Мои туфли стучат по плитке, как только я вхожу в уборную. Спокойно. Я должна быть спокойной и рациональной, чтобы составить план. Это то, чему я была обучена.
Хотя это так трудно, когда ставки стали личными. Блин, почему я не могу отключить эти эмоции? Я могу заглушить большую часть своего сознания для того, чтобы пережить пытки, но середины нет. Нет частичного отключения.
В расстройстве я пинаю мусорный бак, что не является лучшим решением в туфлях с открытым носком. Поморщившись, я прекращаю расхаживать взад‑вперед и разглаживаю свое платье. В танцевальном зале отеля меняется музыка. Они играют «Purgatory» исполнителя Gutterfly, одного из моих любимых. Я бы отдала все, чтобы быть нормальной и танцевать там, как и все остальные.
Беря в расчет эту мысль, я не могу оставаться здесь гораздо дольше, прежде чем кто‑нибудь начнет искать меня, и прежде чем Кайл начнет задавать вопросы. Поэтому я должна сосредоточиться.
В действительности, у меня только один вариант. Он не самый лучший, но время истекает. «Четыре» − сильны, а Мэлоун‑Харрис‑Кто‑Либо теряет терпение. Я не слабачка, но я только одна, а их много. Вдобавок, мне нужно защитить невинную жизнь − парня, который возможно даже не осознает, что он в опасности.
Или осознает? Заключается ли смысл всего этого в том, что я нашла на своем компьютере? Следил ли Кайл за людьми, которые, по его мнению, хотят схватить его? Мне придется спросить.
И это приводит меня к следующей проблеме: смогу ли я пройти через это? Смогу ли уничтожить, ну, почти все, ради чего я жила всю свою жизнь?
Я нюхаю корсаж, который дал мне Кайл: персиковая роза, которая соответствует моему платью, и мой живот скручивает. Плохая идея. Опуская запястье, я смотрю на свое отражение. Огни придают коже зеленоватый оттенок, но я смотрю себе в глаза.
|
|
Я задала себе неправильный вопрос. Он не заключается в том, смогу ли я пройти через это? А в том, кто я − Семь или София?
Мое отражение смотрит на меня, жесткое и неуступчивое. Они обе во мне, говорит оно. Я солдат. Я шпион. Я одна из хороших ребят. Я девушка, которая может пройти через это, потому что альтернатива означает, что я не та, кем хочу быть. Так тому и быть. Завтра я сделаю то, для чего была создана, как бы неприятно и сложно это не было.
− Соф, ты здесь? − Одри просовывает голову в дверной проем.
Я пробегаю дрожащими пальцами сквозь завитки волос, скрутившихся вокруг моего лица.
− Я иду.
− Ты в порядке? − спрашивает она, как только я встречаю ее в холле.
− Да. Я не очень хорошо себя почувствовала, но теперь в порядке. Где Кайл? − его кровь на полу высохла до ржаво‑коричневого цвета. Одри и я обходим ее вокруг.
− Чейз нашел ему повязку, − Одри открывает дверь в танцевальный зал, и внезапное изменение звука атакует мои уши. − Ты можешь поверить, что у него было так много крови от такого маленького пореза?
Маленький порез, вот задница. Учитывая количество крови, я уверена, что Кайл сломал палец и собственно хорошенько разбил ноготь. Сейчас этому не было бы никаких доказательств.
− Серьезно, это удивительно, как сильно маленький порез может иногда кровоточить.
Кайл сидит за пустым столом с Чейзом. Мне нужно увести его, чтобы мы могли поговорить наедине.
Он берет мою руку.
|
|
− Что случилось? Ты убежала оттуда так быстро.
Я поднимаю его и тяну к безлюдному месту около стены. С такой громкой музыкой никто поблизости не должен нас услышать.
– Ничего такого. Я не люблю кровь, и внезапно она застала меня врасплох. Сначала я забеспокоилась о тебе, поэтому это не произвело на меня эффекта. Потом резко «ух» − закружилась голова и мне нужно было выбраться оттуда. Прости.
Кайл смеется, потом закусывает губу, пытаясь скрыть это.
− Не ожидал такого от тебя.
− Заткнись, − я щипаю его за руку. − Итак, я думала о том, что еще произошло в уборной.
− Да? − его хватка на моей руке становится крепче, и я не думаю, что он осознает это. Это не похоже хватку кого‑то, кто ранен, но я не буду обращать на это внимание.
Мой живот скручивает. Это мой лучший план − мой единственный возможный план. Кайл должен пойти на это. Я не осмеливаюсь сказать ему правду здесь, потому что не знаю, как он отреагирует. Кроме того, независимо от его реакции, я должна быть готова к этому, а я не готова. Пока не готова.
Я провожу большим пальцем по его руке, в надежде скрыть свои истинные намерения чем‑то кокетливым, исключая тот факт, что я никогда в своей жизни не чувствовала себя менее кокетливой.
