РЕЛИГИЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ 6 глава

Социал-демократическая философия вполне согласна
с «профессиональной» в том, что «бытие никоим образом
не претворяется в мышление», так же как и любая его
часть. Но мы не считаем вовсе задачей мышления пре-
творять бытие; задача состоит лишь в том, чтобы фор-
мально упорядочить его, находить классы, правила,
законы, словом, делать то, что мы называем «познанием
природы». Постижимо все то, что поддается классифи-
кации, а непостижимо все, что не может претворяться
в мысль. Мы не можем, не должны и не желаем этого,
и потому отказываемся от него. Но мы можем сделать

обратное: претворить мышление в бытие, другими сло-
вами, мы можем классифицировать мыслительную спо-
собность, как один из многих видов бытия...

Мы считаем интеллект таким же точно эмпирическим
данным, как и материю. Мышление и бытие, субъект и объ-
ект равно находятся в пределах опыта. Различать одно как

абсолютный покой от другого как абсолютного движения
неверно с тех пор как естествознание все сводит к дви-
жению. То, что товарищ «философ» сказал о непостижи-
мом, а именно, что каждая научная попытка приближает
нас к неизвестному, хотя бы нам никогда и не удалось
достигнуть полной ясности, относится без всякой уже
мистификации и к объекту естествознания — непознан-
ному. Познание природы также имеет свою безграничную
цель, и без таинственных «границ» мы все ближе подви-
гаемся к неизвестному, никогда не доходя до полной
ясности; а это значит, что наука не имеет границ...

НАШИ ПРОФЕССОРА НА ГРАНИЦАХ ПОЗНАНИЯ

(«VORWÄRTS» 1878)
I

[162—164] На «пятидесятом съезде немецких естествоиспыта-
телей и врачей» в Мюнхене, в сентябре 1877 г. профессор фон
Негели из Мюнхена снова коснулся известной, прочитанной
ранее лекции своего товарища из Берлина — Дюбуа-Реймона и
произнес замечательную речь о «границах научного познания».
Надо отдать справедливость господину профессору из Мюнхена,
что в правдивости и ясности он значительно превзошел своего
предшественника из Берлина, но он все же не сумел подняться
до уровня своей эпохи. Он почти разъяснил вопрос; но малень-
кий, заключительный пунктик, который он упустил, есть именно
кардинальный пункт — он касается великой пропасти, отделяю-
щей физику от метафизики, трезвую науку от романтической
веры.

Его предшественник Дюбуа-Реймон, как известно, хотел
доказать, что такая непроходимая граница действительно суще-
ствует и что вере во всяком случае должна быть отведена особая
область. Только этой роли маленького убежища для религиоз-
ной романтики его доклад обязан своим кажущимся значением
н своим распространением. С тех пор ревнители непостижимого
ликуют. Правда, профессор фон Негели не очень доволен этим
ликованием, но его высокое профессорское положение не позво-
ляет ему вести борьбу со всей решительностью. Доказав своему
предшественнику ясно, точно и определенно, что он не понял
естественнонаучного познания, он заключает следующим об-
разом:

«Если Дюбуа-Реймон закончил свой доклад уничтожающими
словами: «Ignoramus et ignorabimus» *, то я хотел бы в заклю-
чение высказать условный, но утешительный взгляд, что плоды
нашего исследования суть не просто знания, но и действитель-
ные познания, содержащие в себе зародыш почти (!) бесконеч-

— «Не знаем и не будем знать». Ред.

ного роста, без малейшего притязания на всеведение. Если мы
проявим разумное воздержание, если мы как смертные и прехо-
дящие существа удовлетворимся человеческим пониманием,
не посягая на божественное познание, то мы имеем право сказать
с полной уверенностью: «Мы знаем и будем знать»»...

Религиозная романтика Дюбуа-Реймона называет все плоды на-
учного исследования «просто знаниями», но не «действительными
познаниями», до которых бедный человеческий рассудок не может
дойти...

[166—167] «Что касается способности нашего Я позна-
вать природные вещи, то здесь решающее значение имеет
тот неоспоримый факт, что, как бы ни была устроена
наша мыслительная способность, только чувственные
восприятия дают нам сведения о природе. Если бы мы
не могли ничего видеть и слышать, вкушать или ощу-
щать, то мы вообще не знали бы, что существует еще
нечто вне нас, мы не знали бы вообще, что сами физи-
чески существуем».

Ото смелое слово. Будем держаться его и посмотрим,
держится ли его также господин профессор...

«Наша способность воспринимать природу непосред-
ственными нашими чувствами ограничена, таким об-
разом, в двух отношениях. Нам вероятно (!) не хва-
тает ощущений для целых областей жизни природы 1)
(например, для гномов, духов и т. п.? И. Д.), а
в той мере, в какой мы их имеем, они по времени и
пространству касаются бесконечно малой части це- 2)
лого».

Да, природа выше человеческого духа, она его неис-
сякаемый объект...

... Наша способность исследования ограничена лишь
постольку, поскольку неограничен ее объект, природа...

III

fl68] Мы признаем только один, один-единственный
мир, «тот, о котором нам сообщают чувственные вос-
приятия». Мы напоминаем Негели его же слова, что
там, где мы ничего не можем видеть, слышать, ощущать,
вкушать, обонять, — там мы ничего и не можем знать...

versus

Kant

Непознаваемое, абсолютно недоступное чувствам для
нас не существует и не существует также «в себе»,
так что мы даже не сможем говорить об этом, не уда-
ляясь в область фантазии...

[171] Кого влечет в иной мир, из мира опыта в мир
предчувствий или божества, кто только об этом гово-
рит, тот либо самодур, либо плут и шарлатан...

[173—174] Я хотел бы помочь читателю понять то,
чего, насколько я знаю, еще не поняли наши профессора,
а именно, что наш интеллект есть диалектический ин-
струмент, пнструмент, примиряющий все противопо-
ложности. Интеллект создает единство с помощью

разнообразия и осознает различие в сходстве...

«Но что такое этот мир, подчиненный человеческому
духу? Даже не песчинка в вечности пространства, даже
не секунда в вечности времени, а лишь ничтожная
часть истинной сущности Вселенной». Точь-в-точь так
говорит и поп. И совершенно правильно, покуда это
должно служить лишь восторженным выражением
чувства перед величием бытия; но это полная бессмыс-
лица, поскольку профессор Негели желает этим ска-
зать, что наше пространство и наше время не суть части
бесконечности и вечности, полная бессмыслица, если
это должно означать, «что истинная сущность Все-
ленной» скрыта вне явлений, в непостижимой религии
или метафизике...,

[178] Единство, за которое ратует Негели, утрачивается им,
как только он подходит к «миру предчувствия» и к божествен-
ному «всеведению», а профессор Вирхов утрачивает его уже,
как только он касается различия между органическим и неорга-
ническим. Еще ненавистнее для него связь между человеком и
животным и совершенно бесспорным ему представляется вопрос
о противоположности между телом и душой, потому что их
объединение могло бы произвести в «голове социалиста» самую
ужасную путаницу и непременно привело бы к ниспровержению
всей профессорской премудрости.

ЭКСКУРСЫСОЦИАЛИСТА
В ОБЛАСТЬ ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

[180—181] Если не рабами, то слугами при-
роды мы вечно должны оставаться. Познание
может нам дать лишь возможную свободу,
которая в то же время и есть единственная
разумная свобода...

Кто хочет стать настоящим социал-демо-
кратом, тот должен усовершенствовать свой
образ мышления. Усовершенствованный метод
мышления помог признанным основателям,

Марксу и Энгельсу, поднять социал-демокра-
тию до той научной точки зрения, на которой
она теперь стоит...

Marx und

Engels =

anerkann-

te Stif-

tern *

«В ГЛУБИНЫПРИРОДЫHE ПРОНИКНУТЬ
НИ ОДНОМУ СМЕРТНОМУ ДУХУ»

[183—186] Подобно тому, как идолопоклонники обоготво-
ряли самые обыкновенные вещи — камни и деревья, так и «смерт-
ному духу» приписывалось нечто божественное и таинственное
сначала религией, а затем философией. То, что религия называла
верой и сверхъестественным миром, философия называла мета-
физикой. Мы, однако, не должны упускать из виду то преиму-
щество метафизики, что она имела благое намерение превратить
свой предмет в науку, что в конце концов ей и удалось. Из мета-
физической мировой мудрости выросла как бы за ее спиной
спец иальная дисциплина скромной теории познания.

Прежде чем философия могла проникнуть в сущность
смертного духа, ей надо было показать практическим при-
менением естествознания, что духовный аппарат человека на

* - Маркс и Энгельс = признанные основатели. Ред,

самом деле обладает находившейся до сих пор
под сомнением способностью освещать внутреннюю сущ-
ность природы...

Благодаря понятию «универсум», имеющемуся в че-
ловеческой голове, человек знает a priori*, как если

бы это знание было прирожденным, что все вещи и

небесные тела находятся в универсуме и имеют уни-
версальную, общую всем им природу. Смертный дух
не представляет исключения из этого научного закона...
Вера в бессмертный, сверхъестественный религиозный дух ме-
шает познанию того, что человеческий дух создан и воспроизведен
самой природой, стало быть он — ее собственное дитя, по отно-
шению к которому она не знает особенной застенчивости.

И тем не менее природа застенчива: она никогда
не раскрывается сразу и полностью. Она не может
раскрыться целиком, потому что она неисчерпаема
по своим дарам. И смертный дух, это дитя природы, —
светильник, освещающий не только внешнее природы,
но и внутреннее ее. Отделять внутреннее от внешнего
по отношению к физически бесконечной и неисчерпаемой
единой сущности природы — значит вносить путаницу
в понятия...

«Великий дух» религии является причиной умале-
ния человеческого духа, в чем повинен поэт, отрицаю-
щий способность этого духа «проникать в глубины
природы». А ведь бессмертный сверхъестественный дух
есть лишь фантастическое отражение смертного фи-
зического духа. Теория познания, в наиболее развитом
своем виде, может вполне доказать это положение.
Она показывает нам, что смертный дух заимствует все свои
представления, мысли и понятия у единого монистического мира,
который естественные науки называют «физическим миром»...
Смертный дух благодаря своим знаниям проникает
в самые глубины природы, но он не может выйти за ее
пределы не потому, что он ограничен, а потому, что
мать — бесконечная природа, естественная бесконеч-
ность, вне которой ничего не существует.

От своей чудесной матери ее естественное дитя уна-
следовало сознание. Смертный дух появляется на свет
со способностью сознавать, что он — дитя своей доб-
рой матери-природы, которая одарила его способ-
ностью создавать себе превосходные образы всех осталь-
ных детей своей матери, всех своих братьев и сестер.

* — заранее, до опыта. Ред.

Таким образом, «смертный дух» обладает образами, пред-
ставлениями или понятиями о воздухе и воде, земле и
огне и т. д. и в то же время обладает сознанием, что
эти созданные им образы — превосходные, истинные.
Он, правда, убеждается на опыте, что создания при-
роды изменчивы, и замечает, например, что вода со-
стоит из самых различных видов воды, в которых
ни одна Капля не равна абсолютно другой, но одно он
унаследовал от своей матери — он знает сам от себя,?
a priori, что вода не может изменить своей всеобщей,
присущей ей как воде природы без того, чтобы пере-
стать быть водой; он знает поэтому, так сказать про-?

рочески, что, несмотря на все перемены, происходя-
щие в вещах, их всеобщая природа, их всеобщая сущ-
ность не может изменяться. Смертный дух никогда
не может знать, возможно или невозможно то или иное
у его бессмертной матери; но то, что вода во всех слу-
чаях мокра и что дух, даже если бы он обитал за обла-
ками, не может изменить своей всеобщей природы —
смертный дух знает безусловно в силу присущей ему

п о рождению природы...

[189—190] Как способность зрения тесно связана
со светом и цветом или субъективная способность ося-
зания — с объективным свойством быть осязаемым, так
же тесно смертный дух связан с загадкой природы.
Без доступных рассудку вещей внешнего мира ника-
кой рассудок внутри головы не может быть действи-
тельным...

Философия открыла искусство мыслить; то, что при этом она уделила много внимания рассмотрению вопроса о совершенней-
шем существе, о понятии божества, о «субстанции» Спинозы,
о кантовской «вещи в себе», об «абсолюте» Гегеля объясняется
тем, что трезвое понятие об универсуме, о всеедином, не имею-
щем ничего ни над собой, ни рядом с собой, ни вне себя, является
первым требованием правильного, последовательного образа
мышления, знающего относительно себя и всех возможных и
невозможных объектов, что все принадлежит к единому, вечному
и бесконечному целому, которое мы называем космосом, приро-
дой или универсумом...

[192] Закон естественной логики и логического «естества»
гласит, что каждая вещь принадлежит своему роду, что роды
и виды, правда, изменчивы, но не в такой чрезмерной степени,
чтобы они могли выйти за пределы всеобщего рода, за границы
естественного. Не может быть поэтому духа, столь глубоко
проникающего в сущность природы, чтобы он мог как бы сло-
жить и спрятать ее в карман.

Разве эта уверенность, сообщенная нам природой,
есть нечто чудесное? Разве непонятно, что эта мыслящая
часть природы унаследовала от своей матери убежде-
ние, что всемогущество природы — разумное всемо-
гущество? Не было ли более непонятным, если бы дочь
стала думать о своей матери, что последняя всемогуща
и вездесуща в противном рассудку смысле?..

АБСОЛЮТНАЯ ИСТИНА
И ЕЕ ЕСТЕСТВЕННЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ

[192—204] Был ли это Гете или Гейне? Мне вспоми-
нается изречение одного из них: только нищие скромны.
Я отрекаюсь от всякой нищенской скромности, так
как думаю, что сумею внести небольшой вклад в вели-
кое дело пауки. В этом мнении меня укрепляет майский номер «Neue Zeit» за 1886 г., где заслуженный
Фридрих Энгельс в своей статье о Людвиге Фейер-
бахе с похвалой отзывается о моих трудах ²⁰⁸. В подоб-
ных случаях существенное столь тесно связано с лич-
ным, что чрезмерная скромность может повредить вы-
яснению существенного...

1848 год со своими реакционерами, конститу-
ционалистами, демократами и социалистами возбудил
в моей тогда молодой душе непреоборимую потреб-
ность приобрести критически прочную, несомненную
точку зрения, положительное мнение о том, что, соб-
ственно говоря, из всего написанного и услышанного
за и против является несомненно и безусловно истин-
ным, хорошим и правильным. Так как я весьма
сомневался в существовании бога, а к церкви не питал
никакой веры, то мне было очень трудно разобраться
во всем этом. В поисках я набрел на Людвига Фейер-

1) баха и познакомился с его учением; тщательное изуче-
ние этого последнего сильно подвинуло меня вперед.
Еще в большей степени моя жажда знания была уто-

2) лена «Манифестом Коммунистической партии », который
попал в мое поле зрения благодаря газетам во время
кельнского процесса коммунистов. Но больше всего
я своим дальнейшим развитием обязан, наконец, —
после того как я ознакомился с различными философ-
скими писаками в своей уединенной сельской жизни, —

3) появившейся в 1859 г. книге Маркса «К критике поли-
тической экономии». В предисловии к этой книге ска-

зано, что способ — так приблизительно гласит цити-
руемое здесь предложение, — каким человек приобре-
тает кусок хлеба, культурный уровень, при котором
данному поколению приходится работать физически,
обусловливают собой умственный уровень или то, как
оно мыслит и должно мыслить об истине, добре и праве,
о боге, свободе и бессмертии, о философии, политике
и юриспруденции²⁰⁹... Цитированное положение наво-
дит на правильный путь и учит нас, как вообще обстоит
дело с человеческим познанием и с абсолютной и отно-
сительной истиной.

