Глава 1
— Ты куда?
— Ты прекрасно знаешь, куда: следить за зажигалками — противопожарное дежурство.
— Ха-ха! Противопожарное дежурство! Ты что — единственная дежурная в нашем районе? На этой неделе уже в четвертый раз выходишь на дежурство. — Эстер Берроуз брезгливо скривила бледное лицо и повернулась набок: — И в таком виде на дежурство? В нарядном-то платье? Слушай, зачем ты втираешь мне очки? Идешь развлекаться с каким-нибудь хахалем? Это что, твой маленький ухажер-сосед? Как ты можешь... с таким ребенком! Мне все известно, что творится, и я намерена...
— И что же ты намерена? — спросила Молли.
— Я... я собираюсь положить этому конец. Приглашу Хильду сюда и все расскажу, а еще лучше его отцу: пусть узнают. Мальчишка просто не вылезает из моей кухни. А ведь он еще учится в школе! Тебе должно быть стыдно за свои...
— Заткнись!
— Что? Да как ты смеешь так разговаривать со мной? Это выходит за все рамки...
— Да, смею! Все это, действительно ни в какие рамки не лезет. — Молли схватилась за спинку кровати и в негодовании, с силой встряхнула ее. — С меня довольно! Слышишь? Довольно! Предоставляю тебе выбор. Отныне ты оставляешь меня в покое и даешь жить относительно свободно. Я годами обслуживала тебя с ног до головы. Только в последнее время моя единственная отдушина — редкая почасовая работа. Но и здесь ты пыталась мешать, разве нет? Ведь за тобой нужно постоянно присматривать! Знаешь, кто ты? — Девушка перегнулась через спинку. — Ты эгоистичная сучка и вдобавок интриганка, причем весьма коварная. Ну, давай, хватайся за сердце, изображай один из своих приступов. Но пока не начала свой спектакль, знай: ты пролежишь здесь одна до утра, я не собираюсь оставаться и возиться с тобой. И уж раз начала, скажу тебе еще кое-что. Я больше не стану таскать наверх кувшины с горячей водой. Если можешь спуститься вниз в убежище, то спустишься и в ванную. Достаточно я гоняла вверх-вниз по лестнице: мыла, вытирала, пудрила тебя. Эх, мама! — Молли покачала головой, с трудом выговаривая это слово. — Ты вымотала душу из моего отца. Но мне еще не поздно спастись. Слушай мой ультиматум. Ты даешь мне свободу, на которую я имею полное право, в противном случае я ухожу... И можешь не сомневаться, сделаю это. Ты постоянно внушала мне, что мой удел — быть служанкой. Дескать, я способна зарабатывать на жизнь только как прислуга. Ты помахивала перед моим носом своими деньгами, как морковкой. А я никогда не любила морковку. Теперь я знаю, что кроме рабского обслуживания не-благодарной, эгоистичной женщины, существуют и другие способы зарабатывать. Вот так-то, получай! — Девушка выпрямилась и выпустила из рук спинку кровати. Подойдя к двери, она обернулась. — Конечно, я иду не дежурить. Если тебе хочется знать правду — иду на танцы... танцы. Меня пригласил мужчина, военный. Он — просто рядовой, но он — мужчина. — Молли распахнула дверь и ступила за порог.
— А что... что, если будет воздушная тревога? — закричала ее мать, приподнявшись с подушек.
— Молись, как обычно! — Молли захлопнула дверь спальни, ей показалось, что весь дом затрясся от удара. Но это дрожало ее тело. Вибрировал каждый нерв. На лестничной площадке она вцепилась в перила и, слегка перегнувшись, замерла. Ее терзали сомнения. «Боже мой! Как я осмелилась сказать все это? И откуда у меня взялось мужество? Просто долгие годы у меня накапливалось раздражение от ее бесконечных требований, мелочности, эгоизма. И теперь вот прорвало. И все-таки не надо было говорить с ней так... Нет! — Молли распрямилась. — Все это нужно было сказать гораздо раньше. И не стоит разрушать последствия этого порыва к свободе, распуская нюни и испытывая угрызения совести».