– Нам нужно выбраться из кампуса. Только мы вдвоем на выходные.
Кайл сдвигается к стене, притягивая меня ближе, таким образом мое тело прижимается к нему. Я могу чувствовать, как его грудь поднимается и опускается, и твердую плоскость его живота.
– Выбраться, да? Значит нашего пребывания здесь сегодня вечером тебе будет недостаточно? − он озорно улыбается.
|
|
Если бы я поняла все раньше, так бы и было. Но Кайл уже выпил, так что сейчас не идеальное время, чтобы рассказать ему правду. К тому же, мои запасы спрятаны на территории кампуса, и он должен взять хотя бы одну сменную одежду, когда мы сбежим. Мы можем забрать то, что нам нужно завтра утром. Время уходит, но не так быстро, чтобы мне нужно было паниковать.
Я оборачиваю свои руки вокруг его талии, и моему телу нравится его немедленная реакция, хотя мозг и отказывается отвлекаться.
– Со всем алкоголем, которое вы, ребята пронесли в номера, я сомневаюсь, что у меня получиться побыть наедине столько, сколько я хочу, − я тянусь к нему и целую его подбородок.
Кайл вздрагивает, и я понимаю, что завладела им.
− Ладно, я в деле. Так ты говоришь об еще одной ночи или…?
− Начнем с самого начала дня. Мы уйдем из отеля пораньше, вернемся в кампус, соберем небольшую дорожную сумку и просто сбежим оттуда. Мы пойдем туда, куда нам вздумается. Дикие и свободные, правильно?
− И совершенно сумасшедшие, но почему бы и нет? Не то чтобы я предпочел провести выходные за зубрежкой экзаменов, − он наклоняется, чтобы поцеловать меня, и я растворяюсь в нем, облегчение и тоска, наконец, освобождают мой мозг от некоторых тревожных мыслей.
Тепло распространяется по моему телу так сильно, что я хочу воспламениться, и на мгновение мне кажется то, что Кайл говорит правду. Необходимость защитить его такая сильная, что это настолько же больно, насколько мое тело жаждет его прикосновения. Но я стряхиваю эту мысль по тем причинам, по которым я уже решила, что это было плохо.
Он пробегает своим неповрежденным большим пальцем по моему горлу и проскальзывает под лиф моего платья, и я задерживаю дыхание.
− Если мы сейчас пойдем в комнату, то сможем уединиться на некоторое время.
Я закрываю глаза, потому что, несмотря на мою тревогу − или, возможно, из‑за нее − я готова выскользнуть из своего платья прямо здесь. Послезавтра, все между нами изменится. Спасение Кайла может означать, что я потеряю его, и, хотя я должна рискнуть, я боюсь результата. Так что, даже если это всего на один раз, я хочу почувствовать свою кожу напротив его, хочу обернуть свои ноги вокруг него и вдохнуть его запах.
Даже если у нас есть лишь немного времени, я должна постараться сделать его незабываемым. Мы должны быть дикими и свободными, потому что завтра я должна убедить его улететь.
Глава 26
Субботнее утро: Вчера
− Южная Станция? − во второй раз спрашивает Кайл, как только мы поднимаемся по эскалатору.
Я поправляю рюкзак, позволяя какому‑то парню, который бежит вверх по движущимся лестницам, пройти.
− Одну минутку. Мне нужно в туалет.
− Хорошо, но мне нужен кофе.
Я начинаю думать, что он ждет, когда мы доберемся до нормального места, где можно позавтракать, затем останавливаю себя. Южная Станция − хорошее место для этого, как и любое другое. Может быть, даже лучше. Когда я все объясню ему, мы сможем сесть на поезд и убраться отсюда подальше, прежде чем кто‑либо заметит меня здесь.
Да, Кайлу лучше взять сейчас немного кофе. Внести кофеин в свою кровеносную систему, прежде чем я до ужаса напугаю его.
− Кофе звучит хорошо, − говорю я, в то время как мы сходим с эскалатора.
− Встретимся здесь через минуту.
Он направляется в сторону палатки с едой, пока я иду прямо в сторону уборных. Здесь огромная толпа людей. Я не думала, что в субботу утром будет настолько многолюдно, но здесь много снующих туда‑сюда, людей с чемоданами и тех, кто говорит о рождественских покупках.
Так, быть нормальной и свободной.
Я захожу в пустую кабинку, запираю дверь и вешаю рюкзак на крючок. У меня было желание сделать это в ванной комнате в общежитии, но в конце концов я решила, что это слишком рискованно. Если бы что‑то пошло не так или кто‑то бы ворвался туда, мне пришлось бы многое объяснять. Здесь я среди незнакомцев, а незнакомцы не обращают внимание на студента колледжа в городе, у которого на свою долю более, чем достаточно университетов. Анонимность − лучший друг шпиона.
