БЫЛО ЛИ НАЧАЛО И БУДЕТ ЛИ КОНЕЦ? 15 глава

Если же вы едете на небольшое расстояние, если вы стеснены в средствах, если не любите угольной пыли и предпочитаете ей чистую дорожную пыль, если, нако­нец, вы приверженец нового, идите на автобусную станцию. Автобусное сообщение стало развиваться за последние годы и сейчас серьезно конкурирует с желез­нодорожным. Почти все города Индии связаны при­личными дорогами, во всяком случае в сухой сезон, и автобусными маршрутами. Самая последняя новинка — автобус-люкс, где на ночь устанавливается что-то вроде кроватей. Но это так же недемократично по цене, как первый класс поезда.

Нет, я пишу о другом автобусе — поистине массо­вом средстве передвижения. Как все хорошее, он имеет свои недостатки. Прежде всего, нельзя вытянуть но­ги — это тяжело, когда едешь 6 или 12 часов. Ограничен багаж — за вес свыше 36 кг взимается отдельная плата. Надо быть готовым к тесному социальному и физическому общению с соседями. На остановках в ав­тобусе невыносимо жарко. Отсутствие фенов, впрочем, вполне оправданно во время движения — салон проду­вается насквозь.

Зато в автобусе вы можете: 1) увидеть гораздо бо­лее разнообразные пейзажи, 2) спокойно пообедать и поужинать в придорожных трактирах и ресторанах — в положенное время автобус остановится и терпеливо вас подождет, 3) проехать там, где нет железных до­рог, 4) познакомиться с крестьянами, мелким служи­лым людом, с «простым» человеком и 5) сэкономить кучу денег.

Путешествуют в Индии, как и везде, по самым раз­ным делам, а также без дела. Поездки в город на ба­зар, крестьянина к адвокату посоветоваться о том, ка­ким образом избежать уплаты налога или штрафа, чи­новников «в район» или «в область», а также по вве­ренной им территории — все это слишком обычно и понятно. Но следует упомянуть чисто индийские пово­ды для путешествий, дающие большой процент переме­щающихся людей.

Среди них много пилигримов, едущих поклониться богам или живым святым. В каждом районе есть свой знаменитый храм или еще более знаменитый проповед­ник, к которому можно прийти, облегчить душу, полу­чить чудесное избавление от болезней и т. д.

Массу поездок совершают, чтобы почтить своим присутствием свадьбы, рождения первенца, похороны в семьях близких и знакомых. В Индии родственные связи крепки до четвертого-пятого колена. Троюрод­ные, четвероюродные братья и сестры хорошо знают Друг друга, часто видятся, всегда готовы помочь друг другу. Кроме того, неписаный закон гласит, что чем больше гостей на свадьбе или похоронах, тем счастливее будет молодая пара на этом, а усопший на том свете. Естественно, что на каждую такую церемонии приглашаются не только родственники, живущие чаете в разных концах страны, но и знакомые, в том числе все без исключения сослуживцы. В оффисе главного эпиграфиста в Майсуре как-то в течение двух дней не было почти ни души. Оказалось, что все уехали в Гадаг, городок примерно в 450 км от Майсура, где один из бывших сотрудников играл; свадьбу. Фактическое прекращение работы учрежде­ния на этот срок было санкционировано начальством — иначе оно поступить не могло.

Остается возблагодарить бога, что в Индии не принято так же широко отмечать дни рождений, иначе число опустевших присутствий и загрузка транспорта зна­чительно увеличились бы.

При въезде во многие города установлен плакат: «Добро пожаловать в...». Многоточие заменяет в дан­ном случае название места или города, а то и его по­этическое описание, придуманное в туристском оффисе. Например: «в бурлящую столицу величайшей демокра­тии мира» (это о Дели), или «в жемчужину западного побережья» (это о Гоа), или «в прекрасную столицу Юга» (это о Мадрасе) и т. д.

Покидая город, вы увидите другой плакат: «Благо­дарим Вас! Посетите нас вновь!»

Все это часть государственной политики — полити­ки привлечения иностранных туристов. В Индии есть что посмотреть. «Индустрия туризма» дает стране до­полнительные средства в иностранной валюте, столь необходимые экономике. Усилия в этом направлении, безусловно, вознаграждаются. Наплыв туристов рас­тет. Они составляют все более заметную прослойку людей, штурмующих кассы аэродромов, железнодоро­жных и автобусных станций.

