Гермиона словно услышала всю боль обиженного и растерянного шестнадцатилетнего мальчика, осознавшего, как мало на самом деле его жизнь значила для людей, обязанностью которых было его защищать.
— В ту ночь я и решил: вот окончу школу и уйду к Пожирателям.
Она хотела что-то сказать, но в голосе Северуса послышалось нечто, напомнившее их последнюю новогоднюю ночь. Гермиона промолчала, зная, что ему нужно выговориться.
— Решение было нелегким и я много раз менял его… Но Мародеры сообразили, что их проступок сойдет им с рук, а я предпочитаю играть честно, и преследования становилось все жестче. Тот инцидент на берегу озера лишь одним из череды эпизодов, что в итоге довели меня почти до самоубийства. К кому бы я ни пытался обратиться, всем было наплевать. Я ходил к Слагхорну, тот ничего не предпринял. Разговаривал с Поппи Помфри — она пыталась вступиться за меня, но у нее ничего не вышло. В Дамблдоре я окончательно разочаровался, он уничтожил остатки моего доверия. В Макгонагалл я не верил никогда. Я бы пошел к Лили, но она больше со мной не разговаривала, да и в любом случае она уже почти начала встречаться с Поттером… — Снейп беспокойно поерзал. — Ты знаешь, что случилось на озере... в общих чертах. Детали додумай сама. Я потерял единственного верного друга. Сказать, что на берегу тогда собралось буквально пол школы, чтобы позабавиться, значит, не сказать ничего. От ярости и унижения я совсем потерял рассудок. Когда Мародеры в конце-концов меня отпустили, я рыдал, как ребенок. Тогда-то я и решил, что, может быть, мне помогут Пожиратели Смерти. Раньше я просто это обдумывал, но до происшествия в Хижине не решил окончательно. Лили меня не простила. Родители умерли. Весь последний курс меня травили, но мне уже было все равно. Все, о чем я мечтал — окончить Хогвартс и уйти к Лорду. Я разрывался: с одной стороны жаждал власти, с другой хотел отомстить, но, по большому счету, просто хотел найти кого-то, кому моя смерть станет небезразлична.
Гермиона вытерла слезы рукавом, подавляя рыдания: представила, как Северус, совсем еще мальчик, бьется о стены тюрьмы, возведенной для него другими, стучится то в одну, то в другую дверь, пока не находит единственную, как ему кажется, открытую. Как легко любой из них мог дойти до такой же степени отчаяния! Если бы не случай с троллем, Гермиона так и не подружилась бы с одноклассниками, и легко могла оказаться изгоем. Гарри много страдал и опасно близко подошел к краю. Пусть он никогда не последовал бы за Волдемортом, он вполне мог ожесточиться, стать монстром! Любой из ее друзей при подобных обстоятельствах сломался бы.
В темноте, скрывающей черты Северуса, Гермиона слушала его размеренную речь:
— В некотором смысле это желание исполнилось. Оба моих хозяина использовали меня и обрекли на смерть. Но из них двоих только Темный Лорд сказал, что сожалеет об этом — считай, почти извинился — по крайней мере, я поверил. Дамблдор меня предал. А вот Лорд... не предавал. Понимаешь, если подумать, он не был суровым господином. По-своему, даже защищал своих подданных. Когда ему угождали — награждал, следил, чтобы о них заботились, помогал мстить, если это не мешало его собственным планам, и лишь ему было позволено причинять своим слугам боль. Он не лгал.
