Не знаю, насколько тут была виновата тетя Ольга с ее способностями разносить сплетни со скоростью сверхзвукового авиалайнера, но другие соседи стали поглядывать на меня косо. В школе и на улице со мной перестали играть вчерашние друзья. Стоило мне выйти за ворота, как ребята разбегались кто куда. В классе никто не хотел со мной сидеть за одной партой, и в итоге я очутился в гордом одиночестве.
Сосед Стас, с которым я играл в прежние хорошие времена, и вовсе начал меня задирать при любом удобном случае. Однажды мы подрались из-за этого. Стас был здоровее меня, ходил в секцию дзюдо, и я закономерно получил по башке, причем неслабо. Синяков на открытых участках тела не было, зато голова разболелась не на шутку.
Родителям о сражении с бывшим другом я не сказал. В последние дни я всё реже и реже разговаривал с родителями по душам, постепенно замыкаясь в себе. Что толку обсуждать с ними проблемы, если они не верят в Тени?
Ночью в моей черепной коробке бухала боль, подташнивало, и было определенно не до сна. Где-то около полуночи, словно унюхав мои страдания, возникли Тени. Их было много, как никогда прежде, – десятки, если не сотни. Сквозь приоткрытую дверь я видел их в гостиной; надо полагать, они заполонили весь дом. Мне чудилось, что они шныряют не только по стенам и потолку, но и выпячиваются вглубь комнаты, обретают объем…
Их мельтешение вызывало головокружение, шепот давил на психику, нервировал, угрожал… Я зажмурил глаза и заткнул уши ладонями, но по-прежнему чувствовал и слышал их…
Запахло паленым, и вдруг комната озарилась ярко-красным светом, что проник сквозь плотно закрытые веки. Я открыл глаза и заорал от ужаса – шторы горели, огонь уже перекинулся на обои. Сполохи огня плясали в воздухе, отбрасывая тени, которые двигались сами по себе.
|
|
Я вылетел из спальни, забыв о головной боли, и в прихожей попал в охапку отцу. Оказалось, шторы загорелись одновременно во всех комнатах. Мать успела схватить шкатулку с кое-какими драгоценностями и деньгами, а отец перекинул меня через плечо, и мы всей семьей выскочили во двор прямо в нижнем белье. Повезло нам, что ночь была теплой, и нам не пришлось мерзнуть.
Папа ссадил меня у клумбы и унесся в гараж. Оттуда он появился с огнетушителем и вошел в дом, несмотря на испуганные крики матери. Пока отец героически боролся с пожаром, мать вызвала пожарных по мобильному телефону. Сбежались соседи во главе с тетей Ольгой, запахивающей облезлый халат на мощной груди.
Когда на нашей улице послышалась сирена пожарной машины, у всех отлегло от сердца. Мать отвела меня в сторонку и, взяв за плечи, спросила:
– Как это случилось, Вадим? Ты играл со спичками? Скажи, я не буду ругаться.
После всего произошедшего у меня плохо варил котелок. И у меня вырвалось:
– Нет, это Тени… Сегодня их особенно много…
– Что ты такое говоришь, сынок? Какие тени?
Я прикусил язык. Сзади кашлянули. Я вздрогнул и обернулся – там стояла тетя Ольга. Несмотря на габариты, она подкралась к нам тихо, как ниндзя, чтобы подслушать.
– Странный он у вас, Лида, очень странный, – смакуя каждое слово, произнесла тетя Ольга. – И Пусик мой его боится, а мой Пусик в людях не ошибается, нет. Говорила ведь, бес в нем сидит. Выгнать надо, пока не поздно.
Во двор ворвались пожарные в полном боевом облачении, с длиннющим шлангом брандспойта. Отодвинули зевак, выгнали отца с его жалким огнетушителем и деловито взялись за дело.
|
|
– Не говорите глупостей, Оля, – сердито прошептала мать, когда соседка опять принялась нашептывать что-то ей на ухо. – Мало ли отчего могло загореться…
– Кто знает, а вдруг его настоящие родители были колдунами? – прошипела в ответ тетя Ольга.
