|
Социалистический материализм понимает под «материей»
не только весомое и осязаемое, но и все реальное бытие —
все, что содержится в универсуме, а ведь в нем содержится
все, ибо все и универсум — это только два названия одной
и той же вещи; и социалистический материализм хочет
охватить все одним понятием, одним названием, одним
классом — безразлично, называется ли этот универсаль-
ный класс действительностью, реальностью, природой или
мате рией.
Мы, новейшие материалисты, не придерживаемся того
ограниченного мнения, что весомая и осязаемая материя
|
|
|
|
есть материя par excellense*; мы стоим на той точке
зрения, что и запах цветов, и звуки, и всякие запахи —
тоже материя. Мы не смотрим на силы как па простой
придаток, как на чистый предикат вещества, а на вещество,
осязаемое вещество, как на «вещь», которая господствует
над всеми свойствами. Мы смотрим на вещество и на
силы демократически. И те, и другие имеют для нас оди-
наковую ценность; взятые в отдельности, они не больше,
чем свойства, придатки, предикаты или атрибуты великого
целого — природы. Нельзя смотреть на мозг как на гос-
подина, а на духовные функции — как на подчиненного
ему слугу. Нет, мы, современные материалисты, утвер-
ждаем, что функция в такой же степени есть самостоя-
тельная вещь, как и осязаемое мозговое вещество или
какая-либо иная материальная вещь. И мысли, их источ-
ник и их природа точно такая же реальная материя и столь
же заслуживающий изучения материал, как и все иное.
Мы потому являемся материалистами, что не делаем
из духа никакого «метафизического» чудовища. Мысли-
тельная сила для нас столь же мало «вещь в себе», как
и сила тяжести или глыба земли. Все вещи суть только
звенья великой универсальной связи; она одна вечна,
истинна, постоянна, она — не явление, а единственная
«вещь в себе» и абсолютная истина.
Так как мы, социалистические материалисты, имеем
одно понятие, связывающее воедино материю и дух, то для
нас и так называемые духовные отношения, как политика,
религия, мораль г. прочее, тоже суть материальные отноше-
ния; а на материальную работу, ее вещества и вопросы же-
лудка мы лишь постольку смотрим как на базис, предпосыл-
ку и основу всякого духовного развития, поскольку живот-
ное по времени предшествует человеческому, что нисколько
не мешает нам высоко ценить человека и его интеллект.
Социалистический материализм отличается тем, что
|
он не недооценивает, подооно материалистам старой
школы, человеческий дух, но также не переоцени-
вает его, подобно немецким идеалистам, а в своей оценке
знает меру, рассматривая механизм, как и философию,
критически-диалектическим взглядом как звенья нераз-
дельного мирового процесса и ми рового прогресса...
[218—226] Так как мы не сходимся со старым и мате-
риалистам и, которые полагают, что они уже достаточна
объяснили, что такое интеллект, назвав его свойством
* — по преимуществу. Ред.
|
мозга, то мы и не можем отделаться от нашего объекта,
человеческого духа, одним взмахом ножа. Спекулятивный
путь, который старается одними умствованиями понять
сущность духа во внутренних выделениях головы, не мо-
жет быть нашим путем, так как спекулятивные идеалисты
этим достигли слишком незначительных результатов.
И вот очень кстати является Геккель со своим взглядом
на правильный метод науки. Он рассматривает челове-
ческий дух, как он действовал исторически, и это нам
кажется совершенно правильным методом...
Первым духовным соединением comme il faut было опуб-
ликованное лишь в 1859 году открытие Дарвина о естественном
отборе в борьбе за существование — так полагает Геккель, но
мы позволяем себе быть на этот счет другого мнения.
Пусть уважаемый читатель не поймет меня превратно: мы
не хотим оспаривать, что Дарвин и Геккель правильно и на-
учно связали свой индивидуальный дух с миром растений и
животных и создали чистые кристаллы познания, но мы хотим
лишь отметить, что новейший диалектический материализм
стоит на той точке зрения, что Дарвин и Геккель, как бы ни
была высока их заслуга, не были первыми и единственными,
сумевшими создать такие кристаллы. «Жалкие» музейные зоологи
и гербарпые ботаники также оставили нам частицу настоящей
науки...
|
Путем восприятия и собирания фактов и
описания их добывается новый свет или, вер-
нее, увеличивается прежде добытый. Заслуга;
Дарвина велика, но не так безгранична, чтобы
Геккель имел основание считать «науку» чем-
то более высоким, чем повседневное соедине-
ние человече ского духа с материальными
фактами.