Я ставлю свои приспособления на рюкзак, как хирург: два ватных тампона, предварительно смоченные в спирте, канцелярский нож и кучу пластырей. Сестра, готовьте больного.
Я завязываю хвостик выше, раздражаясь из‑за кучерявых волос, которые цепляются к моей шее. Затем я протираю место на шее тампоном, а после этого протираю лезвие ножа. Зажав рукоять между губ, я швыряю тампон и пакетик в мусорное ведро. Наконец, я открываю один из пластырей, чтобы подготовиться, и беру рукоять ножа.
И колеблюсь. После этого пути назад не будет.
Все хорошо. Так, покончи с этим.
Я чувствую место на шее, где находится жучок − небольшая шишка под кожей. После трех с половиной месяцев, я боюсь, что он хорошо приклеен к подкожной ткани, но я могу сделать это. Боль − это ничто. Я могу блокировать боль.
Так что я делаю надрез на коже. Регистры боли горячие, как кровь, которая течет по шее, и острые − но это проходит мимо моего сознания и направляется прямо к моему хранилищу памяти. Мои скользкие пальцы возятся по мелкому металлическому чипу, и, наконец, он выходит наружу.
Мой мир на секунду чернеет, мерцает в небытие и снова возвращается. Странно. Больше не думая об этом, я сую рукоять ножа обратно в рот, заматываю жучок в туалетную бумагу и бросаю его в туалет. Сделано. Теперь я тоже свободна.
Я вытираю кровь, надеваю пластырь на свою рану и сую нож и лишние пластыри в свой рюкзак.
Хлоп.
Снова темнеет в глазах, и это сопровождается ощущением покалывания в затылке. Определенно странно. Я хватаю свой рюкзак. Пришло время для по‑настоящему неприятной части − объяснить все Кайлу.
Хлоп.
Нет. О, нет. Вы, должно быть, шутите.
Хлоп. На этот раз дольше.
Дерьмо. Они, должно быть, сделали что‑то со мной. Красная Зона, должно быть, поместила что‑то вроде предохранителя на жучок. Ловушка. Я должна была догадаться.
Нужно добраться до Кайла. Нужно предупредить его. Все остальное сейчас неважно.
Хлоп. Я падаю вперед, хватаясь за дверную задвижку. Мой лоб сталкивается крючком для пальто. Я вижу только серые цвета, затем черные. Мерцание длится слишком долго.
Оно длится вечно.
Когда я открываю глаза, мой лоб пульсирует. И я теряю сознание.
Глава 27
Вечер воскресенья: Сейчас
− Я в порядке, − кладу свои руки на руки Коула и отталкиваю их от себя. − Я в порядке. Просто...
Просто ничего. Я настолько не в порядке, что даже и близко не стою к тому, чтобы быть в порядке. И теперь я сделала все еще хуже.
О, Кайл. Что я наделала? Мои глаза горят от сдерживаемых слез. Мне нужно взять себя в руки ради меня и него.
Дрожа, я поднялась на ноги. Коул топчется рядом со мной, как будто боится, что я упаду. Может так и случится. Тогда моя неисправность будет завершена. Все что мне нужно – это выпустить немного пара из ушей и пропустить электрические искры сквозь свои глаза.
Джордан прижимает руку к моему лбу.
− Что случилось?
− Я не больна. Что ты делаешь?
− Вопрос в том, что ты делала?
Пять пар глаз уставились на меня, и это не включая охранников. Я уверена, что они тоже пялились, но я смотрела на стволы их пушек, а не в их глаза. Стволы пистолетов черные и холодные. Бездушные. Как и хищные глаза Кайла.
Я пожимаю плечами.
– Ты ведь знаешь, компьютеры всегда приходят в сбой в самый неподходящий момент. Видимо, и мой в том числе.
− Твой компьютер? − говорит Коул.
Я стучу пальцем по своей голове.
− Ты знаешь.
Он бросает на меня невеселый взгляд.
− Ты успокоилась?
− Да, – какая чушь.
− Хорошо, – судя по тому, как говорит Коул, это, очевидно, не так. − Мэлоун хочет тебя видеть.
Я практически жду, что это заявление будет сопровождаться охранниками, связывающими мои руки и приказывающими мне «двигаться» под дулом пистолета, но нет. Мэлоун и его приспешники не могут читать мои мысли, не подключаясь к моему мозгу. Он не знает, что я смогла обнаружить. Все, что кто‑то может предположить, это то, что у меня началась истерика. Это плохо, и Мэлоун захочет узнать, почему, но это не делает меня угрозой. Просто сделает меня неустойчивой.
Нужно сосредоточиться. Нужно успокоиться. Нельзя дать Мэлоуну больше никаких оснований стереть все из моего мозга сегодня вечером.
