БЫЛО ЛИ НАЧАЛО И БУДЕТ ЛИ КОНЕЦ? 12 глава

Приверженцы джайнизма особенно неукоснительно следуют принципу непричинения зла всему живому. Они закрывают рот марлевой повязкой, чтобы случайно не проглотить насекомое, подметают дорогу перед со­бой, чтобы не наступить на какую-нибудь букашку, ни­когда не убивают комара или клопа, сосущего их кровь. Джайнам не разрешено заниматься земледе­лием, дабы при вспахивании почвы не повредить чер­вяков, а также многими видами ремесел примерно по тем же мотивам. В массе своей джайны — торговцы и ростовщики: мучить человека, вытягивая из него про­центы, можно, не применяя силы.

Джайнов немного, и их панический страх причинить физическое страдание живому существу не свойствен индусам. Но в душах всех без исключения индийцев глубоко заложено уважение к бессловесным тварям.

«Высшей кастой» среди животных являются, ко­нечно, коровы. Убить корову или нанести ей рану — почти столь же тяжелое преступление, как убить брах­мана. Хотя индуизм не предлагает никакого разверну­того мифологического объяснения, почему, собственно, корова занимает столь высокое место, почитание ее все же наиболее верный признак, по которому индуса можно отличить от представителей всех других ре­лигий.

Странно, что это почитание совершенно не распро­страняется на быка. Ведь один из них по имени Нанди удостоился чести носить на себе бога Шиву. Нанди по­клоняются, его изображения то и дело встречаются в домах, на улицах и дорогах, в специальных храмах и во всех храмах Шивы, которых не счесть. Однако ни Нанди, ни корова не помогли обыкновенному быку стать священным. Его можно погонять, т. е. бить (впро­чем, несильно), кастрировать и даже при определенных условиях умерщвлять.

Впрочем, в Керале отмечают специальный празд­ник — день поклонения быкам. Их в этот день вкусно и сытно кормят, не заставляют работать, украшают цветами, раскрашивают им рога. Но праздник прохо­дит, и бык снова лишь тягловое животное.

Мой знакомый, профессор Дэвис, по национально­сти малайяли, т. е. уроженец Кералы, любит время от времени выкидывать шутки. Однажды он написал статью, где с серьезной миной предложил пересмотреть статус быка. Все-таки для супруга коровы, утверждал он, мало одного праздника в году. Раз корова — мама, быка надо бы звать папой. Если это нововведение по­кажется верующим уж слишком радикальным, можно называть его хотя бы «Дядя Бык». Статья вызвала массу негодующих откликов и нападок на европейцев, ничего-де не понимающих в верованиях народа. (Чита­телей ввела в заблуждение европейская фамилия моего знакомого.)

Коровы священны все, в том числе и те, которые не дают молока. Но особенно священны именно бесхозные и бездомные. Грустно бродят они по улицам городов, подбирая очистки и объедки. Часами стоят на перекрестках, потеряв надежду найти съестное. Они даже не жуют жвачку — нечего пережевывать. Их изможден­ный вид и грустные глаза вызывают истинное сочувст­вие. Но индийцы спокойно катят мимо своих «матерей», считая, видимо, что их глубокого уважения вполне до­статочно для счастья коровы.

Мне рассказывали, что раньше в городах она могла зайти на базар, выбрать себе бананы по вкусу и сытно поесть. Может быть. Сейчас коровы заходят на базар лишь для того, чтобы подобрать банановые очистки, бросаемые на землю «сыновьями», и — умные все же животные — не пытаются тянуться к прилавку. Если же они попытаются, их нежно и вежливо оттолкнут.

Наверно, на втором месте среди животных стоят обезьяны. В этом случае причина обожествления ясна. Древний царь Рама пошел войной на Цейлон, где жил Демон Равана. Обезьяны деканских лесов, возглавля­емые Хануманом, оказали царю тьму неоценимых Услуг. Сам Хануман в результате попал в боги — его хвостатое изображение украшает многие храмы, остальные же тоже были причислены к лику святых.

Сейчас обезьян в Индии столько, что они серьезно угрожают посевам. Страна ежегодно платит тяжелую дань из своего нищенского продовольственного бюд­жета, дань зерном, овощами, фруктами. А убивать их нельзя.