В первой части настоящего исследования было указано на то, что ограниченный материализм не только
считает человеческий дух свойством мозга — с этим
никто не спорит, — но из этой связи непосредственно
или косвенно выводит, что приписываемый мозгу пре-
дикат разумности или познавательной способности не есть
субстанциальный объект исследования, а, наоборот,
изучени е материального мозга способно дать достаточно
для объяснения свойств духа. В противовес этому наш
диалектический материализм доказывает, что вопрос
следует рассматривать, согласно указанию Спинозы, под
углом зрения универсума, sub specie aeternitatis *,
* — с точки зрения вечности. Р ед,
В бесконечном универсуме материя старых и уже уста-
релых материалистов, осязаемая материя, не получает
ни малейшего права считать себя более субстанциальной,
т. е. более непосредственной, ясной или определенной,
чем какое-либо другое явление природы...
| NB |
|
|
Те материалисты, которые превращают осязаемую материю в субстанцию, а неосязаемую мозговую функцию только в акциденцию, слишком умаляют эту функцию. Чтобы получить о ней более удачное и правильное представление, прежде всего необходимо вернуться к тому факту, что это — дети одной матери, что это — два явления природы, которые мы освещаем, описывая их, подразделяя на классы, виды и подвиды.
Если мы констатируем относительно материи, — с чем никто,
конечно, не спорит, — что она есть явление природы, и то же
самое говорим о духовной способности человека, то мы знаем
еще очень мало и о том, и о другом; но мы знаем, что это —
братья и что никто не может их чрезмерно отделять друг
от друга; никто не может проводить между ними различия
toto genere, toto coelo *.
|
Если мы хотим больше узнать, например,
о материи, то мы для этого должны поступить
так, как это делали в прошлом музейные
зоологи и гербарные ботаники, мы должны
узнать ее различные классы, семейства, виды,
исследовать их, должны описать их возникно-
вение, уничтожение и превращение друг
в друга. Это и есть наука о материи. Кто
| Заслуга идеализма |
| NB |
|
хочет большего, тот хочет чрезмерного, не по-
нимает, что такое знание; тот не понимает
ни органа науки, ни его применения. Если
старые материалисты имеют дело с частными
видами материн, то они поступают безусловно
научно; но когда они имеют дело с абстрактной
материей, с всеобщим понятием ее, то они
оказываются совершенно беспомощными в этой
абстрактной науке. Заслуга и деалистов в том,
что они, по крайней мере, настолько подви-
нули вперед умение пользоваться абстракцией
и общими понятиями, что новейший социали-
стический материализм, наконец, может
понять, что и виды материи, и понятия
являются обыкновенными продуктами при-
роды, и нет ничего и быть не может ничего
такого, что не относилось бы к единой неогра-
ниченной категории естественного мира.
* — во всех отношениях; всецело, по всей линии, принципиально,
|
|
NB
Наш материализм отличается своим спе-
цифически выраженным знакомством с общей
природой духа и материи. Там, где этот совре-
менный материализм делает объектом своего
исследования человеческий дух, он рассма-
тривает его как всякий другой материал для
исследования, т. е. так же, как музейные зоо-
логи, гербарные ботаники и дарвинисты посту-
пают с исследованием и описанием своих объектов. Бесспорно, первые своей классификацией пролили свет на тысячи видов, однако это был недостаточно сильный свет, и Дарвин его настолько усилил, что это добавочное освещение затмило начало; но и старые систематики должны были ведь «познавать», прежде чем классифицировать, поэтому и дарвиновское познание есть не что иное, как подведенная под понятие развития классификация, которая благодаря описанию процессов природы дает 
более точное отображение собранных фактов...
Материалистическая теория познания сводится
| гие куски природы, творческая сущность которо- |
к признанию того, что человеческий орган по-
знания не испускает никакого метафизического
света, а есть кусок природы, отражающий дру-
го выясняется из нашего описания его. Такое
описание требует от теоретика познания, или фи-
лософа, чтобы он рассматривал свой объект так
же точно, как зоолог — изучаемое им животное.