Каждый из нас в точности знал, чем он ценен для Лорда. Приводя в исполнение наказание, хозяин четко проговаривал, как именно накажет и за что, не было никакой двусмысленности. Именно тем Зло и привлекает — своей незатейливостью, все делится только на черное и белое. На службе у Дамблдора были только оттенки серого. — Он пошевелился, и Гермиона поняла, что Северус касается Знака Тьмы у себя на руке. — Принятие метки стало для меня одним из самых счастливых моментов в жизни, — с горечью сказал Снейп. — Тогда я, конечно, не понимал смысла произошедшего. Я почувствовал, что принадлежу им, что имею значение, что меня оценили по достоинству, исполнились все мои мечты. Какое-то время иллюзия продолжалась. Впервые я ощутил нечто сродни покою. Постепенно задания становились все более жестокими, и я быстро понял, что меня проверяют — дорого ли я готов платить за то, что получил? Чего мне это стоит? Не могу сказать, сколько ушло времени, начать затрудняться с ответом на сей вопрос, однако в конце концов понял, что увяз слишком глубоко. Это оказалась совсем не та жизнь, к какой я стремился. Но, конечно, было уже слишком поздно. — Северус вздохнул. — Я видел, что случается с теми, кто пытался уйти. Некуда бежать, невозможно скрыться! Выходов было два: смерть или покровительство кого-то более сильного. Последнее означало только Дамблдора. Я решил, что лучше сдохну, чем приползу к нему назад — отчасти потому, что именно он толкнул меня на этот путь. Я остался с Пожирателями, но меня это больше не радовало. Я все еще ощущал свою сопричастность с ними, но уже не хотел к ним принадлежать. К тому времени Темный Лорд начал разделять свою душу. Он становился все менее адекватным, менее человечным. Реже поощрял нас и чаще наказывал. Моя прекрасная новая жизнь продолжалась меньше года, прежде чем иллюзии развеялись, как и все остальное.
Чуть ли не год я изо всех сил тянул эту лямку, других вариантов не оставалось. Возможно, самоубийство стало бы лучшим выходом, но несмотря ни на что, я все еще хотел жить. Мне уже стукнуло девятнадцать, той осенью — должно быть, это случилось незадолго до того, как ты появилась на свет — я подслушал фрагмент пророчества, которое изменило ход истории. Но только весной следующего года, когда родился мальчик, я понял, как глубоко ошибался, понял, что натворил. Ужасный миг осознания — не могу его даже описать. Стыдно признаться... Сначала я, очертя голову, бросился выслуживаться перед Темным Лордом с одной лишь целью — подняться достаточно высоко, чтобы господин позволил сохранить жизнь Лили в качестве награды за моё рвение. Поначалу это сработало — он сказал мне, что пощадит ее, если сможет, но я-то знал, что этого недостаточно. Если бы он только мог солгать и пообещать, что точно это сделает — словом, если бы он повел себя, как это обычно Дамблдор — многое пошло бы по-другому.
Следующий шаг я никогда бы не сделал ради самого себя, но моя судьба меня уже не интересовала. Я вернулся к Дамблдору. Валялся у него в ногах, точно так же, как я мечтал заставить его пресмыкаться передо мной. Это было унизительно: я в слезах умолял сделать меня разменной монетой в войне в обмен на жизнь Лили. Я досыта нажрался его презрения. Каждое его слово, каждый взгляд говорил, что он был прав насчет меня с самого начала. Ничего другого я не заслуживал.
Я не ожидал, что он выставит какие-то условия, думал, что он только счастлив будет спасти своих золотых гриффиндорцев, без всяких возражений.
Я и не подозревал, что он решится поставить на кон их жизни, как мою. На его условия я согласился, и даже когда понял, что произойдет на самом деле, не отступил. Мы планировали каждый шаг. Он помог мне отточить мои и без того обширные навыки Окклюменции. Помню это пьянящее чувство власти, когда я первый раз солгал прямо в лицо Темному Лорду, и это сошло мне с рук. Но когда мой первый хозяин наказал меня за то, что я совершил по приказу второго, никакого сочувствия от Дамблдора я не получил. Я валялся у него в ногах, грязный и окровавленный, задыхался от судорог, но докладывал ему, а он даже не предложил мне помощи. Посмотрел на меня и сказал: "Ты сам это выбрал. Не забывай, почему". А потом просто развернулся и ушел, бросив меня там. Помню, как я лежал, рыдая и смеясь одновременно, в луже собственной крови, задыхаясь при мысли о том, как судьба посмеялась над моими надеждами и мечтами. — Северус замолчал. Гермиона больше не плакала — слишком уж была потрясена услышанным. Снейп вздохнул, прижал ее к себе покрепче на секунду и продолжил свой рассказ: — В июле того же года родился Поттер. Дамблдор счел необходимым рассказать мне про мальчика — не знаю, поощрить меня или помучить. Не верится, да, что Альбус Дамблдор мог поступить таким образом? Но порой он бывал весьма мелочным. Тогда-то я и поступил к нему на службу и отрекся от Темного Лорда — до рокового Хэллоуина — и он заставлял меня за это платить. Он не скрывал, насколько я ему омерзителен.