В последние годы было найдено частичное решение проблемы — животных отлавливают и продают меди­цинским учреждениям за границей для опытов. Это мероприятие наделало в свое время немало шума. Как можно проявлять столь чудовищную неблагодарность к обезьянам, помогавшим Раме, который, как известно, есть воплощение Вишну? В конце концов, однако, материальные интересы возобладали над сантимен­тами.

Змеи считаются священными за предполагаемую мудрость. Культ их берет свое начало, по всей вероят­ности, в тотемистических представлениях какого-то племени.

Некоторое отношение к индуистскому пантеону имеют и слоны. Веселый толстый слоноголовый бог Ганеша, покровитель бизнесменов, торговцев и мошен­ников,— один из самых почитаемых в Северной Индии. Но слоны все же значительно менее священны, чем обезьяны и змеи. За ними охотятся и их не убивают только потому, что их можно приручить и заставить работать.

У всех народов звери и птицы символизируют раз­личные человеческие черты. Сравнение с некоторыми животными (например, с соколами, буревестниками, львами) не вредит репутации людей. Сравнение с дру­гими обычно оскорбительно. В Индии набор благород­ных животных совершенно иной.

Если говорят «глаза, как у коровы», значит, хотят сказать, что очень красивые, выразительные глаза с поволокой. «Походка, как у слона» означает грациоз­ную походку. Присмотритесь, как ходит слон, и вы пой­мете, что индийцы правы.

Одна женщина, знавшая Р. Тагора в жизни, рас­сказала о таком случае. Ее муж любил покупать изображения слонов. Однажды он принес с базаранесколько фигурок из дерева, кости, стекла, папье-маше. Она сидела, рассматривая покупки, когда вошел Тагор и спросил: «Откуда столько слонов?»

— Да вот, мой муж собирает их.

— Теперь я понимаю,— заметил великий поэт,— почему он женился на вас.

В устах индийца это действительно звучит как ми­лая шутка, лишенная какого бы то ни было оскорби­тельного смысла.

Коровы, обезьяны, слоны — это аристократия жи­вотного царства. Все остальные его представители, как уже говорилось, тоже неприкосновенны, во всяком случае не в меньшей степени, чем люди. С этим связа­но и индийское вегетарианство. Нельзя причинять вред тому, кто может чувствовать боль.

Конечно, вегетарианство совсем не такое уж рас­пространенное явление, как можно было бы подумать на основании знакомства с интеллигентами, главным образом выходцами из высших каст. Довольно широко употребляют мясо в пищу мусульмане, а также панд­жабцы — сикхи и джаты. Рыба — важная составная часть меню всех жителей приморских районов, где многочисленные касты живут рыболовством. Да и во­обще низшие касты, т. е. подавляющее большинство населения, не могут придерживаться и не придержива­ются строгих пищевых запретов.

Обожествление коровы и запрещение есть мясо су­ществуют с давних времен, но не с такой уж седой древности. Прародители современных североиндийцев, арии, создавшие первые священные тексты индуиз­ма — веды, были скотоводческим народом. Их богатство заключалось в стадах крупного рогатого скота. Они просили своих богов послать им побольше коров, видимо, не для того, чтобы молиться на них. Любили они и опьяняющий напиток сому. С тех пор обычаи переменились.

Но прародители должны вызывать уважение. А как же можно их уважать, если они ели мясо и пили? И сейчас религиозные деятели уверены, что все врут календари, т. е. исторические тексты, и что арии пита­лись только ячменем и молоком.

Любовь к животным способна вызвать умиление. И в самом деле, разве не прекрасно, что животный мир охраняется не законом, а обычаем, глубоко усвоенным и непререкаемым? У нас нужны специальные законы об охране природы, об ограничении или запрещении охоты, нужна широкая общественная кампания осуж-дения жестокости по отношению к животным со сто­роны взрослых и особенно детей.

В Индии все дано от рождения, впитано с молоком матери. Европейцам это импонирует. Уставшие от культа насилия, они видят в уважении индийцев к жи­вотным признак нравственного здоровья народа, ес­тественную связь человека с природой, трагически на­рушенную в западных государствах. А для распростра­ненных там обществ защиты животных Индия вообще находка, идеальная страна.

