ИННА. Слишком много яркого. Бледнее проще, а чем проще, тем прочнее.Comprenez voux, monsieur?
КОНСТАНТИН. Chacun a sa fantaisie…
ИННА. Ах, только пожалуйста, не по-французски! Не забывайте слóва… (Обращается к Ане и Кате) Можно брата за уши оттаскать, чтобы он не говорил по-французски? (Треплет за ухо Константина) Никогда не нужно делать того, что мы не умеем. (Катя и Аня смеются)
КУКАРНИКОВА. Смотрите, смотрите, как мило! Инночка уже вступила в свои права жены: таскает мужа за уши.
КОНСТАНТИН. Я хотел бы, мама, чтобы она их совсем выдернула.
КУКАРНИКОВА. Это восхитительно! (Обращается к Арине Ивановне) Какой он у вас милый мальчик. Надеюсь, вы не в претензии, что он меня уже называет мамой?
АРИНА ИВАНОВНА. Меня мамашей зовет.
КУКАРНИКОВА. А меня мамой. Ах, как это мило! Подойди, я тебя поцелую. (Целует Константина в голову) У тебя – говорю не комплимент – масса вкуса… Мебель изящна, цвета подобраны прекрасно… Все мило и просто. Но мне кажется, что эта комната не носит определенного, так сказать, характера: не то гостиная, не то будуар…
КОНСТАНТИН. Я ещё не успел хорошо обдумать, куда и что поставить… Это только набросок. Вот уж с Инной мы распланируем все иначе.
КУКАРНИКОВА (подумав). По-моему, рояль лучше поставить в зал. Этот прибор (указывает на маленький диванчик, кресла и стол) посредине… (Обращается к Арине Ивановне) Впрочем, простите… я как будто начинаю распоряжаться.
КОНСТАНТИН. Пожалуйста, мама.
КУКАРНИКОВА. Нет, нет, предоставляю все тебе и милейшей Арине Ивановне.
АРИНА ИВАНОВНА. Пожалуйте чай кушать в Костенькину комнату… то бишь в столовую.
КУКАРНИКОВА. Чай? Прекрасно. Идемте, Арина Ивановна. Я всегда пью в девять часов.
АРИНА ИВАНОВНА. Клавденька, пойдем. (Подходит к Инне и, улыбаясь, очень учтиво спрашивает) А вы-с?
КОНСТАНТИН. Мы здесь будем. Хорошо, Инна?
ИННА. Все равно.
КОНСТАНТИН. Вы нам пришлите сюда.
АРИНА ИВАНОВНА (обращаясь к Кукарниковой). Пожалуйте!
КУКАРНИКОВА (берет за руку Арину Ивановну). Нам нужно с вами о многом поговорить. Мы матери и поймем друг друга. (Уходят. Клавдия за ними)
КАТЯ. А нам, Костя, можно идти?
ИННА. Вы не хотите остаться с нами?
КАТЯ. Отчего… нет…
КОНСТАНТИН. Мне хотелось бы поговорить с тобой об одном предмете. Они могут потом придти.
АНЯ. Мы уйдем. (Обе уходят)
ИННА. Это грубо. Сам же говоришь, что они мало воспитаны, и так обращаешься с ними… Нехорошо.
КОНСТАНТИН. Ничего. Я тебе буду очень благодарен, если ты ими займешься; они не глупенькие, но положительно не воспитаны. Мамаша разве может понимать что-нибудь в воспитании?
ИННА (разваливаясь на оттоманке). Ну-с, давай секретничать.
КОНСТАНТИН. Смотрю я на тебя, и не верю глазам; неужели ты у меня в доме?
ИННА. Не веришь глазам, - можешь осязать. (Показывает на щеку) Целуй.
КОНСТАНТИН (целует). Ты обворожительна сегодня!
ИННА. Как всегда.
Константин продолжает целовать.
