Видя, что она не понимает, качаю головой. Отодвинув ее в сторону, я выхожу на улицу.
Неожиданно понимаю, что ничего не чувствую. И дело тут не в том, что услышанное потрясло меня: я отчаянно боюсь. Выхожу на крыльцо, и Вив выскакивает вслед за мной, вися на моей руке.
— Куда ты идешь? Кам, пойдем в дом! Пожалуйста… — рыдая, просит она. — Кам, прошу тебя, пожалуйста… это был несчастный случай, я пыталась затормозить…
И Вив бежит по улице босиком. Она пытается удержать меня, упираясь пятками в землю, но я стремлюсь вперед и тащу ее за собой. Она плачет, а я хочу только одного — чтобы она отпустила меня. Я много раз представлял себе, как иду с ней под руку, но эта сцена никогда не выглядела так, как сейчас. Кое-где в окнах горит свет, выхватывая из пустоты фрагменты мостовой с кружащимися над ней снежинками.
— Прости меня, — рыдает Вив.
Я тоже чувствую, как подкатывают слезы, но, вырвав руку, отбрасываю Вив в сторону. Она падает.
Лежа на земле, она похожа на тряпичную куклу. Смотрю на нее и чувствую, что видеть ее не могу.
Я разворачиваюсь и бросаюсь прочь что есть сил.
Глава тридцать вторая
Мне казалось, что я бегу к школе. Вроде бы вокруг те же дома, и улица мне знакома, но, очевидно, я перенапряг зрение, так как при попытке приглядеться картинка расплывается. Стараясь не обращать на это внимания, продолжаю двигаться вперед. В воздухе кружатся мелкие снежинки. Куртку я оставил в доме Вив и конечно же возвращаться за ней ни за что не стану. Спрятав руки в рукава, прислушиваюсь к грустному ритму, который выбивают подошвы моих башмаков.
Нина была права.
Эта мысль пробивается сквозь шум ветра и стук подошв по мостовой единственной ясной пронзительной нотой. Но с этим уже ничего не поделаешь. Нужно возвращаться домой — не могу же я остаться в мире, где все считают меня мертвым.
|
|
Выйдя на знакомый угол, понимаю, что попал не туда, куда шел. Всматриваюсь в надпись на указателе, пытаясь понять, куда я попал и далеко ли еще идти, но разобрать удается только одно слово: Дженеси.
В глаз попадает случайная снежинка. Выругавшись, я зажмуриваюсь и пытаюсь растопить ее горячими слезами. Поморгав, понимаю, что путь, на который я вступил, впервые за всю ночь ясен и понятен.
В окне спальни Нины на втором этаже мерцает голубой свет телевизора, и он кажется мне теплее и ярче любого огня. Понятия не имею, сколько времени, но кто-то там, наверху, не спит.
Нажав кнопку, слышу внутри дома громкий мелодичный звонок, и приглушенный звук телевизора, доносящийся сверху, практически в ту же секунду стихает. Голубой свет в окне продолжает мерцать. Заставить себя не опускать глаза у меня не хватает духу, и я, потупившись, стою у двери, пока за ней не раздается скрежет засова, который открывает чья-то рука. Ручка поворачивается, и я, затаив дыхание, жду появления того, кто стоит за дверью.
Увидев меня, Нина замирает на месте, не говоря ни слова, и, не отрываясь, смотрит на меня. Так было в первую нашу встречу, когда мы увидели друг друга сквозь призму зеленого света. Только на этот раз она уже не считает меня ожившим мертвецом.
Мне приходит в голову, что Нина, повстречавшись со мной там, на углу, должно быть, испугалась не меньше, чем я.
— Ты права, — говорю я. — Это была Вив.
Нина прикладывает руку к губам. Я стою на крыльце, в изнеможении привалившись к дверному косяку, без куртки. Трудно даже представить, какое у меня сейчас лицо.
|
|
— Кам, какой ужас! — восклицает она, делая шаг вперед и протягивая ко мне руки. Но я отстраняюсь, и Нина, опомнившись, возвращается на место. — Что случилось?