И многие из них откликаются на рекламный при­зыв: «Посетите нас вновь!».

БЫЛО ЛИ НАЧАЛО И БУДЕТ ЛИ КОНЕЦ?

По долгу службы, по смыслу командировки я был обязан знакомиться с индийскими историками и их взглядами на прошлое страны.

Не так давно лучшим местом для изучения индий­ской истории был Лондон. Там, в Национальном музее и библиотеке Управления по делам Индии («Индия оффис»), были сконцентрированы самые новые и почти все древние материалы. Там работали крупнейшие специалисты мира, главным образом англичане, там стремились учиться и индийские историки.

Сейчас крупнейшими специалистами по индийской истории стали сами индийцы. Английская обществен­ность после освобождения Индии из-под британской власти начала терять интерес к стране; соответственно уменьшилось и число индологов в Англии.

В Индии с достижением независимости, напротив, интерес к истории возрастает из года в год. Материа­лы, находившиеся в Англии, остались там. Англичане никак не хотят с ними расставаться, несмотря на тре­бования индийского правительства вернуть их. И ин­дийским ученым нередко приходится ездить в длитель­ные командировки, чтобы изучать историю родной страны. Но в самой Индии за последние годы открыто столько новых документов, что теперь ученым других государств невозможно изучать историю Индии, не побывав в ней и не познакомившись с местными хра­нилищами.

Главное же — появилось целое поколение истори­ков, жаждущих узнать и объяснить, что представляла собой Индия в прошлом, какую роль она играла, обна­ружить традиции, способные помочь в переустройстве страны.

Здесь 70 университетов, почти в каждом из них есть факультет (департамент) истории или даже два: древней истории и культуры и просто истории. На этих факультетах работают сотни профессоров, преподава­телей, ассистентов. Ежегодно собираются конгрессы историков, чуть не каждый день в том или ином городе проходят Семинары, конференции, дискуссии, чуть не каждый день выходит в свет фундаментальная книга по истории или сборник древних документов.

Откуда такой интерес к старине, традициям? Ника­кой загадки тут нет. Давно замечено, что эпоха пробу­ждения народа, время, когда убыстряется его движе­ние вперед, неизменно совпадает с попытками огля­нуться назад. Когда появляется будущее, растет вни­мание к прошлому. Я бы не включил в эту книжку главу об индийской истории, если бы она имела отно­шение лишь к моим профессиональным интересам. То, как понимает народ свое прошлое, служит одним из самых ярких показателей того, что этот народ пред­ставляет собой сейчас.

Индийские ученые задолго до 1947 г. взялись за пе­ресмотр исторических концепций, выдвинутых англи­чанами. В годы независимости эта работа разверну­лась еще шире. Но до сих пор результаты не признаны удовлетворительными. До сих пор на конгрессах и кон­ференциях раздаются призывы «переписать» индий­скую историю, очистив ее от догм, навязанных колони­заторами.

«Переписывание» может быть выполнено и выпол­няется по-разному. Некоторые ученые стремятся дока­зать, что история их страны ничем не отличалась от европейской, разве что была лучше. Другие считают, что в Индии все было не так, как в Европе. И первым и вторым есть на что опереться. Как повсюду, в Ин­дии были крестьяне и ремесленники, создававшие сво­им трудом богатство страны, землевладельцы и тор­говцы, государства и государи, войны и битвы. Как повсюду, господствующие классы «творили» историю на авансцене, а трудящиеся массы находились в тени. Естественно, что нетрудно обнаружить ряд аналогич­ных институтов в Индии и иных странах на сходных этапах развития — и в экономической области (налоги, аренду, торговую прибыль), и в политической (монархия, республика, правительство), и в социальной (сель­ское и городское самоуправление).

В то же время Индию отличали свои, присущие лишь ей особенности, как, впрочем, отличают они и другие страны. Наиболее специфической особенностью такого рода является кастовая система и все ею поро­жденное: резкое несовпадение социального и экономи­ческого положения, разделение общества на группы, как бы не связанные друг с другом, отсутствие единой религиозной организации (церкви) и вместе с тем при­вилегированное положение жречества.