– Замолчите! – рявкнула мама неожиданно командным тоном. От такого рявканья даже рота новобранцев заткнулась бы, не то что тетя Ольга. Мама сразу понизила голос: – Это вас не касается! Понятно?
– Подумаешь! – проворчала тетя Ольга. – Вам тут доброе дело, понимаешь, делают, а она… Как хотите, черт с вами. Сегодня дом сгорит, завтра сами сгорите…
И зашагала прочь. У матери дыхание перехватило от таких слов. Она прижала меня к себе покрепче и погладила по голове. Я не отстранялся, как делал это обычно. Понимал, что этот жест нужнее матери, чем мне.
Тетя Ольга ошиблась. Дом не сгорел, хотя много вещей пострадало. Требовался капитальный ремонт. Пока бригада рабочих ремонтировала дом, мы перебрались на квартирку – тесную и неудобную. В первый же вечер пребывания на этой квартире мама, тщательно скрывая волнение, поинтересовалась, много ли я услышал из того, что наговорила противная соседка тетя Ольга.
– Да успокойся, ма, – сказал я. – Между прочим, я давно уже знаю, что приемный.
Глаза у матери полезли на лоб, рот раскрылся, но ни звука с языка не сорвалось. Не дожидаясь, пока она найдет нужные слова, я пояснил:
– Тетя Ольга сказала мне еще в прошлом году.
|
|
– Вот стерва! – вырвалось у мамы. – Я с ней еще поговорю… Я ей устрою… А ты, Вадим, всё это время молчал? Почему?
– А чего обсуждать? – совсем как взрослый ответил я, гордясь собой. – Какая разница, приемный я или нет? Вы с папой меня любите, а я – вас.
В этот момент, к моему страшному смущению, мама расплакалась и принялась долго меня тискать и целовать. Она не знала, что на самом деле я очень расстроился и удивился, когда узнал, что неродной сын. Я нашел пару фильмов про усыновленных детей и пересмотрел их несколько раз. Красноречием я никогда не отличался, поэтому просто повторил цитату одного из героев фильма.
Когда случился пожар, мне было десять лет. Через два года мои приемные и любящие родители погибли в автокатастрофе.
Они ехали от одноклассников, которые жили в поселке километрах в тридцати от города, когда на встречку вылетел джип с пьяным водителем за рулем. Отец дернул руль вправо, столкновения удалось избежать, зато машину занесло, и моих родителей вынесло за обочину. Машина несколько раз перевернулась и загорелась. Если они и были еще живы после всех кульбитов, то сгорели заживо.
В тот день я остался дома и смотрел фантастический сериал про трансформеров. С тех пор я никогда больше не смотрел сериалы. В тот день мое детство кончилось.
У моих родителей не было близких родственников, кроме древних троюродных дедушки и бабушки и кузины матери, которая вышла замуж за серба и жила в Праге. Меня отправили в интернат для сирот на окраине нашего города. Я плохо помнил это время: ходил, ел и спал на полном автопилоте, не различая людей и не воспринимая обращенные мне слова. В груди будто открылась зияющая дыра, из которой вылетела вся радость, что когда-то наполняла меня. Я старался не вспоминать все те моменты, когда убегал от материнских объятий, потому что теперь это представлялось мне предательством, потому что больше никогда меня не будут обнимать теплые руки…
В первые дни жизни в интернате на меня пытались наехать местные несовершеннолетние «авторитеты», но, поглядев мне в глаза, быстро отстали. Я снова был неприкасаемым, как в прежние времена. Нельзя сказать, что жизнь в интернате был плохая или хорошая. Она была беспросветная. У меня не было врагов, но не завелось и друзей. Я не жил, а существовал, как заводная игрушка, лишь внешне похожая на человека.
Если бы Теней привлекала душевная боль, их полчища смели бы, наверное, весь этот интернат с лица земли. Но и они не навещали меня.
