Абель отвернулся от жены, взял со стула пальто и надел его.
— Все юноши переживают такую фазу, — заметил он.
— Но без причины такого не бывает. Мистер Гилмор... — Хильда осеклась еще раньше, чем он накинулся на нее.
— Не хочу слышать никаких советов мистера Гилмора! Передай мистеру Гилмору, что когда мне потребуется его совет, я сам приду и спрошу его. Но, ей-богу, это произойдет очень не скоро! — Абель с остервенением стал застегивать пуговицы на пальто, как бы пробуя каждую из них на прочность. Наконец, схватив со стула свою мягкую фетровую шляпу, он направился к кухонной двери, но не успел открыть ее, как Хильда спросила:
— Ты куда?
— Сегодня воскресенье, мой полувыходной, разве не так? — Абель внимательно посмотрел на нее. — Могу идти куда хочу. Я свободен в свой полувыходной.
Хильда явно разволновалась, губы ее задрожали.
— Не говори мне, — закричала она, — что ты идешь гулять в такую жуткую погоду! На улице то дождь, то снег.
— А я и не говорю, что иду гулять.
— Ах так! Вот оно что! — Она сжала губы, а потом прошипела: — Знаю, знаю, куда ты навострился!
— Тогда зачем спрашивать, если знаешь?
— Негодяй! Вот ты кто! Вы с ней оба бесстыжие!
Он тут же шагнул назад в кухню и прикрыл дверь.
— Одевайся и пойдем со мной, — предложил Абель, сурово глядя на жену. — Твоя сестра одинока и нуждается в поддержке...
— О... ди... нока! — Это слово вырвалось из нее, как бы спотыкаясь. — Это она-то! Не пропустившая ни одного мужчину в городе, когда не прошло еще и пяти минут после смерти ее мужа.
— Ее муж погиб шесть месяцев назад, и после двух тайных визитов ты больше ее не навещала. А кроме отца и меня, некому поддержать ее.
— О-о, Бо... — Хильда почему-то удержалась и не произнесла: «Боже», хлопнув себя ладонью по губам. Потом, со злостью глядя на него, закричала: — Знаешь, кто ты, Абель Грей? Ты — неблагодарное животное! Я все делала для тебя и этого мальчика с той самой минуты, как вы вошли в этот двор. А что ты дал мне взамен?
— Что я дал тебе взамен? — Он угрюмо нахмурился и прищурил глаза. — Всего лишь по двенадцать-четырнадцать часов ежедневного труда, за исключением редких суббот и второй половины воскресенья. А кроме этого, я старался дать любовь, но она была тебе не нужна.
— Любовь! — Хильда вздернула подбородок. — Ты называешь это любовью? От одной мысли об этом меня тошнит!
— Меня это не удивляет. — Абель уже совершенно успокоился. — Я понял это, Хильда, давным-давно, ты — женщина особого склада. Ты принадлежишь к существам женского пола, которых воротит от плотской любви. А все потому, что в тебе слишком мало женщины. Вряд ли ты сможешь понять, но представь себе, что есть просто существа женского пола и есть настоящие женщины. Так же как существа мужского пола и мужчины.
Она отступила назад, дрожа от негодования.
— Думаешь, что ты очень умный, ведь правда? Гладко говоришь, черное запросто преподносишь как белое. Но все равно ты не сможешь превратить проститутку в порядочную женщину, или в порядочное существо женского пола, а она и есть проститутка. А ты — такая же дрянь. Все эти бесконечные женщины — та, что на катере, и та, что посадила тебя на цепь... Вот что я скажу тебе: я не собираюсь больше с этим мириться. Либо ты положишь этому конец, либо...
Абель исподлобья взглянул на нее, потом отвернулся и медленно проговорил:
— Что ж, пусть будет по-твоему, Хильда, решай сама.
Дверь за ним захлопнулась. Хильда, закрыв лицо руками, спотыкаясь, подошла к двери, припала к ней и громко простонала:
— За что? За что?..
