А ближе к 1820 г. на масонском собрании широко известный немецкий масон Блуменхаген произнес следующие слова: «Детство и отрочество масонского Ордена закончилось. Теперь он стал мужчиной, и до того как завершится третий век его существования, мир познает, чем в действительности стал Орден»[278].
Мы видим, что в «адском плане», как его называет аббат Леманн, на первом месте стоит разрушение Христианства.
Мы также видим, что Книгой устава Великой ложи Англии от 1723 г. определено как «наиболее желаемое для масонства» – иметь «единственно ту религию, в которой все люди согласны», а во втором издании Книги устава 1738 г. говорится, что каждый масон является «истинным ноахидом», т. е., по мнению еврея г. Гессена, «нравственные обязанности масона были определены содержанием известных ноевых законов[279], представляющих собой основу еврейской этики». При этом во всех ложах почиталось некое высшее существо – Великий архитектор вселенной.
В XIX веке масонство пошло еще дальше.
В 1878 г. «Великий Восток Франции» вычеркнул как совершенно пустое упоминание о «Великом архитекторе вселенной» из своих статутов. Нужно думать, что это произошло не без вмешательства «державного великого советника» Ицхака‑Аарона‑Моисея Кремье.
А в 1889 г. на улицах Рима и почти на глазах у папы Римского Льва XIII было организовано торжественное шествие итальянских масонов, несших флаг с надписью “Evvivo Satan oil re nostro”, т. е. «Да здравствует сатана, наш Царь». В ходе шествия исполнялся гимн сатане, составленный Кардуччи – братом высших степеней[280].
Также позволительно думать, что «масон и еврей», но «патриот» Эрнесто Натан, враг клерикализма и будущий синдик Рима, не был в стороне от организации этого шествия с флагом и гимном в честь сатаны, официально признанного итальянскими масонами своим царем, т. е. великим архитектором вселенной.
|
|
Во время банкета, состоявшегося 20 сентября 1902 г. по случаю закрытия годового съезда Ордена, председатель Великого совета «Великого востока Франции» сенатор Дельпеш произнес речь, в ходе которой сказал: «... Триумф галилеянина длился двадцать веков. В свою очередь и ему пришел конец. Мистический голос, который когда‑то на горах Эпира возвещал гибель Пана, сегодня возвещает конец Бога‑победителя, обещавшего эру справедливости и мира всем, кто в Него верил. Иллюзия длилась достаточно долго, и в свою очередь бог‑лжец исчез: в пыли времен он присоединился к другим божествам из Индии, Египта, Греции и Рима, видевшим столько обманутых людей, стоящих на коленях перед их жертвенниками... Братья масоны, приятно признавать, что мы не находимся в стороне от процесса падения лжепророков. (Аплодисменты собравшихся) Римская церковь, основанная на мифе галилеянина, начала приходить в упадок со дня образования масонского союза»[281].
Очевидно, такое заданное масонством направление было большим успехом евреев; но при этом оно не могло не затронуть самих западных евреев, привнеся религиозный скептицизм и безразличие в этом вопросе, о чем, как мы видели, сожалел аббат Леманн.
Один из наиболее преданных представителей «христианского фронта» этих западных евреев Анатоль Леруа‑Болье, без сомнения, в полном согласии с чаяниями своих патронов писал в 1893 г: «... Обычно еврей не имеет ни рыцарского характера, ни мистического начала... Кажется, что каббала, неокаббалисты и хасиды выросли из корня, занесенного извне; по мнению лучших специалистов, сама каббала не имеет корней в иудаизме.
|
|
Ни рыцарь, ни мистик – каков же идеал еврея? Предположим, что буржуазный идеал является для него таким идеалом, и идеалом положительным. Его не увлекут ни тучи, ни голубое небо: он нацелен на землю и земную действительность; его цель – это установление мира и распределение благосостояния среди людей...
... Израиль может похвастаться тем, что издавна опередил язычников. Как называется в иудейской традиции эта прекрасная надежда на обновление человеческого общества? Она называется старинным словом: мессианство. Мессианство является великой догмой и великой самобытной чертой иудаизма... Ведь что такое мессианство и как оно звучит в иудаизме?... Будущий Иерусалим, к которому, как предвидели в духе пророки, будут восходить народы, будет не городом из камня, возвышающимся на горе Сиона, но идеальным городом, в котором будут по‑братски жить все люди.