Постепенно горе притупилось, лишь изредка напоминая о себе приступами жестокой депрессии. Но однажды, примерно спустя полгода, в июне, произошло кое-что, что напомнило мне о том злосчастном дне, когда погибли родители.
Я проходил мимо стойки, за которой находился охранник, целыми днями развлекавшийся разгадыванием сканвордов и просмотром передач по маленькому черно-белому телику. По телику транслировали новости. Диктор сообщал, что суд над Матвеем Остаповым завершился; его приговорили к трем годам условно. Я застыл, как громом пораженный.
– Хм, – проговорил охранник, веселый и глуповатый парень с вздернутым носом и веснушками. – Это же тот самый Остапов, что прошлой зимой вылетел на встречную полосу, и из-за него твои предки погибли! Три года условно ему дали, слыхал? Небось, сегодня же нажрется на радостях и еще кого-нибудь на тот свет отправит. Он же мажор, сынок депутата, таким всё можно. Сволочи!
Он еще что-то болтал, ничуть не переживая по тому поводу, что может кого-то ранить своей болтовней. Я не слушал. В ушах засвистело, перед глазами поплыло, я повернулся, точно робот-трансформер, и потопал обратно в комнату. До вечера так и просидел там, на ужин ничего не съел, кусок не лез в глотку. Никто не обеспокоился моим поведением: всем, в том числе воспитателям, было плевать на психическое состояние сирот. Не буйные – и ладно.
Этой же ночью я проснулся, будто кто-то меня разбудил. Мои соседи по комнате – один надо мной, двое других на второй двухъярусной кровати – вовсю сопели. Сквозь щель под дверью сочился свет люминесцентных ламп. За окном с высоты второго этажа виднелся освещенный фонарями квадратный двор. Света в комнате было маловато, но мне хватило, чтобы разглядеть Тени. Их было много, и они носились по потолку, как стая чудовищных летучих мышей.
Я стал одеваться. Сам не знал, для чего это делаю, и что буду делать потом. Казалось, мной кто-то управляет, дергает за ниточки, как тупую куклу, а я не особо и сопротивляюсь. Возможно, это Тени мной управляли в ту ночь?
Моя возня и шелест одежды разбудил Митьку, что спал на нижнем ярусе соседней кровати.
– Ты куда? – хриплым со сна голосом полюбопытствовал он.
Меня ничуть не встревожило то, что меня засекли. У меня вообще не было никаких эмоций. Я повернулся к нему и тихо сказал:
– Спи.
И Митька уснул – уронил голову на помятую подушку и захрапел, как взрослый мужик.
Я вышел из комнаты в ярко освещенный коридор, не встретив ни одного дежурного воспитателя. На первом этаже, сидя за стойкой на обшарпанном кресле с запрокинутой назад головой и открытым ртом, дрых веснушчатый охранник. Я отстраненно подумал, что спит весь интернат – весь, до последнего человека. Все, кто не спал, уснули после того, как я произнес в своей комнате слово «Спи!».
На столике перед охранником лежал раскрытый перочинный нож и целая батарея остро наточенных карандашей. Охраннику явно было нечем заняться. Я взял ножик и, сложив его, положил в карман джинсов. Потом повернул торчащий в замочной скважине ключ и вышел во двор.
Свежий ночной воздух повеял в лицо, шевельнул волосами и остудил горячие щеки. Я воспринимал все мелочи, слышал отдаленные автомобильные сигналы и человеческий говор в стороне жилого комплекса, видел мир отчетливо, будто стоял ясный солнечный день. Видел в полной темноте, как кошка. Но мыслей по-прежнему не было.
Надо мной носились Тени, шептали что-то и вроде бы звали за собой. И я пошел за ними.
