Мы прервались на той мысли, что молитвенное творчество — это искусство каноничное. Что критериями канона является отеческий опыт, хранимый православным Преданием. Отсюда следовал вывод, что пренебрежение традицией и выходы за ее границы оказываются разрушительными для самих новаторов. Теперь, заканчивая эту тему, поясним нашу мысль на конкретных примерах.
Вот достаточно яркий случай. В самом конце XIX века на Валааме отцы занялись самодеятельным экспериментом. А их опыт затем далеко распространился. Далеко — не только территориально, но и во времени, вплоть до нашего века. Люди по сей день спотыкаются о те изобретения.
Понятно, что та революционная эпоха заражала духом новаторства. Навязчивые идеи обновления владели даже монашеством. Одни требовали введения нового догмата, без которого они уже не могли имя Божие почитать так, как до них две тысячи лет почитали, и под этим предлогом громили собственные монастыри. Другим понадобились новые аскетические приемы. Оказалось вдруг, что двухтысячелетней традиции недостаточно для спасения. Надо было что-то изобретать.
Так вот, на Валааме, в духе того времени, появились некие новшества. Отцы стали пробовать при молитве Иисусовой держать внимание в области рта, на языке или на губах. По выражению свт. Феофана Затворника, это было изобретением некоторых старцев «последнего времени». То есть модернистов той эпохи. Посмотрим, что писал свт. Феофан, указывая на ошибочность этих приемов.
«Держать ум на губах или на конце языка» или «стоять вниманием при устах — это новая выдумка, нигде у святых отцов не встречаемая». На отеческое учение «старцы не могут ссылаться, потому что их прием есть их изобретение, как сами они сознаются». Про тех, кто учил таким «выдумкам», святитель пишет: с этими «старцами лучше разойтись... старцы состоят в прелести и стараются других столкнуть туда же; я вынужден сказать вам: не слушайте их».
Святитель не вдается в объяснения того, чем именно такие приемы нехороши, не поясняет, где тут вражеская ловушка. Видно только, что он зрит в самый корень. А мы скоро уточним, в чем вредоносность таких «выдумок». Святитель же Феофан далее подводит итог: «Я держусь преданий древнеотеческих, а новоизобретенных приемов не могу принимать»1.
В этой последней фразе, собственно, и задается критерий, по которому должна выверяться каноничность молитвенной практики. Повторим эту мысль святителя: держаться преданий древнеотеческих, новоизобретенных приемов не принимать.
Можно вспомнить в этой связи и другой завет, оставленный нам древними исихастами: «Смотри не возмечтай о себе много и не измысли своих способов к борьбе, подобно древнему Израилю. Иначе и ты предан будешь мысленным врагам»2.
А что же сегодня? У наших современных пастырей читаем буквально следующее: «Старцы последнего времени» советуют «держать при молитве ум не в сердце, а на губах»3. Это не XIX, это наш XXI век. Сто лет прошло, и опять «старцы последнего времени», все тот же модернизм, как всегда современный.
Читаем дальше: «Внимание при движении губ... во время молитвы создает молитвенный навык», и со временем «само сердце притянет к себе ум»4. Или вот в другом месте: если «сосредотачивать внимание на движении губ», то «молитва затем сама найдет место»5.
Давайте поясним эти слова. Для тех, кто, может быть, не понимает, в чем именно здесь ошибка. При внимании на губах создается, сказано, «молитвенный навык». Действительно так. Но в том-то и беда. Потому что это навык удерживать ум на органах речи, в области головы. А значит, самым эффективным образом закреплять навык словесной молитвы. Иными словами, всеми силами препятствовать образованию навыка умной молитвы.
И поэтому последняя часть этой фразы: со временем «само сердце притянет к себе ум» — далеко не верна. Так как все в этом случае делается для того, чтобы сердце никогда ум к себе не притянуло и чтобы умно-сердечной молитвы никогда не обрести.
Для того чтобы сердце действительно притянуло ум, существует отеческий метод, классический, каноничный, древнейший — держать внимание при молитве в верхней части груди, в районе ключиц или гортани. Тогда, действительно, образуется ценный навык: внимание отвыкает держаться в области головы, в результате ум отрывается от рассудка и навыкает сближаться с сердцем. Тогда и вправду со временем «само сердце притянет к себе ум». Этот метод и хранится отеческим преданием. Для всех прежде бывших святых этого было достаточно. И нам нет нужды в самодеятельных изобретениях.