Стараясь сдержать эмоции, я крепко сжимаю челюсти и киваю ей, показывая, что все хорошо и волноваться не стоит. Заставить себя смотреть ей в глаза я не могу. Нина распахивает дверь.
— Заходи скорее, — говорит она, — на улице снег.
Я вхожу и закрываю дверь.
— Тебе нужно согреться. Сейчас я принесу одеяло и поставлю чайник.
Прислонившись спиной к закрытой двери, я молча качаю головой.
— Нет, мне нужно идти.
— Да, — соглашается Нина, склоняя голову, — нужно.
Наши взгляды наконец встречаются, и я внутренне сжимаюсь, готовясь увидеть в ее глазах осуждение и презрение, но, к удивлению, ничего этого во взгляде Нины нет. Ни упрека, ни укора, ни желания сказать «вот видишь, а я что тебе говорила». Я не вижу в ее глазах ни малейшего желания унизить меня или заставить просить прощения за то, что она была права, а я нет. Ничего такого, что наверняка читалось бы во взгляде Вив. Ничего, кроме искреннего сочувствия ко мне в ее светло карих глазах.
— Я решил, что должен по крайней мере извиниться.
— Не стоит… — говорит она. — Ты мне ничего не должен.
Не зная, что еще сказать или спросить, поднимаю руку вверх, указывая на потолок.
— Оуэн спит?
Нина, обернувшись, смотрит на лестницу и берет меня за руку. Стараясь не шуметь, мы поднимаемся на второй этаж. Оказавшись в коридоре и вспоминая первое утро, проведенное в этом доме, чувствую, как по коже бегут мурашки. Приложив палец к губам, Нина заглядывает в приоткрытую дверь. Я тоже осторожно просовываю голову в комнату Оуэна и вижу, что он лежит на кровати поверх одеяла и спит. На полу стоит полупустая миска с попкорном.
|
|
— Мы смотрели «Вспоминая Титанов», — шепчет Нина.
— Извини, — говорю я тихонько, — я не хотел вам мешать.
Покачав головой, Нина медленно направляется в свою комнату.
— Фильм давно закончился, просто я не хотела будить Оуэна и оставила его там, где он уснул.
— Хороший фильм, — говорю я, чувствуя, как дергается уголок губ, — а из Оуэна через несколько лет выйдет отличный квотербэк.
Нина мягко улыбается в полутьме коридора.
— Думаешь, он сможет играть?
— Если его поддержать, то да, — говорю я, встретившись с ней взглядом и снова опуская глаза.
Нина крепче сжимает мою ладонь, и я осознаю, что все это время держал ее за руку. Хочу что-то сказать, но в этот момент Нина включает свет в своей спальне.
Проходит несколько секунд, прежде чем глаза привыкают к яркому свету, и даже когда зрение возвращается, я не сразу понимаю, что изменилось. Со всех стен на меня смотрят вурдалаки и чудовища. У шкафа висит изображение Твари из Черной Лагуны. Над столом — афиша к «Психо» Альфреда Хичкока, а над кроватью — постер к «Маске Сатаны». Все афиши из стопки, которую я видел в шкафу, красуются на стенах, а с ними и несколько новых, к фильмам, которых я не знаю.
— Мне всегда нравилась «Запретная планета», — говорю я, любуясь картинкой, висящей у двери.
— Я знаю, — отвечает Нина, складывая руки на груди и смеясь.
Развернувшись, оглядываю спальню. Кровать, как всегда, безукоризненно заправлена, нигде не пылинки. Но теперь комната сверкает всеми цветами радуги. Она словно ожила, вернее, ее оживили, если это определение уместно по отношению к фильмам ужасов, чудовища, глядящие со всех стен.
— Почему ты решила их развесить?
— Не знаю. До того, как я снова встретила тебя, мне было очень плохо. Это состояние началось, когда умерли родители, и возобновилось, когда погиб ты. Мне казалось, что жизнь — это тяжелая болезнь, которую нужно превозмогать. А потом я пересмотрела несколько фильмов из тех, на которые мы с тобой ходили, и поняла, что нужно относиться к ней с большим оптимизмом, — отвечает Нина, с улыбкой глядя на висящие чуть ли не вплотную друг к другу красочные афиши. — К тому же их не любит тетя Кэр.