Шагая под дождем, против ветра, Абель тоже спрашивал себя: «Почему? Ну почему?». Почему он вынужден быть таким жестоким с ней? Он понимал, что жесток. Несомненно, Хильда сделала для него все, что могла. Все, кроме одного, самого главного, вызывавшего у нее отвращение. Было ли это его виной? Возможно, он не смог понять, чем было для нее замужество за стариком, построившим их союз на непорочных, лишенных эротики отношениях? «О Господи, — подумал Абель, — одного этого было бы вполне достаточно, чтобы выбить из колеи, исказить нормальные представления у любой юной девушки, заставив безумно и желать, и бояться этого...».
Когда и как все это закончится? Что ж, он готов хоть завтра рассказать ей правду. Нет! Нет! Абель и думать не мог, что способен на такое, ведь, как ни странно, он знал, что Хильда любила его, но по-своему. Любила так же глубоко, как он любил Флори. И иногда Абель даже сочувствовал жене.
Любовь к Флори испепеляла его. Находиться рядом с ней было настоящим мучением, но еще большее мучение — быть без нее. Наступал критический момент. И теперь главное — поговорить с ней, рассказать обо всем без утайки.
Абель уже промок до нитки, когда постучал в дверь ее балкона.
— Вы похожи на промокшую насквозь крысу! — со смехом воскликнула Флори.
— Именно так я и чувствую себя. Ведь идет не просто дождь, а дождь со снегом.
— Раздевайтесь, я посушу на кухне. — Она помогла ему снять пальто. — Я как раз готовлю чай. И пеку.
— Чудесно! Чудесно! Чем это пахнет? — Абель потянул носом.
— Яблочный пирог, пшеничные лепешки на парафиновом масле, выбирайте... Хотя нет, не надо! — Она озорно шлепнула его. — Яблочный пирог еще слишком горячий — его трудно резать.
Флори убежала на кухню, а Абель подошел к камину и, наклонившись, потер ладони, а затем повернулся спиной к огню. В этой комнате ему было так свободно, так комфортно, как нигде на свете. «Наверное, это потому, — подумалось ему, — что комната похожа на хозяйку: такая же элегантная, теплая, яркая».
Яркая?
Флори вернулась с подносом. Забирая его у нее из рук, Абель отметил про себя, что не связывает эту яркость с цветом ее кожи: лицо было бледное, изможденное. Сколько ей теперь? Сорок один. А ведь порой она выглядела не старше тридцати, но только не сегодня.
— Вы не очень хорошо себя чувствуете? — спросил он.
— Нет, я здорова, по крайней мере, физически. — Она налила чай и, помолчав, сказала: — Довольно долго у меня было плохое настроение. — Флори задумалась. — Все потеряло смысл, впереди ничего. У меня... у меня даже пропал интерес к мужчинам. — Она пронзительно, почти истерически засмеялась и толкнула Абеля плечом, чуть было не выбив у него из рук чашку с чаем, которую он только что взял. Все еще смеясь, Флори воскликнула: — Простите! Простите! — Наконец успокоившись, она стала пить чай, с грустью в голосе продолжая разговор: — Еще и недели не прошло, а мне уже стали поступать самые разнообразные предложения. Но теперь мною интересуются только военные, чтобы потискать в темноте. Я теряю свой шик, класс.
— Никогда! Только не вы!
— Да, чуть не забыла. — Она иронически улыбнулась. — На прошлой неделе мне сделали настоящее предложение. Очень забавное. Он пришел в магазин и сказал, что последние два-три дня наблюдает за мной из Мидлтона, знаете, этот пансион напротив. Сейчас он как раз, дескать, проходил мимо... Чем он занимается? Увы, не мог мне толком объяснить, что-то секретное, и предложил провести со мной тайную ночь. Верх наглости! Субъект выглядел очень удивленным, когда я выставила его из магазина. — Поставив чашку на стол, положив ногу на ногу и опершись локтем на ручку кушетки, Флори продолжила: — Знаете, Абель, когда-то я бы посмеялась над всем этим, но... не в данной ситуации. Я все время чувствую себя ужасной, подлой, низкой. Вам это знакомо? — Медленно повернув голову, женщина взглянула на него. — Когда его не стало, я подумала о нашей Хильде: может быть, она все-таки права, и я действительно веду себя как проститутка?