Ручная молитва
Тут есть еще один важный аспект, на который пока мы только укажем. А позже говорить об этом будем отдельно. Дело в том, что вывести ум из головы — это задача, которая на самом деле стоит перед всеми, перед каждым молящимся человеком. Даже в том случае, если мы не претендуем на стяжание умной молитвы, но не хотим оказаться в прелести. Таково уж наше устройство. Конструкция организма такова, что если внимание молящегося остается в области головы, лба или рта, то со временем это способствует искажению словесной молитвы, вплоть до развития прелестных состояний сознания.
Казалось бы, каждый, кто знаком с аскетической литературой, должен знать, что внимание во время молитвы нельзя сосредотачивать в области солнечного сплетения, в области живота, в районе поясницы. Есть и другие органы, для этого не пригодные. Но отцы аскеты не занимались исчислением всех этих непригодных мест. Они поступали проще: указывали на то единственное, что пригодно. Святыми сказано ясно и просто: держи ум в сердце. Или в верхней части груди.
Но то простота святых, простота святая. А у нас, где просто, там любят ангелов поминать... Но обычно у нас там как раз мудрование начинается. Простецкое.
Короче говоря, суть в следующем. Во-первых, человек должен исходить из личного опыта сердечной молитвы. Тогда он сможет находить правильные, полезные приемы. Так как проверяет их тут же на практике, живо чувствуя, помогают ли они делу или вредят. При этом он сверяется с отеческими писаниями.
Во-вторых, когда нет еще личного опыта в сердечной молитве, приходится целиком опираться на знание святоотеческой теории. Почему и требуется такое внимание к аскетической письменной классике. Если же нет ни того, ни другого — ни опыта, ни теории, — то будут происходить казусы.
Например, такое изобретение. Иногда, чтобы удобнее было сочетать Иисусову молитву с биением сердца, нащупывают пульс на запястье кончиками пальцев и так стараются удерживать там внимание во время молитвы. Что об этом сказать? Вот у тех, кто держит ум на губах, развивается лжемолитва, которую называют в аскетике головная молитва. А здесь, видимо, разовьется еще один вид: ручная молитва.
Результат такого «медицинского» подхода, с нащупыванием пульса, будет примерно тот же, что с губами. Образуется навык, при котором внимание привязывается к запястью, к кончикам пальцев, но только не к сердечной области. Ум приучается держаться подальше от сердца. Конечно, при этом не дождаться, чтобы «сердце само притянуло к себе ум». Тут опять все делается для того, чтобы воспрепятствовать переходу от словесной молитвы к умной.
Кстати, свт. Феофан, говоря об опытах с «языком и губами», упоминал и тех, кто сосредотачивает внимание на пальцах. Эти, как он выражается, «новые выдумки» из того же рода прельщений, сочиненных «старцами последнего времени». Святитель снова велит всем действовать, «как у отцов написано». А итог, который он подводит, мы сейчас процитируем.
«Мне сказывал один, — пишет свт. Феофан, — что он чувствует нечто, когда вниманием своим стоит на хребте, против груди, назади. Что же, и признать это дело правым потому, что он чувствует нечто? Не тем надо нам оправдывать свои делания, что нечто чувствуем от них, а тем, что они указаны нам древними отцами... Новшества пагубны. Ими враг роет нам яму»6.
Что остается добавить? Молитву действительно нужно согласовать и с сердцебиением и с дыхательным ритмом. Для этого действительно нам нужны определенные художественные приемы. Но чтобы не перемудрить, надо черпать свои познания из чистого источника истины — отеческого предания. Сверяться с ним. Стараться проникнуться духом отцов. Хотя, конечно, надо признать, не так это просто — вникать молитвенно в отеческую науку. Отсюда соблазн самодеятельности. Кажется, проще придумать что-нибудь новенькое, свое.
Ну а что касается пульса, то повторим: есть одноединственное место, где надо чувствовать биение сердца в молитве, — это место сердечное. А если к этому еще не готовы, то в верхней части груди. Потом, в свое время, встанут свои задачи. Они будут связаны и с дыханием, и с пульсом, и с телом. Это будет иметь отношение к той молитве, которую произносят «из всего существа»7. Но всему свое время.
