Преодолев расстояние до Пушкино, Брателло спрятал угнанный мотоцикл, но очень скоро понял, что кружить по окраинам пешком силенок не хватит. Рана на плече горела огнем, хотя снаружи, под рубашкой, заметно было лишь небольшое утолщение от бинта.
Отдыхать он не хотел – время было против него, состояние раны ухудшалось. Пришло в голову обзавестись «великом» – чтобы тихо, не спеша «рассекать» по улицам, не надо даже педали слишком рьяно крутить.
Брателло отлично понимал, что здесь, в Пушкино, поблизости от своих, даже окурок не стоит бросать мимо урны. Не может быть и речи о том, чтобы увести чужой велосипед. Деньги в кармане есть, хватит на простенькую «раскладушку». Продают ли такое в этой подмосковной дыре?
Оказалось, не проблема. В городе имелся свой рынок, где можно было приобрести все что душе угодно.
Начались «круги почета» – неспешные, плавные. Движение на улицах было вполне провинциальным, и Брателло мог глазеть по сторонам, пытаясь распознать «объект номер два» среди вереницы жилых и нежилых строений. Критериев отбора у него в распоряжении было не так уж много. «Объектом» мог оказаться дом, совершенно непохожий на «объект».
Конечно, Брателло рассчитывал, что его заметят. Свистнуть не свистнут, рукой не махнут, но должны послать вдогонку Поручика или Бубна. По этой причине катил он медленно и не менял направление резко.
Время шло. Несколько раз у него начинала кружиться голова, радужные мошки принимались мельтешить перед глазами. Прислонив велосипед к фонарному столбу или кирпичной стене, он ненадолго спешивался. Пытаясь стряхнуть полуобморочное состояние, делал вид, будто кого‑то ждет.
Вдруг он увидел впереди спину человека в грязной футбольной майке с девятым номером на спине. Человек быстро шел вперед – сутулый, с перекошенной шеей и вывернутой ступней, он продвигался нелепыми движениями, как ракообразное по морскому дну. Если б не боль от загноившейся раны, Брателло бы наверняка улыбнулся нелепому виду спортивной одежды на калеке.
Этот убогий не имел ничего общего с Бубном, но слишком уж он живописно выглядел. Брателло хорошо знал манеру товарища маскироваться и внимательнее пригляделся к кривой спине. Человек свернул направо. Поравнявшись с этим местом, Брателло увидел узкий проход между двумя заборами, очень похожий на тот замусоренный проход, где начинался подземный лаз в убежище.
Теперь он окончательно уверился, что роль калеки в майке футбольной звезды талантливо исполняет Бубен. Товарищ все делает правильно – уводит подальше от посторонних глаз, чтобы передать адрес и объяснить, когда и как лучше проникнуть на «объект».
Калеки нигде не было видно. Брателло резко ускорился и успел ухватить взглядом грязно‑белую майку, перевалившуюся через кирпичный забор. Быстро, однако, рванул этот «убогий», не всякий здоровый в состоянии так резво стартовать.
Перекидывать велосипед через высокий, почти трехметровый, забор раненому было не по силам. Да и зачем? Сейчас он перемолвится словом с Бубном, узнает, что к чему, и перелезет обратно.
Кое‑как замаскировав велосипед в кустах, Брателло подтянулся одной рукой и тяжело перевалился на ту сторону забора. Из небольшого ангара резко пахло подсолнечным маслом. Похоже, здесь находилось какое‑то небольшое частное предприятие, где продукт разливали по пластиковым бутылкам.
Брателло огляделся по сторонам. Никого не видно, в выходной здесь не работают. Эйфория была такой сильной, что плечо перестало выкручивать от боли. Он направился в сторону ангара – тот оказался закрытым на висячий замок. Обойдя ангар, Брателло заметил грязно‑белую майку. Бубен снял ее с себя и бросил. Наверное, использует как ориентир, чтобы направить товарища к нужному месту.
Приблизившись, Брателло поднял майку с девятым номером и знаменитой фамилией на спине. Рядом из земли выступала широкая задраенная горловина – видимо, масло сливалось вначале в закопанную цистерну, а уже оттуда подавалось на розлив.
Не обнаружив на майке ничего интересного, Брателло поднял глаза и тут на периферии зрения вспыхнула и погасла одиночная яркая мошка. Она была чуть крупнее прежних, и ее появление сопровождалось тихим отчетливым звуком.
Пуля пробила Брателло лобную кость над бровью, он рухнул с футбольной майкой в руках…
* * *
Вернувшись в загородный дом, Катя Левитина неожиданно застала там мужа. При своей феноменальной работоспособности он даже по выходным отправлялся в город, в свой рабочий кабинет в отреставрированном особняке девятнадцатого века – небольшом трехэтажном здании московского филиала банка «Da Vinci». Воскресный день отличался только тем, что Михаил не засиживался допоздна, возвращался гораздо раньше.