Если же мне бросят упрек, почему я сам не де-
лаю этого тотчас, то ведь нельзя же забывать,
что и Рим был выстроен не в один день.
Удивительно, что эти просвещенные естествоиспытатели,
которые так хорошо понимают, что вечное движение природы
благодаря приспособлению, наследственновти, естественному
отбору, борьбе за существование и т. д. создало из протоплазмы
и моллюсков слонов и обезьян, не могут понять, что таким же
путем развился и дух. Почему то, что могло случиться с костями,
не могло случиться с разумом?..
Подобно тому как музейный зоолог изучал
своих животных путем описания класса, вида,
семейства, по- которым они распределены, так
и человеческий дух должен быть исследован путем
изучения различных видов этого духа. Каждая
личность обладает своим особым интеллектом,
а все интеллекты вместе могут рассматри-
| NB |
|
N B
|
N B
вагься как ответвления одного общего духа. Отчасти
этот общий человеческий дух, как и личный, имеет свое
развитие в прошлом, отчасти в будущем; он проделал
различные, многообразные метаморфозы, и если мы,
проследи их, дойдем до начала человеческого рода, то
мы подойдем к той ступени, где божественная искра
падает до степени животного инстинкта. Ставший зверем
человеческий дух является, таким образом, мостом к
настоящим животным духам, и так мы доходим до духа
растений, деревьев и гор. Это значит: мы доходим, та-
ким образом, до понимания, что между духом и мате-
рией, как между всякими частями универсального един-
ства природы, существуют постепенные переходы и исче-
зающее различие лишь в степени, но не метафизическое
различие.
Так как старый материализм этих фактов не понял,
так как он не сумел понять материю и дух как абстракт-
ные образы конкретных явлений и, несмотря на свое
религиозное вольнодумство и низкую оценку божествен-
ного духа, не знал, откуда и как взялся естественный
дух, и вследствие этого незнания никак не мог преодо-
леть метафизики, — то Фридрих Энгельс назвал этот беспомощный, неспособный разобраться в абстрактной
науке материализм метафизическим, а материализм
социал-демократии, которая благодаря предшествовав-
шему немецкому идеализму прошла лучшую школу, —
диалектическим.
С точки зрения этого материализма дух есть собира-
тельное название духовных явлений, точно так же как
материя — собирательное название материальных явле-
ний, а оба вместе образуют одно понятие и называются
одним именем — явления природы. Это есть новый
теоретико-познавательный способ мышления, который
вторгается во все отдельные науки, во все отдельные
мысли и устанавливает положение, что все вещи в миро
должны быть рассматриваемы sub specie aeternitatis,
с точки зрения универсума. Этот вечный универсум
настолько слит со своими временными явлениями,
что вся вечность — временна, и все временное — вечно.
И субстанциальный способ мышления социал-демокра-
тии по-новому освещает эту проблему, над разрешением
которой так мучился идеализм, ставя вопрос: в чем истин-
ное мышление, как отличить субъективные мысли от
объективных? Ответ таков: не следует проводить чрез-
мерных различий; и самое лучшее представление и самая
|
|
|
|
|
| NB |
истинная мысль могут дать лишь образ универсального
многообразия, которое имеет место в тебе и вне тебя.
Отличать реальные картины от фантастических совсем
не так трудно, и каждый художник сумеет сделать это
с величайшей точностью. Фантастические представления
взяты из действительности, а самые верные представле-
ния о действительности по необходимости оживляются
дыханием фантазии. Верные представления и понятия
оказывают нам большие услуги именно потому, что они об-
ладают не идеальной верностью, а лишь относительной.
Наши мысли не могут и не должны «совпадать» со
своими объектами в преувеличенном метафизическом
смысле этого слова. Мы хотим, должны и можем получить
лишь приблизительную идею действительности. Поэтому
и действительность может лишь приблизиться к нашим
идеалам. Вне идеи не существует ни математических точек,
ни математических прямых линий. Всем прямым линиям
в действительности присуща полная противоречий кри-
визна, точно так же и высшая справедливость все еще
тесно связана с несправедливостью. Природа истины
пе идеальна, а субстанциальна; она материалистична;
она постигается не мыслью, но глазами, ушами и руками;
она не продукт мысли, а скорее наоборот: мысль есть
продукт универсальной жизни. Живой универсум — это
воплощенная истина.