Поле чудес
В последних беседах мы говорим о том, как некоторые советы наставников или собратий иногда могут запутать, могут увести в сторону от верной практики. Говорили про то, что сами мы со своей самостью склонны к самодеятельному изобретательству. Говорили о нашей склонности к упрощениям, отчего попадаем в ловушки, соблазняемся модернистским духом. Говорили мы и о такой вещи, как культура восприятия. А теперь перейдем к проблемам восприятия.
Проблема, собственно, в том, что наша способность восприятия нас иногда подводит. Это случается, когда мы неверно истолковываем то, что прочитано или услышано. Возьмем такой пример. В книгах, где собраны наставления подвижников, встречается высказывание, на которое обычно обращают внимание те, кто интересуются молитвой. Звучит оно примерно таким образом: «Молись терпеливо молитвой словесной, и со временем она сама перейдет в умную. А потом и в сердечную».
В основном эта мысль встречается в письмах. Иногда в беседах с пасомыми. А значит, читая, мы должны прежде всего учесть, что сказанное обращено к совершенно конкретным лицам. Переписка или беседа всегда ведется в контексте личных отношений.
Кроме того, это поучение не кого-нибудь, а, как правило, подвижников святой жизни. Нет сомнений, что они понимали внутреннее устроение тех, к кому обращались, знали, что и кому говорить. Но именно поэтому совет старцев Амвросия или Анатолия Оптинских в письме к монахине N может ко мне лично не иметь ни малейшего отношения. Именно поэтому фраза, изъятая из живой беседы или переписки, может приобретать совсем иное звучание. И даже неверный смысл.
Кажется, речь идет о вещах самоочевидных. Однако с чем мы встречаемся? С тем, что эту же мысль из отеческих писем можно услышать как общее наставление в проповеди, как руководящее указание от пастырей. И мы слышим: «Молись терпеливо молитвой словесной, и со временем она сама перейдет в умную. А потом и в сердечную».
Такая идея стала даже привычной, воспринимается уже как нечто должное. Наверное, многие такой совет получали от священников, если обращались с вопросами о молитве. Так нам и говорят: «Молиться надо и молиться. Тогда со временем словесная молитва сама перейдет в умную».
Так вот, то, что молитва словесная сама превратится в умную, это слишком сильно сказано.
У кого же может возникнуть такое представление о молитве как о некоем саморастущем организме? Скорее всего, у тех, кто не знаком с внутренним деланием. Чье представление об умно-сердечной молитве или слишком по-детски наивно, или по-взрослому слишком формально. Так, например, может думать тот, кто привык богослужебный текст из года в год проговаривать автоматически, с заученной интонацией. Или любит эмоционально расцвечивать службу, «украшать» ее переливами своих душевных чувств. Или тот, кто привык механически четки перебирать, полагая, что это молитва. Или тот, кто в простоте, а может быть, по духовной лености не утруждает себя знакомством со святоотеческой классикой.
Или в таких, или в подобных случаях обычно и можно слышать: «Молись в простоте! Со временем молитва сама придет — и умная, и сердечная». Но это не так. Сама она не приходит.
Просите... ищите... толцыте, и тогда отверзется вам%. Нужны намеренные, целенаправленные усилия. Просяй приемлет... ищяй обретает, и только толкущему отверзется8 9. Нужен духовный труд. Но прежде этого нужен голод духовный. Источником сил и истоком живой молитвы бывает прежде всего неуемная жажда живого общения с Богом живым.
Алчущий и жаждущий... тии насытятся10 11. Алчущие, а не те, кто уже пресыщен некими суррогатами духовности и не ведает жажды истинной. Приидите ко мне ecu труж-дающиися11. Труждающиеся, а не праздно ожидающие манны с небеси. Сами собой такие вещи с молитвой не происходят. Ожидать чудесного превращения — это ожидать плодов на «поле чудес». Как в сказке «Буратино».
А это поле, между прочим, находилось в «стране дураков»12. Но это занятие для деревянных человечков, для Буратин. А не для сознательного христианина.
Здесь фокусов не бывает
Чудеса, конечно, с нами происходят. Но чудо — это исключение. И исключения бывают. Бывает, что Господь, по ведомым Ему только мотивам, дарует редким избранникам сердечную молитву авансом, ни за что, дарует прежде попыток стяжать ее.