Я изучаю комнату, стараясь запомнить ее такой, какой она стала теперь. На полке стопка дисков с фильмами, расставленными в алфавитном порядке — и к каждому из них есть афиша.
— Жаль, нельзя посмотреть хотя бы один из них с тобой, — говорю я, глядя на фотографию, прикрепленную к зеркалу. На ней мы с Ниной, на озере.
— Я снова буду тосковать по тебе, — говорит Нина, увидев, куда я смотрю.
Я незаметно изучаю ее, чтобы образ глубже врезался в память: гладкие волосы цвета потемневшей меди, бледное лицо, карие глаза, полные нежности и грусти. Протягиваю руку, чтобы погладить ее по щеке, и вижу, как лицо меняется и на нем появляется выражение кротости и умиротворения. Мы обнимаемся, и я чувствую себя совсем не так, как совсем недавно чувствовал себя в объятиях Вив.
Близость Нины утешает меня, внушая спокойствие. Кладу голову ей на плечо, вдыхая свежий запах волос. Она гладит меня по спине, и мы стоим молча, прижавшись друг к другу.
— Кам, я… — решается нарушить молчание Нина. Она поднимает голову, и я, чуть отстранившись, смотрю на нее. Мы почти касаемся друг друга губами. Я смотрю ей в глаза, не решаясь поцеловать, и хотя между нами буквально несколько сантиметров, кажется, будто мы смотрим друг на друга из разных вселенных. Я нарушаю границу первым и спустя мгновение касаюсь ее горячих губ, источающих чудесный аромат, похожий на запах чая с едва заметной примесью меда.
Нина прерывает поцелуй первой.
— По крайней мере, — говорит она, — на этот раз мне представилась возможность попрощаться.
Я понимаю, что остаться не могу. Кивнув Нине на прощание, разворачиваюсь и иду к двери.
— Давай я тебя провожу, — просит она.
— А как же Оуэн? — спрашиваю я, обрадовано кивая в ответ на ее предложение.
Нина на цыпочках пересекает коридор и заходит в комнату брата. Укрыв его одеялом, она подходит к телевизору, по которому показывают что-то вроде «Магазина на диване», и включает звук почти на минимальном пределе слышимости.
— Жаль, что он спит, — говорит Нина, — ему бы наверняка захотелось попрощаться.
— Может, оно и к лучшему, — отвечаю я, касаясь ее плеча, — а то подумал бы, что я ему снюсь.
Когда мы спускаемся с лестницы, я, подойдя к двери, выглядываю наружу.
— Там все еще снег идет.
— А ты не замерзнешь? — спрашивает Нина.
Почувствовав, как холод проникает под футболку, я закрываю дверь.
— Я оставил свою куртку не там, где нужно.
— Подожди-ка.
Нина поднимается по лестнице и ненадолго исчезает в глубине дома. Вскоре она возвращается с большой красной толстовкой с капюшоном в руках. Она украшена логотипом нашей команды, а на спине красуется большая белая надпись «Пайк». Под надписью цифра пять — мой номер.
— Больше у меня ничего, что подошло бы тебе, нет, — говорит Нина. — Забери ее.
— Не помню, чтобы у меня была такая, — замечаю я, надевая толстовку через голову. — Ты точно готова с ней расстаться?
От толстовки исходит ее запах. Нина смущенно кивает и принужденно улыбается.
— Она тебе больше подходит по размеру.
Погода на улице хуже некуда, но мы все равно не торопимся.
Я все время думаю о том, что нужно что-то сказать, но все, что приходит в голову, кажется слишком тривиальным. Какой смысл при таких обстоятельствах говорить о школе, о будущем или о чём-то еще в этом роде? Что еще можно сказать, кроме слов прощания?
Когда мы подходим к школе, снег идет уже не так густо. С неба лишь изредка падают одинокие грустные снежинки. Повернув налево, мы оказываемся на знакомом углу. Свет уличного фонаря образует на припорошенной снегом мостовой четко очерченный круг. Я резко останавливаюсь, и Нина замирает рядом. Руки, лежащие в карманах толстовки, вспотели, болит нога. Да и не только нога, все остальное тоже. Даже глотать трудно.