Она сбежала по лестнице. Доставая пальто из гардероба в прихожей, девушка все еще дрожала. Одевшись, накинув на голову шарф и завязав его под подбородком, она взглянула в зеркало. Даже при тусклом свете было видно бледное лицо, которое не краснело и от гнева. Глаза большие, темные... и неистовые. Молли и в самом деле чувствовала в себе необыкновенный заряд энергии. Быстро обойдя нижний этаж, она закрыла окна маскировочными шторами на случай воздушной тревоги. Потом задернула тяжелую драпировку на дверях и вышла. Заперев дверь, Молли положила ключ под коврик. И уже через две минуты стремительно пересекла двор с гаражами и оказалась на пороге кухни. Дверь тут же открылась.
— Ты опоздала. Я уже собрался идти за тобой, — сказал ей Дик.
— Э-эх! — Молли сделала нетерпеливое движение головой, прошла мимо него на кухню и увидела Хильду в пальто и шляпе. — Простите... Простите, что заставила вас ждать.
— Ничего страшного. Все равно вряд ли они начнут раньше восьми. Мужчины стараются прийти пораньше из-за буфета и напитков. — Хильда улыбнулась, но потом серьезно спросила: — В чем дело? Что-то случилось?
— Я... я все ей сказала, — произнесла Молли, опустив голову.
— Давно пора. Хотя, конечно, все зависит от того, что ты сказала.
Все разом повернулись и посмотрели на Абеля, сидевшего в кресле у камина, и Молли почти беззвучно проговорила:
— Я... я попыталась сопротивляться. Но теперь думаю, высказалась слишком грубо.
— Что ж, на мой взгляд, она сама на это напросилась. Не переживай, твоя мать сама виновата.
— Наверное, так оно и есть, — кивнула девушка. — Ой, я такого наговорила! — И Молли смущенно потупилась. — В том числе, будто я иду на танцы с военным и что он всего лишь рядовой. Наверное, именно это шокировало ее больше всего.
Тут все засмеялись, а Абель громче всех.
— Ну, Молли, ты можешь заполучить военного, когда захочешь, — сказал он, поднимаясь с кресла. — Причем не только рядового. Армия, флот и авиация просто поражают меня, я был более высокого мнения о них. Ну ладно, про флот молчу, морякам здесь особенно нечего делать. Но остальные куда смотрят, слепые они, что ли?
— Ой, мистер Грей! — Молли с иронией погрозила пальцем и отвернулась.
— Я не шучу, — заверил ее Абель. — Ты разве не смотришь на себя в зеркало?
— Послушайте, если мы идем, то надо трогаться... — прервала их Хильда, подходя к двери. — И перестань дергать плечом, Дик. Сколько можно говорить!
Дик, не обращая внимания на ее слова, взглянул на Молли и гордо сообщил:
— Через пять с половиной месяцев я стану военным летчиком, а через шесть, спорим, у меня уже будет звание. А может быть, даже и нагрудный знак — «крылышки». И тогда я прилечу к твоей парадной двери.
— Почему к парадной? Ты всегда пользовался черным ходом, — напомнила Молли, и все снова засмеялись.
— Ладно, выметайся! — Абель вытолкнул Дика из кухни. И когда они уже шли по двору, крикнул: — В половине одиннадцатого будьте готовы, в одиннадцать у меня дежурство.
— Счастливец! — озорно откликнулся Дик.
— Будем, будем готовы, — пообещала Молли.
Хильда же ничего не сказала. В этом не было необходимости. Абель знал: к тому времени она уже будет в пальто и шляпе, ее роль в подготовке вечера, то есть буфета, исполнена. Последние два года, почти каждую субботу, она участвовала в организации церковных вечеров с танцами, но сама не танцевала. Ей было всего тридцать шесть, но она никогда не танцевала. Почему? Считала грехом? Надо будет постараться это выяснить.