IV
ДАРВИН И ГЕГЕЛЬ
[226—233] Этим мы хотим указать на то, что философия
и естествознание вовсе не отстоят так далеко друг от друга.
Человеческий дух работает как в той, так и в другой
области согласно одному и тому же методу. Естественно-
научный метод точнее, но лишь по степени, а не по сущ-
ности...
Мы охотно признаем за почти уже забытым Гегелем честь
быть предшественником Дарвина. Лессинг * в свое время
называл Спинозу «мертвой собакой». Точно так же отжил
свой век в настоящее время Гегель, несмотря на то, что в
свое время, по словам его биографа Гайма, он пользовался
в литературном мире таким же весом, как Наполеон I в
политическом. Спиноза — эта «мертвая собака» давно уже
NB
* В тексте неточность: Дицген, очевидно, имеет в виду Предисловие
Гегеля ко второму изданию «Энциклопедии философских наук», где гово-
рится: «Лессинг сказал в свое время, что со Спинозой обходятся, как с
мертвой собакой» (см. Гегель. Сочинения, т. I, М. — Л., 1929, стр. 352). Ред.
|
|
|
воскрес, и Гегель также встретит заслуженное признание
у потомков. Если он им не пользуется в настоящее время, то это только преходящее явление.
|
Как известно, учитель говорил, что среди многочис-
ленных его учеников только один его понял, да и тот
понял неверно. Это всеобщее непонимание, по нашему
мнению, является скорее следствием неясности у самого
учителя, чем бестолковости учеников — в этом не может
быть никакого сомнения. Гегеля нельзя вполне понять
потому, что он и сам не вполне себя понимал. И несмотря
На это — он гениальный предшественник дарвиновского
учения о развитии; точно так же правильно и верно будет,
если мы скажем наоборот: Дарвин является гениальным
продолжателем гегелевской теории познания...
Полеты в поднебесье, спорадически предпринимаемые естест-
воиспытателями, и проблески точного образа мышления у фило-
софов должны указать читателю, что общее и специальное на-
ходятся в гармонии друг с другом...
|
Чтобы выяснить отношение между Дарви-
ном и Гегелем, нам необходимо коснуться
самых глубоких и самых темных вопросов
науки. Именно к числу таковых и относится
объект философии. Объект Дарвина недву-
смыслен; он знал свой предмет, но при этом
следует заметить, что Дарвин, знавший свой
предмет, все же хотел его исследовать, т. е,
все-таки не знал его до конца. Дарвин иссле-
довал свой предмет — «происхождение видов»,
но не до конца. Это значит, что объект всякой
науки бесконечен. Желает ли кто-нибудь
измерять бесконечность или мельчайший из
атомов — все равно он всегда имеет дело
с чем-то, что не измеримо до конца. При-
рода как в целом, так и в отдельных своих
частях не может быть исследована до конца,
она неисчерпаема, непознаваема до конца,
она, следовательно, без начала и без конца.
Познание этой действительной бесконечности
есть результат науки, в то время как исход-
ным пунктом последней была сверхъестественная, религиозная или метафизическая бесконечность.
Предмет Дарвина столь же бесконечен и столь же неисчерпаем,
как и предмет Гегеля. Первый исследовал вопрос о происхожде-
нии видов, второй старался объяснить процесс мышления чело-
века. Результатом у того и другого явилось учение о развитии.
Перед нами два великих человека и одно великое дело. Мы
стараемся доказать, что оба они работали не в противоположном
друг другу направлении, а делали одно общее дело. Они подняли
монистическое миросозерцание на такую высоту и подкрепили
его такими положительными открытиями, которые до того
не были известны...
|
| NB |
Нашему Гегелю принадлежит заслуга установления
саморазвития природы на широчайшей основе и освобо-
ждения науки в самой общей форме от классифицирующей
точки зрения. Дарвин критикует традиционный класси-
фицирующий подход с точки зрения зоологии, Гегель
же — универсально. Наука движется от мрака к свету.