Но зато именно те уродливые черты, которые порой отмечаются в деятельности подобных обществ (когда, например, создаются прекрасно оборудованные лечеб­ницы для собак, а многие люди страдают от отсутствия медицинских услуг), особенно остро проявляются в Индии. Корень этого — в заботе о животных за счет человека, который подчас не только уравнивается «в правах» с четвероногими, но фактически ставится ниже их.

Я уже говорил, что обезьяны съедают значитель­ную часть урожая зерновых и фруктов. К обезьянам нужно еще прибавить птиц. И тех и других отгоняют шумом и палками. Но разве можно сладить с ними, ес­ли они уверены в своей безнаказанности? И индийский народ кормит обезьян и птиц, буквально вырывая ку­сок из собственного рта. Страна испытывает постоян­ный продовольственный дефицит, многие миллионы в ней просто голодают. Между тем население растет быстрее, чем увеличивается продукция сельского хо­зяйства. Индийцы пытаются вводить ограничения рож­даемости людей, но рождаемость обезьян, конечно, не поддается учету, а тем более контролю.

Другая связанная с животными проблема — забо­левания. В стране проведены без преувеличения ги­гантские мероприятия по улучшению системы здраво­охранения. Холера и чума, хотя их вспышки еще на­блюдаются, перестали быть национальным бедствием. Малярия — некогда самая распространенная бо­лезнь — теперь почти исчезла.

Но большинство инфекционных болезней (разного рода язвы, чесотки, трахома) не поддаются искорене­нию главным образом из-за плохого санитарного со­стояния населенных пунктов. И не последнюю роль в том играют животные — больные собаки, кошки, коровы, которых не уничтожают и не изолируют.

Умилительно видеть собаку или корову на улицах города — вольно они себя здесь чувствуют! Но подой­дите ближе, животное не убежит от вас и позволит се­бя рассмотреть. Гноящиеся глаза, отсыхающие и гнию­щие конечности, грязная шерсть, кишащая насекомым, — одним словом, явный переносчик заразы. И умиление сменяется сожалением к добрым людям, превратившим свои благородные чувства в предрас­судки.

В Индии растут заводы и города, входит в жизнь новый быт, однако старое не собирается сдавать свои позиции.

В Руркеле построили металлургический комбинат. Около возник город с благоустроенными квартирами, озелененными асфальтированными улицами. Но жи­вотные завоевали и его. Газета «Амрита базар патрика» сообщила, что он полон бездомными больными со­баками. Они бегают по территории комбината, входят в отели, живут даже в местной больнице. На аэрод­роме из-за них иногда нарушается график отправления самолетов. В городе за одну неделю июля 1968 г. три человека, искусанные собаками, умерли от водобоязни.

Разъезжая по дорогам Индии в машине или авто­бусе, я не раз имел случай наблюдать характерные картины. Когда машине преграждали путь одинокая корова, овца, целое стадо или какая-нибудь ворона, шофер, вне зависимости от величины живого объекта, сбрасывал скорость, старался испугать его шумом дви­гателя или гудка, но ни в коем случае не наезжал на него и даже не толкал радиатором.

А искушения бывали. Индийские животные пре­красно осведомлены о своем привилегированном поло­жении и уступают дорогу транспорту, только если со­чтут, что задержали его достаточно. Право же, одно удовольствие видеть важно рассевшуюся посреди шос­се ворону, которая смело глядит на приближающуюся машину.

Но эта идиллия часто оборачивается другой сторо­ной. Однажды в газете я прочел заметку такого содер­жания: «Четыре человека, в том числе водитель авто­буса, были убиты и пять ранены в результате ката-строфы, вызванной тем, что перед быстро идущим ав­тобусом неожиданно очутилась буйволица. Шофер резко свернул, и автобус врезался в большое дерево. Жизнь животного была спасена». Шофер, разумеется, действовал инстинктивно. Он не взвешивал, что цен­нее — жизнь животного или нескольких людей, вклю­чая его собственную. Но корреспондент взвесил все.

За пять лет, что я не был в Индии, это любовно-бе­режное отношение к животным значительно ослабло. В 1968 г. я встречал и раздавленных собак и голубей на дорогах, видел, как пинают ногами собак в аэро­порту, и другие проявления жестокости. В Дели меня совершенно поразил человек, который, погрузив на велосипед два громадных тюка сена или соломы, схва­тил за хвост мирно гулявшего быка и стал этот хвост крутить, чтобы заставить быка бежать и тащить по­клажу.