Развалившись в кожаном кресле, протянув ноги к каминной решетке и подложив руки под голову, Абель зажмурился от удовольствия. «Забавно, — подумал он, — мы практически не разговаривали с ней уже больше года, точнее, почти восемнадцать месяцев. С той ночи, когда я напился. Вдребезги!» Он поерзал в кресле и постарался не вспоминать о причине, по которой напился.
Он любил субботние вечера, когда оставался дома один. Ведь это единственная возможность спокойно поразмышлять. А как раз сегодня вечером Дик дал ему пищу для раздумий. Сын собирался вступить в армию, и у него были свои представления о праве человека убивать.
— Это большая война, па, — сказал он на прошлой неделе. Это прозвучало несколько книжно, но последняя война явно казалась разновидностью рукопашной. Как и многие другие юноши, он с нетерпением ждал призыва на военную службу, будто это было кругосветное путешествие.
«И что же будет, — думал Абель, — если сын окажется непригодным?». А признать таковым его могут из-за роста — для пилота или воздушного стрелка рост не имеет значения, — а вот дергающееся плечо и этот слишком частый, пронзительный смех, чередующийся с долгим, отрешенным молчанием... Никто еще не пытался разобраться в этом, и уж тем более он сам. Паренек был просто комком нервов. Не требовался психиатр, чтобы понять причину его состояния: во всяком случае, самому Абелю.
* * *
Примерно в четверть одиннадцатого Абель выехал со двора на своем фургоне. Хильда была не прочь пройтись пешком в церковь во время светомаскировки, но ни за что не хотела, возвращаясь поздно вечером, спотыкаться, как она говорила, о пьянчужек.
Довольно просторное церковное помещение в будни использовалось в качестве столовой для военных, а по субботам — для танцевальных вечеров, финансируемых не только любителями потанцевать, но и теми, кто предпочитал выпить, потому что закуски всегда были сытными и разнообразными. В столь стесненные времена гастрономическое изобилие было, по слухам, результатом дружбы начальника снабжения из соседних воинских казарм и некой леди, входившей в церковный совет. Конечно, это были всего лишь слухи. Некоторые говорили, что это еще одно чудо земной благодати. А кто же в такие дни мог усомниться в чуде? Не приходило это в голову и всем остальным членам церковного совета: ведь чудо обеспечивало их кусочками масла, четвертью фунта сыра и время от времени сухофруктами. И пока чудо, в лице квартирмейстера Дикинсона, не получило другого назначения, помещение на Дорсет-стрит пользовалось популярностью.
Абель, стоя на пороге, наблюдал за стройными рядами пар, исполнявших популярный еще в тридцатые годы ламбетуок под аккомпанемент квартета духовых инструментов. В дальнем конце зала он увидел Хильду, беседовавшую с преподобным отцом Гилмором. Абель часто задавался вопросом, кто к кому питал слабость: она или он. По субботним вечерам Абель почти всегда видел их вместе. Хильда уже собралась уходить. Абель заметил на ее лице оттенок нетерпения. Она ждала, когда же наконец закончится танец.
А в это время Дик и Молли продолжали выделывать па в самом конце танцевального ряда. Одной рукой Дик обнимал за талию Молли, другой — какую-то молодую женщину в военной форме. И он, и Молли были явно увлечены танцем. Абель был рад, что девушка довольна: ведь она жила, словно в клетке. Ему бы хотелось, чтобы она была чуть помоложе и пониже ростом, а Дик чуть постарше и повыше. Впрочем, так ли уж важны четыре года разницы? Да и три дюйма тоже. Жаль, конечно, что мальчишка так и не вытянулся, а теперь уже маловероятно, что он подрастет. Музыка прекратилась. Ряд танцующих, в конце которого пристроились Дик и Молли, оказался рядом с Абелем. Все еще держа обеих девушек за талию, Дик закружил их в финальном движении, и все трое смеясь остановились перед его отцом.
— Ну как, нравится? — спросил Абель, глядя на Молли.
— Очень! Дивный вечер! — вовсю улыбаясь, ответила она.