Не поинтересоваться причиной было бы очень странно:
– В кои‑то веки… Что случилось, ты хорошо себя чувствуешь?
Зазвонил мобильный. Не оборачиваясь к жене, Левитин утвердительно кивнул в ответ и стал давать подробные указания кому‑то из подчиненных. По всему чувствовалось, что на работе его ждали; значит, у него были веские причины остаться дома.
Катя хотела выйти из столовой и отправиться на кухню. В воскресенье здесь не хлопотал повар – будучи любительницей кулинарных экспериментов, она сама готовила какое‑нибудь новое экзотическое блюдо. Не прерывая разговора по телефону, муж сделал ей знак рукой остаться.
Катя подошла к окну и бросила взгляд наружу, проверяя, не просматривается ли отсюда, из столовой, место ее встречи с незнакомцем. Конечно, нет – и тогда и теперь внушительный выступ надежно скрывал это место.
Окончив разговор, муж в некоторой задумчивости подошел к двери, захлопнул ее и закрыл на ключ. Катю бросило в жар – с какой стати? Важный разговор? Чистое совпадение или…
Едва муж обернулся, ей сразу же стало ясно: о совпадении не может быть и речи. Черты Левитина искажала с трудом сдерживаемая ярость, жена еще не видела его таким.
– Есть желание чем‑то поделиться? – процедил он сквозь зубы.
– Конечно, – бодро ответила Катя. – Мы с тобой давно не проводили время вместе, когда впереди целый день. Когда тебя никто не ждет, и мы никого не ждем.
– Тогда вперед, я тебя слушаю, – усевшись в кресло, он сцепил пальцы, выставив вперед перед собой подобие сдвоенного кулака.
– Приятное общение Великого Инквизитора и ведьмы, обвиненной в колдовстве?
– Прекрати цирк.
Он смотрел на нее почти с ненавистью, и Катя ужаснулась тому, как легко могут дойти до крайности отношения близких людей. Наверняка он что‑то знает о человеке с серо‑стальными глазами. Дима настучал? Или проговорился?
– Не понравилось, как прошел вчерашний вечер? Не стоило вообще собираться в таком настроении.
– Речь о тебе. Не прикидывайся, будто не понимаешь.
Просто ревнует или подозревает истинную подоплеку – вот что важно выяснить побыстрей. Он не выкладывает карты на стол, и, пока не поздно, придется самой чем‑то поступиться.
– Вчера мне особенно не понравился один из музыкантов.
– Правда? – язвительно улыбнулся Левитин. – Чем же?
– Он был совсем непохож на скрипача.
– Чего ж со мной не поделилась?
– Боялась, что ты неадекватно среагируешь. Сразу забьешь тревогу, и невинный человек может пострадать.
– Сразу брошу в пруд с крокодилами? – продолжал мрачно иронизировать Левитин.
– Наверное, я плохо поступила, но я решила сама, как хозяйка, разобраться.
– Не подкопаешься, – развел руками муж. – Хозяйка обязана знать, кто у нее в гостях.
«Если он пронюхал все сам, тогда Диму нельзя подставлять, – соображала Катя. – Мгновенно выгонит за то, что утаил важные обстоятельства».
– Короче, я решила его остановить и попробовать припереть к стенке.
– Каким образом? У тебя было оружие?
– Нет. Я просто пригрозила, что спущу на него охранников.
– И он упал на колени, стал валяться у тебя в ногах?
«Миша, как минимум, догадывается о нашей утренней встрече, – поняла Катя по тону мужа. – Или точно знает. Надо отступать с наименьшими потерями».
– Нет, он признался, зачем приходил. Это связано с похищением Абросимовых. Ты ведь сам понимаешь, что наших показаний маловато для расследования. Важно еще послушать, о чем мы говорим между собой.
– Он из следственной группы? – прищурился муж. – По крайней мере, так сказал?
– Он все что угодно мог сказать – как это проверить?
– Я могу проверить его слова. Или ты вообще не собиралась меня посвящать?
– Конечно, собиралась. Просто испугалась, что ты можешь себе навредить.
– А тебе не приходило в голову, что ты можешь с гораздо большей вероятностью навредить нам обоим?
«Расплакаться бы сейчас», – подумала Катя. Но от волнения не могла из себя выжать ни слезинки.
– Он тебя шантажировал? Заставил встретиться с ним и отвечать на вопросы?
«Слава богу, это не ревность, – поняла Катя. – Уже легче».