Бывает, что благодатный дар дается в самом начале подвига. Бывает, дается в юности, как прп. Порфирию Кавсокаливиту, или Иакову Эвбейскому, который с семи лет имел дар созерцания и чудотворной молитвы, или Софронию Эссекскому, который в раннем детстве уже созерцал свет нетварный. Такое дается даром, «по особенному смотрению Божию», дается «скоро и не общим путем»13. У таких избранников сердце разверзается Божиим перстом, и мановением Духа оживляется человеческий дух, молитва духовно-сердечная вступает в свои права.
Это и есть чудо, то есть случай исключительный. Так же как исцеление безнадежно больного есть чудесное исключение из общего, нормального порядка вещей. Да, это во власти Божией: Дух, идеже хощет, дышет14. Как мы в Великом каноне читаем: «Бог, идеже хощет, побеждается естества чин, творит бо елика хощет»15. Поэтому, теоретически, Господь может любому в любой момент дать дар молитвенный. Но может и не дать. Неужели сидеть и ждать?
Из-под лежачего камня молитва не потечет. Рассчитывать на чудо — по меньшей мере несерьезно. А то и греховно. Тут и дерзость, и гордость, и оправдание своей лени, вместо покаяния. Тут и вражеская ловушка. Точно так же с ожиданием того чуда, что молитва словесная сама каким-то образом превратится в умную. А то и хуже. Надеяться на это — значит даже не чуда ожидать, а какого-то магического фокуса. Но фокусов в духовной жизни не бывает.
Да, мы не сами преобразуем молитву из словесной в сердечную. Не своей силой мы совершаем обновление души. Это вершит Дух Святой незаметно для нас и неведомым для нас образом. И такое преобразование — это подлинное чудо. Но совершается оно не на пустом месте. И никогда не совершается без нашего участия. Чтобы такое чудо с нами свершилось, мы должны потрудиться.
Прежде всего, возыметь нужно намерение. А серьезность его нуждается в подтверждении. Она доказывается делом. Хотя и знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него, тем не менее Он же и заповедует: Просите... ищите... стучите, и тогда только — отворят вам16.
Не Отец Небесный, конечно, нуждается в доказательствах нашей верности и серьезности наших намерений.
Нам самим это необходимо. Как говорил старец Паисий Святогорец: «Бог ждет, чтобы мы попросили Его о помощи, и только потом вмешивается. Господь уважает нашу свободу»17.
О нашем взаимодействии с Творцом свт. Игнатий пишет: «Всякое духовное делание, будучи собственным даром Божиим», с одной стороны, с другой — «непременно нуждается в понуждении нашем к нему, потому что понуждение есть деятельное обнаружение и свидетельство нашего благого произволения»18.
Известный закон духовный — вера без дел мертва есть17 — отцы истолковывают, в частности, таким образом: наши догматические и теоретические познания, как и любые благие намерения, остаются мертвым грузом, пока не воплотятся в подвиге, в реальных действиях и усилиях.
Господь уважает нашу свободу. И когда мы о своем намерении заявляем, то тем выказываем свое произволение. Совершаем свободный выбор. Постоянством усилия, терпением, стойкостью в преодолении искушений и разных препятствий мы подтверждаем свое намерение, доказываем верность избранной стезе и свою преданность Спасителю. Если такой строй жизни складывается, то будут и дары Божии явлены. Будут чудеса.
17 Паисий Святогорец, схимон. https://www.agionoros.ru/docs/235.html
18 Игнатий Кавказский, свт. // Епифаний (Евфивулос), архим. Путь слез. М.,
* * *
Вернемся к проблеме, с которой начали. К тому, что смысл отдельной фразы, услышанной или прочитанной, может интерпретироваться нами очень по-разному, а иной раз просто ошибочно.
Например, есть высказывание при. Серафима Саровского о сердечной молитве, которое у некоторых вызывает недоумение. Мы еще будем в одной из бесед разбирать эту фразу. А пока напомним, насколько необходимо здравое рассуждение, чтобы верно понять прочитанное. Как важно учитывать, что, кому, когда и зачем было сказано. Например, когда мы читаем те же поучения при. Серафима.
Нельзя забывать, что старец сам не вел никаких дневников, не писал теоретических трактатов. Все его высказывания это не отвлеченные рассуждения, но всегда непосредственный разговор с живыми людьми. Он всегда обращается к конкретному человеку и говорит то, что этому человеку нужно, то, что лично его касается.