Важной чертой истории Индии, характерной не только для этой страны, был сравнительно медленный темп развития производства, экономики, но одновре­менно довольно высокий уровень культуры — филосо­фии, литературы, искусства.

Вокруг всех этих вопросов — об общем и особен­ном — в Индии и ведутся основные споры.

Начать хотя бы с того, «откуда есть пошла» индий­ская земля? Древнейшим литературным памятником индийцев является «Ригведа» — сборник гимнов в честь разных богов. Долгое время эти гимны передавались изустно и где-то около начала нашей эры были, нако­нец, записаны. «Ригведа» и другие веды, составленные, как полагают, позже,— священные книги для каждого индуса, вроде Библии для христиан или Корана для мусульман. И, конечно, считается, что они созданы не человеком, а продиктованы непосредственно богами.

Возникает вопрос: когда продиктованы? Кому — это довольно ясно. Народу, который называл себя «ариями» и был родствен племенам, населившим Иран и Европу: языки всех этих народов принадлежат к еди­ной «индоевропейской» семье. Но — когда?

Археологические и лингвистические данные указы­вают будто бы на 1500 г. до н. э. Но в таком случае по­лучается, что индийская цивилизация не столь уж стара и по древности уступает египетской, месопотамской, китайской. Это кажется обидным националистически настроенным историкам.

Правда, уже в 20-х годах XX в. на территории Индии была открыта более древняя цивилизация — круп­ные города с кирпичными зданиями, мощеными улица­ми, водопроводом, произведениями искусства,— которая датируется 3000—2000 гг. до н. э. К сожалению, однако, Индская цивилизация, так ее называют, ока­залась совершенно не связанной с ариями. Они, судя по той же «Ригведе», были скотоводами и отчасти зем­ледельцами, с презрением относились к городам (где жили их противники — дасью) и, если могли, разруша­ли их. Таким образом, следует признать, что либо бо­жественная «Ригведа» действительно служит источни­ком и базисом индийской культуры, и тогда избранные богом арии выступают как разрушители более ранней и более высокой культуры, либо не арии заложили ос­новы цивилизации на территории Индии — как же быть с божественностью «Ригведы»?

К счастью, историков, для которых эта проблема представляется важной, не так уж много. Сейчас, в общем, ясно, что и неарийские народы, создавшие Индскую цивилизацию, и арии, сложившие гимны, внесли свой вклад в культуру народов Индии. Как и везде, здесь рушились цивилизации, наблюдались по­пятные движения, но ничто не пропало даром. И даже индуизм, гордящийся своим происхождением от «Ригведы», на самом деле впитал в себя представления и верования носителей Индской цивилизации, а также других местных неарийских народов.

Однако проблема древности «Ригведы» и, значит, времени появления ариев в Индии продолжает волно­вать историков, даже тех, чьи взгляды не отличаются особой религиозностью или выраженным национализ­мом. С одним из таких ученых я познакомился и под­ружился на исторической конференции в Сринагаре. Еще молодой человек, он уже автор нескольких напе­чатанных и еще большего числа неопубликованных книг.

— Видишь ли,— говорил он мне,— я внимательно изучил «Ригведу», пользуясь всеми новейшими мето­дами анализа. Я допускаю, что она была составлена во II тысячелетии до н. э. Но люди, которые ее соста­вили, несомненно, уже долгие века жили в Индии и не были пришельцами. Ведь у них не сохранились представления о какой-то иной родине. Кроме того, в ведийской литературе упоминается масса царей, пра­вивших ариями, и различные города. Я не допускаю, что все это миф. Должна быть историческая основа.

Я подсчитал число поколений царей, упоминающихся в ведической литературе. Получается, что они начали править около 6000 г. до н. э. Ты говоришь, что архео­логия не подтверждает эту дату. Но ведь индийская археология еще только начинает развиваться. Я не сомневаюсь: археология докажет, что арии — искон­ное население страны.

Этот историк не одинок. Уверен, что им движут лучшие побуждения. Но дата 6000 лет до н. э. стала знаменем самых крайних шовинистических околона­учных кругов, утверждающих исключительность, в том числе и особую давность индийской, вернее индусской, цивилизации.