Я веду себя осторожно, чтобы не реагировать внешне, но у меня ощущение, словно металлический прут пронзает мой позвоночник. Титановый хребет − вот, что мне нужно. Выше голову, плечи назад, руки расслаблены. Стержень держит все на месте, включая мой мозг. Если Мэлоун в своем офисе, у меня займет примерно две минуты, чтобы добраться туда. Сто двадцать секунд, чтобы придумать объяснение. И лишь один шанс провернуть то, что я задумала.
Но, эй, это то, чему он обучил меня. Мой шок прошел. Сегодня больше не будет ошибок.
− Хорошо, − я поправляю свой хвостик и проношусь мимо охранников. – Кстати, прошу прощения за это. У меня были тяжелые два дня.
Один из них шепчет грубое слово в мой адрес, думая, что я не услышу.
Я иду медленно, но целенаправленно, чтобы не показалось, что я тяну время, в то время как придумываю план. Лучшая ложь основывается на реальности – четыреста девяносто четыре вариации на эту тему за всю свою жизнь. Это тоже, должно быть, правда, потому что Мэлоун опирается на принципы.
Когда я вхожу в здание, Кайл и правая рука Мэлоуна уже ушли. Помощник Мэлоуна тоже ушел, и охранник провожает меня вверх по лестнице вместо лифта. Он стучит в дверь Мэлоуна один раз.
Бабочки в моем животе ведут себя спокойно, поскольку готовятся к третьей мировой войне, но мой уровень адреналина резко повышается. Планирование − это нервотрепка. Выполнение − нет. Я вспоминаю, каким параноиком была вчера на Южной Станции, пока не увидела людей Мэлоуна. Как только я начала бежать, меня накрыло спокойствие. Это все благодаря Фитцпатрик. Я многим обязана ей за свое обучение.
Я также обязана врезать ей за это по лицу. Что и случится позже. Даже если Мэлоун уничтожит Софию, Семь когда‑нибудь разберется с этим.
− Входите, − говорит Мэлоун, как только дверь открывается. Он бросает на меня задумчивый взгляд, и я пытаюсь казаться кроткой и пристыженной. Он дает приказ охраннику. − Свободен.
− Сэр, мне очень жаль…
Мэлоун прерывает меня жестом.
− Сядь, − пока я сажусь, электрический чайник начинает кипеть, и он ставит на стол две чашки. − Немного ромашки, я думаю, поможет тебе успокоиться.
− Спасибо, − я присматриваюсь к нему, как только он насыпает чай в ситечко. Я не буду пить это, если он вместе с чаем подсыпает туда что‑то еще.
− Я понимаю, ты расстроена из‑за Кайла, − говорит Мэлоун, наливая воду.
− Да, сэр.
Он протягивает мне чашку.
− Ты подружилась с ним.
− Да, сэр. Было шоком, увидеть его в крови, но я не знаю, о чем думала там, на улице. Мне жаль. Эти последние пару дней…
− Были очень тяжелыми для тебя, я понимаю. Поверь мне. Ты, возможно, одно из наших величайших творений, Семь, но ты также частично и человек. Я знаю, − Мэлоун со вздохом садится. − Боюсь, Кайл не доверял моим людям. Видимо, он увидел вчера их с тобой, и ты поселила плохие ассоциации в его сознании.
Я прочищаю горло.
− Это правда. Кайл был со мной вчера утром. Когда я пришла в себя, я испугалась, что что‑то плохое должно было произойти, но я не знала что. Паранойя была такой сильной, и я подумала, что террористическая группа преследовала нас. Когда я увидела этих людей, я побежала и заставила Кайла побежать за мной.
Мэлоун прихлебывает свой чай, кивая.
− Это, конечно, совпадает с тем, что мои люди рассказали мне вчера. Они также сказали мне, что ты отрицала то, что знаешь его.
− Я думала, что защищаю его.
− Я вижу, − он не верит мне полностью, но хочет этого.
Ври больше. Возьми эту историю под контроль.
− Итак, Кайл сопротивлялся, когда ваши люди пришли за ним? – стону я. − Это моя вина, что он ранен.
− Боюсь, что да, он боролся и убегал. Он попытался выпрыгнуть из движущейся машины. Вот как он поранил свое лицо.
Полагаю, это, наверное, самая правдивая вещь, которую Мэлоун произнес за это время. Бедный Кайл. Бедный, храбрый Кайл. Я горжусь тем, что он боролся. Но моя тайная радость только усиливает боль в животе. Все мое лицо горит под угрозой того, что слезы вырвутся наружу, но я сдерживаю их. Мысль о том, что Кайл где‑то заперт, считая, что я предала его, и ожидая смерти, окатила меня ледяной водой. Это больно, но это все, что я должна держать в себе, чтобы уберечь его.
− Очень жаль, что ты вчера напугала его, − продолжает Мэлоун. − Но с другой стороны, мы поняли, что он, возможно, не захочет доверять нам первое время, так что это не удивительно.