– Чем лично мне можно угрожать? Я сама себе внушила, что у тебя могут быть большие неприятности. Поехала в надежде всех нас выгородить.
– Ну, и как успехи?
– Пока не знаю.
– О чем он спрашивал?
– О разговорах, взаимоотношениях. Конкретно ни о чем.
Левитин наклонил голову и уперся в лоб костяшками сцепленных пальцев. Потом резко встал с кресла:
– Соображаешь, в какую трясину мы можем провалиться? Ты ведь понятия не имеешь, какие темные дела проворачиваются при освобождении за выкуп.
– Кем?
– Да той же милицией. У них каждое правонарушение имеет свой разряд, свой тариф. Закрыть глаза или, наоборот, увидеть то, чего нет. А тут из рук в руки должны перейти миллионы. Думаешь, там, в милиции, нет людей желающих приобщиться к этому процессу?
Каждая новая фраза вызывала у Кати облегчение. Сел на своего любимого конька, будет учить уму‑разуму. Это уже хорошо, поможет ему выпустить пар.
– Почему при требовании выкупа операции против преступников обычно проводят в момент передачи денег? – продолжал Левитин. – Чтобы не повредить заложникам? Или это единственный шанс выйти на бандитов? Ничего подобного. Обмен – это мутная вода, где можно словить золотую рыбку. Например, присвоить выкуп, списав потом пропажу денег на мифического бандита, которому удалось уйти. Попробуй проверь, так это или нет.
– Ты говоришь ужасные вещи.
– На тебя просто затмение нашло, не знаю, по какой причине. Ты забыла, где живешь. Может быть, я виноват, что создал тебе слишком тепличные условия, старался даже не упоминать о всей той грязи, которая творится вокруг. Теперь вот пожинаю плоды.
– Я ничего такого не сказала. Хотя бы потому, что ничего не знаю.
– Неважно, знаешь или нет. Они регулярно закидывают удочку, не слишком заботясь, кто именно попадется на крючок. Они давно усвоили правило: использовать можно практически любого человека. Главное – почувствовать в нем слабину. Все еще только начинается. С тебя ведь взяли слово никому ничего не рассказывать?
– «Взяли»? Он был один.
– Ты поняла, что ему было нужно? Что он хотел узнать? Под кого он копает?
Слушая мужа, Катя невольно следовала его логике. Теперь она с ужасом думала, что, возможно, в самом деле допустила большую ошибку.
– Можно не смотреть на меня с такой ненавистью?
– Какая ненависть? Я просто не подозревал, что тебе так легко заморочить голову, что ты способна предпринимать важные шаги, не ставя меня в известность. А если бы я не припер тебя к стенке? Как долго бы ты молчала? Мне нанесли удар в спину – не кто‑то там, а моя дорогая жена.
– Если все так плохо, мы тем более не должны держать друг на друга зла, должны простить друг друга.
– А тебе за что меня прощать? – изумился Левитин.
– За твою злость, за твое перекошенное лицо.
– Ну, извини, дорогая. Я еще не сверхчеловек, чтобы сохранять при всех обстоятельствах олимпийское спокойствие.
– Больше ты на меня не злишься, ладно?
– Подозрительное условие. Ты еще что‑то натворила?
– Ты должен меня понять. Вчера вечером атмосфера была просто ужасная. Сидим за столом, а под столом как будто покойник.
– Никита?
– Не знаю, – Катя поежилась.
– Никто не заставлял тебя любезничать. Сослалась бы на головную боль и ушла бы к себе.
– Это ты сейчас так говоришь, а вчера сказал бы, что я распугала всех гостей. Я ужасно себя чувствовала, мне казалось, что кто‑то из присутствующих причастен к похищению, кто‑то настроен против Абросимовых.
– Только не говори, что ты поделилась с ним этими соображениями.
Катя опустила голову и виновато кивнула.
Левитин снова сел, сцепил руки и уперся костяшками пальцев себе в лоб.
– Нет слов. Ты заставишь меня ругаться матом.
– Ты обещал не злиться.
– Да какое теперь имеет значение моя злость? Даже если я сейчас выдеру тебе все волосы, а ты меня покусаешь, это мелочь по сравнению с тем, что случилось.
– Я говорила с ним только о своих ощущениях.
– Ты не могла сказать ничего хуже. Принеси мне чего‑нибудь выпить.
Катя с готовностью побежала исполнять просьбу, хотя понимала, что не искупит этим своей вины.
Глава тридцать пятая
Бубен не стал сразу приближаться к трупу товарища. Важно было убедиться, что никто не свернул следом за Брателло. Только через четверть часа он приблизился к телу, открыл заглушку на горловине вкопанного в землю резервуара и пропихнул труп внутрь, в емкость с несколькими тоннами подсолнечного масла.