— Я ничего не могу понять.
— О чем ты? — спрашивает Нина шепотом.
— Как все это могло произойти?
Нина медленно качает головой.
— Не знаю, может, в движении Вселенной случился какой-то сбой. Ты тосковал по ней, она — по тебе, — говорит она и, сделав паузу, продолжает: — И я по тебе тосковала.
— Но должно же быть этому какое-то разумное объяснение? Иначе какой в этом смысл?
Я смотрю вперед, вспоминая все, что случилось за последние дни. Пройти сейчас через портал — значит оставить все позади, хорошее и плохое, все исчезнет без следа. Нина берет меня под руку, а я, вынув ладонь из рукава, пожимаю ее теплую ладонь.
— Может, он не закроется, — говорю я.
Нина, сжимая руку, смотрит мне в глаза, но ничего не отвечает.
На угол мы выходим вместе.
Ночь холодна. Тишину нарушает только звук наших шагов. Я смотрю на ноги, стараясь не думать о том, как близка цель нашей прогулки. Неожиданно черные ботинки Нины замирают на месте, а пальцы крепче сжимают мою руку.
— Что случилось? — спрашиваю я, поднимая глаза.
Она не отвечает. Отпустив меня, Нина медленно приближается к столбу. По тому, как она поводит головой из стороны в сторону, ясно, что она что-то ищет или прислушивается.
— Что, Нина? — спрашиваю я снова, уже поняв, что именно она услышала.
Я поворачиваюсь как раз в тот момент, когда из-за угла на бешеной скорости появляются два ярких круглых огня автомобильных фар. Машина скользит в заносе по припорошенной снегом мостовой и, снова встав на курс, летит прямиком на Нину. Когда автомобиль оказывается в круге света, я вижу, что он тёмно-синий.
Пулей преодолев расстояние, отделяющее меня от Нины, я делаю попытку столкнуть ее с траектории полета тяжелого тела, но она выставляет вперед руки, пытаясь оттолкнуть меня. Фары приближаются с неумолимой скоростью. Мотор ревет так, что я не слышу не только Нину, но и свои собственные мысли. Драгоценные моменты потеряны, и остается только загородить девушку своим телом и упереться в землю ногами в ожидании удара.
Раздается душераздирающий скрип шин, и сердце останавливается. Наступает мертвая тишина.
Ноги обдувает поток горячего воздуха. Хромированная решетка машины Вив находится в нескольких сантиметрах от моих колен, а свет фар режет меня пополам. Открыв глаза, я, сощурившись, смотрю на гладкий капот машины, радуясь тому, что сердце по-прежнему стучит в груди. Из окна водительской двери высовывается женская головка с короткими волосами.
— Уйди с дороги, Кам.
— Нет, — говорю я, чувствуя, как на щеке тает одинокая снежинка.
Вив ударяет кулаком по рулю.
— Немедленно садись в машину.
— Нет, — отвечаю я, прислушиваясь к учащенному дыханию Нины за спиной.
Раздается скрежет открываемой двери. Кузов наклоняется, и свет фар движется по моим коленям вверх-вниз. В ярко освещенном пространстве перед решеткой радиатора появляется стройная женская фигура. Вив переоделась — теперь на ней джинсы и свитер. В глазах, отражая свет фар, сверкают слезы.
— Пожалуйста… пойдем со мной, — просит она срывающимся голосом. — Нужно пройти на ту сторону, пока еще есть время.
По щеке стекает слеза, и я чувствую, что долго не выдержу: часть души все еще отдана ей, даже после того, что случилось.
— Вив, я ухожу без тебя.
Она останавливается и, прищурившись, смотрит сначала на меня, потом на Нину, медленно прикрывая рукой губы.
— С ней?
— Нет, — отвечаю я, качая головой. — Один.
— Я с тобой.
Смотрю на столб, стоящий на углу. Вив, обернувшись, смотрит туда же.
— Но ты же вернулся ко мне, — говорит она сквозь слезы.