Вот кем является мессия для большинства современных евреев; и мы знаем этого мессию. Мы знаем его имя; мы тоже ждем его и вопием к нему изо всех сил. Это то, что наши арийские массы называют прогрессом; современный мессия, в которого верит большинство наших столиц верой не менее слепой, чем евреи былых времен верили в пришествие Спасителя, сына Давидова.
Правда, эта вера пришла к нам не напрямую от Израиля: скорее, это мы разбудили ее в нем. Она спала в его книгах, оставаясь скрытой до тех пор, пока Дидро и Кондорсе не обнаружили ее у народов и не распространили по всему миру. Но лишь после того как она была провозглашена революцией и начала претворяться в их жизни, евреи открыли ее для себя и заявили свои права на нее как на наследие своих израильских предков. Они прочитали Библию под углом “Энциклопедии” и обнаружили у пророков то, что возвещали невежественные предсказатели язычников. Древний религиозный догмат мессианства в их представлении смешался с новым философским догматом о способности человека к самосовершенствованию. Таким образом, в тот день, когда еврей вошел в нашу цивилизацию, он оказался готов разделить с ней ее самые смелые ожидания. Таким образом, создалось ощущение, будто наука подтвердила правоту древнего иудаизма, обновившегося благодаря влиянию современных философских идей. Синагога, казалось, застывшая в своих архаичных обрядах, смогла предстать перед своими сынами религией прогресса, хвалящейся тем, что смогла опередить на две‑три тысячи лет мудрецов других народов. Прогресс – вот что такое настоящий Мессия для современного еврея, вот чьему будущему пришествию он поет осанну. Такова вера неоиудаизма и таков еврейский идеал. Спеша, многие не довольствуются словами: “Мессия придет”, но говорят: “Мессия приходит, Мессия пришел”. Им кажется, что мы уже на пороге мессианской эры.
|
|
Революция была ее прологом, наши права человека были ее манифестом, и вместо трубы архангела, возвещающей о древних апокалипсисах, знамение миру подали барабаны наших солдат в то время, как при приближении нашего трехцветного знамени падали сословные стяги и рушились стены гетто. Мессианская эра началась...»[282].
Так говорил Анатоль Леруа‑Болье в 1893 г.
Что касается усилий определенной группы евреев развить колонизацию Палестины евреями – цель, для достижения которой в Париже при поддержке барона Эдмона де Ротшильда и главного раввина Задока Кана был основан «Основной комитет», – то в сочинении Леруа‑Болье есть упоминание о фразе, которой обменивались между собой евреи, соблюдающие закон: «На следующий год в Иерусалиме»; после чего автор добавляет: «Но похожи ли французские, немецкие, английские, американские евреи, отмечающие знаменитый “Рош Хэшена”, на людей, готовых бросить все для того, чтобы поставить палатку в долине Кедрон?.. Но, как мы знаем, и сегодня существуют страны, где евреи едва ли могут мечтать о звании гражданина. Сегодня, словно в эпоху Средневековья, мы видим правительства, изобретающие различные способы, чтобы замедлить их ассимиляцию, как будто эти власти желают навсегда сохранить евреев отделенным народом. Именно по этой причине спустя сто лет после Мендельсона и декрета Конституанты евреи, верившие в ассимиляцию, начинают сомневаться в ней»[283].
Отметив дальше, что мечты о возрождении израильского царства в Палестине вызваны гонениями, которым подвергаются восточные евреи, г. Леруа‑Болье отмечает, что эта мечта лелеется далеко не всеми евреями: «Однако из этого не следует, что все евреи Восточной Европы мечтают о том же. Многие с неприязненным удивлением встретили бы ангела, спустись он с небес с вестью о том, что царство Давида восстановлено и что им следует вернуться на неплодородные земли Ханаана. “Если вдруг Израиль снова станет единым народом, – говорил мне еврей с Вислы, – я попрошу назначить меня консулом Палестины в Варшаве”. А если такое пожелание изъявят тысячи вырождающихся сынов Иакова, требуя кто – Парижа, кто – Берлина, кто – Рима, кто – Вашингтона! Кто скорее примет гнет, чем возвратится на каменистые горы времен своих предков? Для большинства евреев Востока настоящее восстановление Израиля, царство Мессии‑освободителя – это конец рабства, избавление от законов исключения. По древним раввинским установлениям будущий Иерусалим, земной Сион, о приходе которого они молятся, – это свобода и равенство гражданских прав...