— Прекратите! Это глупо! — сурово прервал ее Абель. — Вы такая же проститутка, как я — гомосексуалист.
— Ну, Абель! — Она несколько натянуто засмеялась. — Гомосексуалист! Это вы-то?
— Вот и вы точно так же похожи на проститутку. Поверьте мне. А тот парень из Мидлтона смахивает на типа, которому следовало бы, в крайнем случае, попытать счастья с Хильдой.
Они уставились друг на друга, пытаясь удержать смех, но потом не выдержали и громко расхохотались. Они сотрясались от душившего их смеха, и, в конце концов, Флори оказалась в его объятиях. Абель крепко прижал ее к себе. Когда он осознал, что она отвечает на его объятия, кровь просто закипела в нем.
Смех затих. Теперь они вопросительно смотрели друг на друга, лица еще влажные, но уже совершенно серьезные. Не разнимая объятий, они молча прилегли на кушетку. Время отсчитывало секунды, потом минуты. Казалось, прошла вечность.
— Боже мой, Флори! — прошептал он.
— Абель, — ответила она просто.
— Это уже давно-давно, Флори.
— Давно, очень давно, Абель.
— Когда ты поняла, что... что я испытываю к тебе?
— Не знаю. Знаю лишь, что меня давно влекло к тебе.
— Неужели, Флори? Неужели это правда?
— Правда, правда, Абель. Помнишь тот вечер в этой комнате, когда... когда нам было так хорошо, но пришел Чарльз. И помешал всему. Ведь он пришел просто сказать последнее прости, он уезжал с семьей в Америку. А потом было уже поздно: ты послушался моего совета, касающегося Хильды.
Имя жены резануло его слух и омрачило радость. Взяв Флори за руки и заглянув ей прямо в глаза, Абель произнес с волнением в голосе:
— Мне нужно кое-что рассказать тебе. Это долгая история. Это история моей жизни, Флори. Но прежде чем ты узнаешь ее, сообщу тебе одну вещь: я только однажды в жизни, когда-то давно, любил другую женщину. Это длилось очень и очень недолго. Теперь мне иногда кажется, что этого не было вовсе, и я знал всю свою жизнь только тебя. И поверь мне, Флори, я полюбил тебя, да, я возжелал тебя с первой же минуты, как только увидел. А со временем все осложнилось. Когда ты вышла замуж, я думал: всё — конец. Оказывается, нет. Это отнюдь не означает, что я рад гибели Питера. Но он погиб. Теперь я могу сказать тебе: я люблю тебя, Флори, люблю всей душой. Мне сорок восемь, скоро стукнет пятьдесят. Конечно, пламя во мне несколько поугасло, но я берег его, холил и лелеял именно для такого момента. Впрочем, хватит об этом. Я должен кое-что рассказать тебе, Флори, и, боюсь, это потрясет тебя. — Абель отпустил ее руки и слегка отодвинулся в сторону. — Несколько лет назад я нарушил закон и до сих пор не понес за это наказание. Не могу объяснить, почему, но с недавних пор чувствую: мой срок подходит, время наступает на пятки. Однако позволь вернуться к началу. — И он рассказал ей о своих юношеских идеалах, о встрече с Линой, о разочарованиях и мучительной жизни с нею, пока не встретил Алису. Поведал он и про смерть Алисы.
После этого Абель долго молчал, прежде чем заговорил снова.
— Вот тогда я вынужден был уйти, потому что даже с моими пацифистскими взглядами я не ручался за себя, особенно после того, как ударил Лину. Был момент, правда, всего однажды, когда я хотел прикончить ее, узнав, что она написала письмо мужу Алисы. После всего случившегося я понял, что надо уходить от нее, ради нас обоих. — Он рассказал Флори о маленьком эпизоде на катере и о том, как недавно дочка той женщины узнала его.