И вот эти беседы записывались людьми, их сохранило для нас Предание. Подчеркнем, что сам старец эти записи не редактировал и не готовил к печати. Что это для нас означает? То, что при поверхностном взгляде рискуем прийти к неверным выводам, если, читая не вникнув, не разглядим, что его высказывания не равнозначны. Если не пытаемся рассудить, какие из его наставлений универсальны и приемлемы для большинства, а какие являются частным случаем и для всех подойти не могут.
При чтении мы нуждаемся не только в рассуждении. Более всего другого нам нужно молитвенное состояние ума. Недостаточно помолиться перед чтением о вразумлении и просвещении. Очень важно удерживать молитвенное внимание параллельно с чтением. Это не так легко вначале. Для этого требуется навык. Это своего рода искусство. Когда это удается, то мы, хотя бы в некоторой мере, отстраняемся от своих субъективных взглядов, оценок, мнений и тем самым содействуем более чистому восприятию того, что читаем.
Молитва и привлекает благодать, и отчасти нейтрализует нашу самость. А самость, когда не доминирует, не искажает наше восприятие. Это не означает, что все наши взгляды и мнения совершенно ущербны. Не означает, что вовсе нельзя доверять себе. Доверять нельзя своей самости, которая зиждется на гордыни.
Есть такое высказывание афонского старца XIX века отца Аввакума: «Человек, слушающийся своего помысла, часто приводится к падению и смерти. Но тот человек, который слушается своей совести, всегда руководствуется ею к жизни и Царству Божию. Ибо человеческая совесть — кормило корабля его души»18.
То есть слушать себя дозволяется. Но смотря что в себе слышать. Рассуждение есть способность не спутать голос совести с шумом помыслов. Совесть — это глас Божий у нас в душе. Где он звучит? В сердце, в духе. Когда ум соединяется с сердцем, когда молимся умно-сердечно, тогда мы наиболее способны духом своим ощутить руководящую силу Духа Божьего.
Через голос совести нам дается водительство Божие. Со-весть означает совместное ведение. Через совесть мы вместе с Богом знаем святую волю Его. Поэтому в сердечно-молитвенном состоянии нашим кормчим становится уже не наше собственное разумение.
Если такое состояние мы удерживаем, — читаем ли мы, беседуем или кого-то слушаем, — то восприятие наше находится под водительством Духа. А значит, оно бывает, в меру нашего духовного возраста, наиболее чистым, истинным, объективным. Так что отсюда можем заключить: когда мы прислушиваемся не к помыслам, а слушаем свою совесть, то мы уже слушаемся не себя, но начинаем слушаться Бога.
2012. С. 114.
Беседа 28
См.: Феофан Затворник, свт. О молитве Иисусовой в письмах... М., 1998. С. 15-20, 72, 73, 75.
Исихий Иерусалимский, при. Слово о трезвении и молитве. Гл. 25 //Добро-толюбие. ТСЛ, 1992. Т. 2.
Рафаил (Карелин), архим. http:/Дarelin-r.ш/faq/answer/1000/3567/index.html
Рафаил (Карелин), архим. http:/Дarelin-r.ra/faq/answer/1000/3778/index.html
Рафаил (Карелин), архим. Тайна спасения. М., 2004. С. 272.
Феофан Затворник, свт. О молитве Иисусовой в письмах... М., 1998. С. 17, 18.
Игнатий (Брянчанинов), свт. Творения. Т. 1. https://azbyka.ru
Мф. 7, 7.
Лк. 11, 10.
Мф. 5, 6.
Мф. 11,28.
Толстой А. Золотой ключик, или приключения Буратино. https://az.lib.ni/t/ tolstoj_a_n/text_0320.shtml
Игнатий (Брянчанинов), сет. Творения. М., 1996. Т. 1. С. 284.
Дух дышит, где хочет (Ин. 3, 8).
Великий канон при. Андрея, архиеп. Критского. Песнь 4. Богородичен // Триодь постная. Четверг 5-й недели. «Где возжелает Бог, там и нарушает порядок природы, ибо Он творит, что благоизволит».
Мф. 6, 8; 7, 7.
Иак. 2, 20.
Власий, мон. Сияние святости. Μ., 1999.