Я делаю вид, что пью чай.
− Он в порядке сейчас?
− Физически он в порядке. Его тело исцелилось по пути сюда. Это действительно удивительно. Его мать – царство ей небесное – была гением. Кайл держит ключ к бессмертию, и он поймет это в один день. Но эмоционально? − Мэлоун складывает руки вместе, изображая расстройство. − Мы собираемся завоевать его доверие, но я уверен, что когда‑нибудь мы все объясним. На данный момент, мы дали ему успокоительное, чтобы он мог отдохнуть. Я думаю, для тебя было бы разумно присутствовать завтра утром, когда мы будем говорить с ним.
Это было бы разумно, но его предложение − ложь.
− Спасибо. Я тоже так думаю.
− Хорошо. Как твои воспоминания, кстати?
Отлично, что и является проблемой. Время для другой лжи.
− Продвигаются. Они начали возвращаться в хронологическом порядке. Я помню все до десяти лет.
Другими словами, Мэлоун не может пока спросить меня о том, как был удален жучок.
Он потирает свой подбородок.
− Теперь хронологически? Как неожиданно.
Действительно.
− Думаю, когда я перестала концентрироваться на окончании своей миссии, все встало на свои места.
− Это хорошо. Мы проведем еще несколько сканирований завтра. Я хотел бы получить как можно больше информации о том, что произошло в случае, если это повторится с тобой или с кем‑то еще. Мы даже могли бы быть в состоянии предотвратить это.
Я встаю, следуя его примеру.
− Это было бы здорово. Я не хочу проходить через это снова.
Мэлоун улыбается, но его глаза холодные. Я повсюду вижу сегодня хищные глаза. Но с Мэлоуном, это подходящее сравнение.
– Я не думаю, что так будет. Спокойной ночи, Семь.
− Спокойной ночи.
Я слышу, как он достает свой телефон, как только я ухожу, но не оборачиваюсь. Трудно сказать, кто из нас больше солгал в этом разговоре, и меня это удовлетворяет. Теперь мы квиты.
За пределами его офиса, я наклоняюсь и поправляю шнурок на ботинке. Дверь Мэлоуна массивная, но я тщательно выбрала свою позицию, чтобы держать ухо востро.
− Нам нужно поторопиться с переправкой Чена, − говорит кому‑то Мэлоун. − Первым делом завтра утром. Миссия оказала глубоко негативное воздействие на стабильности ГИ‑1 Семь. Это та же проблема, которая всегда преследует нас с целой группой ГИ‑1. Они слишком эмоциональны для длительных заданий.
Он делает паузу, пока говорит другой человек. Мои дрожащие пальцы скользят по моим шнуркам, и я вонзаю ногти в ладони. Мэлоун соврал, но ничего из того, что я не знала. Но завтрашнее утро – это слишком рано для того, что я обдумывала. Мне нужно больше времени. Дерьмо.
− Как только Чена здесь не будет, я хочу, чтобы ее доставили в лабораторию, − говорит Мэлоун, потом делает еще паузу. − Я до сих пор не знаю, как ее жучок был удален, но мы можем попробовать завтра вытянуть это из ее имплантов. Затем я хочу, чтобы все воспоминания об этой миссии стерли из ее мозга.
Мое дыхание застревает в горле, но мне удается сохранить свое лицо нормальным для камеры безопасности, которая наблюдает за мной. Затем, сглотнув, я заканчиваю завязывать шнурок и спешу прочь.
Сейчас семь тридцать вечера. Я точно не знаю, что значит «завтра утром», но могу поспорить, что у меня меньше двенадцати часов, чтобы выяснить, как это исправить.
Я ГИ‑1 Семь. Я София. Я солдат, шпион, я хороший человек. И я не позволю Мэлоуну разрушить это.
Глава 28
Ночь воскресенья: Сейчас
Мне нужно убраться куда‑нибудь, чтобы подумать, но нигде нет места, чтобы уединиться. Бродить вокруг лагеря не просто запрещено в это время ночи, это глупо. Просто потому, что Мэлоун планирует стереть завтра мои воспоминания, не значит, что я не буду внимательно смотреть по сторонам. Он должен думать, что я не опасна, иначе меня запрут.
Я намерена доказать, что он ошибается.
Конечно, это здорово и все такое, но я еще не разобралась как. Единственное, что важно для меня − это то, что Мэлоун не подозревает, что я все знаю. Даже мысли об этом причиняют мне головную боль.
Я кладу свою голову на руки и тщательно обдумываю каждый кусочек информации, который у меня есть по поводу охраны лагеря. Ее не так много. Хотя мы изучали различные типы систем безопасности и протоколы, наши собственные типы никогда не использовались в качестве примеров, хотя можно подумать, что они проводились бы в качестве хороших моделей. Но я понимаю, почему − мы собственность Красной Зоны. Рабам не дают ключи к их побегу. Особенно когда рабов тренируют быть мастерами побега.