Нельзя сказать, что такого рода проявления, сви­детельствующие об освобождении от старых представ­лений, радуют. Хотя я остаюсь при убеждении, что человеку в Индии не может быть хорошо, пока он не осознает, что животные нередко мешают ему жить, мне хотелось бы, чтобы в новой, возникающей Индии оста­лось многое из того уважительного отношения к «братьям меньшим», которое господствует сейчас.

ЧТО САМОЕ СТРАШНОЕ?

 

В детстве, начитавшись Киплинга, мы думали, что самое страшное в Индии — тигры Шер-ханы и черные пантеры. И сейчас еще кое-где в Гималаях попадаются тигры-людоеды. Но, слава богу, те времена, когда ди­кие звери свободно разгуливали по стране и ели без­защитных пилигримов на лесных дорогах, миновали.

Теперь тиграм и диким слонам ведется учет, и они охраняются законом. Недавно большой переполох вы­звала пропажа нескольких львов в болотах Гуджара­та. Не помню точных цифр, да и не в них дело, но не­досчитались более десятка, и это послужило поводом для резких нападок на неэффективность работы Управ­ления лесов штата.

Уже в зрелом возрасте, когда я готовился к поездке в Индию, меня охватывал ужас при мысли о тех таин­ственных экзотических болезнях, которые там можно подхватить — тропическая малярия, амебная дизенте­рия, какая-то особая оспа, бруцеллез и старые недруги человечества—чума и холера. Посещение Индии дей­ствительно связано с такой опасностью.

Но преувеличивать ее не стоит. Делают прививки — чума, холера и оспа не страшны. От других болезней тоже можно уберечься, если соблюдать элементарные правила гигиены. Мне в моих странствиях не всегда это удавалось. Иногда жажда удерживала от вопроса: «Вода кипяченая?». И все равно я не заболел. Значит, есть и такой шанс.

Кастовая система, о которой я писал,— явление чрезвычайно неприятное, но она пришла из прошлого и она отомрет, правда, неизвестно когда.

Другое явление, новое, вполне современное, при­нявшее законченную форму в последние годы и продолжающее бурно развиваться, показалось мне в 1968 г. самым страшным. Это — бюрократизм.

Возникновением своим он обязан англичанам. В XIX в. колонизаторы наводили «порядок» в Индии и с этой целью издали тысячи постановлений, опреде­ливших, кто чем должен заведовать, кто кому подчи­няться, каковы должны быть порядок делопроизвод­ства и форма документов. С несущественными изме­нениями все эти правила продолжают действовать и теперь, хотя с 1947 г. изданы сотни новых правил. Та­кого рода преемственность покажется непостижимой, если вспомнить, что 15 августа 1947 г. Индия получила не только независимость, но и другой политический строй. Не просто одни люди пришли к власти вместо других, индийцы вместо англичан, страна шагнула от деспотизма к буржуазной парламентской демократии. Этот большой и сравнительно быстрый скачок не стал революцией ни на практике, ни в сознании народа, в частности потому, что была сохранена созданная ан­гличанами административная система — даже кадры администраторов остались теми же, если не считать, что на высших чиновничьих должностях англичан сме­нили индийцы.

Организация, обеспечивавшая соблюдение всех тысяч правил, составляла структуру упорядоченного за­ведования и подчинения и называлась Индийская гражданская служба (ИГС). Она являла собой пира­миду должностей, заполненную в верхних этажах анг­личанами, а в нижних — индийцами, но подразделяв­шуюся формально не по национальному признаку, а по принципу деловой квалификации на несколько клас­сов. Поступление в ИГС и переход из класса в класс обусловливались сдачей экзаменов — по английскому языку, индийской истории, одному из местных языков. Предполагалось, что остальные качества — знание дела, инициативность, умение привлечь нужных по­мощников — от бога или должны прийти сами собой.

С обычной при всякой бюрократической системе коррупцией боролись путем установления высоких ок­ладов, что делало членов ИГС невосприимчивыми к мелким взяткам.

Человек, сдавший экзамены и зачисленный в ИГС, мог считать свою карьеру обеспеченной. Он продвигался вверх по служебной лестнице со ступеньки на сту­пеньку по принципу старшинства. Движение вспять было невозможно. Если более способный администра­тор обходил более пожилого, это считалось ужасной несправедливостью. Как сказал секретарь индийского министерства: «Способности — дело мнения, а стар­шинство — дело факта!»