На Хэллоуин я узнал, что Поттеров предали, и Темный Лорд знает, где они прячутся. Я примчался к Дамблдору, как только смог — к тому времени я уже начал преподавать в Хогвартсе. А директор в ответ просто запер меня в своем кабинете, где я провел следующие несколько часов в компании портретов и Фоукса. Представь себе, как я сходил там с ума. А потом... ОН пал. — Профессор слегка вздрогнул и снова заговорил: — Остаток той ночи я едва помню. Кажется, я лежал в блевотине, вцепившись в свою руку, пытаясь ее отгрызть, как крыса, попавшая в капкан. Потом боль, наконец, ослабла, и я очнулся. Помню взгляд Дамблдора... и его рассказ... Тогда я окончательно сломался. А он просто смотрел и ждал, когда я приду в себя. Затем перечислил факты: Джеймс и Лили мертвы; мальчик выжил и остался с сестрой Лили; проклятие отскочило и уничтожило физическое тело Темного Лорда. Но это еще не конец — когда-нибудь Темный Лорд вернется! Шпион еще пригодится. — Гермиона мучительно хотела увидеть лицо Северуса — тон его голоса ни о чем ей не говорил. — Он даже не попросил меня продолжать служить, не попросил поклясться ему или... да ни о чем не попросил. Он не верил мне, у него это на лбу было написано. Дамблдор ждал, что я пошлю его к черту, если он не выполнит свою часть сделки. Просто стоял и с брезгливой гримасой смотрел на меня. Ни жалости, ни сострадания, ни даже великодушия оставить меня в покое.
Я... устал. Я так устал — я потерял все. Мне хотелось верить, я не тот подонок, за которого все меня принимали... Что во мне есть что-то большее, чем просто Нюниус. — Когда Снейп произнес свое ненавистное прозвище, его голос слегка дрогнул, но он не остановился: — Я лежал на полу. Но встал. До сих пор не понимаю, как. Посмотрел директору в лицо и сказал, что... сделаю это, но при условии, что он сохранит все в тайне. Никогда не забуду его ошарашенное лицо. Я не видел его таким растерянным ни до, ни после. Он уставился на меня, как на говорящую лошадь. Откуда в такой сволочи, как я, внезапное благородство? Он ведь никогда не верил, что во мне есть нечто хорошее. Никто не верил. — Снейп прерывисто вздохнул. — Портреты... До того момента, насколько я помню, они меня игнорировали, но когда я это произнес... они внезапно устроили мне бурную овацию. Еще помню пение Фоукса. А потом я отключился. — После долгого молчания Северус, казалось, вспомнил первоначальную тему разговора, и его голос зазвучал чуть живее: — Директор знал меня больше десяти лет, но только после той сцены признал, что во мне есть хоть что-то достойное. Мне потребовалось много времени, чтобы доказать это хотя бы самому себе.
Я знаю, когда он мне поверил окончательно — когда я впервые спас жизнь Поттеру. Когда Метка вновь потемнела, я не сбежал, а пошел к нему! Вряд ли он доверился бы мне, если бы у него под рукой оказался другой шпион... К тому же действовал он по-старому, все никак не мог перестать пытаться мной манипулировать… всеми нами.