После того как я исчерпала этот ход мысли, я размышляю о технических деталях каждого схожего типа миссии, которые мы изучали. В итоге, единственный вывод, который я могу сделать, это то, что я облажалась.
Дверь в уборную открывается.
− Соф?
С замиранием сердца, я выхожу из кабинки.
– Уверена, что должна называть меня так здесь?
Джордан опирается на край раковины с озабоченной улыбкой.
− Мы обнаружили, что в уборных при наших комнатах нет камер наблюдения.
− Ну, это облегчение. Я бы проводила больше времени в душе все эти годы, если бы не думала о том, что за мной наблюдают.
− Расскажи мне об этом. Ты знаешь, что это значит?
Я гляжу на нее с опаской.
− Что?
− Ты можешь поговорить со мной здесь. Поговорить начистоту.
Начистоту. В последнее время я не особо часто использовала это слово.
Я ерзаю в своей куртке. Если бы я рассказала Джордан даже половину того, что я обдумываю, то поставила бы ее в неловкое положение. Ей придется либо прикрыть свой зад, настучав на меня, или, вполне возможно, она захочет рискнуть своей задницей чтобы помочь мне.
Слишком рискованно вовлекать ее во все это. Никто больше не пострадает из‑за меня.
− Не делай это, − говорит она.
− Что?
Джордан скрещивает руки.
− Ты замыкаешься в себе. Готовишься бежать отсюда − я же вижу. Но забудь об этом. Я буду драться с тобой, если придется. Ты не уйдешь, пока не расскажешь мне, что случилось после ужина. Ты упростила мне задачу, загнав себя сюда. Так упрости и остальное.
− Ладно, хорошо, − я поднимаю руки вверх в жесте капитуляции, затем срываюсь с места.
Она сразу же оказывается на мне, ведь она стоит ближе к двери. Плечо, взметнувшееся со стороны, выбивает меня из колеи. Я прихожу в себя, хватаю ее за руку, но она легко выкручивается. Мы сражаемся за дверную ручку в равных силах, подошвы наших сапог издают писк на плитке.
Но мое сердце не со мной. Часть меня нуждается в том, чтобы поделиться тем, что я узнала, и та, другая часть меня думает, что Джордан заслуживает правды. Кроме того, ни одна из нас не хочет серьезно навредить другой.
Когда Джордан делает захват вокруг моего туловища, я висну в ее руках.
– Сдаешься? − спрашивает она.
− Да.
Она отпускает меня, и я опускаю голову на ее плечо.
− Соф, пожалуйста. Поговори со мной. Мы ведь семья, помнишь?
Я шмыгаю носом, чувствуя себя мерзко. Из‑за пребывания за территорией лагеря я стала более мягкой. Это одна из черт Софии, без которой я могла бы обойтись.
− Я все вспомнила.
− Разве это не хорошо?
− Должно быть, не так ли? Я думала, что вспомню и все будет хорошо, но на самом деле, я вспомнила, и все очень плохо, − холодок пробегает по моей спине, как пальцы по клавиатуре. Я приподнимаюсь, чтобы сесть на раковину, и Джордан садится рядом со мной.
− Насколько плохо?
− Очень плохо. Вчера утром я была обеспокоена, ведь считала, что какие‑то плохие люди преследовали меня. Но я и была с этими плохими людьми, просто не помнила об этом. Забавно, не так ли? В извращенном смысле, я имею в виду.
Она прикусывает ноготь большого пальца.
− Ты не плохой человек. Теперь сделай мне одолжение и начни с самого начала.
− Точно, − если я собираюсь втянуть ее в это, если собираюсь поднять ад и сравнять лагерь с землей − хотелось бы − то, по крайней мере, я могла бы сделать это правильно. Так что я рассказываю Джордан о своей миссии, обо всем, чем Мэлоун поделился со мной. Я рассказываю ей о КиРТе и о том, как влюбилась в Кайла и как увидела ту историю в новостях про био‑бомбу.
Я рассказываю ей о том, как начала изучать это, и, как обнаружила, что Доктор Уилсон − наш Доктор Уилсон − был подозреваемым преступником, связанным с международной организацией гангстеров, известных как «Четыре». Я рассказываю ей о том, как все файлы ЦРУ насчет «Четыре» засекречены, но как только я начала подбирать ключевые слова и имена, я смогла собрать все воедино.
Я рассказываю ей о том, что «Четыре» вовлечены во все виды оружейных сделок: покупка и продажа политических тайн, научные исследования, разработка и продажа высокотехнологических и неврологических оружий. Их подозревают в связи со всеми видами биотехнологических компаний, вроде «Прометея 3». И у них есть четыре операционных директора, одного из которых зовут Джордж Мэлоун, он же Рид Харрис. Рид, а не читай (в англ. языке имя Рид созвучно с глаголом «читать») как раньше продолжали говорить мне мои искореженные воспоминания.