Наиболее сильным их аргументом является недо­статок сведений. Мы, например, не знаем, когда и от­куда пришли в Индию арии. Наиболее распространено мнение, что они именно пришли, причем незадолго до того, как создали «Ригведу», из некоей «прародины», откуда вышли и прочие индоевропейские племена. Где находится эта прародина, неизвестно. Среди мно­жества теорий есть и такая, которая прародиной всех индоевропейских народов называет Индию.

Однако на юге страны живут дравиды — народы, определенно не имевшие отношения к ариям. Откуда же взялись они? Одни считают, что дравиды двигались тем же путем, что и арии — через северо-западную границу Индии, но раньше тех. Они заселили Индию, а затем были оттеснены ариями на юг. Тогда Индская цивилизация, возможно, — создание предков современ­ных дравидийских народов.

Другие связывают дравидов с археологической культурой, распространившейся на Декане в первые века до н. э., и тогда они могли попасть в места их ны­нешнего расселения только морем.

Интересно, что эта точка зрения, возникшая на базе новых археологических открытий, как-то переклика­ется с преданиями тамилов. Они утверждают, что их культура насчитывает несколько тысячелетий, что они пришли в Индию с юга, с какого-то неведомого материка, который теперь принято называть Гондваной. Но хронология легенды и археологии не совпадает, так что решение вопроса о происхождении дравидов — дело будущего.

Различные варианты решений предлагаются уже сейчас, что вызывает обострение национальных проти­воречий между Севером и Югом.

Очень трудно националистически настроенным ис­торикам переварить идею развития. С одной стороны, их оскорбляет высказанное в английской историогра­фии мнение, что индийцы не способны к развитию, к эволюции взглядов и институтов. С другой стороны, развитие предполагает, что раньше что-то было недо­развито, а это тоже неприятно. Некоторые находят вы­ход в том, что признают всякого рода изменения, но подчеркивают, что в основе индусское общество оста­валось прежним. Если же что-то и менялось, то лишь к худшему, под влиянием завоевателей — мусульман или европейцев.

Такая позиция, как видим, по существу не отлича­ется от колониалистской. Она только квалифицирует как положительное то, что европейцу показалось бы отрицательным.

В коридоре здания Бенгальского азиатского обще­ства со мной однажды заговорил не старый еще чело­век в национальной белой одежде, державший в руке толстую папку, завязанную ботиночными шнурками. Горящие глаза свидетельствовали о том, что он жаж­дет излить кому-то душу. Оказалось, что это вышед­ший на пенсию государственный служащий, брахман, занявшийся на досуге историей.

— Вам это будет интересно,— убеждал он меня громовым голосом.— Хоть вы коммунист (так часто называют всех советских людей), но все же историк. Знаете, я занялся историей и увидел, что все написан­ное до сих пор — ложь. Европейцы безбожно пере­врали и оболгали нашу историю. Я сейчас заканчиваю книжку об иконопочитании в Индии. Я доказал, что все великое в индийской культуре существовало всегда — и касты, и идолопоклонство. А ведь самхиты, брах­маны, араньяки и упанишады (различные памятники религиозной литературы) были созданы одновременно и не имеют даты. И Индия всегда была индусской. Конечно, здесь возник еще буддизм. Но то была всего лишь преходящая фаза — он удержался в стране не больше каких-нибудь полутора тысяч лет. Я доказал все это неопровержимо, ссылками на писания наших святых, которые, как вы понимаете, не могут оспари­ваться.

Конечно, я далек от того, чтобы выдавать этого не совсем нормального брахмана за типичного предста­вителя индийской исторической школы. Но он разви­вал и довел до логического конца идеи, которые в более мягкой и не в столь неприемлемой форме проводятся также в работах профессиональных исто­риков.

Многие удовлетворяются тем, что отмечают превос­ходство древней Индии над Европой в области хозяй­ства, науки и культуры. Их не заботит то, что на ка­ком-то этапе это превосходство сошло на нет.

Иные поступают наиболее хитроумно. Они не отри­цают, что в развитии хозяйства Европа обогнала Индию, хотя не прочь напомнить, что индийская метал­лургия или ткачество славились во всем мире, когда европейцы еще «ходили в шкурах». Но хозяйственный застой они используют в качестве аргумента для дока­зательства величия индусской цивилизации, которая в отличие от Европы избрала-де путь не материаль­ного, а духовного совершенствования.