И философия, в центре внимания которой находится вы-
яснение процесса мышления человека, двигалась вперед;
что она на своем специальном объекте останавливалась
скорее инстинктивно, это ей до известной степени было
уже ясно еще до Гегеля...
|
| NB |
Гегель дает нам теорию развития; он учит, что мир
не был сделан, не был сотворен, что он есть не неизмен-
ное [233] бытие, а становление, производящее само себя.
Подобно тому как у Дарвина все классы животных пере-
ходят друг в друга, так и у Гегеля все категории мира —
ничто и нечто, бытие и становление, количество и ка-
чество, время и вечность, сознательное и бессознательное,
прогресс и застой — неизбежно переходят друг в друга...
Никто не станет утверждать, что Гегель блестяще
довел свое дело до конца. Его учение так же мало,
как и учение Дарвина, сделало излишним дальней-
шее развитие, но оно дало толчок всей науке и всей
человеческой жизни, толчок громадной важности.
Гегель предвосхитил Дарвина, но Дарвин, к сожалению, не знал столь близкого ему Гегеля. Этим
|
|
«к сожалению» мы не хотим упрекнуть великого
естествоиспытателя; мы этим хотим лишь напомнить,
что дело специалиста Дарвина должно быть допол-
| NB NB |
|
нено работой великого обобщателя Гегеля, чтобы
таким путем пойти дальше их и добиться большей
ясности.
Мы видели, что философия Гегеля была настолько темной,
что учитель должен был сказать о лучшем своем ученике, что
тот неправильно понял его. Прояснению этой темноты содей-
ствовали не только его преемник Фейербах и другие гегельян-
цы, но все научное, политическое и экономическое развитие
мира...
|
[235—243] В том, что у наших величайших поэтов и мысли-
телей выражена тенденция к «монистической, чистейшей форме
веры» и стремление к физическому воззрению на природу,
делающему невозможной всякую метафизику и устраняющему
сверхъестественного бога со всем хламом чудес из области
науки, — в этом Геккель вполне прав. Но когда он настолько
увлекается и говорит, что эта тенденция «давно уже нашла
наиболее совершенное свое выражение», то он в этом очень
сильно ошибается, ошибается даже относительно самого себя
и своего собственного символа веры. Даже Геккель еще не умеет
мыслить монистически.
Мы сейчас дадим более подробное обоснование этого упрека,
но предварительно мы желаем констатировать тот факт, что
этот упрек заслужен не только Геккелем, но и всей школой
нашего современного естествознания, так как она пренебре-
гает результатами почти трехтысячелетнего развития философии,
имеющей за собою длинную и богатую опытом историю, столь,
же содержательную, как и опытное естествознание...
В этих словах Геккеля заключаются три пункта, которые-
мы хотим выделить и которые нам докажут, что «монистическое
миросозерцание» не нашло еще себе совершенного выражения в
наиболее радикальном, естественнонаучном своем представителе.
|
| NB |
Общую первооснову всего бытия старая вера усматри-
вает в своем личном боге, который сверхъестественен,
неописуем, непостижим нашими понятиями, который есть
дух, нечто таинственное. Новая религия а 1а Геккель
полагает, что природа, которой она дает старое имя бога,
именно и есть первооснова всех вещей...
|
| NB |
|
| NB |
Разница между обыденным, естественным и неестествен-
ным, между физическим и метафизическим откровением,
религией и божеством так громадна, что очищенное от
всяких посторонних элементов воззрение на природу,
как она представляется дарвинисту Геккелю, имело бы
полное право отказаться от старых имен и от божествен-
ной, покоящейся на откровении религии и выступить
«разрушительно» против последней во всеоружии мони-
стического миросозерцания. Отказываясь от этого, дарви-
низм обнаруживает лишь огранпченность своего учения
о развитии...
Что Геккель, наиболее выдающийся представитель естест-
веннонаучного монизма, все же еще сидит на этом дуалисти-
ческом коньке, доказывается ярко его третьим пунктом, утвер-
ждающим, что «при современной организации нашего мозга»,
последняя первопричина всех явлений непознаваема.
Что значит непознаваем а?
|
|
|
|
| NB |
| NB |
| NB |
| Kein Atomchen ist auszukennen * |
Весь контекст предложений, в которых
употребляется это слово, с очевидностью дока-
зывает, что наш естествоиспытатель еще все-
цело опутан сетями метафизики. Ни одна