Затем Абель взглянул на Дика: сын отпустил не-знакомку в форме, продолжая громко смеяться. И тут его внимание привлекла сама незнакомка, пристально глядевшая на него. Она уже не смеялась, на ее лице было написано изумление. Через секунду молодая женщина хлопнула себя по лбу и воскликнула:
— Конечно же, я вас знаю!
— Неужели? Видимо, вы приняли меня за кого- то другого. — Абель смотрел на нее отчужденно, не понимая, кто она такая.
— Вы меня не помните? Совсем? — У девушки был пронзительный голос.
— Нет, не помню, — признался Абель.
В эту минуту Хильда и преподобный отец Гилмор присоединились к их компании.
— Ну как же? А катер на реке помните? — настаивала незнакомка. Она почти вплотную подошла к Абелю, глядя ему прямо в глаза. Ее лицо сияло. — Я — Дафна. Помните? Мать и катер... Нет, не говорите... — Теперь девушка повернулась к Дику. — Вы, должно быть... Ну, конечно же! Знаете, мне сразу показалось, что мы раньше встречались. — Она покачала головой. — Знаете, я никогда вас не забывала! Все эти годы!
На лице Дика ничего не отразилось, но плечо начало подергиваться. Он помнил ту девочку, однако никак не мог совместить ее образ с этой стройной молодой женщиной.
Абель чувствовал, что Хильда буравит его взглядом как сверлом. Не обращая на нее никакого внимания, он спросил:
— Как ваша мама?
— Ой! — Дафна громко рассмеялась. — В конце концов, она поймала на крючок одного мужчину. Знаете, ведь ей тогда потребовалось время, чтобы смириться с утратой. Она даже повернула катер и закончила наше путешествие в то утро, когда вы ушли. А чем вы теперь занимаетесь? Вы живете где-то здесь? — Это был скорее не вопрос, а утверждение.
Абель кивнул головой и, взглянув наконец на Хильду, сказал:
— Это моя жена.
— Рада познакомиться с вами. — Дафна протянула руку. Хильда, помедлив, пожала ее, равнодушно выслушав предложение: — Нам нужно встретиться, поговорить о разном, и о вашем муже... Знаете, он мог бы стать моим отчимом. Как жаль, что вы им не стали! — призналась она, посмотрев на Абеля. И добавила, снова обращаясь с Хильде: — Я ничего не имею в виду, здесь нет никакой подоплеки. — Все промолчали, и Дафна, уже без особой уверенности, произнесла: — Что ж, надеюсь вновь повидать вас как-нибудь. Я... я часто бываю здесь; мы квартируем неподалеку, у дороги. Может, и увидимся? — Она окинула взглядом всю компанию, отступила на шаг, потом повернулась и направилась через опустевший зал к буфету.
— Возьму свои вещи, — тихо сказала Молли, и Дик пошел следом за ней.
— Спокойной ночи, моя дорогая, и еще раз спасибо за вашу бесценную помощь, — обращаясь к Хильде, произнес преподобный отец Гилмор. При этом и вид, и голос у него были такие, словно он читал проповедь. — Не знаю, что бы мы делали без вас.
Хильда, переполненная эмоциями, просто кивнула викарию, почти подбежала к двери, вышла на темное крыльцо и встала там в ожидании Абеля. Тот вскоре присоединился к ней.
— Что все это значит? — поднеся к его лицу тусклый фонарь, спросила Хильда.
— Только то, что ты слышала. — Он равнодушно и устало пожал плечами.
— Ну, судя по тому, что я слышала, у тебя была интрижка с женщиной на катере.
— У меня не было никакой интрижки с женщиной на катере. Она предложила подвезти нас с сыном в благодарность за то, что я помогу ей.
— И что же? Ты ей помог?
— Да, конечно. Я провел катер через шлюз, мыл палубу, то есть исполнял все обычные обязанности матроса. Мы всего-то пробыли на катере три дня.
— В самом деле? — Хильда произнесла эти слова с подчеркнутой издевкой. — В таком случае могу лишь отметить, что работал ты очень быстро.
— Нет. Все дело в ней. Вот финал истории. — И повернувшись к жене, он яростно прошептал: — Она хотела выйти за меня замуж. И в этих намерениях оказалась тогда не единственной. Разве нет, Хильда?