Люди ИГС составили особую группу населения, не­что вроде касты, занявшую одно из самых высоких по­ложений в сложной системе саабов.

После достижения независимости Гражданская служба была преобразована в Административную службу (ИАС). Число значащихся в ней чиновников возросло за счет низших служащих. Но остались, во-первых, другие чиновники, не включенные в ИАС, «не­списочные» или «неперечисленные», как они называют­ся, во-вторых, деление на «настоящих» членов и «но­вых», поступивших в ИАС после независимости. В Индии легко выделить людей, предоставив им какие-нибудь привилегии, и очень трудно объединить, даже если дать им одинаковые права.

Человек, ставший чиновником ИАС, попадает в особый мир. Его обязанность — быть «вне политики», он не может входить в политическую партию или вы­ставлять свою кандидатуру на выборах. Это очень удобно для чиновников: ни при каких сменах прави­тельства их нельзя смещать. Правительство «делает политику», а они лишь выполняют, проводят в жизнь решения министров.

Над всеми чиновниками штата возвышается глав­ный секретарь. У него действительная власть. Его не­желание сотрудничать с правительством может ему Дорого стоить — он потеряет место, которое обяза­тельно займет его собственный заместитель. А прави­тельству это тоже может дорого стоить, ибо грозит Дезорганизацией всей жизни штата. Главному секре­тарю подчиняются секретари министерств. Они никогда не становятся министрами. Но министры приходят и уходят, а секретари сидят на своих постах годами и по существу определяют деятельность министерства.

Вслед за ними идут комиссары, возглавляющие от­дельные департаменты или администрацию областей.

Области включают дистрикты, во главе которых находятся коллекторы. Это странное слово, означаю­щее «сборщик», вошло в номенклатуру должностей еще в конце XVIII в., когда колонизаторы начали вводить новое административное деление. Их первой заботой был сбор земельного налога. Поэтому англичанин, на­значенный управлять дистриктом, получал этот титул.

На самом деле круг его обязанностей был несрав­ненно шире. Он, можно сказать, являлся царем и богом на территории в несколько сот квадратных километров с населением около миллиона человек. В его руках со­средоточивалась и судебная, и исполнительная, и зако­нодательная власть, хотя, конечно, он должен был при­нимать к сведению рекомендации центра. Дистрикты с их коллекторами представляли собой как бы скелет, державший всю систему колониального управления Индии.

До сих пор, несмотря на развитие местного само­управления (панчаятов в деревнях и зила-паришад в дистриктах), коллектор сохраняет огромную власть. Правда, теперь ему приходится учитывать гораздо большее число инструкций, привозимых из центра раз­нообразными «чиновниками по развитию».

Все названные должности заняты членами ИАС в соответствии с их чинами. Если какой-то из них уже добился ранга коллектора, его могут послать в любой дистрикт или дать аналогичное по значению место в центральном аппарате штата, но не могут посадить на более низкую должность. Если же он имеет звание комиссара, коллектором его не назначат: он будет воз­главлять несколько дистриктов или служить в центре.

Однако, независимо от должности, жизнь, статус и карьера члена ИАС обеспечены. Даже не продви­гаясь по службе, окажем из-за своей полной неспособ­ности, он ежегодно получает 20 рупий прибавки к ме­сячному жалованию. Правда, в 55 лет он обязан выйти в отставку, но ему дадут пенсию, равную половине его последнего жалованья. Пенсия по старости лет — один из самых притягательных моментов государственной службы в Индии. Частные компании пенсии устанав­ливают не всем и не всегда.

Особый статус члена ИАС подчеркивается его поч­товым адресом. Если вы хотите, чтобы ваше письмо до него дошло, лучше всего напишите на конверте просто фамилию с добавлением трех магических букв. На­пример: «М-ру А. К. Шастри, ИАС». И письмо его найдет, хотя Шастри в Индии больше, чем у нас Ивановых, найдет скорее, чем если адресовать его м-ру Шастри, Коллектору дистрикта Каддапа, Андхра Прадеш. Се­годня он коллектор здесь, а завтра — совсем в другом месте.