Идеальное место для хранения. Во‑первых, масло – отличный консервант, во‑вторых – в земле не так жарко, как снаружи. В третьих, все делается быстро. Не надо копать яму или придумывать что‑то другое. В ближайшее время труп не заметят – в предназначенном на продажу масле не появится никаких признаков разложения. Ни запах не должен измениться, ни цвет.
Куда стрелять, чтобы крови почти не было, Бубен хорошо знал – асфальт возле горловины практически не запачкался. Теперь можно было возвращаться – уже в другом обличье…
Все обошлось хорошо, только вот на душе у Бубна давно не было так погано. Он не обманывался насчет своих заслуг в благополучном исходе дела. Никого он в этот раз не обвел вокруг пальца, кроме самой жертвы. По всем приметам Брателло не играл роль приманки. Значит, не стоило его мочить…
Допустим, не нравились шефу его бесконечные круги на велосипеде. Правильно не нравились, скоро они привлекли бы к себе внимание. Но ведь разрешить ситуацию можно было по‑разному. Всего лишь улучить момент, шепнуть Брателло адресок, когда проедет мимо. И он перестал бы накручивать круги…
Вернувшись в рабочей спецовке на «объект номер два», Бубен первым делом направился с отчетом к Плащу. Тот с первого раза понял, что все в полном ажуре, и вопросов задавать не стал. Бубен молча выложил на стол пистолет с глушителем. Невысказанные чувства искажали его лицо в гримасе.
– Ладно уж, облегчи душу, – разрешил Плащ. – А то смотрю на тебя, самому кисло. Как будто дичок с яблони подобрал и сгрыз.
– Человек чудом выкарабкался, и все для того, чтобы свои же его…
– Если б он мозги имел. На хрена мы ему так срочно понадобились? Долю свою боялся пропустить? Залезь поглубже в дырку и посиди один, даже если это скучно. Трудно было догадаться?
– Да он ранен был в плечо. Я потом только увидел, когда подошел. Похоже, у него там воспаление началось.
– И на что он рассчитывал? Что мы ему здесь лазарет организуем?
– А куда ему было с пулевым ранением соваться? У нас же есть доктор, который держит язык за зубами. Вот он и думал, наверное, что поможем…
Бубен скорее жаловался, чем предъявлял претензии. Голоса повышать не смел. Его табурет стоял на некотором расстоянии от стола – опустив голову, Бубен увидел босые ступни Плаща в шлепанцах. Нового человека удивило бы сочетание темного костюма и светлой сорочки шефа со шлепанцами на босу ногу. Но Бубен привык.
Его внимание привлекло другое – несколько темных пятнышек на полу. Правая рука Плаща неподвижно лежала на столе, левая, по‑видимому, покоилась на колене – ее не было видно. Неожиданно к пятнышкам на полу добавилось еще одно, блеснув свежестью. Тут Бубен понял: шеф снова загнал себе булавку под ноготь.
Привыкнуть к этому странному обычаю было невозможно. Плащ совершал его редко, и каждый раз на гладком и бледном его лице с тяжелыми, каменными чертами ничего не отражалось. Боль он, конечно, чувствовал. Наверняка она призвана была подавить другое неприятное чувство. Впрочем, Бубен сомневался, что шеф считал себя виноватым перед Узбеком или перед Брателло. Скорее это было чувство досады на самого себя за то, что дело идет не гладко.
– Пускай ребята заглянут к Абросимовым, поинтересуются, как там голубчики.
* * *
Левитин чувствовал, что должен собрать двух своих добрых друзей, завсегдатаев ужинов с классической музыкой. Должен объявить им, что произошло: все они стали объектами скрытого наблюдения и изучения. Что может быть хуже – только разорение, захват в заложники или неизлечимая болезнь.
Как именно объявить, в какой мере откровенничать? Признаться, что все случилось в его доме, что его собственная жена тайком, без спросу общалась с неизвестным типом, дала понять яснее ясного, что ее можно использовать? Позорище!
Он решил поговорить с Генрихом и Юрой по отдельности. Сказать, что обнаружил «прослушку» в своем загородном доме и уверен в ее связи с делом Абросимова. Особые надежды он возлагал на Потапова. Как‑никак работает в правительстве – не министр, но важное лицо.
Пусть замолвит словечко, пусть пожалуется, как нормальных людей прессуют ни за что ни про что. Фактически по единственной причине: имели несчастье быть с похищенным в хороших отношениях.
– А ты уверен, что «жучок» недавно поставили?