ИННА (отстраняя Константина). Довольно. Сейчас чай подадут… Говори, что хотел.
КОНСТАНТИН. Вот видишь ли… (Проходит по комнате и садится на оттоманку к ногам Инны)
ИННА. Я жду.
КОНСТАНТИН. Когда чай принесут. (Опять встает)
ИННА. Я не люблю, когда мямлят. Говори.
КОНСТАНТИН. Скажи мне: ты любишь меня?
ИННА. Люблю.
КОНСТАНТИН. Я верю, и потому только решаюсь сегодня рассказать тебе… я мог бы совсем не рассказывать, если бы не был уверен в тебе.
ИННА. Ты меня пугаешь.
КОНСТАНТИН. Повторяю, я мог бы не рассказывать, если бы не был уверен в тебе, но я счел своим долгом рассказать… да притом… я боюсь… слухи и сплетни постоянно искажают факты…
ИННА. Я не люблю, когда мямлят. Говори.
Акулина подает чай и уходит.
КОНСТАНТИН. Вот видишь ли…
ИННА. Это скучно.
КОНСТАНТИН. Я скажу прямо. Ты, понятно, настолько умна и настолько знаешь жизнь, что не представляешь себе мужчин какими-то безупречными ангелами…
ИННА. Дальше. Вы хотите говорить о вашем бывшем романе? Начинайте прямо с неё. Кто она?
КОНСТАНТИН. Вот видишь ли…
ИННА. Ничего я не вижу. Кто она?
КОНСТАНТИН. У нас здесь жила… моя родственница. Я был моложе, увлекся… думал сделать из неё человека…
ИННА. И сделали из неё любовницу?
КОНСТАНТИН. Я искренне увлекся, Инна, и, может быть, это увлечение не прошло бы до сих пор, если бы она была другой... Но она оказалась такой мелкой мещанской натурой, узкой и эгоистичной, что я не нашел с ней ничего общего. Когда же я сходился, у меня были честные намерения: я мечтал образовать её, - она почти ничего не знала, - воспитать в ней себе жену по своему идеалу, но из этого ровно ничего не выходило. Каждый день я убеждался в её природной тупости, в неспособности... её буржуазные вкусы, наклонности возмущали меня, и я... Мы расстались. Ты, вероятно, услышала бы здесь эту историю в искаженной редакции, и я счел необходимым рассказать тебе.
ИННА. Где она теперь?
КОНСТАНТИН. Она уехала к матери в Самару. У ней три сестры; имеют мастерскую, сами шьют... Я помогаю. (Берет Инну за руку) Прости меня. Чего я искал в ней, я нашел в тебе... Не разбивай моего счастия. (Молчание) Не молчи, говори скорее мой приговор.
ИННА. Благодарю вас.
КОНСТАНТИН. Оставьте шутки.
ИННА. Я серьезно благодарю вас.
КОНСТАНТИН. За что?
ИННА. Вы облегчили меня: я должна была вам тоже сказать... На все, что вы мне сказали, я отвечу русской пословицей: «долг платежом красен». Вы тоже у меня будете не первым...
КОНСТАНТИН. Ты шутишь?
ИННА. Нисколько.
Константин ошеломлен.
КОНСТАНТИН. Но... я не верю.
ИННА. Поверьте. Нам лучше теперь прекратить наш разговор. Я знаю про вас, вы про меня, - подумаем наедине, и если простим друг другу, то встретимся вновь друзьями. Приезжайте к нам в среду, а теперь довольно.
КОНСТАНТИН. Но как же, Инна...
ИННА. Дальнейший разговор на эту тему я считаю преждевременным. Советую, когда вы будете думать наедине, не забывать одного французского афоризма: tout comprendre c’est tout pardonner. Займемся чем-нибудь. Ты говоришь, что у тебя много новых нот?
Подходит к пианино, выбирает ноты и играет. Константин остается на том же месте, где сидел.