Молитвочтение
Богословие и метод
Учение святых отцов нашей Церкви — это учение о том, что человек сотворен для обожения. Обожение есть цель евангельского пути, указанного человечеству Богочеловеком. Вспомним общую отеческую мысль, которую Григорий Богослов, Григорий Нисский, Макарий Египетский выражают краткой формулой: «Цель стремлений человека — обожение. Средство достижения — аскетика»1.
Аскетическое учение святых отцов призвано указать совершенный метод, «который ведет к обожению», ту магистраль, которая именуется внутренним деланием. И предупредить нас о том, что, «кто отвергает этот путь, никогда не сможет достичь цели, ради которой он был сотворен». Это утверждение современных богословов, наследников византийской традиции. Они же поднимают, пожалуй, самый насущный, самый актуальный для нас вопрос.
«В наше время, — пишет митрополит Иерофей (Вла-хос), — в сознании значительного числа людей, занимающихся духовными и богословскими предметами, царит некая путаница... Рассуждения, оторванные от практики, и в особенности рассуждения богословские, не подкрепленные духовным опытом, причиняют много вреда Православной Церкви»2. «Печальная и даже трагическая реальность нашего времени заключается в том, что многие говорят об обожении человека», многие рассуждают о богословии, цитируют и комментируют святых отцов, но при этом не говорят о конкретном пути и не дают практических методов достижения этой цели. «Это фундаментальная ошибка. Ибо, как и во всех науках, если нет метода, не будет и результатов. Эта истина относится и к православному богословию. Когда богословие не указывает путь и метод, то есть аскетический исихастский метод, оно никогда не сможет привести человека к конечной цели. Такое богословие опасно»3.
В наших беседах уже не раз говорилось, что для духовного роста необходим труд духовный. Подчеркивалось, что усилия тут нужны целенаправленные. Что действовать надо не наугад, не как попало, но надо знать правильный метод обучения молитве, стяжания молитвы, возрастания в молитве. Без этого молитва словесная не может вдруг сама по себе превратиться в умную. Мы обсуждали и то, что предшествует этим усилиям: намерение наше. Господь нас не спасает без добровольного волеизъявления с нашей стороны. А серьезность нашего намерения спасаться нам надо еще доказать на деле. Но и этого мало.
Мы говорили о синергийном творчестве. Стяжать молитву собственными усилиями не в нашей власти. Наша задача, весь труд наш, собственно, в том, чтобы приуготовить себя. Сделать себя способными к сотрудничеству с Творцом. Тогда к нам приступает благодать Святого Духа. И творит в нашей душе Свои непостижимые чудеса. Божественная сила возводит словесную молитву в степень умной, а дальше взращивает из нее молитву сердечную.
Такова общая картина. Мы трудимся над самоподготовкой и тем самым привлекаем к себе Божественную благодать, которая преобразует нашу молитву во все более совершенную. Но тут встает другой вопрос. Ведь для того, чтобы преобразовать нечто во что-то, надо сначала это нечто иметь. Чтобы словесная молитва могла преобразиться в умную, надо как минимум иметь эту словесную молитву. А почему мы думаем, что мы ее имеем? На основании чего мы так решили? Кто из нас может утверждать, что он уже стяжал словесную молитву?
Читатели молитв
Тут мы подходим к очень интересному вопросу. Вспомним фразу, о которой уже говорили: «Молись терпеливо молитвой словесной, и она перейдет со временем в умную». Когда нам дается такой совет, то тут уже само собой подразумевается, что молитву словесную мы-то, конечно же, имеем и именно ею и молимся. Но откуда известно, что мы заведомо ею уже обладаем? В том-то и дело, что это не факт. Это еще большой вопрос. Так что, прежде чем такое советовать, пожалуйста, дайте нам определение молитвы словесной. Где критерии? Приведите.
Тем, кто живет с молитвой не первый десяток лет, особенно из иноческого чина, может показаться, что наш разговор о словесной молитве — занятие скучноватое. Хочется поскорее поговорить о молитве сердечной, про самое интересное, о том, как утвердиться в сердце умом, как художество применять для слияния ума с сердцем... И так далее. Но лучше нам не торопиться. И может вполне оказаться, что разобраться с молитвой словесной, разобраться поосновательнее всем нам будет полезно.