— Нет, не вернулся, Вив, — отвечаю я, поворачиваясь к ней. — Я — не он.
Она хватает меня за руку.
— Мне все равно, я просто хочу пойти с тобой. Пожалуйста… У меня здесь ничего не осталось…
Я вырываю руку. Она продолжает хвататься за меня, но постепенно мне удается ее пересилить. Смотрю на ее мягкие кудрявые волосы — снег уже успел припорошить их. Глаза Вив похожи на два темных глубоких колодца. Она, покачиваясь, стоит на краю тротуара, и кажется, легкий ветерок может опрокинуть ее. Я вспоминаю всю цепочку событий, в результате которых мы все встретились здесь, на углу, стараясь представить все возможные варианты окончания этой ночи. Я очень хорошо знаю Вив и понимаю, что она жалеет о содеянном — до определенной степени, конечно. Не сомневаюсь, она убила его именно по той причине, которую назвала — потому что слишком сильно любила.
— Отпусти.
В течение нескольких секунд Вив продолжает смотреть на меня с недоверием, но в конце концов лихорадочный огонек в ее глазах гаснет и рука, цепляющаяся за мой рукав, опускается. Она разворачивается на месте и, не оглядываясь, уходит в машину. Двигатель оживает с ревом, от которого у меня снова на миг останавливается сердце. Фары разгораются с новой силой, и я ничего не вижу, кроме ослепительного света, и стою в полной прострации, ориентируясь лишь на слух, который подсказывает, что автомобиль слегка отъехал назад. В подтверждение этого поток горячего воздуха, только что обдувавший колени, слабеет. Замерзшая рука Нины касается моей, и я наконец перевожу дух, прислушиваясь к скрежету двигателя, работающего на холостых оборотах.
Цикличное постукивание механизмов вдруг прерывается, сменяясь ревом, вызванным резким нажатием на педаль газа, и автомобиль пятится назад, на мостовую. Я, не выдержав, вскрикиваю от радости.
Свет фар, скользнув по ногам, меняет направление, и я вижу едва различимое в темноте лицо Вив, сидящей за рулем. Ощутив облегчение, я начинаю дышать спокойнее, но в этот момент замечаю, что синий автомобиль движется не вперед или назад по улице, а по диагонали — к противоположному тротуару. Машина медленно пятится и останавливается у края мостовой, осветив бордюр красным огнем стоп-сигналов. В свете фонаря видно, как из глушителя вьется струйка дыма, как бывает, когда держишь между пальцев зажженную сигарету.
— Что она делает? — спрашивает Нина. Я не успеваю ответить, потому что в этот момент рев мотора раздается снова, и автомобиль, буксуя, срывается с места. Он несется прямо на нас, и фары, работающие в режиме дальнего света, окончательно ослепляют меня и лишают возможности ориентироваться. Я даже не понимаю уже, откуда надвигается на нас опасность. Нина судорожно цепляется за мою руку и кричит.
Но автомобиль с ревом проносится мимо — близко, но все же не зацепив нас. Зрение восстанавливается лишь через несколько секунд. Я вижу заднюю часть машины, которую мотает из стороны в сторону. Вив, вероятно, промахнулась и теперь собирается повторить попытку.
Но едет она слишком быстро, и машина, очевидно, не слушается. Она несется прямо в столб.
Как в том страшном сне, начинаю кричать и сам себя не слышу. Стою и не могу оторвать взгляд от стремительно удаляющегося автомобиля. Сейчас будет столкновение, звон стекла, пожар. Но этого не происходит. Я слышу только легкий треск и вижу вспышку зеленого света.
Автомобиль задевает столб, лишается зеркала заднего вида и ломает растущие за столбом кусты. Пронесясь боком по лужайке, он вылетает на школьную автостоянку и, описав по асфальту плавную дугу, снова выезжает на улицу.
Я инстинктивно делаю шаг назад и тут же вспоминаю о том, что позади Нина, которая цепляется за меня. Я обнимаю ее и прижимаю к груди. Она, прикрыв рот рукой, смотрит на дорогу. Я прижимаю ее к себе еще крепче, следя за тем, как небольшая синяя машина, выехав со стоянки, поворачивает в другую сторону.