Я шел в течение получаса по ночным улицам и тропинкам между многоквартирными домами. Навстречу мне почти никто не попадался. А те немногие припозднившиеся прохожие, что попались, не обратили на меня внимания. Из спального района я переместился в частный сектор, где жили зажиточные личности. Я прошел по пустынной узкой улочке, зажатой между высоченными заборами, за которыми высились дома, больше похожие на дворцы.
Тени вели меня всё дальше и дальше, пока не привели к одним из роскошных ворот, украшенных кованными лепестками и цветами. Все еще со звенящей пустотой в голове, я встал лицом к воротам и застыл.
Мои уши превратились в радары: я улавливал гавканье собаки на другом конце частного сектора, глухое рокотание приближающейся грозы и каждое слово, произнесенное за воротами.
Обитатели дома не спали. Судя по голосам, их было человек пять, все сравнительно молодые; сидели они во дворе и предавались возлияниям.
– Ну, давай за то, чтобы нам всегда фартило! – говорил нетрезвый мужской голос. – Вообще, поражаюсь тебе, Матвей, братуха! Нервы у тебя железные!
– Да у меня их вообще нет, – протянул другой голос, тоже нетрезвый, но более разбитной. – Да и с какого перепуга мне нервничать, а, Васян? Или ты на че-то намекаешь? Типа мне нервничать надо?
Раздался пьяный смех. Заговорило сразу несколько человек. Громче всех Васян, который стал уверять Матвея, что ни на что не намекает. Даже наоборот, очень уважает Матвея и всегда на его стороне. Матвей, который, видно, горел желанием наехать на кого-нибудь, был вынужден удовлетвориться объяснением. Зазвенели рюмки, кто-то крякнул от удовольствия.
– Щас к тёлкам поедем, – заявил Матвей. – Я отвечаю, мужики. Надо отметить как следует окончание этого сраного суда.
– Такси вызовем?
– Какое, на хер, такси? Сам за руль сяду!
– А что твой батя скажет…
– Что мой батя?! – взревел Матвей. – Что ты хочешь сказать, Макс? Он мне и так плешь проел из-за того случая! Я вам отвечаю: не моя вина была, что тот придурок в сторону вильнул… Да и гололед был. Так что я тут вообще ни при делах, ясно? Эти два жмурика сами виноваты… Туда им и дорога.
На минутку воцарилась тишина. Кто-то чавкал, кто-то сопел. Гром грохотал все громче, черное небо вспарывала молния, запахло дождем. Упали первые капли.
– Слышь, парни, пошли-ка в дом, а то вымокнем. И хавчик надо занести. Там и решим насчет тёлок.
Загремели отодвигаемые скамейки. Голоса удалялись, пока хлопнувшая дверь не отрезала их от моего слуха. Дождь постукивал по моей непокрытой голове, плечам, стекал по щекам и шее.
Я достал из кармана перочинный ножик и выдвинул лезвие. Ни о чем не думая, закатал рукав и вдавил нож в запястье. Набухла капля крови, скатилась по кисти и упала на мокрую землю. Боль ударила по нервам, но мне было этого недостаточно. Я принялся медленно, вращательными движениями вкручивать лезвие в плоть. Боль была невыносима и потрясающе приятна. Когда мучение достигает пика, оно превращается в свою противоположность – в запредельное удовольствие…
Я больше не видел молний и света фонарей. Небо затмили легионы Теней. Я больше не слышал тысячи разных звуков. Зловещий шепот наполнял вселенную злобным ядом. Я почти понимал их: они жаждали смерти.
Тогда тот, кто управлял мной все это время, заставил поднять голову. Мои губы и язык зашевелились. И раздался голос – мой голос, но говорил кто-то другой, кто-то, кого наполняла беспредельная злоба:
– Убейте всех!
Сотни тысяч черных Теней волна за волной ринулись в дом Остаповых. Их торжествующее шипение заглушало громовые раскаты. А мое сознание погасло, как спичка в ураганную ночь.
На следующее утро я проснулся на своей интернатской кровати, одетый в свою интернатскую пижаму. Если бы не аккуратно перевязанная чистым платком рука и наполовину высохшая одежда, я бы решил, что ночное путешествие мне приснилось.