Он играл на нас, как на клавишах рояля. Я был... О, в его табели о рангах я шел первым классом. Ведь он считал, что у меня нет ни принципов, ни морали — идеальное оружие, беспощадное, безжалостное. Со мной он чувствовал себя выше и чище. Мог спланировать любую мерзость. А я... я мог только тупо смотреть, как все мои надежды катятся в ад. Да ты сама видела наш последний с ним разговор. Он снова это проделал: предал меня, а Поттера бросил на смерть.
И тогда меня осенило, что я не спасу Поттера. Всего лишь продлю агонию. Он обречен умереть. Все происходило быстро... слишком быстро. И я мог только оттягивать неизбежный конец.
Вот почему мои отношения с Альбусом так сложны. Почему я все еще не хочу с ним встречаться! Когда нужно, он был абсолютно хладнокровен. Его глодало чувство вины, как и всех нас, однако Дамблдор притворялся, что он выше этого. Коварный старый лицемер посрамил бы самого Макиавелли. Он пожертвовал всеми нами, а с меня требовал гораздо больше, чем я мог ему дать. Но кроме него у меня больше никого не было. А он делал то, что обязан сделать. Я его ненавижу, однако иначе он поступить не мог — как и все мы. Dura necessitas — суровая необходимость…
Северус, наконец, умолк, и только тогда Гермиона смогла протянуть руку и прикоснуться к нему. Коснувшись его лица, она почувствовала влагу на пальцах и поняла, что Снейп плачет, и, похоже, уже давно. Ни его голос, ни дыхание не выдавали слез, а сам он их не осознавал. Понял это, лишь когда Гермиона дотронулась до него, и изумился. Он недоуменно провел пальцами по щеке. Гермионе тоже хотелось разрыдаться, но что-то ее удержало.
Нежно, очень нежно, она поцеловала его в губы, ощутив сладкую соль слез.
— Спасибо, что поделился, — тихо сказала она, ласково убирая волосы с его лица. — Ты был — и есть — невероятно храбрый. Не знаю, как ты выжил, но я благодарна, что ты это сделал.
Приподнявшись, она обняла его, ласково, но твердо привлекая в свои объятия. Сначала Северус противился, но потом уступил. Он всхлипнул, только один раз — резкий, сухой звук, потом закрыл глаза и положил голову ей на плечо.
— Я так устал, Гермиона.
— Тогда спи, Северус, — тихо сказала она, целуя его в макушку, так же как он часто целовал ее. — Просто спи. Все будет хорошо. Я с тобой, я буду здесь, когда ты проснешься.
— Обещаешь? — тонким голосом несчастного брошенного мальчика спросил Снейп.
— Обещаю.
* * *
Больше они о той ночи не разговаривали. Гермиона приглядывала за профессором, постепенно успокаиваясь и становясь все менее напряженной и осторожной. Снейп показал свою слабость, свою уязвимость, ему требовалось время, чтобы понять, что жизнь на этом не заканчивается, что ничего плохого не случилось, и все в порядке. Гермиона не знала, что думать. Ей было физически больно вспоминать о его страданиях. Она никогда не предаст доверие Северуса; никто не узнает, что он ей рассказал.
Более того... Когда профессор, наконец, угомонился, Гермиона большую часть ночи провела без сна, обнимая его и размышляя. Она быстро сообразила, что, кажется, влюбилась в него. Этого она не планировала. Их дружба, основанная на взаимной потребности, переросла в страсть — и это было замечательно. Безопасно. Но влюбиться, особенно в кого-то настолько сломленного, было совсем не безопасно.
Однако Грейнджер до сих пор чувствовала на губах соленые слезы Снейпа, а его хрупкое доверие было бесценно. Северус — человек невероятной силы. Спеша защитить его перед Минервой, Гермиона сказала правду: Северус герой, и без него они бы все погибли. Жестокий и умный, сильный и верный, упрямый и смелый. Она не могла даже представить себе жизнь без Северуса — без его сарказма, горечи и всего остального.