Я жду пока Джордан скажет что‑то, но думаю я перегрузила ее микросхемы. Она невыразительно пялится в пол. Я отхожу от тяжелой информации и применяю новую тактику.
− Уилсон был частью команды, которую Мэлоун использовал для взлома лаборатории генной инженерии в течении лета и для того, чтобы украсть чертежи с целью создания целевых вирусов. Она называлась «Точный Проект». Мэлоун продал информацию террористам, и они применили оружие в Нью‑Йорке. Уилсон умер, когда ЦРУ попыталось развалить продажи.
Джордан закрывает глаза.
− Вот...вот...вот, черт.
− Ух ты. Если я лишила тебя дара речи, может быть, я смогу сделать невозможное и тоже сбежать.
Она приходит в себя, чтобы снова начать грызть палец.
− Сбежать? Минуточку. Ты говоришь мне, что выяснила все это. А потом что? Ты уже знала о Кайле?
− Нет, − я спрыгиваю с раковины, подношу руки под кран и пью немного воды. Я говорила слишком много, и не рассказала ей и половины. Хотя, если я уйду сейчас, то скорее всего, потеряю возможность. Только благодаря удаче никто не входит в уборную так долго, а удачи у меня, кажется, не много в запасе.
Избежав легкого обезвоживания, я продолжаю историю, расхаживая, потому что не могу больше сидеть.
− Мэлоун сказал мне, что террористы убили мать Х, и теперь они преследуют ее ребенка. Все это было правдой. Сара Фишер работала на «Прометей 3». Люди Мэлоуна выследили ее, убили ее заместителя в течение лета и обнаружили, что ее ребенок был в КиРТе. Неудивительно, что он не рассказал мне, кем были так называемые террористы. Они – это мы.
И когда я рассказала все Мэлоуну, то думала, что Кайл был в опасности − в какой из них? Тем призрачным врагом была я. Больше никто. Подозревает ли Мэлоун, что я что‑то обнаружила?
Я не должна предполагать, иначе окажусь в клетке, как Кайл. Легко видеть врагов там, где их нет − пятьдесят одна вариация на эту тему предостерегла нас от паранойи в этой области. Это то, что ослепило меня в КиРТе, то, из‑за чего я пришла к выводу, что Кайл был моим врагом, а не моей целью.
Я надеюсь, что Мэлоун примет, что мой страх взял верх надо мной, но, в конечном счете, это не имеет значения. Я должна выбраться отсюда, прежде чем Мэлоун сотрет мои воспоминания. Прежде чем он сотрет Софию из меня − все, что она знает, все, что она пережила, все, что она любит и все, во что верит.
Все, что она помнит. Всю вину, которую она чувствует. АнХлор, люди, которых я убила. Сколько среди них было невинных людей, которых «Четыре» хотели убить по какой‑то причине? Может быть, некоторые были преступниками, но я не уверена, что хочу знать это. Я не спасала мир, я разрушала его. Уничтожала его так же, как Мэлоун намерен уничтожить меня.
Возьми себя в руки. Я чувствую, что мой мозг перегружен. Хочется удалить эти воспоминания, но я не могу предаваться такого рода слабости. Я должна помнить, потому что если я не буду, то не смогу искупить все то, что сделала.
Покусывая в стороне большой палец, Джордан воспринимает все это очень спокойно, что, своего рода, страшно.
– Так, а потом что?
− Потом − после того, как я узнала о Мэлоуне, я ни в коем случае не собиралась привести к нему Х. Я полагала, что с достаточным количеством денег, я смогу исчезнуть. Я позволю Х решить, что он или она хочет сделать: пойти в программу Защиты Свидетелей или что‑то вроде того. Два дня назад это было частью моего планирования. Но я достала деньги на случай, если бы они нам понадобились.
Джордан прекращает размахивать ногами.
− У тебя есть деньги? Где ты достала их?
− Вообще‑то, это было не слишком трудно. В каждом городе есть неприятные люди, которые носят с собой много наличных, и никто из них не подозревает, что кто‑то вроде меня является ходячим оружием. Я имею в виду, я не собиралась воровать у невинных людей. Я причинила достаточно вреда таким образом, и у меня было время стать разборчивее. Как только я попала на след Мэлоуна, у меня ушла неделя, чтобы начать собирать все воедино. А затем прошло еще несколько недель, прежде чем я нашла Х.
Джордан издает звук на что‑то между смехом и всхлипом.
− Ты могла бы умереть.
− Это все еще возможно.
− Черт, Соф, − она спрыгивает с раковины. − Сколько денег у тебя есть?