ИННА (взглянув на Константина). Мы будем думать наедине, не теперь... Идите сюда!
Пауза. Константин не подходит к ней.
ИННА. Нравится вам?
КОНСТАНТИН. Я никак не могу представить...
ИННА. Мы будем говорить об этом после.
Продолжает играть. Пауза. Из зала выходят Кукарникова, Арина Ивановна, Аня и Катя.
КУКАРНИКОВА. Мы услыхали музыку и пришли вас слушать.
Садятся. Аня подходит к окну.
КУКАРНИКОВА. Это любимая вещь Инночки. (Обращается к Клавдии) Вам нравится?
КЛАВДИЯ. Да.
Все слушают. Через некоторое время Инна перестает играть и украдкой смотрит на Константина, который все ещё сидит в одной и той же позе.
АРИНА ИВАНОВНА. Костенька, что это папаши-то нет?
КОНСТАНТИН (смотрит на часы). Половина десятого. Кто-нибудь задержал.
КУКАРНИКОВА. Человек деловой, общественный деятель.
АНЯ. Вот, кажется, калитка хлопнула. Это он.
КОНСТАНТИН. Да, вероятно, он. (Уходит)
Пауза. Инна перебирает клавиши. Константин входит.
КОНСТАНТИН. Нет, это не он.
Все становятся тревожнее.
АРИНА ИВАНОВНА. Не послать ли к Павлу Сергеевичу? Может быть, он у него?
КЛАВДИЯ. Павлика дома нет, мамаша.
АРИНА ИВАНОВНА. Так где же Александр Егорович? Уж я не знаю. (Пауза)
КОНСТАНТИН. Вы простите, мама. Вероятно, что-нибудь папашу задержало.
КУКАРНИКОВА. Мы, кажется, не собираемся домой. Нас скоро не спровадишь. Вот Инна нам споет что-нибудь. Инночка, спой.
ИННА. Дуэт с Костей.
КУКАРНИКОВА. Да, да, Костя, покажите-ка свои таланты.
КОНСТАНТИН. Я не могу, мама; всего взял только десять уроков, пою упражнения.
ИННА (обращаясь к Косте). Что хотите, чтобы я спела?
КОНСТАНТИН (выбирает романс). Спойте вот это. Я слышал в Москве, как пела Фострем. Чỳдно!
ИННА. Хорошо (Поет).
АНЯ. Его голос!.. Пришел.
Инна перестает петь. Все смотрят в зал и ждут. Пауза.
КОНСТАНТИН. Должно быть, тебе послышалось.
Арина Ивановна выходит и скоро возвращается.
АРИНА ИВАНОВНА. Нет, не он...
КОНСТАНТИН. Продолжайте, Инна.
АНЯ. Простите, я вам помешала петь.
ИННА. Ничего. (Продолжает петь)
Через некоторое время доносится какой-то неопределенный шум. По залу пробегает Акулина. Аня, Арина Ивановна и Константин прислушиваются к шуму. Инна продолжает петь. Шум ближе, - ясно слышно топанье ног. Скоро в зале появляются незнакомые люди; кто-то из них говорит: «Сюда». Инна смолкает. В гостиной тишина. Вносят труп Ванюшина. Несут старик в лохмотьях, татарин и ещё несколько человек из простонародья. В толпе заметен один только интеллигентный человек в цилиндре. Люди с трупом входят в гостиную.
КОНСТАНТИН (не уясняя происшедшего, робко и тихо спрашивает старика). Что с ним?
СТАРИК В ЛОХМОТЬЯХ. Застрелился... в саду.
Константин делает шаг вперед и с искаженным от ужаса лицом смотрит на труп; Арина Ивановна остолбенела на месте; лицо Клавдии подергивают судороги; Аня сейчас вскрикнет и упадет в обморок. Кукарникова и Инна, недоумевая, глядят друг на друга.
Страшная пауза.