... Я не вижу французских, английских, немецких, итальянских евреев, которые бы массово грузились на корабли, отправляющиеся в Яффу или Сен‑Жан д’Акр... Палестине не на что будет их кормить. Целая Сирия сможет принять лишь малую часть из семи‑восьми миллионов евреев, проживающих в мире. Нужно ли будет изгнать оттуда христиан и мусульман, чтобы освободить место евреям? Сможем ли мы доверить синагоге хранение Гроба Господня? Какой христианин захотел бы предложить или терпеть это? [284]
Если бы древняя страна Ханаан и соседние области могли бы принять несколько сотен тысяч евреев, это было бы много. И эти новые колонисты будут исключительно выходцами из еврейских кварталов Востока, так как не стоит смешивать Париж с Бердичевом, а Вену или Берлин – с Яссами... бесполезно пытаться восстановить в Израиле землю двенадцати колен: для того чтобы привлечь их в Иерусалим, нужно будет построить на горе Сиона биржу, банки, учреждения – все, что необходимо для проведения операций, с помощью которых они стремятся заполучить монополии»[285].
Затем, стремясь доказать, что еврейская раса не отличается от нашей, г. Анатоль Леруа‑Болье писал: «Можно ли сравнивать живущих среди нас семитов с китайцами или черными, живущими в обеих Америках? Представляет ли для нас еврей такие же затруднения, какие заставляют некоторые штаты великой трансатлантической республики опасаться освобожденного негра?
Действительно ли существуют две несхожие между собой расы? Посмотрим на себя и посмотрим на семитов: отличаются ли они от нас цветом кожи или формой черепа? Разве нам не нужно особое внимание, чтобы узнать их?.. Даже с этнографической точки зрения, признавая существование арийской и семитской групп, семит ближе к арийцу, чем представитель туранской группы; часто еврей ближе к нам, чем гордый венгр или кичливый московит, оба сильно смешанные с финно‑тюрками... Уверены ли мы, что существует еврейская раса или что европейские, азиатские, африканские евреи все одинаково являются сынами Иакова и потомками детей Израиля с земли Ханаанской? Ничто это не доказывает...
Еврей... порожден нашим Средневековьем; это искусственное творение враждебного законодательства»[286]. То, что высказывал г. Леруа‑Болье в 1893 г., полностью соответствовало планам западных евреев того времени.
Но с тех пор произошли значительные изменения.
Последние десять лет XIX века, без сомнения, стали периодом удивительного роста активности мирового иудаизма как среди западных, так и среди восточных евреев, и, несмотря на различия между двумя группами, каждый внимательный наблюдатель будет поражен удивительной близостью идей, руководящих всей этой деятельностью.
В нашем дальнейшем повествовании мы увидим чрезвычайно упорные усилия западных евреев, направленные на подчинение экономической жизни России на основании плана, который был глубоко продуман и последовательно и твердо реализован, и, с другой стороны, параллельно с этими усилиями управление евреями всеми революционными организациями, направленными на разрушение существовавшего в России строя, затем появление в Германии иллюминатов‑спартакистов с большим количеством евреев в его рядах.
И помимо этого – сильное и открытое проявление национального чувства у евреев и появление требований как у западных, так и восточных евреев о создании еврейского государства.
Среди прочих признаков указанного явления, т. е. признаков наступления в последние годы XIX века новой эры для иудаизма, нельзя обойти молчанием следующее явление, отмеченное Хьюстоном Чемберленом в своих «Основах XIX века»: «В последнее десятилетие XIX века, – писал он, – были переизданы (имеется в виду на иврите) различные отрывки Талмуда, долгое время пропускавшиеся по причине цензуры, в которых Христос, называемый дураком, волшебником, безбожником и идолопоклонником, предается презрению и ненависти, к Его Святой Матери отношение не лучше»[287].
Когда евреям указывают на этот рост их активности в последнее десятилетие XIX века, они объясняют его гонениями со стороны русского правительства, погромами и т. д.
