Он старался, чтобы вода, которая теперь поднималась не больше чем на три‑четыре фута, не замочила револьвер. Однако течение, хотя оно и казалось в этом месте мирным, даже сонным, потому что на дне, похоже, не было скал, на самом деле толкало его вперед с поразительной силой. Ручей, вырвавшись из каменных объятий каньона, все никак не мог успокоиться.
Киду пришлось шагать вперед, согнувшись под немыслимым углом, в то время как вода с громким журчанием шипела и пенилась вокруг, доставая ему почти до груди, а порой захлестывая и выше.
Он никогда не был слабонервным трусом и не считал, что обладает слишком пылким воображением. Но теперь, двигаясь по течению и ориентируясь лишь по багрово‑тусклой полоске света, бежавшей по воде от лагерного костра, готов был поклясться, что бандиты в лагере давно его заметили. Если даже и не увидели, то, по крайней мере, должны услышать. Скорее всего сейчас, посмеиваясь в темноте, наблюдают за ним с берега и глумятся над бедным простофилей, который сам идет к ним в руки.
Потом Малыш вдруг вспомнил, что там, на берегу, должно быть, хватает других звуков помимо журчания воды, которое неумолчно звенело у него в ушах. Ведь туда, где они разбили лагерь, со стороны каньона, смешиваясь с более глубоким и смутным ревом воды в ущелье, доносится монотонный гул и возмущенный ропот ручья, запертого меж каменных стен. А над всем этим гулом царит жалобный стон коров, которые, не находя себе покоя, разбрелись по равнине.
Нет, конечно, вряд ли его могут услышать! Значит, видят!
Ему показалось, что свет от костра, будто длинная, покрытая кровью рука, протянулся к нему, стараясь вцепиться в горло.
Кид подумал было, уж не опуститься ли ему под воду. Течение не замедлит подхватить его, точно бревно, в целости и сохранности пронесет мимо лагеря бандитов, мимо тех, кто, корчась от беззвучного смеха, наблюдает за ним с берега, и вынесет прямо ко входу во второй каньон. Там, по крайней мере, он сможет сражаться, стоя на твердой земле, и сделает все, чтобы остаться в живых. Может быть… Может быть, ему повезет.
Мысль эта не давала ему покоя. Он чуть было не поддался соблазну, дрожа от сознания, что спасение совсем рядом. И все же упрямо двинулся вперед.
Железная решимость, которая привела Кида сюда, по‑прежнему заставляла его делать шаг за шагом даже помимо воли. Незаметно для себя он выбрался на мелководье. Ручей упрямо тащил его назад, не желая выпускать из своих объятий. В конце концов ему пришлось опуститься на четвереньки.
Добравшись до берега, он плашмя растянулся на земле.
От холода Малыш весь дрожал. Трясся как в лихорадке, но поделать ничего не мог. Сейчас справиться с ним было бы под силу даже ребенку, во всяком случае, так он подумал. Ледяная вода, в которой юноша так долго пробыл, превратила его в кусок льда, холодом сковала сердце. Судорогой скрутило горло, так что он едва мог дышать. И при этом все же ясно понимал, что должен лежать неподвижно, пока не разберется в том, что происходит вокруг.
Кид почти сразу же обнаружил, что он выбрался на берег вовсе не так близко к лагерю, как ему вначале показалось, от ярко горевшего костра его отделяла целая вереница фургонов. Сейчас, в темноте, колеса их выглядели чудовищно огромными, бесформенными, будто были сломаны или расплющены. В призрачном свете звезд дрожали и расплывались их тени. Но сквозь эти колеса можно было увидеть, что происходит у костра.
Вокруг него сидели трое или четверо бандитов.
Остальные, завернувшись в одеяла, скорее всего, спали или пытались уснуть. «Еще одно свидетельство жестокости этих мерзавцев», – подумал Малыш, и его передернуло от омерзения. Эти, с позволения сказать, «люди» могли спать в то время, когда хриплый стон из сотен тысяч пересохших глоток взывал к небу о милосердии! Воды, ради всего святого, немного воды! Той самой воды, которая только что дергала и тащила Кида вперед, вертела, как волчок, била о бесчисленные острые скалы, той прозрачной, ледяной воды, которая чуть было не превратила его в сосульку и от холода которой его до сих пор била дрожь… Какой же сладкой она, должно быть, казалась этим тысячам и тысячам умирающих животных, кружившим на месте в облаках едкой пыли! Ведь сейчас вода олицетворяла для них саму жизнь.