Ещё момент – и трагедия их душ воплями и стонами вырвется наружу.
.
Ев. Чириков
Мироныч
Пьеса в четырех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Иван Миронович Боголюбов -- учитель шестиклассной прогимназии, только что назначенный инспектором. Плотный рыжеватый человек с небольшой лысиной, лет за 40; вдовец, женатый вторым браком.
Вера Павловна -- жена его, стройная молодая женщина с грустным выражением лица, лет около 30.
Ольга -- дочь Боголюбова от первого брака, девушка, только что окончившая гимназию. Носит косу, любит напевать, кружиться; смотрит на жизнь любопытно-восторженными взорами чистой девичьей души.
Гриша -- сын Боголюбова от второго брака; очень подвижной, экспансивный мальчик 12 лет, ненавидит свои "науки", остался в 1-м классе на второй год.
Любовь Васильевна -- мать Боголюбова, вдова, из духовного звания, лет за 60; полная женщина, неугомонная хозяйка и подозрительная собственница, недовольна всякими "новшествами".
Сергей Борисович -- красивый высокий человек лет 28, по внешнему виду, жестам и манерам напоминающий "свободного художника"; весел, жизнерадостен, говорит приятным баском. Случайный знакомый Боголюбовых.
Павел Павлович Соловьев -- жирный человек лет за 50, страдает одышкой, говорит вяло и угрюмо; недавно овдовел и сильно тоскует по жене. Бывший сослуживец Боголюбова.
Василий Николаевич Пырков
Мария Ивановна Пыркова
супруги лет под 40; оба полные низенькие, довольны собой и друг другом; в их отношениях порою проскальзывает несвойственная их возрасту игривость.
Николай Иванович Иванов
София Ивановна Иванова
супруги лет по 35; оба худощавые и высокие, некрасивые и скучные люди. Он носит синие очки, страдает хроническим катаром горла и говорит с женой раздраженным тоном; она неусыпно наблюдает, чтобы муж не сделал чего-нибудь вредного для здоровья, носит в кармане нашатырный спирт и респиратор.
Петрова -- вдова чиновника. |
Барыня |
Барышня } гости.
Офицер |
Гимназист |
Дуня -- горничная в квартире Боголюбовых.
Домна -- кухарка.
Действие происходит в отдаленном провинциальном городе.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Новая квартира Боголюбовых. Они только что переехали, "устраиваются". Гостиная с необычайной, немного старинной планировкой мебели. В дальней стене три окна: отсюда великолепный вид на реку, луга и заречье. В левой стене дверь в столовую. В правой стене три двери: ближайшая -- в кабинет Боголюбова, средняя -- в коридор и переднюю, дальняя -- в комнату Ольги. Тихий весенний полдень. Окна раскрыты. Слышно, как где-то щебечут птицы. При поднятии занавеса Вера Павловна и Ольга оканчивают странную установку мебели; обе они в приподнятом настроении, веселы и радостны, похожи на увлекшихся играми детей.
Вера Павловна. Вот здесь мы устроим зеленый уголок!.. Поставим два кресла и закроем их пальмами... Понимаешь? Маленький тропический садик...
Ольга (хлопая в ладоши). Это будет великолепно!
Вера Павловна. Ну живо! Тащи цветы!
Устраивают маленький садик, весело переговариваются, спорят и смеются.
Ольга. У одной моей подруги устроена решетка, а внизу длинный ящик с землей. В земле растут какие-то вьющиеся растения и ползут вверх по решетке... И выходит зеленая беседка! Мы в этой беседке учили уроки и мечтали о весне... На дворе -- зима, а мы -- в саду!
Вера Павловна (отходит и любуется издали). А ведь красиво!
Ольга. До свидания! (Шутливо декламирует.) "Ухожу от вас я в горы, в море синего тумана!" (Скрывается в цветах.) Видишь меня?