Но очевидно, что все эти объяснения направлены лишь на то, чтобы скрыть истинное положение вещей, тем более что погромы, как мы увидим дальше, зачастую были искусственно спровоцированы именно для того, чтобы объяснить общественному мнению Европы и Америки необычное оживление деятельности евреев. При этом погромы также провоцировались евреями для того, чтобы обострить у своих соотечественников национальное чувство.
В этих же целях евреи замечательно использовали знаменитый процесс Дрейфуса, который был начат в 1894 г. и длился с различными перерывами несколько лет.
В некотором роде это дело было генеральным смотром боевых сил евреев во всем мире. Те, кто в то время жили в Польше или северо‑западной России, должны помнить, как в самых отдаленных местечках кагалы налагали на евреев личную подать для покрытия нужд на это дело.
Суть этого дела состояла в следующем: капитан Дрейфус, служивший в военном министерстве Франции, был обвинен в шпионаже в пользу иностранных стран и приговорен военным трибуналом к лишению звания, разжалованию и ссылке на остров Иль‑дю‑Дьябль около Кайенны.
Тогда евреи всего мира подняли невообразимую шумиху под предлогом, что Дрейфус упорно отрицал свою вину и были допущены некоторые формальные нарушения.
В 1898 г. в Париже вышла книга того же Веракса (Verax), уже известного нам попытками утверждать, что «Протоколы» были составлены не Ахадом ха‑Амом... Тогда же, в 1898 г. с тем же жаром и самоуверенностью еврей, скрывающийся под псевдонимом Веракс, доказывал в «Исследовании о военном менталитете в связи с делом Дрейфуса», что враждебность военных, особенно старых офицеров, в отношении дела Дрейфуса и их убежденность в его виновности связаны с их «менталитетом» ввиду того, что «одной из сторон менталитета военного является чрезмерное самолюбие, непомерная самоуверенность. Являясь носителями ложной идеи, которую разделяет и вся остальная Франция, они убеждены, что армия в государстве является организацией, превосходящей все прочие; они искренне уверены, что, являясь военными, они особенные; они считают, что на них возложена особая миссия, поднимающая их над другими согражданами. Это немного похоже на священное значение священника.
Эта концепция, которая, очевидно, будет признана ложной любым, кто над этим задумается, является общепринятой в нашем языке. Отсюда эти эффектные выражения: честь армии, воинская преданность, слово солдата [288]и т. д. Подводя итог, в этом исследовании мы пытались доказать, что военный менталитет, характерной чертой которого является преувеличенное самодовольство и недостаточная рассудительность, практически бесповоротно обречен на ошибочное суждение в деле Дрейфуса».
Так определял еврей Веракс представителей французской армии в 1898 г.
Бешеная деятельность, развернутая евреями в пользу Дрейфуса, привела к сильным волнениям по всей стране и целому ряду происшествий: самоубийствам, шантажам, дуэлям, сенсационному выступлению Эмиля Золя и т. д. В итоге дело было пересмотрено.
Новый военный трибунал, созванный в августе 1899 г., снова изучил дело и снова признал Дрейфуса виновным, но нашел «некоторые смягчающие обстоятельства». «Вынесенный приговор, – написано в “Еврейской энциклопедии”, – предусматривал десять лет тюрьмы. Было известно, что судьи рекомендовали подсудимому подать военному министру прошение о помиловании. Весь цивилизованный мир был поражен и возмущен новым приговором. Даже во Франции никто не был удовлетворен... Несколько дней кабинет раздумывал над тем, какую линию поведения избрать в этом деле. Наконец, идея о его помиловании, высказывавшаяся некоторыми его друзьями, озабоченными состоянием его здоровья, стала превалировать в правительстве. Однако пришлось преодолеть ряд препятствий, чтобы убедить президента помиловать осужденного, а самого Дрейфуса – принять его...». Но все закончилось хорошо – «20 сентября Дрейфус был освобожден».
Таким образом, снова повторилось то, что произошло с дамасскими осужденными, уличенными в совершении ритуального убийства: преступники были не оправданы, но помилованы. Однако завершение дамасского дела, как и помилование Дрейфуса, были очевидными победами еврейства.