Она не знала, какие именно чувства испытывал к ней профессор — самый закрытый человек, из всех ее знакомых. Просто следовало обращать внимание на его действия, а не на слова: вот и весь секрет. Максима “Re, non verbis” Re, non verbis (лат.) — Не говори, а действуй. была именно о нем. Он вверил ей свои тайны, позволил войти в свою жизнь, предложив — хоть и косвенно — переехать к нему. Публично признал ее поддержку, проявил поразительную чуткость и понимание, и даже в самом плохом расположении духа никогда ее не принижал.
Порой он бывал жесток, и, в силу склада характера, неприятен. Его шутки иногда жалили. Но Гермиона подозревала, что от нее профессор ожидает достойной реакции, даже отпора — он ни в коем случае не мог ее недооценивать. Когда она чувствовала себя уязвимой, держался милосердно и ласково — именно так, как ей и хотелось. Но когда Гермиона давала волю капризам, Снейп задирал, дразнил и раздражал ее, пока она не приходила в себя. Похоже, он всегда знал, что ей необходимо, и большую часть времени давал ей это. Конечно, он не само совершенство, но кто совершенен? Зато Северус был всем, что она хотела.
А я всегда была бунтаркой, с кривой усмешкой сказала себе Гермиона.
Она не такая дура, чтобы кинуться рассказывать кому-нибудь о своем открытии или о чем-то еще, что узнала этой ночью. Единственной, кому она могла бы довериться, была Полумна, но делиться чем-то настолько личным казалось неправильным. Гермиона знала наверняка: если признаться Северусу в любви, он вряд ли отреагирует адекватно, и это положит конец их отношениям — даже если каким-то чудесным образом он чувствует по отношению к ней то же самое. Его душевные и телесные раны были слишком глубоки.
В любом случае сейчас это не имело значения. Самое тяжкое время года миновало, и, тщательно все обдумав, Гермиона решила отложить этот вопрос до лета. Им обоим следовало на какое-то время оставить на прошлое в прошлом и сосредоточиться на настоящем, а тут было о чем подумать.
Например, в следующие же выходные Северус вернулся из какой-то таинственной прогулки по окрестностям.
— Северус, ради бога, чем ты занимался? Ты же весь покрыт грязью, — увидев его, удивленно моргнула Гермиона.
— Так уж и весь, — строго возразил он, сбросил сапоги у двери и отправился в ванную вымыть руки. — Я работал в теплице.
— У тебя есть своя теплица? — спросила Гермиона, следуя за ним по пятам.
— Естественно. Неужели ты думаешь, что я позволил бы кому-нибудь другому выращивать ингредиенты для зелий? Особенно такому печально известному человеку, как Лонгботтом? — усмехнулся профессор.
Гермиона недоуменно захлопала глазами: прозвучало по-настоящему зло.
— Тебе на самом деле не нравится Невилл?
— Нет. А что, для тебя это какой-то сюрприз?
— Ну, обычно ты только делаешь вид, что ненавидишь студентов. В основном это просто притворство, и Невилл тебе никогда ничего не делал. Так... почему?
— Он родом из Йоркшира, а я родился в Ланкашире, — легкомысленно ответил зельевар. — Мы рождены, чтобы друг друга ненавидеть.
— Северус!
Он бросил на нее короткий взгляд в зеркало — попытка свести все к шутке явно не удалась, и снова принялся молча вычищать из-под ногтей остатки земли. Гермиона нахмурилась. Волдеморт мог выбрать своей целью Невилла, а не Гарри, но даже Северус не такое чудовище, чтобы винить в этом ребенка. Невилл на самом деле никогда не делал ничего, чтобы заслужить неприязнь зельевара. Подумаешь, оказался безнадежно неспособен в Зельях. Вряд ли Северусу было до этого дело — после стольких-то лет. Весь год его директорства Невилл с ним воевал, но его отвага, похоже, удивила Снейпа. На самом деле, единственный возможный источник личной неприязни, на который она могла подумать...