Вдруг в лицо Малышу пахнуло жаром – услужливая память вновь вернула его назад, в его не забываемое никогда детство. Снова перед глазами, натужно скрипя, тащилась старая повозка, а две костлявые, похожие на ожившие скелеты, коровы, шаг за шагом с трудом переставляя дрожащие ноги, упрямо шли вперед миля за милей. В тот далекий день Кид тоже дрожал как осиновый лист – его трепала жестокая лихорадка. Только сейчас его сжигал другой жар – это было пламя ненависти к Диксону и его людишкам, этим бессердечным дьяволам, для которых чужие муки ничего не значат.
Встряхнувшись, юноша повнимательнее пригляделся к сидевшим у костра и разглядел среди них Диксона. В ярких отблесках пламени, падавших ему на лицо, он почему‑то показался ему постаревшим. Плечи его устало сгорбились. Впрочем, подумал Кид, может, это просто оттого, что он так сидит?
Что, если Диксон угадал, точнее, почувствовал, что его заклятый враг все‑таки пробрался в их лагерь, и теперь, едва осмеливаясь дышать, лежит на расстоянии выстрела?! Господи, как же легко взять его на прицел – надо только слегка повернуть голову! Впрочем, и ему, Малышу, на таком расстоянии достаточно лишь нажать на спусковой крючок – и бандиту придет конец!
Но сейчас он не мог себе этого позволить!
Принципы, которые Кид исповедовал, возможно, на чей‑то взгляд весьма расплывчатые и неясные, в этом смысле, однако, звучали совершенно недвусмысленно. Нельзя стрелять человеку в спину – это во‑первых, а во‑вторых – нельзя стрелять в того, кто тебя не видит. Он многое перенял у краснокожих, но привычку нападать исподтишка считал подлой и недостойной порядочного человека.
Однако сейчас достаточно было одного только взгляда на Диксона, чтобы жаркое дыхание ярости опалило Малыша, заставив мгновенно позабыть и о ледяной воде, и об отчаянно промерзших руках.
Привстав, он медленно пополз вперед, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Наконец добрался до одного из фургонов и, облегченно переводя дыхание, укрылся в его тени. Немного отдохнув, поднялся на ноги и тут с ужасом обнаружил, что перед ним стоит человек!
У юноши мгновенно перехватило дыхание. Мысли вихрем закружились в голове. Он похолодел, не веря своим глазам, словно перед ним вдруг из‑под земли появился бесплотный дух.
Как долго этот человек стоял здесь, укрывшись в тени, невозмутимо наблюдая за лазутчиком, больше того, их злейшим врагом, бесшумно пробравшимся к ним в лагерь? И что он ждет от него, осмелившегося на подобную дерзость?!
Все это с бешеной скоростью промелькнуло у Кида в мозгу.
– Это где ж тебя угораздило так набраться, приятель? – вдруг укоризненно произнес незнакомец. – Да ты, похоже, даже не соображаешь, куда попал! Вот уж я ржал, когда смотрел, как ты барахтаешься на берегу, словно от расстройства желудка! Неужто Болони Джо ради тебя расщедрился да нацедил немного пойла из своего знаменитого бочонка? Или ты сам ухитрился раздобыть где‑то эту дрянь? Уйти, если об этом пронюхает старина Чэмп, тебе не поздоровится! Ты уж лучше не суйся ему на глаза, не то он такой подымет крик, хоть святых выноси!
– Ты, идиот, – прорычал Кид с яростью, – разве не видишь, что я просто поскользнулся?! Да, поскользнулся, свалился в воду, вымок до нитки и еще ногу подвернул! Небось связки разорвал – болит, спасу нет! Ну, чего гогочешь, дурень? Вали отсюда, слышишь! Хватит с меня твоих дурацких насмешек!
– Эй, ты кто? – вдруг шагнул к нему его собеседник. – Да кто ты вообще такой, чтобы командовать тут? Ну уж нет, приятель! Будь ты хоть десять раз Чэмпом Диксоном, не смей разевать на меня пасть, не то я с тобой по‑другому поговорю!
Он подошел совсем близко. Малыш молчал. Потом вдруг припал к земле и громко застонал.
Незнакомец хмыкнул:
– Да, приятель, теперь я вижу своими глазами, что уж в воде‑то ты точно побывал. Только вот никак не могу тебя признать! Как тебя кличут, сынок? Что‑то, сдается мне, я ни разу не видел твоей физиономии у костра, когда мы толковали с ребятами! Так как тебя зовут, говоришь?