Вера Павловна. Твоя кофточка просвечивает через листья, и это выходит удивительно красиво!.. Иди помоги мне притащить фикус. Мы его тоже -- туда!..
Ольга (выходит, любуется на садик). Как жаль, что у нас мало пальм! Надо бы еще такую... Знаешь... высокую, с протянутыми лапами. (Делает жест руками.) А с той стороны мало зелени...
Вера Павловна. Погоди, мы купим японские ширмы с подходящим рисунком и загородим... Я уже думала об этом... И ширмы такие видела...
Покашливание в передней; обе настораживаются.
Петрова (заглядывает в дверь). Могу видеть господина инспектора? (Входит.) Извините: я без доклада... Дверь не заперта... (Сухо раскланивается.) Могу я видеть?.. Вдова коллежского асессора Петрова!..
Вера Павловна. Садитесь!.. А мы только что переехали... устраиваемся... Вы к мужу?..
Петрова. К господину инспектору... По делу... Я уже в третий раз...
Ольга. Папы нет... А вам зачем?.. Садитесь!
Петрова (садится). Сын у меня... Владимир... нынче кончил прогимназию. Я вдова; бьюсь как рыба на льду... Шесть лет тянула из себя жилы... (Потихоньку плачет.)
Ольга (тихо и участливо). Что же случилось?
Петрова. Не поклонился он господину инспектору, а ему поведение убавили... Какое же это поведение, если он мальчик близорукий?.. А теперь его не принимают в гимназию... Шесть лет тянула жилы... Что же это такое?!..
Вера Павловна. Погодите, муж скоро придет...
Петрова. Хожу, хожу... Там -- посидите, здесь -- подождите... А время уходит... "Не мое дело, ничего не можем, ничего не знаем"... Туда, сюда... Что же это такое? Украл он, что ли, или убил кого-нибудь?.. Какое же тут поведение! Никакого поведения тут не было...
Любовь Васильевна входит, Петрова привстает на стуле и кланяется.
Любовь Васильевна (отвечает на поклон довольно сердито). Ведь я вам сказала, что Ивана Мироныча нет! Это его дело, мы не можем в его дела путаться... И на дому он не любит этого... Пожалуйте в прогимназию -- там и поговорите...
Петрова. Туда придешь -- домой ушли, домой придешь -- туда ушли. Я в третий раз прихожу... Мой муж служил верой и правдой двадцать четыре года... Неужели он и деликатности для меня не заслужил?..
Вера Павловна (тихо). Иван Мироныч должен скоро прийти...
Любовь Васильевна. Я не знаю, заслужил он или не заслужил, а только Иван Мироныч не велит в дом по разным посторонним делам... И нечего его ждать...
Петрова (встает и очень взволнованно). Вы меня извините... Я шесть лет жилы из себя тянула... Я по миру насбираю, а правды добьюсь!.. Я поеду...
Любовь Васильевна. Ну и поезжайте! Кто вас держит? Куда хотите поезжайте... Этого запретить невозможно...
Петрова (злобно). Туда, сюда!.. Никто ничего не знает и не хочет знать... Придешь туда -- ушли, придешь домой -- ступай туда... Я, сударыня, не какая-нибудь мещанка... Я сама чиновница... Нынче нельзя... Не велят... Прошло... Я по миру насбираю, а поеду... Будьте здоровы!.. Что же это такое? (Взволнованно и решительно уходит из гостиной.)
Любовь Васильевна (вслед ей). Поезжайте, поезжайте! (Машет рукой и идет за ней запереть дверь.)
Пока она запирает дверь, Вера Павловна с Ольгой, встревоженные этой сценой, о чем-то тихо переговариваются. На улице под окнами странствующий болгарин бьет в бубен и гнусаво поет "Шумна Марица". Ольга бросает ему деньги, говорит с ним. Опять стук бубна и гнусавый голос: "Шумна Марица". Входит Любовь Васильевна.