— Его Боггарт? — недоверчиво спросила Гермиона и увидела, как напряглись плечи профессора. — Да брось, Северус, ты не можешь злиться на него за это! Он же тебя до смерти боялся!
— Если кто-то с анамнезом Лонгботтома не удосужился вообразить себе страха похуже ненавистного злобного преподавателя, это его проблемы, — отрезал зельевар. — Меня не волнует, чего он боится.
Она узнала это выражение. Значит, Снейп понимал, что винить Невилла бессмысленно, но все равно это делал. То есть, все гораздо сложнее.
— Сдаюсь.
Он склонился над раковиной, сгорбив плечи и вздохнул.
— Если бы тебе пришлось снова и снова любоваться как в учительской каждый вечер три недели кряду разыгрывают тот злополучный урок Защиты, ты бы тоже возненавидела всех участников сего лицедейства, — сухо ответил Снейп. — Люпин обрадовался шансу снова поиграть в Мародеров. А ведь мне почти удалось забыть ощущение публичного унижения. Твои однокашники растрепали сплетни всей школе. Я не чувствовал такого неуважения с самого начала своей преподавательской деятельности.
Ты ведь слышала о проклятых рождественских хлопушках: Дамблдору никак не хотел дать мне об этом забыть"Снегг неохотно протянул руку. Дернул ее за шнурок, хлопушка взорвалась, и в руке у Снегга очутился островерхий колпак на верху которого красовалось чучело грифа." Гарри Поттер и Узник Азкабана, перевод Росмэн.. Что до остальных сотрудников... некоторые из моих коллег смеялись до слёз. Я не мог даже уйти — сразу начинали говорить, что я дуюсь. А еще была масса шуточек насчет моей сексуальной ориентации. Учитывая мое прошлое, я не находил это забавным. Так как никто и не подозревал об истинных причинах, к обширному списку моих грехов добавились обвинения в гомофобии. Если тебе интересно — именно поэтому я заставил вас писать эссе про оборотней. И да, я прекрасно понимаю, что это было мелочно и злобно.
Теперь Гермиона могла взглянуть на события прошлого с его точки зрения. Люпин намеренно поощрял гриффиндорцев не уважать и высмеивать другого учителя, что было, по крайней мере, непрофессионально, а учитывая историю их вражды со Снейпом еще и довольно подло. Зная о боггарте Невилла, он должен был выбрать кого-то другого для демонстрации. И уж точно не должен был рассказывать другим учителям о случившемся, они не должны были смеяться над Северусом, особенно, в лицо. Они не подозревали, что шутки о его ориентации ударят так близко к цели, но дело было даже не в том.
— Я понимаю, почему ты ненавидишь за это профессора Люпина, — ответила Гермиона, — но Невилл не виноват! Откуда он знал, что сделает Ремус? Он просто слушался учителя.
— Разве я говорил, что моя неприязнь к нему оправданна?
— Ну, ты хотя бы признаешь это. — Глядя ему в спину, она тихо добавила:— Невилл всегда думал, что это личное. Он все еще так думает.
— Надо же, Лонгботтом чего-то недопонимает! Есть что-то вечное в этом мире. — Однако этому выпаду недоставало фирменного снейповского яда. Отвернувшись от раковины, Северус вытер руки. — Он ненавидит меня, и у него на то веские причины. Я заставил его много страдать, физически и духовно. В свете этого моя бессмысленная обида просто капля в море. Счастье, что после всего этого мы можем хотя бы просто вежливо общаться...
— Вряд ли, — задумчиво сказала Гермиона. — Невилл не злопамятен, едва ли он тебя ненавидит. Да, по-прежнему боится, — криво усмехнувшись, добавила она, — но больше по привычке.
Северус равнодушно пожал плечами и прошел в спальню, чтобы снять мантию, сплошь покрытую потеками грязи. Ткань была влажной: снаружи начал таять снег. Улучив момент, Грейнджер решила задать один из многих вопросов, которые терзали ее с тех пор, как несколько дней назад Снейп рассказал ей эту историю.
