдя к дочери, порывисто прижала ее к груди.

– Мы, дорогая, стоим на пороге гибели, – пробормотала она. – Еще вчера мы были богаты и счастливы, ни единое облачко нам не угрожало. А сегодня земля под нашими ногами заколебалась. Еще немного, и мы рухнем в пропасть, чтобы уже никогда не подняться. Из‑за этого юноши жизни твоего отца угрожает страшная опасность! Только благодаря несчастному проступку, совершенному много лет назад, над всеми нами нависла угроза, которая не исчезнет, как бы все ни повернулось. Я уж не говорю о том, что все богатство нашей семьи вот‑вот развеется как дым. И при этом меня еще гложет ужасная тревога за тебя, Джорджия. Но все равно, дорогая моя девочка, я уверена, что для нас существует только один путь – встретить опасность всем вместе, плечом к плечу!

– Да, – прошептала Джорджия, и внезапно ее затрясло как в ознобе.

Сжимая дочь в объятиях, Элинор шепнула:

– Это тяжелое для тебя время, дорогая. Ну ничего, все пройдет. А сейчас иди, да не забудь сказать отцу то, что хотела.

– Хорошо, – кивнула девушка.

Повернувшись к двери, она некоторое время постояла, стараясь унять охватившую ее непонятную слабость, от которой подкашивались ноги. Потом, с трудом собравшись с духом, тяжело вздохнула и, выйдя из дома, направилась к конюшне.

По дороге ей встретился одноногий, тщедушный Гарри Сэмс, ковылявший к дому с вилами в руках. Зубами он сжимал старую трубку, сделанную из кукурузного початка, мундштук которой уже не раз чинил, снова и снова остругивая ножом. Теперь от него осталось едва ли пара дюймов, потому едкий дым все время попадал в глаза. Гарри беспрестанно морщился и утирал слезы. Но все знали, что Сэм обожает старые трубки ничуть не меньше, чем старых друзей.

– Гарри, – окликнула его Джорджия, – ты не видел папу?

– Угу, – буркнул он. – Выскочил как чумной, забрал с собой того бледного малого на кауром мерине да поскакал к Харри‑Крик, будто вслед ему черти из пушки палили!

Джорджия помертвела. Известие поразило ее, будто удар молнии. С пронзительной отчетливостью она поняла, что отец, потеряв всякую надежду, ринулся навстречу смерти!

 

Глава 33



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2021-01-31 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: