РЕЛИГИЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ 5 глава

Если мы сравним обе партии с прочным и те-
кучим, то посредине лежит нечто кашеобразное.

Подобная неясная неопределенность есть одно
из главных свойств всех вещей мира. Только
понятливость или наука способна внести ясность
в дело, подобно тому как для определения
теплоты и холода наука создала термометр и
согласилась считать точку замерзания той точ-
ной границей, где все многообразие темпера-
туры делится на два различных класса. Ин-
тересы социал-демократии требуют, чтобы она

проделала ту же процедуру с мировой мудростью,
чтобы она разделила все мысли на два разряда:
на нуждающееся в вере идеалистическое фанта-
зерство и на трезвую, материалистическую мыс-
лительную работу.

VII

[136—142] Хотя мы, социал-демократы, нерели-
гиозные атеисты, тем не менее у нас есть вера,

т. е. пропасть между нами и религиозными людь-
ми глубока и широка, но, как и через вся-
к ую пр опасть, через нее может быть перекинут
мост. Я намерен повести своих демократических
товарищей на этот мост и отсюда показать им
разницу между пустыней, в которой блуждают
верующие, и обетованной землей света и истины.

Самая возвышенная заповедь христианства
гласит: «Возлюби бога превыше всего и своего
ближнего, как самого себя». Итак — бог пре-
выше всего, но что такое бог? Он — начало и
конец, творец неба и земли. Мы не верим в его
существование и тем не менее находим разумный
смысл в заповеди, повелевающей любить его
выше всего...

Мы должны понять, что, хотя дух и призван
господствовать над материей, это господство неиз-
бежно должно оставаться крайне ограниченным.

С помощью нашего интеллекта мы можем
господствовать над материальным миром лишь
формально. В частностях мы, пожалуй, можем
по нашему усмотрению направлять его измене-
ния и движения, но в целом сущность вещи —
материя en general * — выше человеческого ума.
Науке удается превращать механическую силу
в теплоту, электричество, свет, химическую силу
и т. п., ей может, пожалуй, удастся превратить
силу в материю и материю в силу и изобразить
их как различные формы одной и той же сущ-
ности; но все же она в состоянии изменить
только форму, сущность же остается вечной, неиз-

менной, неразрушимой. Интеллект может про-
следить пути физических изменений, но это все
же лишь материальные пути, которыми гордый
дух может лишь следовать, но которые он не
в силах указать. Здравый человеческий рассу-
док должен постоянно помнить, что вместе
«с бессмертной душой» и гордым своим позна-
нием разумом он есть лишь подчиненная частица

мира, хотя наши современные «философы» все

еще возятся с фокусом, как превратить реаль-
ный мир в «представление» человека. Религиозная
заповедь — возлюби господа превыше всего —
означает в устах хорошего социал-демократа:
люби и чти материальный мир, физическую при-
роду или чувственное существование, как перво-
основу всех вещей, как бытие без начала и кон-
ца, которое было, есть и будет во веки веков..,

• — вообще. Ред.

Телесным, физическим, чувственным, мате-
риальным явлением называется тот общий род,

к которому относится всякое бытие, весомое и
невесомое, тело и дух...

Хотя мы и противопоставляем физическое
духовному, тем не менее различие это только
относительное; это лишь два вида существования,
не более и не менее противоположные, чем собаки
и кошки, которые, несмотря на известную всем
вражду, тем не менее принадлежат к одному и
тому же классу или роду — к роду домашних
животных.

Естествознание в узком, общепринятом смысле
слова, с какой бы очевидностью не доказало
оно происхождение видов и развитие органиче-
ского мира из неорганического, не может дать
нам монистического мировоззрения (учения о
единстве природы: единстве «духа» и «материи»,
органического и неорганического и т. д.), к ко-
торому так жадно стремится наше время. Есте-
ственные науки приходят ко всем своим откры-
тиям только посредством интеллекта. Видимая,
весомая и осязаемая часть этого органа принадле-
жит, правда, к области естествознания, но функ-
ция его, мышление, составляет уже предмет
отдельной науки, которая может быть названа
логикой, теорией познания или диалектикой.

Последняя сфера науки — понимание или непо-
нимание функций духа — есть, таким образом,
общая родина религии, метафизики и антиме-
тафизической ясности. Здесь лежит мост, ко-
торый ведет от унизительного суеверного раб-
ства к смиренной свободе; и в области гордой
своим познанием свободы царит смирение, т. е.
подчинение материальной, физической необходи-
мости.

Неизбежная религия, превращающаяся для
«философов» в неизбежную метафизику, пре-
вращается для здравого научного человеческого
рассудка в неотразимую теоретическую потреб-
ность монистического мировоззрения. Наличная

сила-материя, называемая также миром или

* — монистическое мировоззрение. Ред.

Партии в фило- софии

бытием, мистифицируется теологами и филосо-
фами, так как они не понимают, что материя и
интеллект принадлежат к одному и тому же виду,
. так как они ложно представляют себе соотношение
обоих. Как наше понимание политической эко-
номии, так и наш материализм есть научное,

историческое завоевание. Мы отличаемся вполне
определенно как от социалистов прошлого, так и
от прежних материалистов. С этими последни-
ми у нас обще только то, что мы признаем ма-
терию предпосылкой или первоосновой идеи.

Материя для нас субстанция, а дух только акциденция; эмпи-
рическое явление для нас род, а интеллект только вид или форма
его...

Где есть интеллект, знание, мышление, сознание, там в свою
очередь должен быть и объект, материал, который познается и
который ведь и есть самое главное. В этом именно и заключается
старый вопрос, разделяющий идеалистов и материалистов: что
«главное» — материя или интеллект? Но и этот вопрос опять-
таки не есть вопрос, а лишь фраза, одни лишь слова. Действи-
тельное же разногласие между партиями заключается в том, что

одна хочет превратить мир в какое-то колдовство, а другая знать

ничего об этом не хочет...

См. стр. 142*?))

Так как все явления природы могут быть вос-
приняты нами лишь посредством интеллекта, то
и все наши восприятия — интеллектуальные явле-
ния. Совершенно правильно. Но в числе этих вос-
приятий находится одно специальное восприятие
или явление, считающееся «интеллектуальным» по
преимуществу, — это последнее есть обыкновенный
здравый человеческий рассудок, разум, интеллект
или познавательная способность, тогда как все
остальное, то есть вся масса, называется материей.
Следовательно, все сводится к тому, что материя,
сила и интеллект, порознь и вместе взятые, одного
и того же происхождения.

NB ? NB

Называть ли явления мира материальными или
интеллектуальными, значит заниматься жалким
словопрением. Вопрос заключается в том, все ли
вещи одного и того же вида, или же мир должен
быть разделен на сверхъестественное, таинственное

* См. настоящий том, стр. 409. Ред.

колдовство, с одной стороны, и естественную, смрадную
глину, с другой.

Для выяснения этого недостаточно выводить все
из весомых атомов, как то делали старые материали-
сты. Материя не только весома, она также душиста,
ярка, звонка, почему бы и не разумна?..

Предрассудок, будто бы объекты осязания понятнее,
чем явления слуха или чувства вообще, толкал старых
материалистов на их атомистические спекуляции, при-
вел их к тому, что они считали осязаемое за перво-
причину всех вещей. Понятие материи надо расширить.
Сюда относ ятся все явления действительности, следо-
вательно, и наша способность познавать, объяснять.

Когда же идеалисты называют все явления природы
«представлениями» или «интеллектуальными», мы охот-
но признаем, что это не суть вещи «в себе», а только
объекты нашего ощущения. В свою очередь и идеалист
согласится с тем, что среди ощущений, именуемых
объективным миром, [142] есть особая вещь, особенное

явление, называемое субъективным ощущением, душой
или сознанием. Соответственно с этим совершенно
ясно, что объективное и субъективное принадлежат к

одному роду, что душа и тело — из одного и того же эм-
пирического материала.

Для непредубежденного человека не может быть
сомнения в том, что духовный материал или, точнее
говоря, явление нашей познавательной способности,
есть часть мира, а не наоборот. Целое управляет
частью, материя — духом, по крайней мере в главном,

хотя опять-таки мир управляется иногда человече-
ским духом. В этом именно смысле мы должны любить
и чтить материальный мир как высшее благо, как
первопричину, как творца неба и земли...

N B

Если социал-демократы называют себя материалистами, то

этим названием они хотят сказать лишь то, что не признают

ничего, что выходит за пределы научно-функционирующего че-
ловеческого рассудка, что всякое колдовство должно прекра-
титься...

НЕПОСТИЖИМОЕ

ОСНОВНОЙ ВОПРОС
СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ

(«VORWÄRTS» 1877)

[143—147] Попы п профессора сходятся в том, что
отрицают абсолютную познавательную способность чело-
веческого интеллекта, возможность достигнуть безуслов-

ной ясности и сохраняют за ним лишь характер ограни-
ченного, верноподданнического рассудка...

Профессиональные философы сделали шаг вперед
и заменили небесную науку земной; но здесь они в конце
концов занимают то же двойственное положение, что
и «прогрессисты» в политике. Та же помесь бездарности
и злой воли, которая удерживает последних от свободы,
удерживает профессоров от мудрости. Они не желают
отречься от поисков таинственного; если не на небесах,
не в святых дарах, то по крайней мере в природе должно
быть нечто мистическое, непостижимое, в «сущности
вещей» и в «последних основаниях» должны быть абсо-

лютные пределы или «границы нашего познания приро-
ды». На социал-демократии лежит обязанность выступить против подобных неисправимых мистиков в защиту ра дикальной неограниченности человеческого интеллекта. Конечно, есть много непостигнутого, кто станет против этого спорить?..

Способность человеческого интеллекта так неограниченна,
что он с течением времени делает все новые открытия, в свете
которых неизменно вся прошлая ученость кажется сплошным
невежеством. И хотя я, таким образом, отстаиваю абсолютную
одаренность нашей познавательной способности, я все же пре-
исполнен сознания ограниченности всех людей и всех времен и,
следовательно, несмотря на весь свой самонадеянный тон, я,
в сущности, совершенно скромный человек...

Разум, пожалуй, главенствует, но лишь в связи
с рядовыми — нашими пятью чувствами и материаль-
ными предметами мира...

«В этом мире» никто никогда не слыхал об интел-
лекте, который превзошел бы человеческий. Но о том,
как обстоит дело на «том свете» с ангелами, гномами
и нимфами, история умалчивает. И если мы даже со-
гласимся с этим ребячеством, если даже допустим, что
на луне и звездах копошатся неземные духи, то все же
эти последние, раз они пекут булки, должны пригото-
влять свои булки из муки, а не из жести или дерева.
Точно так же, если эти сверхъестественные духи обладают
рассудком, то этот рассудок должен быть той же общей
природы, того же устройства, как и наш...

Если в небесах и заоблачных сферах существуют вещи со-
вершенно иного свойства, чем земные, то они должны иметь
и другие названия: а так как мы не умеем говорить на
этом языке (языке ангелов), то не мешает молчать там, где
речь заходит о «чем-то высшем», метафизическом или таинст-
венном.

Удивительно, но верно! Подобное рассу-
ждение кажется «философам» неслыханным.
Они вслед за Кантом все еще до сих пор бол-
тают: мы можем постигнуть лишь явления I

versus Kant

природы, но то, что собственно скрывается
за ними, — «вещь в себе», или таинство, — не-
постижимо. И тем не менее эта мистика, вся

эта тайна не что иное, как сумасбродная идея,
которую эти господа составляют себе об ин-
теллекте...

Правда, существует непонятное и непостижимое, существуют
пределы нашей познавательной способности; но лишь в обыден-
ном смысле, точно так же, как существует невидимое и неслы-
шимое, как существуют пределы для зрения и слуха...

Я повторяю: преувеличенное представление об интеллекте,
неразумные требования по отношению к нашей познавательной
способности, иначе говоря, теоретико-познавательное неве-
жество — вот причина всякого суеверия, всякой религиозной

и философской метафизики...

[149] Сначала нужно было преодолеть метафизику или сверхъ-
естественные идеи, чтобы мы могли прийти к трезвому понима-
нию, что наш интеллект есть обыкновенная, формальная, меха-
ническая способность...

ГРАНИЦЫПОЗНАНИЯ

(«VORWÄRTS» 1877)

[151 —152] В редакцию «Vorwarts» недавно по-
ступило анонимное письмо по интересующему нас
вопросу, принадлежащее перу опытного специа-
листа, пытавшегося вполне объективно доказать,
что философия и социал-демократия — две различ-
ные вещи, что можно всей душой принадлежать
к партии и все же не быть согласным с «социал-
демократической философией» и что поэтому ясно,
что центральному органу не следовало бы допускать,
чтобы философским вопросам придавали характер
резко партийный.

Редакция «Vorwärts» была настолько любезна, что разрешила
мне ознакомиться с этим письмом, имевшим непосредственное
отношение к моим статьям. Автор, правда, выразил вполне опре-
деленно желание не вызывать своими возражениями публичной
дискуссии, потому что, как он говорит, газетная полемика
исключает возможность серьезного обсуждения подобных воп-
росов; я же, напротив, думаю, что он вряд ли найдет нескром-
ным, если его замечания и упреки послужат нам средством для
выяснения вопроса, который чрезвычайно близко принимается
к сердцу и мною и им, а также, как видно из всеобщею интереса
к нему, и всем нынешним поколением. Что же касается основа-
тельности, то я полагаю, что толстые фолианты не более при-
годны для этой цели, чем короткие газетные статьи. Наоборот,
столько уже имеется многотомной болтовни по этому вопросу,
что из-за этого у большей части публики совершенно пропадает
к нему интерес.

Прежде всего я не согласен с те м, что фи;
лософия и социал-демократия — различные
вещи, не связанные друг с другом. Правда,
можно быть деятельным членом партии и в то

же время «критическим философом», пожалуй,
даже добрым христианином. На практике мы
должны быть крайне терпимы, и, несомненно, ни
один социал-демократ не подумает о том, чтобы
нарядить членов своей партии в один какой-
нибудь мундир. Но теоретический мундир дол-
жен надеть на себя всякий, кто с уважением
относится к науке. Теоретическое единство,
систематическая согласованность есть заветная
цель и высокое преимущество всякой науки...
Социал-демократия стремится не к вечным
законам, раз и навсегда установленным учре-
ждениям, застывшим формам, но к благу
человеческого рода вообще. Духовное просве-
щение — самое необходимое средство для этого.
Является ли познавательный аппарат огра-
ниченным, т. е. подчиненным, дают ли науч-
ные изыскания истинные понятия, истину
в высшей форме и последней инстанции, или

же только жалкие «суррогаты», над которыми
царит непостижимое — одним словом все то,
что называется теорией познания, есть социа-
листическое дело первостепенной важности...
[156—160] О Канте говорят, что его си-
стема «достаточно точно установила границы
формального познания». Но именно этот пункт
мы оспариваем со всей силой, в этом пункте
социал-демократическая философия совер-
шенно расходится с профессиональной. Кант
недостаточно точно установил границы фор-
мального познания, так как своей известной

«вещью в себе» он сохранил веру в другое,
высшее познание, в сверхчеловеческий, сверхъ-
естественный разум. Формальное познание!
Познание природы! «Философы» пускай жа-
ждут еще и другого познания, но им сле-
дует доказать, где оно находится и в чем
состоит.

О действительном знании, которым мы
повседневно пользуемся, они говорят с таким
же пренебрежением, как древние христиане
о «немощной плоти». Реальный мир — несо-
вершенное явлени е, а его истинная сущность-
тайна...

Phänomen

* — феномен, явление. Ред.

Если естествознание везде и всюду довольствуется

феноменом, то почему не удовлетвориться также фено-

менологией духа? За «границами формального познания»
неизменно скрывается высший, неограниченный, метафи-
зический разум, за профессиональным философом —
теолог и присущее им обоим «непостижимое»...
Но что же такое непостижимое? — спрашивается в вышеупо-
мянутом письме в редакцию «Vorwarts»...

И на этот вопрос профессиональный философ дает ответ, объясняя, что «бытие» как абсолютный покой никоим образом не может претвориться в абсолютное движение мысли. Этими словами, продолжает противник, определена граница познания, т. е. непостижимое. Но разве вытекает отсюда, что мы должны
отрицать его существование, что мы никогда не подойдем к нему?
Разумеется, нет. Каждая научная попытка приблизиться к нему,
понять, пли по крайней мере почувствовать его, подвигает нас
ближе к этому темному пункту и проливает на него новый свет,
хотя бы нам и никогда не удалось полностью осветить его. В преследовании этой цели заключается задача философии, в противоположность задаче естествознания, которое рассматривает лишь данное и объясняет только явления. Объясняет явления: феномен! гм, гм! Итак, объект философии — непостижимое — есть
птица, у которой мы с помощью нашей познавательной
способности то тут, то там можем выдернуть отдельное
перышко, но мы никогда не в состоянии ощипать ее со-
вершенно, и она вечно должна оставаться непостижимой.
Если присмотреться внимательнее к выдернутым уже
философами перьям, то мы узнаем по ним самую птицу:
здесь речь идет о человеческом духе. И вот мы опять на
решающей границе, отделяющей материалистов от идеа-
листов: для нас дух — явление природы, для них при-
рода — явление духа. И хорошо еще, если бы они этим
довольствовались. Нет, где-то позади скрывается дурное
намерение возвести дух в какое-то «существо» высшего
порядка, а все остальное низвести на степень ничтоже-
ства...
Мы же, напротив, утверждаем: то, что при известных усло-
виях может быть постигнуто, не есть непостижимое. Кто желает
понять непостижимое, просто дурачится. Как глазом я могу
обнять только видимое, ухом — только слышимое, точно так же
познавательной способностью я могу постигнуть лишь постижимое. И хотя социал-демократическая философия учит, что все существующее безусловно познаваемо, эти м вовсе не отрицается, что есть нечто непостижимое. Ото можно бы признать, но только не в двойственном, нелепом «философском

смысле», который где-то там в «заоблачных сферах» снова пре-
вращает непостижимое в постижимое. Мы относимся к этому
делу серьезно, мы не знаем никакого высшего познания, кроме
обыкновенного человеческого, мы знаем положительно, что наш
разум есть истинный разум и что так же немыслимо
существование иного, коренным образом отличающегося от нашего разума, как невозможны четырехугольные круги. Мы ставим интеллект в ряд обыкновенных вещей, которые не могут изменить своей природы, не изменив своего названия.

РЕЛИГИЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ 5 глава

Поиск по сайту