Потапов смотрел в упор своими выпуклыми, светлыми до полной бесцветности глазами. Впервые Михаил отдал себе отчет – именно эти глаза мешали в полной мере сблизиться с Потаповым. Даже тогда, когда Юра еще не заседал в правительстве, этот взгляд будто воздвигал преграду. Не толстое стекло, скорее эластичная прозрачная пленка, способная растянуться, податься туда или сюда, но ни в коем случае не порваться, не лопнуть.
– Сто пудов.
– Какие мысли по поводу? Могли к тебе пролезть?
Левитин задержался с ответом, и Потапов уже задал следующий вопрос:
– Или гости твои тебе удружили? А может, охранники?
– Погоди, не так быстро.
Придуманная версия оказалась на деле совсем не такой удобной, Левитин все равно выглядел виноватым.
– Домашние? – в голосе Потапова чувствовалось раздражение.
– Какие к черту домашние? Совсем уже рехнулся?
Потапов по‑прежнему смотрел на друга в упор, но тому теперь казалось, что взгляд направлен не на его лицо, а дальше, будто сквозь.
– Сейчас задача не искать крайнего. Надо, чтобы от нас отвязались. Всегдашняя милицейская история: расследование стопорится, а значит, надо плотней пощупать того, кто рядом, – авось удастся отыскать нечто более приятное, чем штуковина между ног.
– Каждый ищет свое, – пробормотал Потапов, пожевывая нижнюю губу.
– Можешь провентилировать вопрос?
– Я много чего могу. Между нами, мальчиками: ты в Катерине своей уверен?
Потаповская прозорливость потрясла Левитина. Но он обязан был сохранять хорошую мину при плохой игре.
– Как тебе только в голову пришло! Могу задать встречный вопрос насчет твоей собственной половины. Жена твоя, между прочим, тоже появлялась в доме.
– Я бы не оскорбился. Я бы просто сказал, что это маловероятно.
– А Катя почему вероятна? – озлобился Левитин.
– Ты видел ее состояние? Видел, как она на всех смотрела? С ужасом.
– Что ты городишь? Может, она не была мила и радушна, как в благополучные времена. Но причина очевидна. Я тоже сидел как на иголках и уже через полчаса нашей трапезы пожалел…
Будучи человеком вежливым, Левитин не стал досказывать до конца, что пожалел о приглашении. Собеседник и так его понял.
– Не путай боб с горохом. Ты просто пребывал в депрессии, как и все остальные. А она смотрела на нас как на прокаженных.
– Извини, пожалуйста, но кто тебе присвоил полномочия давать оценки, делать выводы? Я тоже могу развить насчет тебя или твоей жены далеко идущие предположения.
– Кто к кому сейчас пришел? Правильно: ты ко мне.
– Значит, не надо было, – Левитин поднялся уходить.
– Сядь, – неожиданно жестко потребовал Потапов. – Я еще не сказал самого главного. Можешь меня поправить, но, по‑моему, никакого «жучка» просто не было, в противном случае ты бы притащил его сейчас в клюве.
«Что за чертовщина? Будто на лбу буквы проступают», – Левитин машинально коснулся рукой холодного влажного виска.
– Не переходи границ, Юра. Или ты сознательно решил со мной поссориться? Тогда валяй.
– Голову даю на отсечение: случилось то, да не то. Ты испугался последствий и прибежал. Я не прав? Тогда поехали, покажешь мне «жучок». Я передам его знающим людям – возможно, они сделают какие‑то выводы.
Левитин презрительно улыбнулся:
– Вот чего стоит дружба. Пока я к тебе пришел с нашей общей проблемой. А если бы с личной?
Повернувшись спиной, он взялся за ручку двери.
– Так как насчет «жучка», Миша? Или мне самому поговорить с твоей женой?
– Ты у нас член правительства, лицо официальное. Но если ты влезешь в мою семью, я приму меры. И тебе от них не поздоровится.
Неожиданно Потапов заговорил вполне примирительно:
– Давай не будем махать саблями. Твоей жене никто настроения не испортит. Не упрекнет – пусть даже она выкинула дурацкий номер из‑за собственной мнительности. Обсудим между собой и закроем тему. Единственное, что мне сейчас нужно, – правда. И тебе тоже. Нас троих – тебя, меня и Гену – могут поиметь на пустом месте. Если я напрасно на тебя бочку катил, подойди и смело плюнь мне в глаза. Я утрусь и скажу спасибо. Давай, я жду.
– У нас с тобой просто не получилось конструктива. Плеваться мне некогда, есть дела поважнее.
– Тебе совесть не позволяет плюнуть. Потому что я прав! Последний раз прошу, скажи все как есть.
– Катя ни при чем, – устало произнес Левитин. – Это моя вина, как хозяина. Среди музыкантов был ряженый.
– Который? – быстро переспросил Потапов. – Я к ним тогда не приглядывался, но смутно помню всех.