– Малыш, – ответил юноша.
Это имя, даже произнесенное негромким спокойным голосом, прозвучало как выстрел. Бандит от страха и неожиданности шарахнулся в сторону.
– Так, стало быть, ты и есть Малыш? Малыш Кид?
– Да, – чистосердечно подтвердил тот.
– Ну, Ларри, ты даешь! – вдруг хохотнул незнакомец. – Черт побери, вот уж никогда бы тебя не признал, кабы ты не решил подшутить. Ну и странные же вещи мерещатся порой по ночам, старина! Да у тебя и голос изменился, вот дьявольщина!
– А как же ты хотел, черт возьми, – прохрипел Кид. – И у тебя стал бы такой же голос, искупайся ты в ледяной воде! Господи, как бы не захворать!
– Иди сюда, – дружелюбно предложил собеседник. – Давай руку, парень, я провожу тебя к костру. Закутаешься в одеяло и живо согреешься! Кстати, где ты устроился, уж не в фургоне ли? Лучше иди к огню!
– Оставь меня в покое, – пробормотал Кид. – Нужна мне твоя помощь, как же! Лучше держись от меня подальше, идет? И вообще, гляжу я, у нас тут просто проходу нет от шутников да зубоскалов вроде тебя. Господи, как вы мне надоели! И какого черта вас принесло сюда? С такими одна морока, Богом клянусь!
– А, да пошел ты к дьяволу! – неожиданно рявкнул бандит. – Держу пари, у тебя в желудке кисло, а голова трещит, и все потому, что кто‑то из ребят имел глупость посмеяться над одной из твоих идиотских выходок! Так тебе и надо, болван! Поделом тебе! Жаль, что ты только подвернул ногу, а не сломал ее, да и шею в придачу!
– Ну погоди! – прохрипел Кид. – Сейчас я до тебя доберусь! И тогда уж сверну твою шею, ублюдок!
– Да что ты говоришь? – саркастически отозвался тот. – Свернешь мне шею?! Неужто? Слушай, парень, да я таких, как ты, жрал на завтрак вместе с салатом по десятку зараз, и только в животе урчало! Фу‑ты нуты, какие мы страшные! Тьфу, пропасть, да меня просто тошнит от тебя! – С этим словами он повернулся на каблуках и зашагал прочь.
Бандит кипел от возмущения. Он оскорбил этого недоумка так, как только мог. Не было среди жителей Запада большего унижения, чем услышать в свой адрес «Меня от тебя тошнит!». Весь запас ругательств, принятый между людьми подобного сорта, бледнел перед таким заявлением. От этих слов человек обычно терял голову. Он был раздавлен, уничтожен. После этого оскорбленный, как правило, даже не осмеливался лезть в драку. А этот идиот, похоже, ничуть не обиделся!
– Меня тошнит от тебя! – еще раз буркнул бандит себе под нос и удалился.
Но Кид, оставшись в одиночестве, и не думал злиться. Если бы бандит обернулся, то поразился бы, увидев, что его недавний собеседник весело ухмыляется. Крохотная победа, одержанная им, согрела его ничуть не хуже, чем если бы он посидел у костра!
Неуверенной, ковыляющей походкой Малыш двинулся вперед, наблюдая за бандитом, пока тот не скрылся за фургонами. А убедившись, что он ушел, вздохнул свободнее. И, повернув голову, вдруг обнаружил, что стоит как раз перед последней повозкой, возле которой высилась гора бревен. Повозку, видно, начали разгружать, да так и бросили. Юркнув за бревна, Кид почувствовал себя в относительной безопасности.
Итак, он пробрался в лагерь. Что же делать дальше?
По правде говоря, на этот счет у него не было ни единой мысли. Ему хотелось разозлить Диксона и его шайку, но как это сделать? Пока что Малыш этого не знал.
Конечно, подумал он, пока суд да дело, можно, пользуясь темнотой и прячась за фургонами, подобраться поближе к костру и послушать, о чем они говорят. Если выведать, какие планы строят бандиты, не исключено, это натолкнет его на какую‑нибудь идею. С этой мыслью он осторожно проскользнул между наваленными тут и там мотками колючей проволоки, сверкавшей, как серебро, когда на нее падал отсвет костра. Дальше высились ящики с провизией, несколько сваленных одно на другое запасных седел и кое‑что еще. Там юноша и притаился. Теперь сидевшие у огня бандиты были перед ним как на ладони.
Глава 35