Любовь Васильевна (бежит к окну). Перестань! Убирайся вон! Работать надо... Лентяй! Что? А в полицию хочешь? (Отходит от окна.) Наверно, и не болгарин вовсе, а вор какой-нибудь... Вымазал себе рожу и ходит... (Озираясь.) Что вы тут натворили -- не разбери господи!.. По моде это, что ли!.. Уж и не знаю... Все новшества, все хочется не как у людей... (Подходит к пианино.) Полюбуйтесь, исцарапали! Просила -- осторожнее, Христом богом просила... А инструмент -- четыреста целковых!.. Просто сердце кровью обливается. Чужого, видно, никому не жалко...
Вера Павловна. Не беда, Любовь Васильевна... (Идет к окну.)
Ольга (подойдя к пианино). Я на старой квартире эту царапину видела... Вы за эту царапину ругали уж меня...
Любовь Васильевна. Этакая вещь на всю жизнь покупается... А кто сам во всю свою жизнь целкового не заработал, тому все "не беда"!
Ольга. Будет уж... (С гримасой отходит и прячется в "садике").
Любовь Васильевна (раскрыв пианино). Пылищи -- сколько угодно!.. И никто не догадается взять тряпку и стереть... (Озабоченно уходит за тряпкой в столовую.)
Вера Павловна. Оля, поди сюда, посмотри! Пароход идет...
Ольга выскакивает из "садика" и бежит к окну.
Ма-аленький! Как игрушечный...
Слышен далекий свисток парохода.
Когда я вижу убегающий пароход, мне всегда хочется куда-то уехать... Куда?.. Не знаю... И я завидую всем, кто там на пароходе...
Ольга. Боже мой, как красиво! Ширь, простор!.. Как я рада, мама, что мы переехали сюда! (Целует Веру Павловну.)
Вера Павловна. Теперь, Оля, мы устроим с тобой нашу жизнь по-другому... Будем вставать рано и уходить на реку... Будем читать, говорить, думать... Сергей Борисович будет доставать нам интересные книги... Скажи, тебе нравится Сергей Борисович?..
Ольга (смущенно). Н-не знаю... Я его немножко боюсь... С ним очень весело и интересно разговаривать, но я боюсь.
Вера Павловна (с улыбкой). Чего ж ты боишься?..
Ольга. Мне кажется, что... я... ему смешна... У него на лице всегда скользит какая-то ироническая улыбочка... Мне обидно...
Вера Павловна. Смешная ты, Оля!.. Ну что ж ты покраснела?
Ольга. Должно быть, ему со мной не интересно. Ничего-то я не знаю, что делается на свете... Мне ужасно хочется учиться, путешествовать... Я хотела бы быть такой же умной, как он... (После паузы.) Знаешь, ему не нравится наша жизнь!
Вера Павловна (задумчиво). Наша жизнь?.. Да... Жизнь у людей коротенькая, и не успеешь оглянуться, как она пройдет. А мы много спим, ссоримся, никого сильно не любим и ничем сильно не интересуемся... Из вежливости ходим в гости и из вежливости принимаем гостей; томимся скукой, злимся... (Вздохнув.) У нас больше половины жизни уходит на ссоры, обеды, чаи и ужины...
Ольга. Он, мама, сравнивал нашу жизнь... не нашу с тобой, а, понимаешь, всех таких, как мы, женщин с жизнью уток, которых откармливают к праздникам... (Звонко смеется.)
Вера Павловна. Утки... Это хорошо... Ты знаешь, я никогда в жизни не видала, как восходит солнце... Никогда!
Ольга (восторженно). Вчера, когда вы все уснули, я долго сидела у окна... Приотворила ставень и смотрела... До самой зари сидела... Ах, как это хорошо! Сперва на небе появилась розовая лента, потом она стала увеличиваться, краснеть, золотиться... И вдруг точно весь мир вздрогнул... Я тебе не могу передать, как это странно, хорошо и красиво! Понимаешь, точно все засмеялось от радости...