Глава тридцать третья
К земле примерзла обертка от шоколадного батончика. На столбе, покрытом слоем замерзшей грязи, свежая отметина в том месте, где об него ударилось боковое зеркало машины Вив. Кусты выглядят так, будто по ним прошло стадо бизонов. Подойдя к столбу, начинаю шарить в воздухе и довольно долго ничего не могу найти. Однако в конце концов где-то в полуметре от земли мои пальцы начинают испускать зеленое свечение. Я с облегчением перевожу дух. Нина делает вид, будто ее интересует то, что находится вокруг. Она с серьезным видом изучает камни, траву и то, что можно увидеть на горизонте, стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не на меня. На ней та же теплая куртка с капюшоном, в которую она была одета, когда мы виделись с ней в этом же месте в прошлый раз и она пыталась предупредить меня насчет Вив. В памяти ни с того ни с сего всплывает фотография, на которой мы изображены вместе с ней. Та, на которой мы — то есть они, Нина и Кам, — стоят с этой дурацкой рыбой в руках теплым летним днем и смеются. С трудом верится в то, что та девушка на фотографии и Нина, стоящая передо мной в теплой куртке с капюшоном, — одно и то же лицо. При всем желании не могу заставить себя представить беззаботную улыбку на ее бледном осунувшемся лице.
— А что, если я останусь здесь? — спрашиваю я.
— Что? — удивляется Нина и подходит ближе, качая головой. — Нет, ты должен идти.
Мне никак не удается убедить себя в том же, хотя я знаю, что она права. Расставание с ней кажется мне горькой несправедливостью — ведь я только недавно начал по-настоящему ее понимать… и она так много сделала для того, чтобы я начал разбираться в своих желаниях. Заметив высвободившуюся из-за уха прядь волос, я осторожно заправляю ее назад.
— Может быть, ты пойдешь со мной?
Нина снова качает головой, грустно улыбаясь.
— Кто же позаботится о том, чтобы Оуэн стал квотербэком?
Вздыхая, поднимаю голову и гляжу в небо, с удивлением обнаруживая несколько звезд, подмигивающих сквозь плотную завесу облаков.
— Как думаешь, звезды здесь и там одинаковые? — спрашиваю я.
Нина, задрав голову, смотрит в небо вместе со мной.
— Думаю, они одинаковые… — отвечает она, — и вместе с тем другие. Как мы.
Я продолжаю смотреть на звезды, пока тучи не скрывают их. Опустив глаза, замечаю, что Нина смотрит на меня. Обычно по ее лицу трудно что-либо прочесть, так как в умении скрывать чувства ей нет равных, но сейчас я прекрасно понимаю, о чем она думает.
— Мне очень жаль, — говорю я.
— О чем ты? — удивленно спрашивает Нина.
— Мне жаль, что ты его потеряла, — говорю я тихо. — Я знаю, как это больно.
Нина пожимает мою руку, глядя мне в глаза с легкой тенью улыбки на лице.
— Он был частью моей жизни, жаль, что недолго. Но это было счастливое время.
— Мне кое-что непонятно… — говорю я, подходя чуть ближе. — Можно я тебя кое о чем спрошу?
Нина смотрит на меня, подняв брови, и пожимает плечами.
— Что означает эта надпись? В альбоме. «Ты спасла мне жизнь».
Нина, поджав губы, смотрит вниз.
— Не знаю, — отвечает она после паузы.
— Но у тебя же должны быть какие-то предположения, почему он написал эту фразу?
— К сожалению, не знаю, — говорит она, вздыхая и пожимая плечами. — Он написал это в тот вечер, накануне смерти. Я не видела ее, а потом было уже поздно. Мне так и не удалось его об этом спросить.
Я беру ее за руку, чувствуя потребность извиниться, что сказал ей в свое время грубость по поводу того, что написано в книге.
— Прости, я не знал.
— Когда у меня хорошее настроение, — говорит Нина, поднимая голову, — я думаю, что эта надпись имеет отношение к Вив. Он только-только с ней расстался и, возможно, понимал, каких неприятностей от нее можно было ожидать. А когда у меня на душе тяжело, я думаю, что это был знак мне. А я не разгадала его вовремя.