Не успела она возразить ему, как дверь позади открылась, и на крыльце появились двое мужчин.
— Это вы, миссис Грей? Приветствую вас! — сказал тот, кто держал в руках фонарь. — Хороший вечер, не правда ли?
Она издала какой-то невнятный горловой звук, а мужчина, помешкав, произнес уже потише:
— Очень сочувствую несчастью вашей сестры. Тяжкая доля выпала ее мужу! Война. Ах, эта война!.. Спокойной ночи!
Наступило молчание. На лице Абеля застыл вопрос. Потом он схватил Хильду за руку, притянул к себе и прошипел:
— Что он имел в виду, когда сказал про тяжкую долю, которая выпала мужу Флори? — И когда она не ответила, тряхнул ее: — Что-то случилось с Питером Фордом, а ты мне ничего не сообщила?
Дверь за их спиной вновь открылась: на крыльцо вышли Дик и Молли. Абель, все еще держа Хильду за руку, повел ее к фургону. Неярко горели фонари. Все молча сели в машину.
— Спокойной ночи, миссис Грей! Спокойной ночи, мистер Грей! — сказала на прощание Молли во дворе их дома.
— Спокойной ночи, Молли! — чуть слышно отозвались они.
Дик пошел провожать девушку.
Абель поставил фургон в гараж, закрыл ворота и, поколебавшись, взглянул на часы. Светящаяся стрелка показывала без пяти одиннадцать. Он быстро зашагал на кухню. Хильды там не было. Абель вошел в коридор и увидел ее. Она стояла перед зеркалом и машинально водила щеткой по волосам.
— Еще раз спрашиваю тебя, что случилось с Питером Фордом? — без всяких предисловий потребовал он.
Она повернулась к нему и, едва сдерживая раздражение, заговорила:
— Если это тебе так интересно, то он со своим судном три недели назад пошел ко дну. А почему я не сообщила тебе? Ты получил ответ сегодня вечером: эта девушка, которая вспомнила о твоей интрижке на катере с ее матерью; еще та, другая, которая вроде бы приковала тебя цепями. Ты помешан на женщинах. Ты одержим ими. Дон Жуан — вот ты кто.
Абель обомлел. Сжал кулаки. Потом, немного успокоившись, сказал сквозь зубы:
— А знаешь, кто ты, Хильда? Ты — женщина с извращенным умом, больным воображением и патологической ревностью. И ты никогда никого не сделала счастливым, а меня — меньше всех. Ты ревнуешь к сестре, потому что она... — Абель не мог найти слов, запнулся и наконец произнес: —...твоя противоположность. Да, да, да. — Он трижды кивнул и повторил: — Она во всех отношениях полная противоположность тебе. Флори — женщина, способная любить, и она любима. Будь у нее хоть двадцать мужчин, все равно в душе она чище тебя.
— Вот оно что! Понятно! — Губы у Хильды задрожали, глаза наполнились слезами, и она взвизгнула: — Видишь... видишь, как ты выдаешь себя! Вот еще один ответ на вопрос, почему я ничего не сказала тебе — ты бы сразу помчался к ней, как пить дать...
—Ты права, я сию же минуту иду к ней, это уж как пить дать. А ты сиди здесь, трепыхайся и молись. Да-да, молись, чтобы между нами ничего не произошло. — Абель круто повернулся и вышел из кухни, хлопнув дверью.
Спустя пять минут он уже был на посту гражданской обороны. Дежурные собирались в школе, в одном из классов. Присутствующие поздоровались с Абелем.
— Привет! — ответил он им и, подойдя к столу, обратился к Генри Блайту, гончару: — Ты не мог бы подежурить за меня полчаса, Генри? Я только что узнал, что у свояченицы погиб муж на море. Хочу проведать ее.
— Конечно, Абель, конечно. Сегодня все спокойно, делать особенно нечего, по крайней мере, я надеюсь. — Он хмыкнул. — А если завоет сирена, ты успеешь вернуться. Ведь это недалеко отсюда?