За время всего монолога Флори ни разу не пошевелилась. И, только услышав историю про мисс Матильду и про смену фамилии, прижала руку к губам и покачала головой, словно не веря своим ушам.
— У меня, в сущности, не было выбора — признался Абель. — Или остаться в уютном доме и иметь работу, или... Самое главное — это давало мне дом для мальчика. Положа руку на сердце скажу, что иногда он был главным предметом моих забот. Будь я сам по себе, не сомневаюсь, что ушел бы. Но чем дольше Дик оставался в этом доме, тем сильнее росло у него отвращение к пешим прогулкам. Даже сегодня он старается не ходить пешком, если есть возможность проехать. Я... я не оправдываюсь, Флори. — Абель покачал головой. — Я просто пытаюсь объяснить ситуацию, в которой оказался. Ну и, конечно, здесь была ты. Я понимал: уйдя отсюда, потеряю тебя. — Мужчина вздохнул. — Поэтому я согласился на своеобразный брак с Хильдой. Единственное, в чем я был непоколебим — никакой церкви, только регистрационное бюро. Это казалось не таким уж страшным нарушением закона.
Флори замерла с широко раскрытыми глазами.
— Ты шокирована? — спросил он.
— Нет-нет. Не шокирована, но потрясена, потому что, как ни странно, теперь больше сочувствую нашей Хильде. Зная ее характер, уверена — это может доконать ее, если она все узнает.
Абель молчал, откинув голову на спинку кушетки. Потом кивнул как бы самому себе.
— Не могу даже думать об этом. Хотя иногда я задавался вопросом: как она будет реагировать, если история всплывет. Все же, мне кажется, Хильда не сломается, выдержит, ведь, поверишь ли, у нее стальной хребет.
— Ты умышленно не хотел, чтобы у нее были дети? — спросила она, чуть помедлив.
— Да.
— Ты считаешь, это правильно?
— Это лучше, чем порадовать мир еще одним незаконнорожденным. Этого она точно не пережила бы.
— Но она всегда хотела иметь ребенка. Во время нашего единственного доверительного разговора сестра призналась мне, что хочет детей.
— Тогда почему она вышла замуж за Максвелла? Если хотела рожать, тогда ей надо бы...
— Да-да, тут ты прав, — прервала его Флори, — но думаю, она сознательно пошла на это. Если бы перед ней возник выбор, Хильда предпочла бы жить на Ньютон-роуд и не иметь детей, чем в Богс-Энде с кучей детей. Но, Абель, надеюсь, она никогда ничего не узнает. Это не столько ради нее, сколько ради тебя. Ты... ты ведь можешь попасть в тюрьму.
— Да, я, разумеется, думал об этом. Иногда мне казалось, что лучше пережить все, тогда бы груз свалился с меня и Дика, чем жить так, как я живу.
— Дика? — воскликнула Флори.
— Конечно.
— Неужели он... он знает?
— Конечно же, он все знает. Представляешь, какую ношу я взвалил на него? Он должен был забыть, что его мама еще жива. Временами меня одолевают кошмары при мысли, что теперь именно сыну приходится за это расплачиваться.
— Как это понять?
— Дик — настоящий клубок нервов. У него подергивается плечо, и он начал заикаться. Он надеется попасть в авиацию, но там нужно хорошее здоровье. Его не примут. И он будет винить меня. Частенько я ловлю на себе его взгляд, как будто парень пытается понять, что же я за человек. Теперь, думаю, он уже пришел к каким-то выводам.
— Но я помню, как он обожал тебя. Хильду раздражало, что Дик как привязанный всюду следует за тобой. Она жаловалась на эти бесконечные, с утра до ночи: «Да, па. Нет, па».
— Это было давным-давно. Со временем его отношение ко мне изменилось. Чувствую, сын просто не в состоянии понять, как я могу жить так изо дня в день. Бывает, что он смеется слишком громко или, наоборот, замыкается в себе, а это случается с ним все чаще. Тогда мне хочется схватить его за плечи и кричать: «Ну, ладно! Ладно! А что же мне делать? Пойти и донести на себя? Ты теперь сам зарабатываешь, здесь больше меня ничто не держит, только...».