Мой знакомый, имевший ранг комиссара, был на своем служебном веку коллектором в разных дистрик­тах на Севере и Юге, комиссаром области, заведовал сельскохозяйственным, а потом горнорудным департа­ментом. Во время моего пребывания в Каттаке и Бхубанешваре, двух столицах штата Орисса, он возглавлял Департамент доходов и по совместительству Карто­графическое управление.

Один из основных принципов английской ИГС — универсализм — сохранился, таким образом, в полной мере. Чиновники обычно не получают иной специаль­ности, кроме заведования, а она приобретается «без отрыва от производства».

Нечто от армии есть в любом чиновничьем аппара­те. Но в Индии, где идея иерархичности родилась за­долго до появления первого чиновника, субординация приобрела особенно законченные формы. Возможно, среди служащих индийских управлений случаются разговоры о недостатках начальства, мне их слышать не пришлось. Начальник воспринимается как высшее существо, он всегда прав.

Директор Хайдарабадского архива однажды пока­зывал мне свое хозяйство. Архив был хорошим, и там было на что посмотреть. Не знаю почему, директор от­несся ко мне с подчеркнутой внимательностью. Он и все три его заместителя наперебой давали объяснения. Переходя из комнаты в комнату, наша группа обраста­ла начальниками отделов, и в конце концов образо­валась внушительная процессия.

В каждой комнате клерки вставали, низко кланя­лись и продолжали стоять по стойке смирно, пока мы там были.

Благодаря почетному приему, оказанному мне директором, чувства, испытываемые к начальству, рас­пространились и на меня. Назавтра был выходной день, но архив был открыт, так как я выразил желание поработать. Все мои просьбы выполнялись мгновенно. Когда я сделал перерыв и вышел на балкон поку­рить, слуга тут же вынес кресло, чтобы саабу было удобно.

В маленький городок Банда я приехал не вовремя. Номеров в гостиницах не было, и никто не хотел зани­маться мной, ибо прибыл комиссар. Я провел ночь в зале заседаний местного клуба ветеранов армии, а на­утро отправился разыскивать коллектора. Но не про­бился к нему, он разговаривал с комиссаром.

На веранде дома для приезжих комиссара и коллек­тора ждали человек 15 —высшие должностные лица дистрикта: главный судья, помощник коллектора, на­чальник почты, главный лесничий, главный врач, упол­номоченные по орошению, по зерновым, по сахарному тростнику, главный инженер, инспектор по образова­нию, главный кооператор, заведующий благотворитель­ными заведениями и т. д. Все были сосредоточены и взволнованы. Наверно, каждый лихорадочно переби­рал в памяти свои грехи, гадая, за что ему может на­гореть от начальства.

Только начальник полиции, громадный детина в ха­ки с бамбуковой палкой (латхи) в руках, внешне был безмятежен. Ему не грозил выговор или он проявлял са­мообладание и бесстрашие, свои профессиональные ка­чества. Во всяком случае, он шутил, подначивая испу­ганных чиновников, а те смеялись деревянным смехом. Я, вероятно, не увидел бы в этой сцене ничего при­мечательного, если бы она не напомнила мне другую, из первого акта «Ревизора» — группу главных чинов­ников уезда, которым городничий сообщает пренеприятнейшее известие. Недаром «Ревизор» переведен на индийские языки, причем место действия перенесено в Индию и соответствующим образом изменены титулы и фамилии.

Позже я пытался узнать, каковы результаты визита комиссара. Главный лесничий, любезно пригласивший меня пожить в его доме, был очень разговорчив, но эту тему обходил. Кому-то все-таки попало.

Без чиновников нельзя управлять современным го­сударством. Но бюрократия имеет тенденцию, во-пер­вых, превращаться из послушного механизма в само­довлеющую машину, работающую не на общество, а на себя, во-вторых, доводить порядок до степени, когда _Он становится собственной противоположностью.

Чиновничество сильно тем, что придерживается твердых правил. Вместе с тем придерживаться всех правил — значит действовать прежде всего медленно и осторожно. Правила придумываются специально для того, чтобы снять с чиновника ответственность за при­нимаемое решение, т. е. сделать его действия автома­тическими или как бы независящими от его воли, а потому и неподсудными.