— Нет, не больше пяти минут ходу.
— Ну, тогда все в порядке. Иди спокойно. Это никому не повредит. В конце концов, ты мог просто пойти по вызовам. А кстати, почему ты уже больше двух недель не заглядываешь в гончарную, ничего нет для обжига?
— Есть одна-две вещички, но я в основном леплю сейчас маленьких уток. Хозяин магазинчика на Кейб-стрит говорит, что на них большой спрос, и не хочет ничего, кроме уток.
— Возможно, они так нравятся, потому что выглядят совсем как живые, настоящие. Делай ты их большими, тогда сойдут за приманку, — посоветовал Генри, и оба рассмеялись.
Абель распрощался с дежурными и вышел. Почти всю дорогу от школы до Брэмптон-хилла он бежал. «А что, если она спит? — думал он. — Нет, вряд ли. Сейчас чуть больше одиннадцати, скорее всего, ее нет дома». Он промчался по гравиевой дорожке, обежал вокруг и остановился, не решаясь подойти к балконной двери. «Надо было войти через коридор и позвонить, — размышлял Абель. — А то стук в дверь может напугать ее. — Вглядываясь, он не замечал никаких признаков жизни. — Может быть, на самом деле Флори уже легла. Или у нее просто плотная штора». Абель медленно подошел к окну и, различив едва слышные звуки музыки, затаил дыхание. Радио продолжало работать. Тогда он слегка постучал по оконному стеклу. Никакого отклика. Абель снова постучал, на этот раз сильнее. И понял, что его услышали: музыка прекратилась.
— Кто там? — раздался голос Флори.
— Это я, Абель.
Ответа не последовало. Темная занавеска оставалась неподвижной. Дверь не открылась.
— Флори, это я, Абель, — повторил он чуть громче. Ничто не нарушило тишину. Но тут он увидел, как штора приподнялась, и услышал звук поворачиваемого ключа. Одна из створок открылась, и Абель, протиснувшись в комнату, оказался лицом к лицу с Флори. Она отвернулась и быстро зашторила окно.
Последний раз Абель видел ее года полтора назад. Вскоре после начала войны они встретились на улице.
— Ну, как поживаете? — весело спросила тогда Флори.
— Не так уж плохо. А вы?
— Очень хорошо, — ответила она. — На прошлой неделе вышла замуж.
Абель молча уставился на нее.
— Не надо так удивляться, — засмеялась женщина. — Всякое бывает. Ни от чего не зарекайтесь.
Наконец Абель обрел дар речи.
— Когда-то вы мне сказали: «Могу лишь пожелать всего, что вы желаете себе сами». — И, не дождавшись ее ответа, добавил: — Желаю счастья.
— Конечно, я буду счастлива. Не беспокойтесь, я буду счастлива. Я уже счастлива. Уже. — Флори пожала худенькими плечами и стала прощаться: — Ладно, Абель, пока! Счастья! — И ушла, а он долго смотрел ей вслед.
Теперь Флори изменилась, выглядела больной. Она прошла к камину и бросила через плечо:
— Чему обязана, да еще в такое позднее время?
— Я только что узнал, — ответил Абель, не двигаясь с места, — менее получаса назад, о... ну, о вашем муже.
— Вы не знали? — Флори изумленно посмотрела на него.
— Нет.
— Но... но ведь Хильда знала.
— Да. Но мне стало известно об этом только сегодня вечером.
— Боже мой! Наша Хильда! — Флори сокрушенно покачала головой. — Иногда мне кажется, она лишена человечности, и все...
Абель подошел к ней, взял ее за руки и нежно, проникновенно сказал:
— Мне очень жаль, Флори, я очень вам сочувствую. Я слышал, он был хороший человек.
Она отошла от него, села на кушетку и, наклонившись, застегнула на халате нижнюю пуговицу.
— Да, это правда. Он был очень хороший, добрый. Лучше не бывает.
— Как все произошло? Это был морской конвой? — спросил Абель.