В каком христианском государстве возможно помилование христианина, дважды осужденного за такое значительное государственное преступление, как шпионаж в пользу иностранного государства? Но такое возможно, когда речь идет о еврее.
И длинная статья о деле Дрейфуса в вышедшей в 1903 г. «Еврейской энциклопедии» заканчивалась такими отмеченными вполне понятной торжествующей заносчивостью словами: «Дело Дрейфуса оказало услугу французской демократии, продемонстрировав ей опасность союза между антисемитизмом, национализмом, милитаризмом и клерикализмом всех оттенков, являющихся выражением в различной форме духа нетерпимости и контрреволюции. К тому же это был урок всему миру, научивший понимать опасность вмешательства религиозных предрассудков в священные права правосудия».
Но евреям было мало помилования Дрейфуса; в течение нескольких лет они настойчиво продолжали агитацию для оправдания на новом суде, и, наконец, в 1906 г. они выиграли дело: Дрейфус был полностью оправдан.
Известный французский писатель Жорж Сорель, весьма далекий от консерватизма и бывший некоторое время поборником синдикализма, писал в книге «Дрейфусная революция»: «Когда я говорю о дрейфусной революции, я не только хочу сказать, что оправдание капитана Дрейфуса, дважды осужденного военным трибуналом, стало возможным лишь в результате столь мощного потрясения наших традиций, что мы оказались в совершенно новой эпохе, весьма четко отличающейся от предыдущего времени, – это настолько очевидно, что вряд ли нужно продолжать <говорить> об этом... Для любителей революционных достопримечательностей дело Дрейфуса представляет собой бесценный исторический опыт»[289].
Одним из самых замечательных явлений, которое сопровождали процесс Дрейфуса, было то, что все западное социалистическое движение стихийно и единогласно поднялось на защиту богатого еврейского офицера. «Внезапность, с которой в этих обстоятельствах мировой социализм вышел на огневые рубежи, – говорится в работе, посвященной организации тайного общества, которое стоит во главе всех революционных партий мира и о котором мы поговорим в свое время более подробно, – была даже в некоторой степени неосторожной, настолько это показалось странным наименее предубежденным умам».
Однако среди социалистов «было всего три‑четыре частных случая сопротивления, не имевших к тому же последствий», среди которых выступление Лейбкнехта – одного из лидеров немецкой социал‑демократии, «который публично опроверг в связи с этим существование “невидимого дирижера, мановению палочки которого все национальные социалистические партии послушно подчиняются”»[290].
Во время дела Дрейфуса сионизм, до того времени весьма скромно проявлявший себя, расцвел с необычайной силой. Даже сам барон Эдмон де Ротшильд, выделявший огромные средства на еврейские колонии в Палестине, делал это исключительно втайне: «Редкое дело помощи несчастным совершалось с такой же скромностью, как это делал Ротшильд в Палестине. Он даже не хотел, чтобы его считали вдохновителем проекта. В течение долгих лет он держался в тени, и когда речь заходила о том, кто действовал столь скромно, его приходилось именовать благодетелем »[291].
Но после появления дела Дрейфуса у сионизма было уже два мощных лидера, оспаривавших друг у друга честь возглавить его. Ими были Ахад ха‑Ам и Теодор Герцль. Первый представлял точку зрения восточных евреев, второй – западных евреев.
Это расхождение во взглядах, как мы уже сказали, со всей силой проявилось во время первого Базельского конгресса в 1897 г. как на общественных сессиях, так, очевидно, и на тайных встречах лидеров.
Разница во взглядах была столь велика, что к концу конгресса Ахад ха‑Ам начал беспощадную борьбу против своих противников. Он именовал официальный сионизм, под знаменем которого и собрался конгресс, «политическим сионизмом» или «герцлизмом», в то время как свой сионизм он называл «моральным», или «практическим», или даже «просвещенным»: «Эти два лагеря отстаивали два различных видения того, как получить Палестину и установить еврейское господство над всем миром... – писала г‑жа Фрай[292]. – “Политический сионизм” Герцля был делом независимого Ордена “Бнай Брит”, который объединял всех евреев Европы на западе и Америки.
“Практический сионизм” Ахада ха‑Ама объединял под своим флагом всех восточных евреев Европы и Ордена “Ховевей Цион”».