Значит, вчера я пошел по ночным улицам, невесть каким образом нашел дом Остаповых и натравил на них Тени? Я помнил все, кроме возвращения домой. Как-то я дошлепал до интерната, переоделся в пижаму, перевязал руку и улегся спать…
Впору было испугаться, но я не испугался – не от излишней храбрости, а от подсознательной уверенности в правильности своих поступков; ну, или поступков той сущности, что управляла мной прошлой ночью. Мне представлялось, что я сделал правое дело.
Проснувшись за полчаса до побудки, я спустился на первый этаж, к охраннику. Тот с опухшей после сна физиономией пил дымящийся кофе и таращился в миниатюрный телик. Там, как обычно, шли новости.
– …сильнейший пожар, – тараторила репортер. – Пожарных вызвали соседи. К тому времени дом практически превратился в руины, выживших не было. Обнаружено пять трупов, в данный момент ведется работа по их опознанию. Однако достоверно известно, что среди погибших числится Матвей Остапов, проходивший недавно по делу о гибели…
– О, доброе утро, Вадим! – сказал охранник, заметив меня. – Опять про твоего Остапова говорят! Поджарился, как курица гриль, слыхал?
На крохотном экране виднелись руины дома. Пожар был, судя по всему, сильный, даже стены не устояли, обрушились под воздействием сильнейшего жара. Около дымящихся черных обломков дома бродили пожарные, кое-кто из них несли носилки с телами, накрытыми черной пленкой; невдалеке толпились зеваки, и мне вспомнился пожар в родительском доме. Тогда Теням никто не приказывал устраивать пожар, они просто баловались. Считай, нам тогда повезло…
– …очевидно, возгорание произошло из-за несоблюдения мер противопожарной безопасности, – продолжала частить репортер. – На место трагедии выехал владелец дома и отец погибшего Матвея Остапова депутат от партии «Единое знамя» Федор Остапов.
– Тот, кто твоих родителей на тот свет отправил, на том свете, – с идиотской улыбкой сообщил мне охранник. – Поджарился, как шашлычок. Ты, поди, доволен?
Я впился взглядом в глаза охранника, и тот, не выдержав, как все остальные, отвернулся. Улыбаться, впрочем, не перестал.
Этот туповатый охранник не ехидничал, не злорадствовал, и в нем совершенно не было злобы. Просто он спрашивал то, что его заботило в эту минуту.
– Я и сам не знаю, что чувствую, – честно ответил я ему.
Повернулся и вышел на улицу.
Несмотря на раннее утро, было тепло, почти жарко. Душный и влажный после ночного дождя воздух словно застревал в легких. Я не соврал: сам не понимал, что чувствую в эту минуту. Уж точно не радость. Но и нельзя сказать, что я расстроился. Вместе с Матвеем погибло четверо его дружков. Не знаю, достойны ли они были смерти в огне, Матвей точно был достоин. Конечно, я не воскресил родителей, но вполне определенно спас многих других людей, которые могли погибнуть из-за пьяного водителя. Осознание этого вселяло чувство правоты, но совсем не радовало…
Перед глазами весь день проплывали видения обожженных тел и дымящихся руин. Правильно ли поступил тот, кто управлял мной этой ночью? И насколько важна по сути эта правильность? Вместе с Матвеем погибли невинные – хотя какие они невинные? Нет людей без греха, говаривала тетя Ольга, всегда ощущавшая зло во мне. Получается, убей любого – и ты сделаешь благое дело?
Я старался отогнать от себя эти мысли, потому что тот, другой я, может услышать и начать крестовый поход против всех и вся, вооружившись неимоверной силой Теней.
Этим вечером я ложился спать с некоторой опаской, страшась проснуться где-нибудь в центре города в окружении беснующихся Теней и стены огня. Опасался я зря: злобный чужак во мне не просыпался. Да и Тени не появлялись в течение всей следующей недели, словно насытившись страданиями умирающих в огне людей. А вот на восьмой день меня посетил ночной гость – только это была не Тень.