− Было. Несколько тысяч долларов. Но теперь они у Мэлоуна, хотя я не уверена, что он знает об этом. Они завернуты в шапку и пару варежек в моем рюкзаке. У меня ни разу не было шанса, чтобы спрятать их в более безопасном месте, и я взяла всё с собой вчера утром.
Вчера утром. Я не могу поверить, что я уехала из КиРТа с Кайлом только вчера утром. Кажется, словно это было в другой жизни.
− Ты относишься к этому слишком спокойно, − говорю я.
Джордан медленно улыбается.
− Нееет, я просто скрываю свою истерику лучше, чем у тебя получилось бы раньше. Ничего из этого меня не удивляет. Я всегда знала, что с этим местом было что‑то не так. Фитцпатрик − или, может быть, это был Мэлоун − могли бы попробовать закрыть нам глаза посредством контроля нашего доступа к внешнему миру, но у меня есть инстинкты. Они создавали нас не для того, чтобы мы были глупыми.
− Правда. Ты всегда ненавидела это место.
− Чертовски верно, – кажется, что она, что‑то высчитывает. – Ты можешь доказать что‑то из того, что ты сказала?
Я гримасничаю.
− Зависит от того, насколько ты терпелива. Все, что я читала хранится в моей памяти, конечно же, но тебе ведь известна проблема с загрузкой.
Нейронные импланты не хранят данные так же, как это делает обычный компьютерный чип. Я могла бы передать свои воспоминания, но, чтобы сделать это аккуратно − то есть, не считая мое эмоциональное состояние и фоновый шум, что может подтасовать данные − потребуется время. И нам понадобится программа лагеря, чтобы перевести данные во что‑то читабельное.
− Они еще есть на флешке, − говорю я. − Я подумала она понадобится, чтобы убедить Х, когда я нашла его. Но они в моем рюкзаке вместе с деньгами. Тебе нужны доказательства?
− Мне любопытно, но нет. Я не думаю, что они нам понадобится. Твоей истории и денег − если мы сможем достать их − будет достаточно.
− Достаточно для чего?
Она делает вид, словно хочет ударить меня.
− Достаточно для чего? А ты как думаешь? Достаточно, чтобы УЙТИ.
− О, нет. Я боялась, что ты скажешь это. Ни в коем случае, − Джордан начинает протестовать, но я прерываю ее. − Я должна выбраться отсюда, потому что завтра утром Мэлоун сотрет мою память, и они забирают отсюда Кайла. У меня есть… − я проверяю свои внутренние часы, чтобы посмотреть сколько времени прошло с тех пор как я вышла из кабинета Мэлоуна. – У меня, наверное, есть меньше десяти часов, чтобы придумать, как спасти его и сбежать, и я не могу беспокоиться о том, что ты можешь пострадать, пытаясь помочь мне.
Джордан блокирует дверь.
− Пожалуйста. Ты думаешь, у тебя есть шанс спасти этого парня и выбраться отсюда без посторонней помощи? Может быть, ты смогла бы улизнуть сама. Но взять его с собой? Не выйдет. Я нужна тебе. Мы нужны тебе. Кроме того, мы будем держаться вместе − это всегда срабатывает.
− Мы?
− Мы, − она подносит ухо к двери, затем делает несколько шагов назад от нее, понижая голос. − Не весь отряд, но некоторые из нас. Остальных можно убедить, если у тебя есть доказательства, но на то, чтобы загрузить их из твоего мозга, нет времени. Мы нужны тебе, Соф. Ты знаешь это.
Я знаю это, поэтому протираю глаза и вздыхаю.
− Да.
− В четверть после часа сегодня ночью, − говорит Джордан. − Мы встретимся здесь, чтобы все спланировать. Я расскажу остальным.
После того, как она уходит, я принимаю душ, так что мне не приходится ни с кем разговаривать. Я выговорилась, и все, о чем я могу думать − это Кайл и о том, как я неосознанно предала его. Мерзкое чувство, которое я ношу в себе с обеда, возвращается с новой силой.
Когда в десять наступает отбой, я не сплю, зацикливаясь на всем, что я могла бы сделать по‑другому за последние два месяца. Может быть, за последние девятнадцать лет. Могло ли бы что‑то из этого изменить ситуацию? Лагерь научил нас таким вещам, о которых ни один нормальный человек не знал бы, но его целью было сохранить в нас наивность. Никому не доверять, кроме них − учили они нас. А им доверять беспрекословно.
Почему у меня никогда не возникало больше вопросов? Оглядываясь назад, делать это кажется логичным. Но я настолько сильно хотела делать все хорошо, что позволила им ослепить меня.
Они утверждают, что наши человеческие эмоции делают нас слабыми. Они правы. Они сделали нас контролируемыми, а идиоты, которые управляют этим местом, никогда не ценили этого.
В 1:14 ночи Джордан вылезает из постели и идет босыми ногами к двери. Это никого не беспокоит. Как только дверь закрывается, Саммер так же молча следует за ней.