Тайное общество «Сыновей Моисея» («Бне Мойше»), имевшее большое количество лож в России, Румынии, Галиции, Польше и сторонников в Париже, Берлине, Англии и Палестине, было, по‑видимому, закрыто после первого конгресса в Базеле и уступило место обществу «Сыновей Сиона» («Бне Цион»), организованному московским евреем, учеником Ахада ха‑Ама Усышкиным и разрешенному русским правительством. Впоследствии общество «Бне Цион» объединило в своих рядах различные ложи «Ховевей Цион» и «Бне Мойше» и стало мощным центром оппозиции «политическому сионизму» Ордена «Бнай Брит» в Европе и Америке[293].
Лагерь Герцля хотел Палестину, но в случае невозможности этого был готов удовлетвориться другой территорией.
Ахад ха‑Ам также хотел Палестину, но только Палестину, не соглашаясь променять ее ни на какую другую землю; только там он хотел основать центр иудаизма; однако еще больше, чем землю для евреев, он хотел увидеть возрождение иудаизма в национальном духе евреев в изгнании.
Именно в этом вопросе у них с Герцлем произошло расхождение.
Герцль и его друзья очень боялись распространения антисемитизма среди христианских народов в случае, если евреи слишком открыто будут добиваться власти над ними. Вероятно, именно из‑за этого страха Герцль так страстно мечтал отправить наиболее строптивых представителей своего народа за границу на освоение Палестины или иной земли, которая будет ему предназначена. В своей знаменитой книге «Еврейское государство», написанной в 1895 г., Герцль изложил следующий основополагающий тезис: «Мы народ своеобразный, народ особый... Итак, я думаю, что поглощение евреев невероятно даже при большом успехе со стороны остальных граждан... Чем дольше антисемитизм заставит себя ждать, тем он проявится более суровым. Скопление эмигрирующих евреев, которых притягивает очевидная безопасность, равно как и движение, возникающее среди местных евреев, купно подействуют тогда, вызывая бурную реакцию, и ничего нет проще подобного заключения... Все народы, у которых живут евреи, явные или замаскированные антисемиты, единственная разница заключается в том, что одни при этом краснеют, а другие этого не стыдятся.
Антисемитизм в соседях растет не по дням, а по часам, и будет расти потому, что причины, вызывающие его, очень прочно усвоены народом и не могут быть поколеблены... Отдаленная причина, или causa remota подобного порядка вещей есть отсутствие в Средние века возможности ассимиляции, ближайшая же причина всего этого, или causa proxima есть наш продуктивный излишек среднего интеллигента, не имеющего никакого выхода ни вниз, ни вверх, т. е. не имеющего, собственно, никакой здравой возможности превратиться в низший класс или подняться в высшие слои общества. Беднея, мы образуем пролетариат и создаем разрушителей, т. е. низший персонал руководителей разных революционных партий (не только (!), далеко не только (!) низший персонал! – Автор), а одновременно с этим вверху увеличивается наша денежная сила, которая опять‑таки внушает страх...
Обыкновенно толпа не имеет никакого понятия об историческом развитии, да она и не может иметь его; она не знает, что европейские народности платятся теперь за грехи Средних веков (т. е., по мнению Герцля, за грехи христиан перед евреями. – Автор). Социальная борьба, во всяком случае, должна теперь отразиться на наших же спинах, ибо мы как и в социальном, так и в капиталистическом лагере занимаем очень видное место...
Всеобщее братство есть только приятная мечта, а вражда необходима, хотя бы для высших эгоистических целей. Случаи выражения низких чувств бесчисленны, к тому же злых людей больше, чем добрых... Возможно, необходима борьба с некоторыми злыми и ограниченными евреями...
Так ведь раньше этого нельзя было сделать (создать еврейское государство). Только сто, пятьдесят лет тому назад на это посмотрели бы, как на несбыточную мечту, на пустую бредню, теперь же это все – насущная необходимость. Богатые люди, разбирающиеся в современной технике, отлично сознают, что с деньгами все можно сделать! Так оно, собратья! Не сказка и не обман!..
Лишь только мы решимся выполнить наш план, как тотчас утихнет и исчезнет антисемитизм...
И я убежден, что из земли явятся необходимые люди. Маккавеи снова воскреснут...