Я проснулся, как и в первый раз, так, будто кто-то меня разбудил.
В комнате вовсю похрапывали мои соседи. Я почувствовал присутствие постороннего где-то рядом, в темноте. Оторвав голову от подушки, всмотрелся во мрак, но ничего не разглядел, в отличие от прошлого раза. И в отличие от прошлого раза мне стало очень не по себе.
– Кто здесь? – дрогнувшим голосом спросил я.
– Вадим Вольский, – произнес тихий голос из пустоты надо мной. – Идем со мной.
Может, я сплю? Нет, ощущения слишком четкие, реальные, таких во сне не бывает. Тени со мной никогда не разговаривали, если не считать невнятного шепота, но этот новый гость говорил вполне внятно, и далеко не шепотом, хоть и негромко. А если это человек?
– Куда? – тупо переспросил я.
– В твой новый дом, – ответило невидимое существо.
– Какой новый дом?
Я говорил не так уж и тихо. В любое другое время кто-нибудь из ребят уж точно бы проснулся. Но похрапывание ничуть не изменило тональности. Кем бы ни был мой посетитель, он умел наводить сны… Как и моя темная половина.
– Настоящий дом, – пояснил невидимка. – Там, где ты будешь чувствовать себя на своем месте.
Я помолчал. Не знал, что и сказать.
Во мраке что-то задвигалось, и я скорее почуял, чем увидел Тени. Они снова появились и кружились по комнате.
– А если я не пойду? – рискнул спросить я.
Невидимка тихо рассмеялся.
– Ты думаешь об этих мелких духах, что устраивают бардак и пожары? Прочь!
К моему изумлению, Тени все, как один, исчезли, повинуясь негромкого приказу.
– Они нам не помешают, – пояснил невидимка. – Как не помешают и люди. Итак, ты идешь, Вадим?
Я встал и принялся одеваться. Где-то в глубине души была уверенность, что я давно жду его – этого невидимого посланника другого мира. Страх почти пропал, осталось лишь любопытство.
Ночной гость открыл дверь в залитый электрическим светом коридор, и я наконец-то увидел его.
Это был невысокий мужчина, смуглый и коренастый, с абсолютно лысой головой и неестественно гладким лицом, без единой морщины. Но что-то подсказывало, что он далеко не молод. Возраст на вид определить было невозможно: ему могло быть как сорок, так и семьдесят лет. Глаза, когда он глянул на меня с легкой усмешкой, напомнили мои собственные – такие же черные и пронзительные. В них было трудно смотреть; я, наконец, понял, почему у окружающих меня людей такие проблемы со зрительным контактом.
Незнакомец был одет легко, по-летнему, в просторную светлую рубашку навыпуск и такие же светлые просторные штаны.
Одарив меня мимолетным взглядом, он двинулся к лестнице, больше не оглядываясь, будто не сомневался, что я засеменю следом. И я последовал за ним.
Мы спустились в холл и прошли мимо охранника. В эту ночь, по какой-то иронии судьбы дежурил тот же веснушчатый и беспардонный тип, имя которого я так и не удосужился узнать. Он спал в привычной позе с открытым ртом и запрокинутой головой.
В полном молчании мы вышли из опостылевшего интерната. Ночной воздух наполнил легкие: был он свеж и вкусен. Мы пересекли двор и вышли за ворота. Я увидел припаркованную машину, серебристую, просторную и красивую.
Незнакомец открыл дверь со стороны водителя и мотнул головой: мол, садись. Он не воспользовался сигнализацией, как это делали наши воспитатели. Наверное, ему не нужна сигнализация, подумал я. Едва ли кто-нибудь сможет угнать эту машину.
Я сел. Кресло было мягким и просторным, лучше, чем в машине моих родителей.