Вера Павловна (грустно). А я не видела... Никогда... (Встряхнув головой.) Но теперь мы увидим! Непременно увидим!..
Ольга (становясь грустной). Моя первая мама тоже никогда не видела, как восходит солнце... Когда она была при смерти, она лежала в полутемной комнате и часто говорила, что хотела бы хоть перед смертью увидеть, как восходит солнце... (Вынимает платок и закрывает глаза.)
Вера Павловна. Ты, никак, плачешь? (Ласкает Ольгу.) Я тебя люблю так же крепко, как первая мама... итакая добрая, чуткая...
Ольга порывисто обнимает Веру Павловну и смеется сквозь слезы.
Теперь мы с тобой будем жить по-новому... Вот увидишь, как нам будет интересно и хорошо!.. Мы не будем походить на уток...
Ольга. Как бы мне хотелось, чтобы вы с папой никогда, никогда не ссорились!.. И с моей первой мамой они... тоже ссорились... Она часто плакала... Я помню... один раз... Я была тогда совсем маленькая... Просыпаюсь м ночью и слышу: кто-то горько, горько плачет. (Заметив входящую Любовь Васильевну, обрывает.)
Любовь Васильевна (войдя с тряпкой, подходит к пианино). И ты, Олечка, погляжу я, такая же неряха, как твоя покойная мать... Вот тоже, бывало, ничего не жалко... А выйдешь замуж, тебе же инструмент пойдет...
Гриша (вбегает красный, потный, поглощенный своими делами). Бабушка! На старой квартире под лестницей у меня лежали бабки... Куда ты их засунула?
Любовь Васильевна. Теперь ты сын инспектора, -- прилично ли тебе играть в бабки?
Гриша. Теперь у тебя стало все неприлично... В городки играть -- неприлично, в бабки -- неприлично, с мальчишками играть -- неприлично... (Перевешивается через окно и с кем-то задорно спорит.)
Любовь Васильевна. Географию лучше поучил бы!
Гриша. Только переехали -- и сейчас же географию!.. Мама! Неужели сегодня папа будет из географии?.. Только переехали...
Вера Павловна. Вероятно, отец устал сегодня...
Любовь Васильевна. Вот ведь какое баловство! Отец старается к порядку приучить, а вы -- "устал"... Устал не устал, а уж он своего дела никогда не откладывает...
Из дверей столовой появляется Дуня, выметающая сор.
Я вот тоже устала как ломовая лошадь. (Идет и садится в "садике", сложив руки на животе.) Лентяй... вытянулся балбесом... Никто и не верит, что ему двенадцатый год...
Ольга тихо бредет в столовую.
Вера Павловна. Пойдем, Оля, за ширмами... Мне ужасно хочется устроить этот уголок.
Ольга (как бы извиняясь). Мне не хочется на улицу... я пойду в сад... Мне хочется побыть одной... Ты не сердишься? Да?
Вера Павловна. Вот еще! Иди, иди... мечтай! А я пойду... Дуня! Дай мне шляпу. Она где-то там... (Делает неопределенный жест в пространство.)
Дуня уходит за шляпой. Ольга исчезает. Дуня приносит шляпу. Вера Павловна надевает ее и уходит; Дуня продолжает мести пол около "садика".
Любовь Васильевна. Что это у тебя блестит в сору?
Дуня. Иголка, что ли...
Любовь Васильевна. Подними! Нагнуться людям лень!..
Дуня (подняв и бросая иголку). Не годится она; без ушка... (Подогнав сор к печке, складывает его туда руками.)
Гриша, подскочив к раскрытому пианино, начинает играть одним пальцем "чижика".