— Да, только... — Флори опустила голову.
— Да, только одно, — повторил Абель и добавил: — Временами мне так жаль ее. Когда она пребывает в редком для нее хорошем настроении и суетится вокруг нас, думаю: всё, скажу ей. Очищусь. Она поймет. А потом как назло вдруг что-нибудь вякнет, упомянет кого-нибудь, например, этого чертова проповедника, или начнет ворчать из-за какого-то пустяка, и я понимаю, насколько все бессмысленно.
— Ох, Абель! — Флори, на краю кушетки, наклонившись в его сторону, несколько раз повторила: — Ох, Абель...
— Ты, наверное, считаешь меня мерзкой свиньей?
Она подняла голову.
— Не... говори... ерунды. — Флори произнесла каждое слово медленно и раздельно. Потом решительно проговорила: — Единственное, о чем я жалею, что ты не рассказал мне этого в тот вечер. А... с другой стороны, на мой взгляд, еще хуже, если ты признаешься ей теперь.
— Да, понимаю. — Абель вздохнул. — Но что же делать? Где выход? Продолжать как ни в чем не бывало, пока меня случайно не выведут на чистую воду?
— Ты ей кое-чем обязан, — уклончиво ответила женщина. — И более того... видишь ли, — она посмотрела куда-то вниз, — я знаю Хильду, она в чем- то или в ком-то нуждается. Помню, однажды мы с ней скандалили. Она посоветовала мне отказаться от моего образа жизни. Сестра так взбесила меня, что я сказала: дескать, единственный, кто ей нужен — это Господь Бог и что Он уже есть у нее в лице мистера Максвелла, и, надеюсь, сказала я Хильде, Он ее удовлетворяет. Она тогда расплакалась, и я поняла, что в ней жила потребность в ком- то, не заполненная мистером Максвеллом или Богом.
— Любопытно насчет Бога, — усмехнулся Абель.
— Питер тоже верил в Бога, — промолвила Флори, внимательно посмотрев на Абеля. — Он не принадлежал ни к какому вероисповеданию, но твердо верил в Бога. У него была поговорка, которую он время от времени повторял: «Все сущее есть Бог». Я так до конца и не понимала ее смысла, но Питер понимал.
Они помолчали.
— Мне кажется, Флори, — мягко сказал Абель, — признаешься ты в этом или нет, но, думаю, ты любила его.
— Да, видимо, это правда, — подумав, кивнула она. — Существуют разные формы любви. — Флори взглянула на него несколько вызывающе. — Но это была другая любовь, не та, которую я долгие годы испытывала к тебе. Мне больно сознавать это, потому что Питер был достоин настоящей любви.
Абель не стал реагировать банальным: «А я не достоин?», ибо знал, что последует моментальное опровержение, и оно могло прозвучать слишком быстро, чтобы оказаться правдивым. Ему была невыносима сама мысль о том, что Флори может быть невысокого мнения о нем. Даже чувствуя ее любовь, Абелю хотелось знать, что она на самом деле думает о нем. Ведь она проницательная, умная женщина, можно сказать, светская женщина. Может быть, она посчитала его слабым. И действительно, все проанализировав, Флори должна была увидеть в нем слабого человека. Да он и сам сознавал свою слабость. Правда, в молодости у него было достаточно сил, чтобы отстаивать свои убеждения и страдать за них. Ему хватило характера уйти от Лины, но вряд ли сегодня он сможет бросить Хильду. Если только она сама не прогонит его. И эта мучительная мысль о том, что, любя Флори, он должен до конца своих дней жить с Хильдой, сводила его с ума.
Смятение Абеля несколько улеглось, когда Флори обняла его и, смеясь, сказала:
— Ах-ах, Абель Грей, или Мейсон, или как там тебя звать, ты — плохой мальчик. Тебе это известно? Ты — плохой мальчик. Если бы я должна была выбирать, знаешь, как бы я поступила?