Почему-то не слышно, чтобы тему эту разбирали серьезно в проповедях, в беседах с паствой. Хотя чему же, казалось бы, в первую очередь нам в Церкви учиться, как не началам молитвенной практики? Судя по тому, что вопрос этот не обсуждается, и у пастырей, и у паствы существует, видимо, представление, будто словесной молитвой мы все уже обладаем. Заранее, заведомо. Это как бы некая данность.
Так, видимо, и считается, что, все, кто читает молитвенные тексты по Молитвослову и по Служебнику, кто прочитывает их по памяти, кто четки перебирает, кто читает акафисты, каноны или Псалтирь, все, кто произносит молитвенные слова или слушает их, — все эти люди имеют молитву словесную. Это как бы само собой разумеется. На деле же это не совсем так. Далеко не все из церковных людей выходят на тот уровень молитвы, который можно назвать словесным. Кто-то на него никогда не выйдет.
Что же в таком случае делает человек, впервые открывший Молитвослов? Если он не молится словесно, то чем же он занят? Тот, кто взял в руки Молитвослов или четки и начал впервые читать молитвы, вслух или про себя, он еще только читает молитвы. Читать он может внимательно, он может искренне обращаться к Богу (так это и надо делать), его чтение может окраситься чувством (и это хорошо, так и нужно); читатель молитв может испытывать умиление, вплоть до слез, плач может быть вызван покаянными чувствами, радостью, благодарностью... Все это хорошо. Но мы говорим о том, что, несмотря на все эти переживания и на свои усилия, человек еще не находится на первой молитвенной стадии, еще не стяжал молитвы словесной.
Другое дело, что и такую молитву, просто читаемую, может услышать Бог. Но это другой вопрос. Господь слышит любое к Нему обращение. Он слышит вообще абсолютно все. Иначе не может быть. Он есть Иже везде сый и вся исполняяй. Поэтому Бог... Той бо весть тайная сердца4, — знает все наши тайны сердечные. Все предельно сокрытое Ему ведомо. Даже то, о чем мы и не хотим помолиться. И этого мало. Бог не просто видит и слышит. Он может и откликнуться на самую немощную молитву.
Иногда думают, что Бог исполняет молитвы только праведников и высоких подвижников. Нет, не так. В записках при. Силуана Афонского говорится об этом: «Раньше я думал, что Господь творит чудеса только по молитвам святых, но теперь узнал, что и грешному сотворит Господь чудо» по молитве его. Лишь бы было у человека смирение, ибо «тогда Господь слушает его молитвы». «Господь хочет, чтобы все спаслись», а «потому слушает молитвы [и] грешного человека, ради пользы» спасающихся5. Самый неопытный, но смиренный и дерзновенный молитвенник имеет возможность проверить мысль старца и убедиться в его правоте.
Но нас сейчас занимает другой вопрос. Понятно, что Господь, когда пожелает, может откликнуться на любое искренне обращенное к Нему слово, и даже чудо свершить. Но нас интересует развитие молитвенных способностей, духовный рост. Мы хотим очищения сердца и исцеления нашей души посредством богообщения. Нам нужно преображение нашего ветхого естества в лучах обоживающей благодати. И все это ради благодатного соединения с Господом.
Но для этого недостаточно в простоте молиться. Тем более недостаточно молитвы просто читать. Как говорит свт. Феофан Затворник: «У вас молитвословие только есть, а молитвы нет. Питает же душу одна молитва»6.
Проблема внутренней жизни в том, что читать молитвы таким образом, как было сказано, или таким же образом пропевать молитвенные тексты на клиросе человек может годами, но при этом ни чтение, ни пение может так и не перейти на уровень молитвы словесной. Человек может так и остаться чтецом и певцом молитвенных словес, но не овладеть молитвой словесной. Он может всю жизнь заниматься такого рода молитвословием или, точнее выражаясь, молитвочтением, но состояние его сознания так и не изменится, не поднимется до словесного уровня. А оставаться в таком положении бесперспективно в плане духовного роста.
Со временем такое молитвочтение может выхоло-ститься и стать бездушным озвучиванием текста. А может звучать эмоционально и даже художественно выразительно, но останется всего лишь душевно-чувственным озвучиванием текста. И это состояние уже не безобидно. Такое молитвочтение или молитвопение с годами может обратиться в привычку и станет рутинным внешним деланием, которое уже никак не способно привести к возрастанию в молитве. Но это еще не худший вариант. Может произойти другое.