По ее щеке катится слеза, и я, обняв Нину, осторожно прижимаю ее голову к груди. Мне хочется оказаться на его месте, понять, что он хотел сказать, но в голову приходит только одно объяснение.
— Я не знаю, что имел в виду он, но мою жизнь ты спасла точно.
Мы стоим, обнявшись, вероятно, слишком долго, но когда Нина отстраняется, я с радостью замечаю на ее лице подобие бледной улыбки. Когда она смотрит на меня, кажется, я вижу в ее глазах легкую тень настроения, оставившего свой след на снимке, сделанном на озере. В них на миг мелькает солнце, радость и все хорошее, что было там и продолжает жить в ее памяти.
— Спасибо, — говорит она, целуя меня в щеку.
Мы одновременно поворачиваемся к столбу.
Но я еще не готов. Не могу я просто так уйти. Слишком рано.
— Ты еще не передумала ехать в Англию? В тот маленький городок, где родилась твоя мама? — спрашиваю я, желая хотя бы знать, что она будет делать, раз уж мне никогда больше ее не увидеть.
— Конечно — говорит Нина, — я не только поеду туда, но и буду там когда-нибудь жить.
Она кладет мне на плечо теплую ладонь, и я понимаю — пора.
— Скажи Оуэну, я буду за него болеть, — говорю я.
— Хорошо, — шепчет Нина.
Присев на корточки, пытаюсь измерить высоту и ширину отверстия, сквозь которое мне предстоит пролезть. Будет нелегко, это понятно сразу. Сев на землю, я сначала просовываю в портал одну ногу. Нужно сделать это сейчас, иначе мне уже не вернуться. Даже через ботинок ощущаю электрический разряд, отзывающийся на коже покалыванием. Поворачиваюсь на бок и просовываю в отверстие вторую ногу. По пояс мне удается пролезть сравнительно легко, но верхняя часть тела не проходит.
— Кофта задралась, — замечает Нина, садясь на колени рядом со мной. Ощупав тело рукой в том месте, где оно застряло, убеждаюсь, что она права.
— Она все равно мне велика, — говорю я, снимая толстовку через голову и продолжая протискиваться, но Нина останавливает меня.
— Возьми ее с собой, — просит она.
— Нет, — отвечаю я, качая головой. — Пусть будет у тебя. Кроме того, она не моя.
Пожав ей руку на прощание, я протискиваюсь внутрь с головой. Меня окружает знакомый зеленый свет. Нина ложится на землю, чтобы видеть меня.
— Ты уверен, что там есть выход? — спрашивает она встревоженно.
Я вытягиваю ногу, чтобы нащупать выход. В проходе слишком тесно, и ног не видно, но судя по тому, что покалывание в вытянутой вперед ступне ощущается меньше, чем в других частях тела, выход все-таки есть. Кроме того, под ногой у меня трава.
— Всюду хорошо, а дома лучше, — говорю я, протискиваясь дальше и постепенно вылезая наружу.
Когда в портале остается только голова, я смотрю на Нину. Ее лицо едва различимо сквозь светящийся зеленый фильтр. Так же выглядела она в тот вечер, когда мы встретились в первый раз.
Нина прикрывает рот рукой.
— Прощай, Кам, — говорит она, протягивая мне руку.
Мы оба лежим на земле. Я беру ее за руку и пожимаю, понимая, что это все.
— Прощай.
Тоннель сжимается вокруг моей головы. Стены давят так, что трудно дышать. Портал закрывается, а я еще внутри. Нужно срочно выбираться. Отпустив руку Нины, я выползаю из туннеля, извиваясь всем телом и потея, несмотря на холод, идущий от покрытой инеем травы. Лежа в кустах, я приподнимаю голову и вижу сквозь крохотное отверстие, похожее на форточку с матовым зеленым стеклом, Нину, машущую мне на прощание. Я машу ей в ответ. Вытащив руку из портала, я не успеваю даже вздохнуть, прежде чем он закрывается окончательно, и Нина исчезает.