Доверчиво улыбнувшись ей, Абель ответил: «Нет», ожидая, что она, изменив тональность, нежно скажет: «Я бы полюбила тебя», ведь именно это читалось в ее глазах. Но Флори, продолжая смеяться, сказала совсем другое:
— Я приготовлю прекрасный бифштекс и пудинг с почками.
Он нежно провел рукой по ее спине, по ягодицам. Она прижалась к нему, спрятав лицо у него на плече, и прошептала:
— Когда ты захочешь меня, Абель, ты всегда найдешь меня здесь.
— Ох, Флори, Флори! Я хочу тебя каждую минуту, все время. Бывало, я чувствовал себя таким измотанным, измученным тоской по тебе.
Они не двигались, голова ее по-прежнему лежала у него на плече. Затем, освободившись из его объятий, Флори поднялась с кушетки, подошла к балконной двери и повернула ключ. Глаза их встретились. Протянув руку Абелю, Флори повела его в спальню…
Приходилось ли ему когда-нибудь испытывать нечто подобное? С Алисой нет. Он не способен был объяснить, что пережил с Алисой, поскольку не мог вспомнить. Зато такое он вряд ли забудет до конца жизни, даже если ничего больше не повторится, и они не будут снова вместе. Тепло, свет? Нет, больше чем свет — сияние, сопровождавшее его восхождение к высотам, о существовании которых он даже не подозревал, и которые навсегда останутся в его памяти. Как и то, что она была с ним каждый пульсирующий миг этого пути.
После они долго молчали, лежа в изнеможении. А когда Флори заговорила, ее слова поразили Абеля:
— Я не слишком стара, чтобы родить ребенка, как ты думаешь?
— Что?
— Я спросила, не слишком ли я стара, чтобы родить ребенка? Хочу ребенка, Абель! Господи, я так хочу ребенка. Я надеялась, это произойдет с Питером. — Она повернулась на бок. — Ты не сердишься, что я вспоминаю его?
Он тоже повернулся на бок и обвел пальцем контуры ее глаз, потом от переносицы прошелся к кончику носа, и дальше вниз — к губам и вокруг них.
— Флори, что бы ты ни сказала или сделала, это не может вызвать у меня возражений, кроме одного: если ты скажешь, что больше не хочешь видеть меня. Знаешь что? — Она не пошевельнулась, просто смотрела на него. — Мне приходилось слышать от людей, что они были бы счастливы умереть. Я всегда считал это сентиментальным вздором, ерундой. Теперь я понял, что это такое. Но сейчас мне не хочется уходить отсюда, поскольку начинается другой отсчет времени — каждая минута возвращает меня к жизни.
Флори погладила ладонями его щеки и ласково промолвила:
— На самом деле это и есть жизнь. Все будет продолжаться столько, сколько ты захочешь.
— Это значит — очень долго, Флори.
— Недостаточно долго для меня, Абель... Но как насчет того, что я сказала? Ты не против, если у меня будет ребенок?
— Не против, если это будет мой ребенок. А... ты уже подумала об имени?
— Сейчас это меня не волнует, хотя позднее — наверняка. Но ничего нельзя планировать. Надеюсь, я стану хорошей матерью, а он будет отнюдь не против появиться на свет. И не сомневаюсь, малыш будет доволен, когда в один прекрасный день я извлеку из корзинки котенка и скажу ему... или ей, что дядя Абель — ее папочка. — Флори засмеялась, а когда Абель заметил: «Я буду уже старичком, когда он станет подростком», ее смех стал дразняще-лукавым. — Каким бы ты ни был, неважно, сколько лет тебе будет, ты останешься все тем же Казановой...
— Что? — Лицо его стало серьезным. — Ты... ты видишь во мне Казанову? Флори!
— Господи, да я просто шучу. Впрочем, когда я думаю о тебе, знаешь, все-таки в тебе есть что-то от Казановы. И все эти женщины, которые были в твоей жизни. Оглянись, вспомни, что ты сам рассказывал.