— Северус?
— Какой знакомый тон, — покорно сказал профессор, садясь на кровать. — Что еще ты хочешь выпытать?
Гермиона уселась рядом.
— Какой у тебя Боггарт? Я знаю, что раньше он был оборотнем. Моим боггартом были мои неудачи, — призналась она, прежде чем он успел съязвить в ответ. — Но после войны это, видимо, стало неважно. Понятия не имею, какой он сейчас.
Зельевар молчал, но Гермиона уже хорошо понимала оттенки его молчания, конкретно это значило, что в конце концов он все-таки ей расскажет, хоть и не факт, что услышанное ей понравится.
— Обычно Темный Лорд, никаких сюрпризов, — наконец произнес он. — Впрочем, время от времени форма менялась. Какой теперь — не знаю. В последний раз... мой Боггарт был тем же, что я увидел в зеркале Еиналеж. О, да — я в него посмотрел, — добавил он в ответ на ее удивленный взгляд. — Ты знаешь, что оно все еще где-то в замке? В последний раз я видел его в тот год, когда кончилась война.
— И... что там было? — в полной уверенности, что вовсе не хочет этого знать прошептала Грейнджер.
— Ничего, — тихо ответил Снейп. — Я ничего там не видел.
Выражение его лица было совершенно безучастным. Погрузившись в размышления, Гермиона рассеянно накручивала волосы на палец и хмурилась. Он ничего не видел в зеркале Еиналеж. Если не знать Северуса, легко поверить, что это означало, что он не хочет ничего, но зеркало работает по-другому. Дамблдор сказал Гарри: "Самый счастливый человек в мире в зеркале увидит себя — совершенно таким, каков он есть." Северус не видел ничего, даже собственного отражения. Единственный возможный вывод: то, чего он хочет, не существует. Почему тогда у него такой же Боггарт? Он хотел забвения, но в то же время этого боялся...
Наконец Гермиона осторожно поинтересовалась:
— Северус... ты религиозен?
Его голос звучал спокойно и безнадежно — видимо, он неоднократно все обдумал и смирился с неизбежным.
— В каком-то смысле. Я не верю в Христа или сонм Олимпийских богов. Но... меня пугает загробная жизнь. Моя душа проклята. Не расщеплена, но заклеймена. Придет время за это заплатить.
— Ты сполна за все заплатил! — не задумываясь, выпалила Гермиона. — Куда уж больше?
— Вряд ли я заработал себе индульгенцию.
— А должен был.
Уголок его рта чуть дернулся в улыбке.
— Внеси это в список всего, что ты хочешь изменить. Думаю, тебе под силу опровергнуть законы самой жизни.
— Да по сравнению с совместным проживанием с тобой, это раз плюнуть! — ухмыльнулась Гермиона в ответ на его насмешливую гримасу.
— Боггартом Гарри был Дементор, — отметила она мимоходом.
Северус фыркнул.
— Знаю. Люпин лепетал, что мальчик боится только самого страха. Лишь идиот может решить, что это мудро. Страх — наш друг... Он улучшает кровоток, вызывает прилив адреналина и увеличивает подачу кислорода к мозгу. Обостряет рефлексы выживания. А еще является показателем здравого смысла, которого Поттеру явно не хватало, — съехидничал Снейп. — Присутствие Дементоров не вредит человеку, если, конечно, они не пытаются его поцеловать. Люди сами дают им доступ к своим худшим воспоминаниям, делая их оружием.
— Как ты их останавливал?
— Очень просто: я знаю свои слабые места и болевые точки, не отрицаю их, а признаю и смиряюсь с их существованием. Я могу с ними жить.
— А Окклюменция помогала? — заинтересованно спросила Гермиона.