– Я тоже не приглядывался. Потом вспомнил задним числом одного «скрипача».
– Кажется, понимаю, о ком ты. Я еще подумал, что он себе плечи подложил во фрак. Когда все выяснилось?
– Один из ребят все‑таки заподозрил неладное. Но никому ничего не сказал, решил, что сам проверит. Ну, и проверил – потом еле очухался.
– Помню, Катя куда‑то исчезала, – Потапов вперился в пространство, будто хотел воскресить в пустоте недавнее прошлое. – И вернулась запыхавшаяся.
– Опять! Если не хочешь ссориться, забудь о ней, брось свои бредовые домыслы и давай говорить о деле.
Потапов замолчал, и они договорились быть на связи.
Глава тридцать шестая
В кабинете председателя совета директоров раздался звонок. Андрей прочел номер с экрана мобильника – цифры ничего ему не говорили. Мгновенно возникло предчувствие, что звонят похитители. Денег как не было, так и нет, а они вот‑вот начнут торопить.
Худшие предчувствия оправдались. Уже знакомый голос без всяких предисловий заявил:
– Обмен завтра. Вы человек разумный, сами знаете, чего не стоит делать.
– Да‑да, конечно, – заторопился Андрей. – С моими родственниками все в порядке?
– Условия содержания изменились. По техническим причинам. Теперешние гораздо хуже. Откладывать дальше некуда, могут случиться крупные неприятности. Вся сумма уже у вас?
Язык не повернулся ответить отрицательно.
– Практически. Осталось совсем немного.
– В любом случае до завтра вам нужно закрыть вопрос. Завтра будьте готовы с утра. Я могу позвонить в любой момент и назначить встречу в течение часа или двух. Все, конец связи.
– Послушайте! – крикнул Андрей, опасаясь, что собеседник даст отбой.
– У вас ровно одна минута.
Абросимов‑младший хотел было признаться, что не успеет добрать до завтра три миллиона евро. Но он ведь сам сказал: «осталось совсем немного». Бандиты поймают его на противоречии и заподозрят в обмане. Этого нельзя допустить, они должны быть уверены в его полнейшей честности там, где дело касается жизни и смерти.
Деньги он как‑нибудь достанет, даже если ради брата придется пойти на преступление. Нужно условиться о другом, о технической стороне «чейнджа». Вспомнились слова майора Кольчугина: «Думаете, все будет, как в торговом центре: нагрузил тележку, расплатился в кассе, потом переставил покупки в багажник. Деньги у вас возьмут, но что вы получите взамен – большой вопрос… Думаете, у них не возникнет искушения снять с вас эту сумму дважды?»
– Послушайте, – твердо произнес в трубку Андрей, – мне нужны какие‑то гарантии. Я не могу ехать один с такими деньгами.
– Хотите взять в качестве сопровождения милицейский спецназ?
– Хотя бы людей из нашей службы безопасности. Им безусловно можно доверять.
– Доверяйте на здоровье. Нам это не подойдет.
– А как вы предлагаете? Чтобы я сел за руль машины и в одиночку повез деньги?
– Давно машину не водили? У богатых свои привычки… Прошу прощения, но минута истекла.
– По моим часам еще двадцать секунд, – в ответственные моменты у Абросимова‑младшего прорезалась неуступчивость. – Делайте что хотите, но я в одиночку не поеду. Это логика нормального самосохранения, обычной осторожности. Если б я согласился на ваши условия, это должно было бы вызвать у вас серьезные подозрения. Ни один разумный человек не поступит так, как предлагаете мне вы.
– Хорошо, поезжайте вдвоем. Берите с собой водителя, и пусть он вас сопровождает. В конце концов, надо же кому‑то нести сумку.
Едва только разговор закончился, Андрей вставил в рот сигарету и за одну долгую затяжку заполнил легкие дымом. Впору было окончательно отчаяться, но он был сделан из другого материала. Критическое давление обстоятельств не ломало его, а добавляло крепости.
Оснований для оптимизма по‑прежнему не было, но теперь он не сомневался, что найдет деньги брата. Найдет до завтрашнего утра. Сейчас докурит сигарету и поймет, где их надо искать.
Пепел падал на полированный стол, прожигая поверхностный слой лака. Где же они, черт возьми, где? Может быть, Вика знает? Да нет, никогда в жизни Никита не доверил бы ей бабло. Душу он мог изливать до самого дна, но про дела «Сибстали» наверняка не сказал ни слова. Дорогие подарки мог бы делать, но деньги и документы не доверил бы.
Может, они здесь, в этом кабинете, где Никита проводил большую часть времени? Если так, они должны быть отлично спрятаны. Когда государство начинает шерстить олигарха, первым делом являются с обыском именно в головной офис, в кабинеты руководства.