Абель, нахмурившись, пристально глядел на нее. Женщины в его жизни? Лина и годы без любви, проведенные в стычках с нею; Алиса — краткая вспышка нежной страсти, осветившая его тусклую жизнь на мгновение. Потом приключения: первое — на катере, второе — на конюшне. И наконец — Хильда. Что он вообще знал о женщинах? Еще полчаса назад Абель находился на вершине наслаждения, которого был лишен, не имея возможности любить, но будучи любимым такой женщиной, как Флори... нет, самой Флори, еще много лет назад. Но смогла бы Флори любить его тогда, как теперь, ведь у нее не было такого жизненного опыта, такого знания мужчин? Если бы он встретил ее, а не Лину, еще в те далекие годы, смогли бы они воспарить к таким высотам, испытать такой восторг, как теперь? Когда-то Флори сказала ему, что у нее было трое мужчин, теперь — с Питером — четверо. Здесь они с ней почти на равных. Но во всем остальном... Ему уже сорок восемь, а каковы его итоги? Нулевые. Он не сделал ничего значительного, не оставил никаких следов. Хотя вот тут он, наверное, не совсем прав. Он вызвал ненависть у Лины, ревность — у Хильды. А что он даст Флори? Любовь. Любовь до конца своих дней. Но это будет тайная любовь, любовь на стороне, которая может длиться годами. Выдержит ли он? Ведь он должен быть с Флори каждый миг, и ночью и днем.
Он желал ее не только в постели. Ему необходимо было видеть ее лицо напротив, за столом и рядом — на прогулке. Впервые Абель встретил ее в 1932-м — прошло девять лет. Все эти годы он тосковал по ней, жаждал ее! О, как он жаждал ее. Вдруг Абель крепко прижал ее теплое тело к себе, прильнул к ее губам, и слезы хлынули у него из глаз, намочив ей лицо.
— Боже мой! Абель, что случилось? — воскликнула Флори, выбравшись из его объятий. — Я ничего плохого не имела в виду, я просто дразнила тебя. Милый мой, пожалуйста, не плачь. Ну, что такого я сказала, что? Говорю же тебе...
Он покачал головой и судорожно сглотнул.
— Это... это никак не связано с твоими словами, — тяжело дыша, произнес Абель. — Это... это бывает у меня. Слабость... Я... я плачу, когда волнуюсь, нервничаю или тревожусь... Но... но никак не ожидал, что такое случится, от счастья, немыслимого счастья.
— О Господи, Абель! Абель! — Флори обняла его. — Ты такой особенный, необыкновенный, не похожий ни на кого из тех, кого мне довелось знать. Никогда в жизни я не встречала мужчину, который бы плакал. Я люблю тебя за это. Люблю.
Часть V
Расплата
Глава 1
— Понимаешь, когда мне отказали, заставив прождать год до призыва, у меня было такое чувство, будто я иду ко дну, но не только потому, что меня не взяли в авиацию. Главное, они были уверены, что я не хочу идти в авиацию и вообще не хочу воевать. Э-эх! Как сейчас помню свой визит к этому доктору. Не представляю себе, как у меня хватило нервов на всю эту почти трехчасовую возню, причем половину этого времени я просто просидел в комнате один. И знаешь, Молли? Не сомневаюсь, за мной наблюдали, но я догадался об этом позднее, когда они вышвырнули меня и сказали, что сообщат. А когда сообщили, я не знал, как лучше поступить: вернуться и разнести это чертово место или, как я уже говорил, прыгнуть в реку и утопиться...
— Надо было прийти ко мне, мы бы пошли топиться вместе. Я сама часто об этом думала. При этом было бы приятно держаться за твою руку, знаешь, на всякий случай. А вдруг передумаю — тогда вскочу на спину друга по несчастью и выберусь на поверхность.
— Ну, ты даешь, Молли! — воскликнул Дик. Он сидел, облокотившись на стол, подперев рукой щеку, и плечи его тряслись от смеха. Затем смех его внезапно оборвался. Подняв голову, он посмотрел на нее, а она, отмывая посуду в раковине, вдруг спросила:
— Ты когда-нибудь в жизни желал кому-нибудь смерти?