— Да. Иначе, с моим-то грузом прошлого, я бы в Азкабане уже через неделю загнулся — когда ждал там суда после первой войны. Я скрывал мириады своих кошмаров за немногими сносными эпизодами юности. Если б я сидел там долго, конечно, все равно сошел бы с ума и впал в депрессию, а так — им просто нечем было питаться. Хотя сомневаюсь, что моя душа пошла бы им на пользу, — с усмешкой висельника добавил он. — Скорее всего, они ей отравились бы, если не передохли от голода, в попытках ее отыскать.
— Не смешно, Северус.
— Потому что у меня нет чувства юмора, сколько раз повторять.
— Вообще-то есть, только какое-то извращенное.
— Такое же, как я сам.
— Заткнись уже, — огрызнулась Гермиона, стараясь не улыбаться. — Для чего еще нужна Окклюменция? Ты вроде говорил Гарри, что с ее помощью можно сопротивляться Империусу?
— Да, только Поттеру это не помогло, — скривился Снейп. — На меня Империус не действует. Правда, я с ним редко сталкивался. Еще у меня иммунитет к Веритасеруму и другим зельям, подавляющим волю. Министерские служаки об этом так и не догадались.
— Крайне полезный навык, — невозмутимо отозвалась Гермиона. — Когда ты научился Окклюменции?
— После Визжащей Хижины. Дамблдор пригрозил мне Обилвиэйтом, если я не буду помалкивать. Я до смерти перепугался. Я слышал о насильственных изменениях памяти, но и в страшном сне не мог представить, что их применят ко мне. Я начал исследовать методы психической защиты и наткнулся на Окклюменцию. Это был природный дар — я ведь вырос с таким мощным желанием скрывать от всех свои мысли и эмоции, что окклюментные щиты поднимал просто рефлекторно, я физически не мог заставить себя их опустить. Когда я стал шпионом Дамблдора, он сам начал меня учить. Правда, не столько сокрытию тайн, сколько передергиванию фактов. Впоследствии я много лет оттачивал навыки и приспосабливал Окклюменцию для других целей.
— А почему у Гарри были такие проблемы с Окклюменцией? С Империусом-то он отлично справлялся.
— Психологический блок, — спокойно ответил Северус, — и снова моя вина. Если бы Дамблдор послушался моего совета и заранее дал Поттеру какую-то базу, преподал азы, так сказать, прошло бы куда успешнее. Но все знания об Окклюменции Поттер получил от меня, своего худшего и злейшего врага. Он не мог и не хотел мне верить, поэтому так и не справился.
— Но... разве Альбус не знал, что так и будет?
— Конечно, знал, — устало вздохнул Снейп. — Но зачем разрушать такую интересную и перспективную связь между мальчиком и Темным Лордом? Понятия не имею, что наш драгоценный директор планировал заранее, а где просто совпало, но с точки зрения Альбуса сработало идеально. Темный Лорд не услышал пророчества, Блэк, стремительно сходивший с ума, сошел с арены и больше не мог сбивать Поттера с толку. А сам Поттер наконец выучился послушанию и снова стал дрессированным щенком Дамблдора. И не важно, если при этом пострадают дети. А уж о моем безвыходном положении и упоминать как-то неловко. — Он вздохнул. — Я не мог ничего поделать, разве что поднять тревогу в Ордене. Как можно было драться сразу за обе стороны? Темный Лорд согласился с моими аргументами — ведь он сам приказал мне остаться, но все же пришел в дикую ярость, и наказал меня... жестоко, как и всех остальных. — Северус пожал плечами и другим тоном произнес: — Одной из жертв ведь была ты?
— Да, — ответила Гермиона, понимая, что речь идет о шраме на ее груди.
— След от проклятия ни с чем не спутаешь, — горько сказал профессор. — Ну что ж, хотя бы не одно из моих. Кто это сделал?
— Долохов, — призналась Гермиона, и Снейп моргнул.
— Вот оно что. Понятно. Тот еще мазила. Наверное, метил в кого-то другого, а ты подвернулась на пути, — голос звучал иронично, но глаза остались холодными. — Никого из вас там не должно было быть. Черт побери директора и его блядские игры.