Любовь Васильевна (вскакивая, идет к Грише). Не барабань! Не барабань! Инструмент -- четыреста целковых заплачено. (Хочет закрыть пианино; Гриша не дает, продолжая играть "Чижика".) Уйди! Руки отшибу! (Хлопает крышкой пианино.) Озорь! Погоди, отец придет, я пожалуюсь...
Гриша (убегая вприскочку в столовую). Ты на все жалуешься, ты известная ябеда! (Исчезает.)
Любовь Васильевна. Ах, пострел!.. Погоди!..
Домна (в дверях столовой). Барыня! У меня дымит.
Любовь Васильевна. У вас всегда дымит. На старой квартире дымило... Теперь и здесь дымит?..
Домна. Не я печки-то строила... (Уходит.)
Любовь Васильевна (идя следом за ней). Навалите в плиту целое беремя дров, поневоле дымит... Чего жалеть: не мы покупаем дрова-то!..
Иван Миронович (входит и озабоченно кричит вслед уходящим). Одна сажень на печку! Казенная норма! На плиту -- полторы!.. (Дуне.) У тебя, душа моя, опять дверь расперта?
Дуня (бежит запирать). Только что молодая барыня вышли!..
Иван Миронович (озираясь). Что за фокусы!.. (Пожимает плечами, заглядывает в "садик"). Удивительно...
Любовь Васильевна (входит и ворчит). Натоплено как в аду... Дымит у них!..
Иван Миронович. Скажите, пожалуйста, мамаша: кто это тут распорядился?
Дуня возвращается и стоит со щеткой.
Любовь Васильевна (Дуне). Иди делай свое дело! Лишний раз рукой шевельнуть лень...
Дуня уходит.
Стоит, разинула рот, а жалованье ей идет каждый час...
Иван Миронович. Что это за мебельная лавка!.. Конура какая-то из цветов!..
Любовь Васильевна. Садик, говорят, это... Не знаю...
Иван Миронович. К чему? (Разрушает "садик", расставляет пальмы по углам.) Да и вообще тут хаос какой-то... (Начинает переставлять мебель.) У людей перед диваном стол ставится, а у нас -- два пуфа... А третий (озирается) -- черт его знает где... вот он... Гм!.. Нам не нравится, если стулья стоят прямо и симметрично. Нам, видите ли, понадобилось поставить их так, как они никогда еще не ставились...
Любовь Васильевна (помогая переставлять). По-новому захотели... Новый порядок... И жить, говорит, станем теперь по-новому... Уж какую-такую новую жизнь она думает устроить -- неизвестно...
Иван Миронович. Не так, мамаша! Около дивана ставится кресло, а затем уже -- полукресло...
Любовь Васильевна. А я как же поставила?
Иван Миронович (с легким раздражением). Это называется, мамаша, полукреслом, а не креслом. Нельзя этого смешивать. (После паузы.) А обивочку, пожалуй, придется новую...
Любовь Васильевна. Чехлы наденем -- не видать будет. Поднимать да заглядывать не станут.
Иван Миронович. Чехлы?.. Пожалуй... Ничего не оставили на старой квартире? В каретнике? Чулане? На подволоке?
Любовь Васильевна. Все, все! До последнего гвоздя! Сама всю квартиру обошла, все обозрела... Чисто! До последнего гвоздя... Я и вьюшки из бани забрала: нами они куплены, не хозяином...
Иван Миронович. И прекрасно! Имели полное право...
Любовь Васильевна. Вьюшки могут пригодиться. Они денег стоят...
Устанавливают мебель по общепринятому в глухой провинции шаблону.
Ну слава богу! Теперь, кажется, все на своем месте... (Уходит в столовую.)
Иван Миронович (оглядывает гостиную и потирает руки). Совсем другое дело! (Прохаживается, делает несколько поправок, заводит часы с музыкой; часы играют "Боже, царя храни!". Довольным тоном подпевает басом, затем подходит к тазику с песком и плюет туда.) Эх, не попал! (Кричит.) Авдотья! Авдотья!