Незнакомец обошел машину и уселся за руль. Он завел двигатель, и засветившаяся панель озарила его лицо снизу. Да, по этому лицу было невозможно определить возраст. И национальность тоже. Он мог быть кем угодно.
– Вы кто? – задал я вопрос, который должен был прозвучать гораздо раньше.
– Меня зовут Диомид, – пояснил странный человек мягким негромким голосом. – По крайней мере, таково мое имя сейчас. Я тоже вижу эти темные сущности.
– Тени? Вы их видите и можете прогнать?
– Ты называешь их Тенями? – Диомид изогнул бровь. – Как интересно. Я называю их низшими духами или просто гремлинами.
– Гремлинами?
– Именно. Некоторые предпочитают называть их полтергейстами. Обычно их никто не видит. Но иногда рождаются люди со способностью их видеть и даже повелевать. Как мы с тобой.
Диомид улыбнулся. Странно, но даже сейчас у него на лице не появилось ни одной морщинки. Словно у него было не лицо, а резиновая маска.
– Так что мы с тобой, Вадим, одной крови.
– Ну и кто же мы такие?
– Шаманы. Те, кто повелевает духами.
Ехали мы долго. Диомид выехал за город и понесся по трассе с большой скоростью – деревья по сторонам так и уносились назад. Но скорость в машине особо не ощущалась.
На меня навалилось оцепенение – не муторное, как в тот день, когда я узнал, что мои родители погибли, а радостное, предвкушающее. Я ни о чем не спрашивал Диомида, будучи уверенным, что со временем узнаю всё. Просто мне было хорошо и спокойно впервые за долгое время.
Я наконец узнал, кто я такой, а это немалого стоит. Одно дело, когда тебя считают шизой, странным, одержимым бесами, и ты вынужден поневоле с этим соглашаться, и совсем другое – когда ты точно знаешь, что ты просто-напросто шаман.
До встречи с Диомидом я представлял шаманов иначе: в ярких нарядах, со множеством бренчащих украшений и непременно с бубном в руках. Вот уж никак не ожидал встретить настоящего шамана за рулем новой и красивой иномарки. Хотя, если Диомида нарядить в побрякушки и всучить бубен, получился бы вполне классический шаман.
Какое, оказывается, счастье быть рядом с таким же, как и ты! Быть «одним из», а не «одним среди»; не единственной белой вороной в стае черных; не уродом среди нормальных людей…
Я молча сидел рядом с Диомидом, который с безмятежным видом управлял машиной, наблюдая за всё новыми и новыми участками дороги, что выхватывали фары из ночного полумрака, и душа у меня пела.
Сам не понял, как уснул. Думал, что после пережитого не усну как минимум до утра, но монотонное гудение двигателя и усыпляющее покачивание машины сделали своё дело.
Проснулся я, когда наступило утро. Машина стояла, двигатель был выключен. Возле открытой дверцы стоял Диомид и смотрел на меня. Он слегка улыбался, следя за мной. Я захлопал глазами и огляделся.
Мы находились в каком-то дворе возле солидного особняка. Двор с трех сторон огораживал высокий кирпичный забор.
– Где это мы? – хрипло спросил я.
– Дома. Это мой дом. А теперь и твой. Вылезай из машины. Позавтракаем и поговорим.
Дом был четырехкомнатный, с евроремонтом, просторный и светлый. В гостиной на полу лежал мохнатый ковер, вдоль стен стояли шкафы с книгами и разными удивительными сувенирами: африканскими масками, чучелами разных животных, статуэтками и – о чудо! – несколькими шаманскими бубнами. Глядя на эти сокровища, сразу понимаешь, что в этом доме живет незаурядный человек.