Андрей ощупал все стены, потом обследовал на карачках весь пол в кабинете. Не пропустил ни одной полки шкафа, ни одного выдвижного ящика. Кряхтя от напряжения, повалил на бок массивный длинный стол, стал отвинчивать ножки одну за другой. Одна из них никак не отвинчивалась – он надавил на нее и выломал.
Никакого результата это не дало. Тогда он попытался отделить мягкий пластиковый плинтус, используя в качестве подручного средства сувенир из слоновой кости – декоративный нож для разрезания бумаги.
Вспотев от непривычных физических усилий, Абросимов‑младший позвонил из кабинета секретарше и попросил больше никого не пускать. Принимать людей он будет в своем кабинете.
Внизу, в подвальном помещении, собственная мастерская «Сибстали». Но нельзя даже запросить оттуда инструмент под благовидным предлогом. Пойдут по офису нежелательные сплетни – мол, новый хозяин уже переделывает кабинет под себя. Видимо, не планирует скорое возвращение прежнего.
Иметь тысячи подчиненных и все делать самому. Абсурд какой‑то, но иначе не получится. На Никиту все смотрели как на законного самодержца. Он, Андрей, – даром что брат – всего лишь начальник, а по сути простой смертный. Подчиняться никто не отказывается, в открытый спор не вступает, но за спиной могут судить и рядить как угодно.
Пришлось самому спуститься в гараж, открыть багажник служебной машины, положенной ему как директору по маркетингу, и незаметно сунуть в карман кое‑что из ящика с инструментами.
По возвращении дело пошло быстрее. Вскоре кабинету и в самом деле требовался капитальный ремонт. Но результата все не было. Продолжение «вскрытия» стало для Андрея способом сосредоточиться. Он выполнял работу машинально, размышляя о каких‑то других вариантах поиска. Легче было думать за работой, чем неподвижно сидя в кресле с сигаретой.
Заодно он прикидывал, кого взять с собой на обмен в качестве сопровождающего. Казалось бы, Сергея Крупенина – доверенное лицо. Но дело с ним обстояло совсем не просто. Именно по поводу Сергея буквально утром состоялся разговор с капитаном Балашовым.
За считаные дни отношение Абросимова‑младшего к своему протеже кардинально переменилось. Вины Сергея тут не было: ни словом, ни делом он не заставил усомниться в своей надежности. Но даже его присутствие все больше и больше тяготило Андрея Анатольевича. Так много знать лишнего и смотреть такими ясными голубыми глазами…
Другое дело Балашов – сразу видно продажную шкуру. С такими как‑то легче: понятно, как себя вести и чего от них ждать.
Утром Андрей поинтересовался, как идут дела у майора Кольчугина, руководителя специальной группы по расследованию дела и освобождению заложников. Балашов поведал под большим секретом, что удалось обнаружить место содержания заложников, откуда бандиты успели их перевести.
– Похоже, там случилась внутренняя разборка. Нашли гильзы, следы крови. Следы от пуль на стенах в коридоре.
– Внутренняя разборка или?.. – упавшим голосом спросил Андрей.
– Никаких «или», именно так. У Кольчугина есть все основания предполагать, что заложники живы. Все приметы свидетельствуют о перестрелке, хладнокровным убийством даже не пахнет. Никто не рубит голову курице, от которой ждет золотого яичка.
Андрея покоробила бесцеремонность сравнения, но он никак этого не показал.
– Где все случилось? Могу я съездить на место?
– Нечего вам там делать. Только нервы напрасно истреплете.
– Как же случилось, что эти ублюдки ушли из‑под носа? Кто‑то их предупредил?
– Не знаю. Я бы тоже хотел понять. Может, представится шанс спросить у них на суде. Но вам с Никитой скорее радоваться нужно. Застать их врасплох все равно не удалось бы, а что бы случилось с заложниками во время заварушки, одному Господу Богу известно.
– Да‑да, конечно, – поспешно закивал Андрей. – Я просто хочу понять, что происходит: откуда вдруг эти внутренние разборки, взяла ли милиция след?
– Разборки у таких типажей бывают по одной причине: слишком рано начали делить шкуру неубитого медведя. Заняться им нечем, скука смертная. Вот и возвращаются раз за разом к самой животрепещущей теме… Насчет Кольчугина и его группы вам пока тревожиться не стоит – великими достижениями и близко не пахнет.
Настало время затронуть новую тему.
– Есть у меня один парень, – начал Абросимов‑младший. – Сам же я его и привел в нашу службу безопасности. Хотел выдвинуть наверх, а он меня разочаровал. Увольнять человека надо, не знаю, как это лучше сделать.