Безусловно, положительной чертой современной индийской историографии является ее стремление отбросить идею, что только завоеватели, люди со сто­роны, двигали Индию вперед. Я уже говорил об ариях. В свое время англичане утверждали, что история Индии начинается с арийского завоевания, каким бы веком его ни датировать. Светлокожие, энергичные и жестокие арии стали надолго олицетворением величия индийской цивилизации. После открытия Индской культуры образ ария, пришедшего якобы в дикую страну, чтобы ее цивилизовать, значительно потускнел. Однако не исчез. И вот ни в чем не повинные арии стали вдруг прародителями немецких фашистов, тоже светлокожих (да еще и светловолосых!), тоже энер­гичных и тоже жестоких. «Арийцы» даже сделали сва­стику, индусский религиозный знак, означающий бла­гополучие, своим гербом.

С научной точки зрения попытка связать «северную расу» с индийскими ариями — блеф. Но интересно, почему фашисты стали искать своих праотцов именно среди создателей «Ригведы». Некоторое значение имела, конечно, надежда когда-нибудь прийти в Индию в качестве «братьев». Но главное, что привлекло их в ариях,— это приписанная последним цивилизаторская миссия.

Следующими «толчками» по этой теории послужили персидское завоевание северо-западных районов, по­ход Александра Македонского и, наконец, мусульманские вторжения XI—XII вв. Из списка странным обра­зом выпали нашествия гуннских племен эфталитов в V—VI вв., грабительский поход Тимура в конце XIV в., нашествия персов и афганцев в XVIII в., поскольку было совершенно ясно, что никакого положительного вклада в индийскую культуру они не внесли. Завер­шало список британское завоевание, окончательно вырвавшее Индию из «варварства».

Ни один историк не станет отрицать роли взаимо­действия культур в истории любой страны. Но по от­ношению к истории Индии была совершена явная несправедливость: каждый шаг в ее социальной и культурной эволюции многие западные ученые связы­вали с теми или иными чужеземцами.

Индийские ученые сейчас активно борются с та­кими взглядами, но часто перегибают палку в другую сторону. Так, хотя большинство их склонны видеть решение «арийской проблемы» во взаимовлиянии культуры пришельцев и местной высокой культуры, некоторые, как я уже говорил, стремятся снять про­блему вообще, заявляя, что арии вовсе не проникали в Индию, а жили здесь вечно.

Вопрос о походе Александра Македонского не вызывает особых споров — влияние эллинистической культуры в целом не отрицается, но справедливо ука­зывается на ограниченность этого влияния.

А вот проблема мусульманского завоевания стала причиной настоящих сражений, причем не всегда бес­кровных и не менее ожесточенных, чем те, которые велись в XI—XIII вв. В данном случае прошлое уж совсем прямо смыкается с настоящим. Тюрко-афганцы, мусульмане по религии, действительно пришли в Индию как завоеватели, действительно чувствовали себя поначалу как цивилизаторы — распространители истинной веры среди язычников, действительно захва­тили политическую власть во многих ее районах. Потом ислам приняли некоторые индийцы, однако население в целом сохранило верность религии предков. Постепенно пришельцы начали испытывать все растущее воздействие индусской культуры, переняли многие местные обычаи и институты, в частности касту. Словом, тоже сделались индийцами. И расцвет архи­тектуры, изобразительного искусства, литературы, фи­лософии, наблюдающийся в это время, явился резуль­татом синтеза двух культур.

Вместе с тем мусульмане остались мусульманами — отличались по обрядам, верованиям, обычаям, одежде. Позже, когда и индусы и мусульмане оказались под властью Британии, противоречия между ними не уменьшились, а приблизительно с конца XIX в. начали усиливаться.

По мнению многих, именно опытные колонизаторы своей политикой «разделяй и властвуй» вызвали к жизни эти противоречия. Слов нет, они сделали для этого немало, но были здесь и другие, объективные причины, которые еще ждут исследователя.

Углубление противоречий между национальностя­ми, а также между религиозными общинами, принад­лежащими к одной нации, в последнее время явление, нередкое повсюду в мире. И не всегда его можно объяснить вмешательством какой-нибудь внешней силы. В той же Индии, например, кастовые кон­фликты приобретают сейчас колоссальную остроту явно без участия колонизаторов.