— Да, — кивнула Флори. — Вышли в море всего на два дня. Он... он был уверен, что мины никогда его не настигнут, то есть его корабль. Он сделал уже десять ходок, ему всегда везло... — Вздохнув, женщина взглянула на Абеля. — А... а я удивилась, почему вы сразу не пришли.
Он сглотнул подступивший к горлу комок и смущенно объяснил:
— Я бы и теперь не знал, если бы... если бы сегодня кто-то не сказал ей... на церковном танцевальном вечере, — я просто заехал туда за ними — какой-то человек выразил ей сочувствие по поводу гибели вашего мужа.
Она глубоко вздохнула, неопределенно махнула рукой и прошептала:
— Странное она существо. Пришла ко мне сразу после моего звонка... и сказала, что очень переживает. На следующей неделе вновь пришла, но с тех пор я ее не видела. Она ни разу не пригласила меня, но... — Флори пожала плечами. — Я думала... ну, была уверена, что она вам сообщила.
— Она ревнует к вам, во всем ревнует, ее можно только пожалеть.
— Ревнует? Неужели? Не может быть! — Она вновь взглянула на Абеля. — Разве я давала повод для ревности?
Они пристально смотрели друг на друга.
— Нет, — ответил Абель.
— Боже мой! — Флори откинулась на спинку и, закрыв лицо руками, горько заплакала.
Абель тут же подскочил к ней, обнял и положил ее голову себе на плечо. И тогда она просто зарыдала, а он гладил ее по волосам и приговаривал:
— Вот и хорошо, надо выплакаться, станет легче.
Постепенно Флори затихла. Наконец, отстранившись от Абеля, она вновь откинулась на спинку кушетки и вытерла слезы.
— Спасибо! — пробормотала женщина.
Он молчал, не сводя с нее глаз.
— Я чувствую себя просто ужасно, Абель, — призналась Флори.
— Но это естественно. Должно пройти время.
— Нет. — Она на мгновение закрыла глаза. — Ужасно в другом смысле. Я чувствую себя подлой, низкой... по отношению к нему.
— Что вы! Не сомневаюсь, у вас все было хорошо, — словно убеждая ее, воскликнул Абель.
Она задумчиво покачала головой и как-то осторожно начала:
— Не совсем. Видите ли, он... в общем, он на самом деле любил меня по-настоящему... и когда понял, что я не люблю его так же... Но для него это было неважно... Он мне нравился, очень нравился, но это была не любовь. Он говорил, что любит так сильно, что в конце концов это разбудит и во мне чувство и он готов ждать всю жизнь. Он был немногословен, не обладал красноречием, понимаете, о чем я? Но когда бывал в ударе, знаете, он говорил как настоящий поэт. — Помолчав, Флори посмотрела на огонь и печально продолжила: — Он был уверен в своей везучести, не сомневался в том, что выживет, пройдя через все это... Он... распланировал нашу жизнь на многие годы вперед. — Закрыв глаза, она умолкла: предательский комок в горле мешал ей говорить. — Перед самым уходом он сказал мне, что не умрет, пока не услышит от меня четыре слова... — Флори перешла на шепот. — Четыре слова: «Я люблю тебя, Питер». — Она опять заплакала, слезы беззвучно текли по ее лицу.
Абель не стал ее утешать.
Сейчас он испытывал непреодолимую страсть и безмерное одиночество, а еще ревность к погибшему человеку.
— Он не пустил меня на автобус в тот последний вечер... — Не утирая слез, Флори продолжила: — Хотел запомнить меня в доме. Но как только он вышел, мне очень захотелось догнать его и сказать те самые слова. Неважно, что это было не совсем так. Больше всего в тот момент я хотела, чтобы он уехал счастливым. Но замешкалась. Подбежала к воротам, а он уже прыгал в автобус. Я закричала, он обернулся и посмотрел на меня. Он не помахал рукой, а просто замер, как бы застыл в воздухе на подножке автобуса. — Она вздрогнула.
Абель взглянул на огонь, — тот начал угасать, встал и, взяв щипцы из угольного ведерка, добавив немного угля в камин. У него возникло ощущение, что он делал это каждый день на протяжении всей своей жизни. Положив щипцы на место, он повернулся к Флори.