Молитва вообразительная
Молитвочтение, если не преобразуется в правильную словесную молитву, то, развиваясь стихийно, может принимать искаженные, лжемолитвенные формы и завести человека в тупик. Такие тупиковые состояния сознания в аскетике хорошо известны. Как уже упоминалось, это так называемые молитва мечтательная и молитва головная, которые представляют собой разновидности словесной псевдомолитвы вообразительной. Обе они есть продукт работы воображения.
Как мы уже говорили в первых беседах7, такие состояния, строго говоря, молитвой не являются. Это душевные, но не духовные переживания. Именно такие психические состояния расценивались как молитвенные в латинской традиции. А чем выше эмоциональный накал, доходящий до экзальтации, тем более духовными их принято считать. Ценятся эти состояния еще тем, что приводят, как к закономерному результату, к патологическим реакциям в виде галлюцинаций. Такое визионерство8 у западных мистиков понимается как действие благодати. И может служить для них признаком святости. Они принимают это за то, что мы называем созерцательной молитвой.
О своем опыте такие католические святые, как Франциск Ассизский или Клара Ассизская, сами красноречиво свидетельствуют. В этом нетрудно убедиться. Есть переводы на русский язык. Хотя некоторые признания даже невозможно цитировать. Например, эротические «молитвенные» переживания ев. Терезы Авиль-ской или ев. Анджелы Блаженной. Они кощунственны и непристойны9.
Чтобы дать представление о психических состояниях, в которых молитва подменяется игрой воображения, приведем несколько строк из известной книги «Духовные упражнения» католического святого XVI века Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов.
Он так, например, обучает молитве: «Следует представить себе длину, ширину и глубину ада... Представить мысленно огромные языки пламени и души [осужденных], как бы заключенные в раскаленные тела. Услышать упреки, плач и вопли, предание проклятию Иисуса Христа и святых Его. Почувствовать запах дыма, серы, разложения и гнили... Представить, что мы сами осязаем этот огонь, как он прикасается к душам и сжигает их...
Упражнение [это] совершается за час до ужина».
Далее: следует «мысленно увидеть Святую Деву, Иосифа, служанку и Младенца Иисуса по Его рождении... приглядываться к ним... как если бы я действитель-
но там присутствовал... Внимательно слушать все, что они говорят, а затем предаться внутреннему размышлению, дабы извлечь пользу... Мысленно всматриваться в лица... Слушать то, что говорят или что могли бы сказать эти лица... вынести из этого какой-либо плод. Вкушать и обонять бесконечную благость и сладость божественности души, ее добродетелей и всего прочего, соответственно личности, о которой размышляем... Дотрагиваться мысленным прикосновением, например обнимать и лобызать те места, на которых эти лица пребывали, всегда стараясь получить от этого какой-либо духовный плод».
Одно «упражнение совершается рано утром», другое перед ужином. Каждое должно продолжаться в течение часа. И так далее10.
Что касается нашей традиции, восточно-христианской, то не случайно эти вообразительные состояния признаются молитвой ложной. Ее обманчивость, кроме всего прочего, в том, что, в отличие от настоящей словесной молитвы, вообразительная никаким образом не может преобразоваться в молитву умную. Не может потому, что воображение — это фикция, это мираж, нечто, в реальности не существующее.
Собственно, оба варианта вообразительной молитвы, и мечтательная, и головная, есть своего рода форма прельщения. Это поврежденное состояние сознания. Как и положено человеку прельстившемуся, он в этих случаях не осознает, что впал в ошибку. И бывает даже доволен своим состоянием, теми душевредными переживаниями, которые сопровождают лжемолитву. Это значит, что очень сложно помочь такому человеку. Слишком трудно его убедить в том, что он находится в заблуждении. На то она и прелесть, что здравый голос со стороны не воспринимается.
Что касается простого молитвочтения, то застрять на этом уровне может любой человек. И мирянин, и монах, и священнослужитель могут десятилетиями старательно вычитывать акафисты, заученные наизусть молитвенные правила, могут знать на память и совершать целые службы, могут пропевать их на клиросе, но при этом так и не владеть молитвой словесной.
Всю жизнь оставаясь только чтецом или певцом молитв, человек может не задумываться об этом, не понимать своего положения. Так оно и бывает. А когда бывает, то непонимание может простираться и дальше.