Так или иначе, индусско-мусульманские противоре­чия все обострялись. Несмотря на стремление Нацио­нального конгресса стать организацией, выражающей интересы и индусов, и мусульман, несмотря на то что в его руководство всегда входило определенное число мусульман, парсов и представителей других религиоз­ных групп, ему не удалось добиться единства индусов и мусульман в борьбе против английского господства. Мусульманская лига, партия, претендовавшая на роль главы мусульман, все больше отдалялась от Конгресса и ратовала не столько за независимость от англичан, сколько за «освобождение» от индусов. Она выдви­нула лозунг образования Пакистана — «страны чистых». Такая позиция позволила англичанам уйти из Индии, крепко хлопнув дверью,— независимость была предоставлена не одному, а двум государствам. По­следствия этого решения до сих пор дают себя знать на Индийском полуконтиненте.

Крайне националистически настроенные деятели осуждают Джавахарлала Неру и других тогдашних руководителей Конгресса за то, что они согласились с «планом Маунтбеттена», т. е. с разделом Индии. Сейчас, когда прошло более двух десятилетий с того дня, как в Дели и Карачи, городах бывшей Британ­ской Индии, взвились два флага — зеленый Пакистана и трехцветный Индии, когда кашмирский вопрос все еще не решен, когда отгремела индо-пакистанская война 1965 г., легко сетовать на недальновидность конгрессистских деятелей.

Но нужно представить обстановку 1947 г. Англий­ский вице-король пригласил к себе Джавахарлала Неру и других лидеров Национального конгресса и сообщил, что правительство Его Величества предо­ставит стране независимость. Однако при одном усло­вии: районы с преобладанием мусульманского населе­ния получают независимость отдельно — как суверен­ное государство Пакистан.

Нужно ли было соглашаться на такое предложе­ние? Индийские борцы за свободу ждали этого момента несколько десятилетий. Чтобы приблизить его, они поднимали массы, проводили демонстрации, шли в тюрьмы, а иногда и на смерть. Они не так себе пред­ставляли этот великий час. Но что делать? Отказаться? Заявить лорду Маунтбеттену, еще молодому человеку, представлявшему мощь Британской империи: «Мы не согласны?» Отказаться от власти и отсрочить освобож­дение родины неизвестно на какое время?

Джавахарлал Неру и другие лидеры Конгресса, ви­димо, провели несколько бессонных ночей, взвешивая «за» и «против». И согласились. Кроме прочих сообра­жений, может быть, их не покидала надежда, что две во всех отношениях (кроме религии) братские страны, став свободными, смогут договориться и вновь сбли­зиться.

Действительность оказалась мрачнее. Сразу же начались столкновения по вопросу о границах, индо-мусульманские погромы, пожары, грабежи и убийства. Погибло более миллиона человек. Свыше десяти миллионов стали изгнанниками — индусы бежали в Ин­дию, мусульмане — в Пакистан. Через несколько ме­сяцев после торжеств, посвященных независимости, начался вооруженный конфликт из-за Кашмира. И по­том все шло от плохого к худшему.

Надежда на сближение Индии и Пакистана не покидает всех миролюбивых людей. Она не беспоч­венна, как показывает хотя бы Ташкентская деклара­ция, в которой обе стороны выразили твердое намере­ние урегулировать все спорные проблемы мирным путем. Но оснований для оптимизма не так много. В действительности противоречия устраняются очень медленно, а силы, заинтересованные в разжигании вражды, велики в обоих государствах.

Таким образом, «академический» вопрос о харак­тере и последствиях мусульманского завоевания XI— XIII вв. приобретает весьма актуальное значение. К сожалению, решение его, предлагаемое разными уче­ными, находится в слишком тесной зависимости от при­надлежности их к той или иной религиозной общине.

Историки-мусульмане склонны подчеркивать поло­жительные последствия завоевания, благотворные ре­зультаты синтеза обеих культур, прогрессивность образования крупных империй (с мусульманскими династиями) на месте массы разобщенных индусских княжеств и т. д. А историки-индусы делают акцент на разрушениях, вызванных завоеваниями, упадке куль­туры (индусской'), уничтожении храмов, унижении достоинства индусов, необходимости подчиняться «иноземной» власти.