– Спокойно, не моргнув глазом.
– Много чего он успел узнать. А народ у нас последнее время злопамятным стал. От чеченцев, наверное, научились – с кем люди воюют, на тех и становятся похожи.
– Можно припугнуть. Жена, дети есть?
– Молодой еще.
– Тогда хуже. Лучше сплавить пока на тормозах, перевести на тихую работу с сохранением прежнего оклада. Подождать, пока сведения станут неактуальными, и потом уже отправлять с выходным пособием.
– Парень он честолюбивый. Деньги не так его волнуют, как перспектива. Успел уже раскатать губу, сразу почует неладное.
Гость пожал плечами, показывая, что исчерпал свой запас полезных рекомендаций.
– К несчастью, он знает о капитане, с которым мы дружим.
Балашов неплохо владел собой, но безразличие слетело с него, как шелуха.
– Издеваетесь? Да я вообще больше не буду иметь с вами дела!
«Будешь как миленький, – сказал себе Абросимов‑младший. – Разве что возьмешь подороже».
– Вижу, «Сибстали» без Никиты Анатольевича придется несладко. С такими методами работы вы весь бизнес за год развалите!
Балашов «повелся» на блеф. Для пользы дела Андрей разрешил поливать себя грязью, принял вид оскорбленный, но виноватый.
– Ничего страшного пока не случилось. Давайте подумаем, как решить вопрос с парнем.
– Сами, черт возьми, создали проблемы, сами и решайте! Чего вы от меня ждете?
– В этих делах я не слишком искушен. Один раз я с ним ошибся и боюсь ошибиться повторно.
– Как легко и просто: «ошибся». Завтра ошибусь я или Кольчугин, и вся семейка вашего братца отправится в полном составе на тот свет. «Как же так?» – спросите вы. А я наберусь наглости и попрошу вас же о каком‑нибудь великом одолжении, как вы меня сейчас.
– О каком таком великом одолжении, интересно, я вас прошу?
– Не делайте вид, что вам понадобилась консультация.
Андрей собрался протестовать, но капитан остановил его.
– Достаточно. Закроем тему.
Стало ясно, что он понял намек и в самом ближайшем времени примет свои меры. Ему не нужно ни называть фамилию, ни указывать на Крупенина пальцем. Он сам разберется, кого приняли в службу безопасности последним по счету. От Андрея требуется придумать для Сергея задание где‑нибудь за городом и отправить его одного.
Абросимов‑младший так и сделал. Поэтому Крупенин никак не мог поехать с ним на обмен в качестве сопровождающего, пришлось остановиться на кандидатуре Девятаева. Подозрения, возникшие сразу после похищения брата, успели развеяться. Пока Девятаев и его служба безопасности ничем не отметились, хотя пресс расследования уже ослаб и никто не отвлекал их от работы. Но, как ни странно, именно отсутствие успехов окончательно обелило начальника охраны в глазах Андрея. Если б этот человек был замешан в похищении, он старался бы сейчас изо всех сил, проявил бы себя с наилучшей стороны…
Поглощенный этими мыслями, Андрей чисто механически продолжал свои «изыскания» в кабинете. Перебрался в комнату для отдыха, оттуда в небольшой, без особых излишеств туалет, выложенный черной и белой плиткой. Впрочем, сам унитаз был дорогим, японским, с небольшим пультом управления, вделанным в стену.
Пиктограммы делали назначение кнопок совершенно понятным. Стоя возле унитаза, Андрей задумчиво слил воду, включил и выключил подогрев сиденья. Потом нажал какую‑то клавишу, после этого все остальные перестали подавать команды – только набирали буквы на строчном табло.
«А буквы зачем? – подумал Абросимов‑младший. – Чтобы грамоту не забыть, пока сидишь? Или некоторые чересчур хитроумные действия этой машине можно объяснить только словами?»
Вдруг он подумал, что именно здесь, в неподходящем на первый взгляд месте, брат мог держать наличность. Раскурочить весь туалет к чертовой матери, чтобы долго не теряться в догадках?
Андрей внимательно осмотрел плитки стены и пола, ища незаполненных раствором швов. Не мог же Никита каждый раз выбивать плитку, чтобы доложить наличку или забрать. Хотя, возможно, это не нужно было делать регулярно? Для текущего пользования наверняка служил домашний сейф.
Не открывая крышки унитаза, он присел на нее, потирая лоб красивыми длинными пальцами. Протянул руку и снова набрал на пульте управления несколько букв. Неожиданно набралась детская кличка, которую ему присвоили во дворе. Сто лет он про нее не вспоминал, откуда она вдруг всплыла? Или это подсказка свыше?
У брата тоже было дворовое прозвище, неизвес