– Вернемся, Саня, я тебе головенку отверну – обе.
– Ха-ха-ха! Шутник ты, Вовик! Не получится!
– Почему?
– А я товарищу старшему лейтенанту Родину доложу, что ты его за глаза «Артемычем» называешь – будешь рыть окоп для стрельбы стоя с лошади.
Старший разведчик Сокуров с признаком обалденности смотрел на лучшего друга – на меня, не зная каким образом парировать колкость Александра. Что там парировать? Группа катилась от смеха, представляя реакцию заместителя по радиоразведке Анатолия Артемовича Родина, и сколько бы он метров земли нарезал Сокурову для оборудования окопа. Хохотнул и я от острой реплики Архипова.
– Так, ладно, ребята – собраться! Прибываем!
Я поднял руку: «Внимание! Приготовиться!» – Группа становилась механизмом со взведенной пружиной.
Встретившиеся взгляды – мой и командира звена вертолетов были в едином порыве… "Как там? В порядке?" – Спрашивал мой. «Подходим», – кивнул головой "звеньевой".
– До встречи, ребята!
Сжатыми вверх кулаками экипаж пожелал нам добра.
– За успех нашего дела – безнадежного! – бросил мне в след командир.
– За успех!
В салоне я склонился к Карпетченко.
– Внимательней за тылом, Сергей, «духи» очень быстры! Не спеши! Старайся видеть все!
– Понял, Валерий Григорьевич.
Трудно представить, какой в нашей жизни будет следующая минута – там, на земле! И будет ли она вообще? Вперед! Группа выскочила за борт вертолета и заняла положение к бою. Вертолеты уходили своим маршрутом, не создавая в окружающей нас пустоте впечатления выборски на одном из квадритиков солончаковой Гумаран группы разведчиков. Мы лежали в прогорклой пыли, ощетинившись стволами, и вдыхали запах звенящей вокруг тишины. Сейчас мы должны превратиться в тень, чтобы с сотнями других теней в долине скользить к горушке в треугольнике трех кишлаков.
На востоке темнеет быстро. Отчего не всегда улавливается грань превращения сумерек в непроглядную ночь, когда тишина становится звонче, опасней, вызывая дрожь в напряженном теле. Мы должны были выйти к расщелине, образуемой вершинами на участке трехсот - не более метров, куда стремился «пучок» многочисленных дорог и тропинок. Дальше они выходили из суженного скалами пространства и опять разбегались, соединяя кишлаки, предгорья, тянулись к магистральной трассе. Меня интересовала вершина с отметкой 2102 метров, вскинувшаяся между ближайшим к нам кишлаком – на севере и горой Срегар в две с половиной тысячи метров – на юге. Именно ее я выбрал для засады, полагаясь на ее выгодное господство над местностью, что позволяло нам контролировать выход из ущелья. Она образовала суженное в несколько сотен метров дефиле, через которое, собравшись с разных направлений в «пучок», проходили дороги. Этот факт стал ключевым в принятии мной решения на организацию засады именно в этом месте.
Мои рассуждения сводились к следующему: если допустить, что караван, выйдя из ущелья, разгружался в треугольнике трех кишлаков, в чем я не сомневался, то, чтобы себя не демаскировать и не «засветиться» на последнем этапе пути, караван-баши должен был завершать проводку, прижимая караван к горам. Это логично. Он уходил в тень подошвы гряды и на определенный период сливался с местностью. Если это так, караван на конечном участке маршрута должен был идти южнее организованной нами засады – ближе к хребту с вершиной Срегар. Караван можно было вести и с севера, причем, в двух, на вскидку, случаях: если считать ближний к трассе кишлак перевалочной базой, то есть, конечной точкой его движения или южное от горы (засады) направление, с позиции «духов», отнести – к опасным. Что я считал менее вероятным.
После десантирования я не торопился: адаптировал группу к темноте, звукам солончаковой степи – свидетельницы тайного вторжения. Оценил расстояние до ближайшего к нам кишлака, чтобы увериться в «подушке» безопасности, которую приходилось создавать всегда, когда был предусмотрен контакт с противником. Учел направление ветра – турбулентной воздушной массы, вырывавшейся из горловины ущелья на открытое перед Кабулом пространство. Притерлись к обстановке, подышали воздухом, насыщенным запахом верблюжьей колючки и чем-то еще, похожим на полынь приволжских степей.
«Пожалуй, в лоб не полезу. Сориентирую дозор, чтобы двигался ближе к хребту, где мы уйдем в тень, отбрасываемой гребнем – верхним контуром гряды».
– Ближе, Ксендиков. Пригляделся? Подышал?
– Так точно!
– Разбираешь, что – к чему?
– Угу.
– Забирай правее и на цыпочках сближайся с горушкой – аккуратно. Осторожно, Слава! Не торопись! Дальше – сигналами.
– Понял.
– Давай!
Ориентация компаса к объекту движения – секундное дело. Азимут девяносто – дальше три тысячи метров, высота, обращенная к нам плоским откосом - место засады в соответствии с принятым ранее решением!
«Оторвавшись» немного от группы, дозор шел по условной кривой, обозначенной при уточнении порядка сближения с объектом засадных действий. Постепенно втягиваясь в тень, образуемой гребнем гряды, мы растворились в ней, потерялись…
Сложный период втягивания в задание обострял рефлексы внешними факторами. В первую очередь – звуковыми! Порыв ли ветра, вой шакалов или крик ишаков кидали тело к земле, шлифуя реакцию самосохранения, данную человеку природой. Сегодня спокойней. Мы контролировали довольно большую вокруг себя оболочку безопасности.
– Как Есаулков?
– Нормально. Молчим.
В эфир не пойдет сигнал тангентой, ни сорвется фраза, типа: «В порядке». Молчим – целее будем! Так думал связист Есаулков, с ним солидарны были Ксендиков и Гапоненко – сработавшаяся в дозоре пара земляков-белорусов… Обкатались на выходах. И сейчас, осторожно зондируя почву, они замыкали кривую выхода в квадрат интересов разведки. Напряжены. Самого волненье штормило.