То, что я сейчас передаю как личное переживание,
есть опыт, приобретенный также и человечеством в те-
чение веков. Если бы эти вопросы и это стремление
к абсолютной истине я первый поставил в туманную
неопределенность, то я оставался бы тем дураком,
который бесконечно ждет ответа. Тем, однако, что
я не остался дураком, а получил удовлетворительный
ответ, я обязан историческому ходу вещей, побудив-
шему меня поставить упомянутые вопросы в такое
время, когда уже целый ряд предшествовавших поко-
лений в лице лучших своих умов занимался их изу-
чением, подготовляя то объяснение, которое, как вид-
но из предыдущего рассказа, мне было дано Фейер-
бахом и Марксом. Я хочу этим сказать, что то, что

мне дали эти ученые, было не только их индивидуаль-
ным делом, а коммунистическим продуктом движе-
ния культуры, восходящего к доисторическому вре-
мени...

Чтобы точнее познать природу абсолютной истины,
прежде всего необходимо преодолеть укоренившийся
предрассудок, будто она духовного свойства. Нет,
абсолютную истину мы можем видеть, слышать, обо-
нять, осязать, несомненно также познавать, но она
не входит целиком в познание, она не есть чистый дух.
Ее природа ни телесна, ни духовна, ни то, ни другое, —
она всеобъемлюща, она как телесна, так и духовна.
Абсолютная истина не имеет особенной природы, ее
природа есть, скорее, природа всеобщего. Или, выра-
жаясь без всяких иносказаний: всеобщая естественная
природа и абсолютная истина тождественны. Не суще-
ствует двух природ — одной телесной, другой духов-
ной; есть только одна природа, в которой заключается
все телесное и все духовное...

Человеческое познание, будучи само относитель-
ной истиной, связывает нас с другими явлениями и

N B

отношениями абсолютного бытия. Однако способность
познавать, познающий субъект следует отличать от
объекта, но эта разница должна оставаться ограничен-
ной, относительной разницей, потому что как субъект,
так и объект не только различны, но и похожи друг
на друга в том, что составляют части, или явления,
той всеобщей сущности, которую мы называем уни-
версумом...

То, что мы познаем, суть истины, относительные

истины, или явления природы. Самое природу, абсо-
лютную истину, нельзя познать непосредственно,
а только при посредстве ее явлений. Но откуда мы
можем знать, что за этими явлениями скрывается
абсолютная истина, всеобщая природа? Разве это но-
вая мистика?

Конечно, да. Так как человеческое познание не есть
нечто абсолютное, а является лишь художником,
создающим известные образы истины, образы истин-
ные, настоящие и правдивые, то само собой разумеется,
что картина не исчерпывает предмета, что художник
остается за своей моделью. Никогда не говорилось
ни об истине, ни о познании ничего более бессмыслен-
ного, чем то, что о ней говорит ходячая логика ужо
целые тысячелетия: истина — это совпадение нашего
познания с предметом последнего. Как может картина
«совпадать» с моделью? Приблизительно, да. Но какая

картина не соответствует приблизительно своему пред-
мету? Ведь всякий портрет более или менее похож.
Но целиком и полностью похожий портрет, это —
абсурдная мысль.

Итак, мы можем лишь относительно познавать при-
роду и части ее; ибо всякая часть, хотя она является
лишь относительной частью природы, имеет все же
природу абсолютного, природу природного целого
самого по себе, не исчерпываемого познанием.
Откуда же мы знаем, что за явлениями природы, за
относительными истинами стоит универсальная, неограниченная
абсолютная природа, которая но вполне открывает себя
человеку? Наше зрение ограниченно, то же самое нужно ска-
зать о нашем слухе, осязании и также о нашем познании,
и все же мы знаем относительно всех этих вещей, что они —
ограниченные части безграничного. Откуда же у нас это зна-
ние?

РЕЛИГИЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ 6 глава

Поиск по сайту