Нашей свободой освободится мир, нашими богатствами он обогатится. Все, что мы будем предпринимать для своего собственного благосостояния, будет принадлежать всему человечеству и способствовать его процветанию»[294].
Прекрасный финальный аккорд Герцля о высокой миссии Израиля во благо всего человечества совершенно не устраивал Ахада ха‑Ама.
Он не сомневался, что Израиль должен быть очевидным и признанным хозяином всего мира, и он считал священной задачей безостановочное движение к этой цели любыми открывающимися путями и ценой любых средств.
Еврейские массы Восточной Европы называли его своим пророком.
Вероятно, он и сам считал себя пророком, и в самый разгар борьбы с Герцлем в статье, которую он написал в 1904 г. в рубрике «Моисей». Определяя значение понятия «пророк», очевидно, он излагал свои собственные мысли и чувства, когда говорил: «Пророк – это экстремист; он сосредоточен духом и сердцем на своем идеале, на том, что ему кажется смыслом жизни, ради службы которому весь мир, без малейших исключений, будет ограничен так, как он ему повелит. В своей душе он хранит образ идеального мира, и эта модель направляет его в реформах, которые он хочет провести во внешнем, реальном мире. У него полное убеждение, что все должно быть так, и этого достаточно, чтобы требовать, чтобы так было. Он не принимает никаких извинений, не идет ни на какие компромиссы и никогда не прекращает горячо наставлять, даже если весь мир против него»[295].
Вот в чем заключалось различие точек зрения на средства реализации устремлений Израиля, различие, которое кардинально разделило в свое время мировоззрения восточных и западных евреев и со всей ожесточенностью проявилось на Базельском конгрессе в 1897 г.
Г‑жа Фрай утверждает, что именно Ахад ха‑Ам составил «Протоколы сионских мудрецов».
«Однако было бы большой ошибкой сделать вывод... что Ашер Гинцберг был изобретателем идей, выраженных в “Протоколах сионских мудрецов”. Ему нельзя поставить это в заслугу. Цитируя одного из его учеников, Ахад ха‑Ам – наследник всех эпох, всех веков, которые были до него. Он тщательно изучал всю длинную цепь еврейской философии; он воспринял множество созданных в иудаизме теорий, и различные решения этой проблемы, предложенные его предшественниками, сформировали основу всего того, что он посчитал нужным использовать. Синтезированные данные, которые он заимствовал из различных источников, были изложены в его “Протоколах”... Доклад со своими теориями, известными сегодня под именем “Протоколов”, был написан Гинцбергом на иврите и на русском для членов “Бне Мойше”»[296].
Затем «Протоколы» были переведены на французский для лидеров Всемирного израильского союза и отправлены в Париж.
Во время Базельского конгресса 1897 г. «Протоколы» были также прочитаны на французском теми из лидеров сионистского движения, кто, как Теодор Герцль и Макс Нордау, не знали иврита.
«ИМЕННО ЭТОТ ДОКУМЕНТ ОКАЗАЛСЯ В РУКАХ ДРУЗЕЙ НИЛУСА. Целый ряд свидетельств устанавливает достоверность этого основополагающего пункта. ВО ВРЕМЯ САМОГО БАЗЕЛЬСКОГО КОНГРЕССА (1897 г.) ЕВРЕЙ АЛЬФРЕД НОССИГ, ярый сионист, работавший в то время над либретто для оперы Падеревсвого “Maurns”, представленной в 1901 г., РАССКАЗАЛ О “ПРОТОКОЛАХ” СВОЕМУ СОТРУДНИКУ. ПАДЕРЕВСКИЙ ЖЕ НЕМЕДЛЕННО СООБЩИЛ ЭТУ ИСТОРИЮ МНОГИМ ПОЛЯКАМ, которые, “разумеется”, сочли ее неправдоподобной. Альфред Носсиг живет в настоящее время в Берлине; Падеревский и часть его друзей 1897 года еще живы»[297].
Подтверждение высказываний г‑жи Фрай о том, что «Протоколы» были прочитаны во время тайной встречи руководителей первого Базельского конгресса, а затем похищены кем‑то, кто передал их друзьям Нилуса, мы находим в сочинении монсеньора Жуена, где говорится, что «в циркулярах сионистского комитета, в частности в циркуляре за № 18 от 1901 г., Герцль жалуется на болтливость»[298].