За годы независимости бюрократический аппарат вырос не только количественно. Он очень ценит внеш­ние проявления власти и значительности. И он получил новые здания, новую мебель, высшие чины (секретари министерств) — кабинеты с кондиционером. Пять лет назад я в связи со своей работой часто бывал в мини­стерстве образования. Здание, когда-то выкрашенное мелом, теперь облезшее, было расположено посреди пустыря и окружено колючей проволокой.

Внутрь вел широкий заасфальтированный кори­дор, освещенный тусклыми лампочками без абажуров и заставленный мотоциклами и шкафами с бумагами. Надо было обходить лужицы воды и машинного масла. По сторонам коридора в кабинетиках вершились госу­дарственные дела.

В 1968 г. я уже не видел таких помещений. Строи­тельство административных зданий в Дели и в столи­цах штатов представляется индийскому чиновнику первоочередной задачей. Вводится строгая пропуск­ная система, кабинеты становятся просторнее, обстав­ляются современной мебелью. Индийский бюрокра­тизм удобно устраивается в стране, уверенный, что без него не обойтись.

И правда, не обойтись. Расширяются функции го­сударства. Теперь оно помимо обычных дел — поддер­жания порядка, сбора налогов и т. д.— занялось со­зданием основ промышленности, реформированием сельского хозяйства, развитием науки. Оно стремится, кроме того, контролировать деятельность частного сек­тора — разрешать или запрещать строительство новых заводов, ввоз оборудования, вывоз готовых изделий. Для всего этого нужны люди, много людей, деловых, энергичных, честных и знающих.

Люди есть, и их даже много (по общему признанию, штаты государственного аппарата раздуты), но го­дятся ли они? Управление государственными предпри­ятиями, например, требует специальных технических знаний. А сотрудники НАС ими, как правило, не обла­дают. Некоторые индийские экономисты именно в этом видят причину низкой рентабельности ряда государст­венных заводов.

В чисто деловом отношении большинство индийских чиновников не уступают любым другим. Мне пришлось сталкиваться в основном с коллекторами. Ни разу я не встречал на этом посту пассивного или неэнергичного человека. Может быть, мне просто повезло. Или по старой памяти подбору коллекторов уделяется особое внимание.

Честность служащих госаппарата в последние годы стала объектом обсуждения в прессе. Время от времени разражаются скандалы — какой-нибудь министр обви­няется в том, что его решение предоставить частной фирме привилегию было не бескорыстным. Впрочем, такие разоблачения почти всегда направлены против министров, а не против собственно чиновников — сек­ретарей и появляются на страницах газет по инициа­тиве политических противников, а не ревнителей мо­рали. Некоторые из обвинений были доказаны или же не опровергнуты, и министрам приходилось уходить в отставку.

Нет смысла приводить конкретные примеры, потому что дело не в них. Отдельные случаи взяточничества, особенно если они уже разоблачены, не представляют большой опасности.

Гораздо серьезнее другое — растущее убеждение, что вся административная служба заражена корруп­цией. Это по сути признало даже правительство, учре­див постоянную комиссию по расследованию, которая, впрочем, не добилась, по всеобщему признанию, суще­ственных успехов. Вопрос о борьбе с коррупцией еже­годно встает на съездах правящей партии.

Не стоит передавать и содержание частных разго­воров на ту же тему: откуда мне знать, насколько спра­ведливы слухи о взяточничестве того или иного лица. Мне не приходилось давать взятки, и я не смогу со­слаться на собственный опыт. Но что я могу удостоверить, опираясь на свой, пусть незначительный, опыт, — это волокиту и запутанность делопроизводства.

Мои контакты с гражданскими и полицейскими чи­новниками ограничивались в основном двумя пово­дами: регистрацией и получением разрешений на поль­зование архивами. Оба вида контактов необычны, по­скольку связаны с иностранным гражданством. Я ре­шаюсь рассказать о них только потому, что этот мой личный опыт подкреплялся тем, что мне рассказывали друзья. Подобное порой испытывают и они, граждане Индии.

Иностранец, прибывший в страну на срок свыше трех месяцев, должен получить «пермит» — вид на жи­тельство, копии которого поступают в центральные и местные полицейские управления. В 1968 г. я вскоре после приезда оказался в Калькутте, и здесь мои лю­безные хозяева принялись хлопотать о пермите. Я по­кинул Калькутту через три недели, так и не получив его.