— Может быть, приготовить чай или кофе? Что-нибудь горячее?
— Я... я бы выпила чаю. Но вы не знаете, где что лежит, пожалуй, я сама этим займусь.
— Сидите спокойно, — остановил он ее. — Я мастер находить, где что лежит. — Минут через десять он вернулся в комнату с двумя чашками чаю. Подав ей одну из них, он сказал: — В чашке ложка сахара. — А потом спросил: — Вы были на работе?
— Да, конечно. Знаете... — Она осторожно повела головой от плеча к плечу. — Я просто не в состоянии оставаться дома. Можно сойти с ума. А ведь еще пару месяцев назад готова была все бросить. Я теряю интерес к работе. Сейчас невозможно делать приличную одежду. — Сделав несколько глотков, Флори повернулась к нему и вежливо спросила: — Ну, а как вы? Я ведь давно вас не видела.
— Дела идут, все то же самое. Но, как и в вашем случае, все несколько увяло, кроме велосипедов. Правда, я еще подрабатываю на фабрике и еще кое- где. — Абель взглянул на часы: — Боюсь, мне пора идти, Флори. Я — на дежурстве.
— Ох, простите. — Она подвинулась на край кушетки. — Простите, что задержала вас.
— Не говорите ерунды! Позвольте, я заскочу к вам завтра? Когда вы будете дома?
— Я дома в основном по вечерам, после шести. Но Хильда... Мне бы не хотелось...
— Не беспокойтесь! — Абель покачал головой. — Значит, я зайду завтра вечером. А теперь ложитесь спать... Не провожайте, не надо.
— Мне нужно проверить затемнение, — пояснила Флори. У балконной двери, закрытой тяжелыми шторами, они остановились, посмотрели друг на друга, и она доверчиво промолвила: — Спасибо, Абель! Мне стало легче.
Он молча повернулся и вышел. Дойдя до конца гравиевой дорожки, Абель приостановился, собираясь перейти шоссе, и повторил про себя задумчиво:
«Он не умрет, пока не услышит от нее: «Я люблю тебя, Питер».
А дождется ли он в этой жизни, чтобы она сказала ему: «Я люблю тебя, Абель»?
Боже всемогущий! Не была ли его жизнь и без того уже достаточно сложной? Несомненно. Иногда, особенно в последнее время, ему хотелось упростить ее: просто взять и уйти. Но тогда он вспоминал, как однажды уже сделал это. Что из этого вышло? И все же в эту минуту Абель решил: если ему удастся услышать от Флори слова, которых она не успела сказать своему мужу, и эти слова действительно будут искренними, тогда без всяких колебаний он сделает еще один поворот в своей жизни. Но с одним непременным условием: сначала он должен ей всё рассказать.
Глава 2
— И что же ты намерен делать с этим мальчиком? — поинтересовалась Хильда.
Абель понял: жена сердится. Только тогда она называла Дика «этим мальчиком» или «твоим сыном». Но яснее ясного было и то, что на этот раз ее недовольство вызвано отнюдь не Диком.
— А что, по-твоему, я должен делать?
— Показать его врачу. Ведь он — настоящий клубок нервов. Даже начал заикаться.
— Ну, это может быть просто от волнения. На той неделе — комиссия.
— А ты понимаешь, что в таком состоянии его не возьмут?
— Я-то понимаю. Но главное, чтобы он сам понял это. — И неожиданно, как-то зловеще, Абель произнес: — Он твердо решил не быть таким, как я. Он не будет отказываться убивать по убеждениям, а собирается показать, что поддерживает эту войну. Ну что ж, пусть попытается.
Хильда уставилась не него и нарочито спокойно сказала:
— Тебе что-то известно. Создается впечатление, что тебе все равно, если с ним случится несчастье. Последние два года с нервами у мальчика все хуже и хуже. Надо было что-то предпринять. Почему ты не показал его врачу, не отвел к психиатру, ведь я говорила тебе? Мне кажется, его что-то гложет.