Конечно, в работах серьезных историков такая тенденциозность выражена не прямо, намеком. Но выражена. На уровне же представлений обывателя она расцветает пышным цветом.

Серьезный историк не станет отрицать, что так называемое индо-мусульманское искусство, развив­шееся в Делийском султанате, Могольской империи и других, более мелких султанатах, свидетельствовало о культурной эволюции страны. Но в околонаучных писаниях, которые в своей пропаганде широко исполь­зует, в частности, партия «Джан сангх», возвеличение индийской (индусской!) культуры связано с приниже­нием всего мусульманского.

Бойкий журналист, выступающий под псевдонимом Пено, опубликовал несколько брошюр, где доказы­вает, что Кутб-минар соорудили не мусульманские пра­вители Дели, а индусские раджи, что был он вовсе не минаретом, а джайястамбхой, «башней победы», лишь позже перестроенной и украшенной изречениями из Корана, что Тадж-Махал—это тоже индусский храм, переделанный Шах-Джеханом под усыпальницу для своей жены.

В последней своей книжке «Кто говорит, что Акбар был великим?» Пено обрушивается на Акбара — наи­более привлекательную фигуру среди могольских императоров, — пытавшегося сблизить индусских и мусульманских подданных. Эта попытка и вызывает особую ярость журналиста, хотя его обвинения будто бы не касаются этой проблемы. Подчеркиваются такие черты императора, как жестокость, властолюбие, ко­варство и — самая «ужасная» — пьянство.

Книги Пено, несмотря на их курьезность, не столь уж безобидны. Они укрепляют в простых людях чув­ство недоброжелательства к мусульманам. Не смяг­чают его и другие, гораздо более объективные истори­ческие работы.

Еще с английских ученых XIX в. повелось рассмат­ривать историю Индии начиная с XI, а то и VIII в. как историю противоборства индусов и мусульман в политике и ислама и индуизма в идеологии. Прошлое действительно дает массу примеров войн между госу­дарствами, возглавляемыми индусскими и мусульман­скими династиями. Но от внимания ученых совершенно ускользало, что «мусульманские» государства (т. е. те, где правители были мусульманами) так же часто воевали друг с другом, как и индусские между собой. Причем это были не мелкие стычки, а кровопролитные, ожесточенные и жестокие сражения.

Вспомнить хотя бы войну между индусскими Май­суром и Мадурой в XVII в. Майсурские войска, вторг­шиеся в Мадурское княжество, отрезали носы у всех встреченных жителей. Мадурцы, в свою очередь, войдя в Майсур, искали, по словам хрониста, «не врагов, чтобы с ними сразиться, а носы, чтобы их отрезать». Подобные зверства не наблюдались во время индусско-мусульманских войн.

Сейчас, когда империалистические концепции исто­рии Индии активно пересматриваются национальными учеными, этот взгляд на прошлое страны как на по­стоянные столкновения индусов и мусульман разде­ляется далеко не всеми. Серьезные исследования посвящены процессу культурного сближения двух ре­лигиозных общин в период средних веков. Особенно много сделано в изучении религиозно-реформаторского движения бхакти, которое развивало гуманистические идеи равенства людей, используя догматы и индуизма, и ислама. Стало ясно, что культура многих «мусуль­манских» государств была истинно индийской куль­турой, вдохновлявшейся главным образом местными источниками. Однако пересмотр концепций политиче­ской истории происходит еще очень медленно. Соз­дается впечатление, что далеко не все в Индии пол­ностью осознают вредность подхода к индусской и мусульманской религиозным общинам как к извечно враждующим сторонам.

С позиций религиозных столкновений до сих пор трактуется история Виджаянагара — крупного южно-индийского государства XIV—XVI вв. Она действи­тельно легко поддается такой интерпретации. Государ­ство возникло после захвата войсками «мусульман­ского» Делийского султаната территорий Южной Индии и стало заслоном от дальнейших вторжений с Севера. В течение всего периода своего существования оно сражалось с государствами, расположенными севернее, которые, увы, были «мусульманскими». Борьба шла с переменным успехом до 1565 г., когда Виджаянагар потерпел решительное поражение от войск четырех объединившихся султанатов,