— Что?! Почему ты спрашиваешь?
Она повернулась к нему лицом.
— Да просто так, подумала. Ну, так как же? Хотел кому-то смерти? Что такое? Почему ты покраснел?
— Покраснел? Разве я покраснел? — удивился Дик.
— В том-то и дело, что ты почему-то стал весь красный.
— Ничего удивительного, ты ставишь меня в тупик своими вопросами. Тут любой покраснеет.
— С чего бы это? Я ведь задала очень простой вопрос: желал ли ты кому-нибудь смерти? Я искала единомышленника для своих мерзких мыслей, прежде чем мы бросимся в реку, — ухмыльнулась Молли.
— А ты... ты желала кому-то смерти?
— Ну конечно, а иначе зачем бы я стала тебя спрашивать?
— Своей матери? — тихо произнес Дик, пристально глядя на нее.
— Да, матери. — Она повернулась к раковине, вытерла руки посудным полотенцем, потом покачала головой. — Оно совсем мокрое, лучше возьму другое. — И она вытащила из буфета чистое полотенце.
— Тебя это расстраивает? — поинтересовался Дик.
— Больше нет. — Молли уселась на стул напротив него. — Особенно с тех пор, как узнала, что я не одинока в своих желаниях. — Она улыбнулась ему. — Но теперь вообще жизнь не так плоха, правда, время от времени мать сильно меня достает. А еще не так давно, когда другие девочки веселились, ходили в субботу по вечерам в кино с мальчиками или в воскресенье под ручку направлялись мимо наших ворот за город, я просто не находила себе места! Да, дружок! Да! Эта мысль не покидала меня, я хотела, чтобы она умерла! Потом ночами металась, мучилась в кошмаре: во сне меня неизменно сажали в тюрьму, я была одинока и виновата, и почти всегда, просыпаясь, слышала ее слова: «После всего, что я для тебя сделала». Ты же знаешь, она до сих пор говорит: «И это после всего, что я для тебя сделала!». А что такого она для меня сделала? Превратила меня в перезрелую старую деву... ну, почти.
— Не сходи с ума! Старая дева? Ничего себе! — возмутился он.
— А тебе кого бы хотелось прикончить? — прямо глядя на него, спросила она.
— Прикончить? — От удивления его брови поползли вверх, кожа вокруг глаз натянулась, рот приоткрылся.
— Ну, валяй, признавайся, кому ты желал смерти? — не отставала Молли.
Дик опустил глаза, прикусил губу, плечо его дважды дернулось.
— Ни-ни-никому в частности, — произнес он заикаясь.
— В частности, никому? А, в общем, всем?
— Нет, нет, не воспринимай так буквально. Ну... — Он нервно дернул головой и пробормотал невнятно: — Ну, там был кое-кто. Я... я думал, если б она умерла, все бы утряслось.
— Что утряслось? — не поняла Молли.
— Так, кое-что, — неопределенно ответил Дик.
— С кем... с тобой? — не унималась она.
— Нет. Ну, я хочу сказать... Фу, ты что-то знаешь, Молли? — Он вскочил. — Ты очень любопытная.
— Да, любопытная. Это единственное мое развлечение. Но любопытство у меня вызывают только те люди, которые мне нравятся.
Она тоже поднялась, подошла к сушилке, взяла чашку, и тут раздался пронзительный вой сирены, огласивший весь город. Молли мгновенно закрыла глаза.
— Ой, только не это! — прошептала она в ужасе. — Три раза за одну неделю! Нет!
— Ты собираешься спустить ее вниз? — Голос Дика стал оживленнее.
— Да, наверное, — ответила она.
— Помочь тебе?
— Конечно, буду рада, но смотри, не теряй бдительности.
— Ладно, если она набросится на меня, я швырну ее под стол, — ухмыльнулся он. — Кстати, там все наготове?
— Всегда наготове. Теперь постоянно держу там матрас. Пошли.
Он поднялся следом за ней по лестнице наверх и в спальне увидел миссис Берроуз, уже сидевшую на краю постели.