Мы уселись за стол на кухне. Стол был необычный, узкий и высокий, вроде барной стойки; возле него стояли высокие крутящиеся табуреты на хромированных ножках. Диомид на редкость шустро приготовил завтрак: овсяные хлопья с фруктами, свежевыжатый сок грейпфрута и по два вареных яйца. Я с удовольствием принюхался к этой незамысловатой пище. В интернате еда пахла прогорклым маслом и просроченной томатной пастой. Последний раз домашнюю пищу я пробовал при родителях, то есть больше года назад…
– Не стесняйся, Вадим, – сказал Диомид. – Ты действительно дома. Считай, я тебя усыновил. Хватит с тебя мытарств а ля Оливер Твист. Буду тебя учить управлять своими демонами… То есть духами. Или Тенями, как ты их называешь. В общем-то, шаманы вправе давать любые названия духам, шаманское мастерство весьма индивидуально, если так посмотреть… Но учиться надо. Потому что ты никогда не избавишься от духов. А вот они от тебя – запросто. Так что надо обучаться ими управлять.
Диомид явно ожидал от меня кучи вопросов, но я молча ел, уставившись в стол. Никогда не был красноречив. Да и просто разговорчив тоже.
Диомид меня не торопил. Так же молча потягивал напиток, щурясь на солнечные лучи из окна.
Наконец у меня родился вопрос:
– Почему я?
– Почему ты родился шаманом? – догадался Диомид. – Никто не знает, почему одним выпадает судьба быть талантливыми художниками, другим – заклинателями змей. А третьим – шаманами. Мы все – лишь игральные кости в руках слепого рока. Но раз выпало быть шаманом, надо признать это и быть им, черт побери!.. В детстве ты ведь убегал из дома и сам не знал, куда и почему?
Я вскинул на него глаза.
– Да, – медленно сказал я. – Пять лет назад.
– Это называется шаманской болезнью. Духи искали тебя и нашли. Надо полагать, с тех пор ты и видишь их? Шаманская болезнь – своего рода инициация, пробуждение скрытых способностей. Скажу тебе, дорогой Вадим, тебе уже крупно повезло, что ты выжил. Большинство детей во время приступа шаманской болезни погибает, поскольку убегает из дома и не контролирует поступки. Умирают они от переохлаждения, от инфекций, злых людей и даже бродячих собак… Да… Но ты остался жив, и ты обрел способность видеть духов, чувствовать их и в какой-то мере направлять… Но шаманская болезнь – инициация первого уровня, спонтанная, если тебе что-то говорит это слово… Впереди инициация второго уровня, но этим уже займусь я.
– Инициация второго уровня? – переспросил я. Мне даже есть расхотелось после такой новости. – И что я должен буду сделать? Снова сбежать из дома и жить в лесу, а потом всё забыть?
Диомид рассмеялся. Глаза его при этом не отрывались от меня.
– Нет, обещаю тебе, что ничего подобного делать тебе не придется. Хотя обучение шаманским премудростям не всегда можно назвать приятным времяпровождением.
Он замолчал и принялся за свой завтрак.
– Как вы узнали про меня? – спросил я спустя пару минут.
– Случайно. Сначала увидел новости о пожаре у Остаповых. Потом вспомнил, что он был виновником катастрофы, где погибли два человека… Это событие широко освещалось в прессе – ты, верно, и сам знаешь лучше меня. Депутат Остапов – личность известная, и скандал вокруг сына сильно подмочил ему репутацию. Я также знал из газет и интернета, что у погибших остался сын, которого определили в интернат для сирот. Такую судьбу и врагу не пожелаешь… Пожар был странный – загорелось сразу во всех комнатах. Это меня заинтересовало. У Остаповых супернавороченная противопожарная система. Собственно, у них всё супернавороченное, кроме мозгов Матвея. И такая сигнализация не сработала? Я смотался на пожарище и почуял дыхание иного мира… Тогда меня осенило: сын погибших – повелитель духов! Шаман, который устроил праведный суд.
При этих словах моя голова сама собой втянулась в плечи.
– Я не специально, – брякнул я и дальше понес полную ахинею: – Я себя не контролировал. Шел, как робот под дистанционным управлением. Я и не знал, где живут эти Остаповы. Во мне будто сидел какой-то человечек и управлял.