Мысль поддерживает меня идти неумолимо вперед. Один, наконец, добирается до нее и незамедлительно падает в грязь. Она клохчет своим языком от отвращения и позволяет медику осмотреть его. Они делают записи его показателей и крадут образец крови, прежде чем снять с него мокрый мундир.
К тому времени как я проползаю свой путь к ним, то вся покрыта грязью. И когда врач наклоняется, чтобы проверить пульс, мир становится черным.
Я не долго нахожусь без сознания, но Фитцпатрик замечает это, и записывает в свой отчет. В тот вечер за ужином, нам дают двойные порции, но еда едва ли облегчает боль. Я слишком вымотана, чтобы даже обрадоваться, что данный обучающий раунд закончился, и надеюсь, что Два и Десять − те, кто застрял в больнице − восстановятся.
Они не убьют меня, говорю я себе. Не намеренно.
В тот вечер мы весело проводим время. Нам приказано отдыхать, как будто мы могли бы сделать что‑нибудь еще. Девять и Шесть уходят в комнату, чтобы поиграть в шахматы. После некоторого проведенного времени в общем зале, Один решает начать со своих новых венгерских книг перед завтрашней языковой практикой.
Я люблю лингафонный кабинет и рада вернуться к обычным урокам. Беря пример c Первого, я направляюсь в комнату девочек, чтобы почитать на русском языке, который недавно одобрили и для меня. Заучивание правил и лексики языка легко, но подозреваю, что эта практика, на которой мы фокусируемся на произношении, будет довольно сложной, так как это мой первый славянский язык.
Шесть как раз говорит о чем‑то, но, когда я открываю дверь, резко останавливается. Она и Девять разлеглись на кровати Шесть, и шахматной доски нет и в помине.
− Кто‑то еще придет? − спрашивает Девять.
|
|
− Не думаю, − хватаю свой планшет и понимаю, что она пялится на меня. − Что?
Шесть пожимает плечами, поэтому Девять берет объяснение на себя.
− Мы разрабатываем способы убить Фитцпатрик.
− Вы что? − я смеюсь, но потом понимаю, что ни одна из них, похоже, не шутит.
− Однажды, − говорит Девять. − Однажды я выберусь отсюда. Я буду бежать и бежать и никогда не остановлюсь.
Я подтягиваю колени к груди, мечтая о том, чтобы не слышать слова Девять.
− Тебе придется. Они придут за тобой.
− Нет, если мы разберемся с ними первыми, − говорит Шесть.
− Да, черт возьми, − поддерживает Девять. − Научи меня, как выжить и научи меня как убивать, и в один прекрасный день я использую эти навыки.
Рассеянная, включаю планшет, но я потеряла всякий интерес к русскому. Мне нужно отговорить Шесть и Девять от этого бунта, прежде чем они попадут в серьезные неприятности.
− Я знаю, что то, через что мы прошли, было тяжело, но Фитцпатрик должна быть жесткой с нами. Это для того, чтобы подготовить нас.
− Подготовить для чего? − спрашивает Шесть.
Прежде чем могу ответить, Девять прерывает меня.
− Чтобы продолжать быть их рабами. Да, Семь. Вот, кто мы. Они будут делать с нами все, что захотят, и мы ничего не можем с этим поделать.
− Это не правда.
− Как это не правда?
Я пролистываю книги на своем планшете, словно в поисках хорошего ответа.
− Мы хотим быть здесь. Они дают нам лучшую жизнь, создают из нас лучших людей. И в один прекрасный день, мы сделаем мир лучше.
Девять фыркает.
|
|
− Ага, это то, что они говорят нам. Но ты выбирала быть здесь? Потому что я нет. Они создали нас. Конец. Это означает, что они владеют нами. И будут делать с нами все, что захотят. Ты тоже это знаешь.
− Не знаю, − моя прежняя злость на Фитцпатрик всплывает вновь, на этот раз направленная на Девять. Отчасти потому, что мне страшно, и отчасти потому, что в том, что она говорит есть доля правды, а я не готова столкнуться с ней.
Но то, что она говорит еще и эгоистично, и я разочарована в ней. Это единственная часть, с которой я могу справиться.
− У тебя есть кров, еда, цель, и кто‑то учит тебя всему. Да, они создали нас, но они создали нас для того, чтобы быть лучше, чем большинство людей. Миллионы людей отдали бы все, за то, что есть у нас.
Шесть опускает голову, но Девять по‑прежнему выглядит так, словно хочет побить кого‑нибудь.
− И у миллионов других есть что‑то, чего нет у нас.
− Что?
− Семья. Тот, кто заботится о них.
Я соскальзываю с кровати и обнимаю ее.
− Я забочусь о тебе. Ты − моя семья.
Она обнимает меня в ответ, и мы тянем к себе Шесть.
− Семь права, − шепчет Шесть. − Мы должны держаться вместе. Может быть Фитцпатрик пытается помочь. Может быть, нет. Но даже Один говорит − мы должны стоять друг за друга, потому что больше никто не будет делать этого. Когда‑нибудь мы будем больше и сильнее, чем Фитцпатрик, и тогда посмотрим, как там обстоят дела. Но наш отряд всегда стоит на первом месте. Поклянемся.
Что мы и делаем.
*****
Шесть лет спустя, я не больше, чем Фитцпатрик, но я сильнее. И чертовски уверена, что также и умнее. Но она все еще заставляет меня чувствовать себя той голодной, изможденной тринадцатилеткой, замерзнувшей в озере лагеря, пока я следовала за ней из столовой. Я не опозорю свой отряд, опираясь на их поддержку, так что я держу свои плечи и голову высоко.
|
|
Солнце простирается над горами, такое же утомленное, как и я. За ночь небо заволокло облаками, и на западе оно стало плоским и серым. Серость распространяется, и я чувствую влагу в воздухе. Скоро будет снег.
Фитцпатрик не говорит ни слова. Она просто ведет меня на два построения ниже, в крошечную комнату, которая затхло пахнет. Это должно быть ее офис, потому что большое фото расположено на ее столе. На снимке, Фитцпатрик позирует на крыльце с пятнадцатью другими, многие из которых имеют общие особенности. Люди в группе варьируются в возрасте от, наверное, около восьми до восьмидесяти, и все одеты в камуфляж и вооружены винтовками. Винтовка самой младшенькой − розового цвета. Эти дети должно быть ее племянницы и племянники, решаю я, ведь даже не могу представить, чтобы у Фитцпатрик были свои собственные.
Пока я размышляла об ужасных мини‑Фитцпатриках, настоящая закрывает дверь и указывает на стул.
− Садись.
Я подчиняюсь без раздумий, как меня учили.
Фитцпатрик садится напротив меня и не отрывает взгляд целую минуту. Она ждет, что я скажу что‑то? Если так, ей не повезло. Воспоминания о том, как я должна вести себя, исчезли.
Вместо того, я использую время, чтобы изучить ее лицо. Она стала весьма старше с последнего воспоминания о ней, господствующей над нами, пока мы застывали в озере. С близкого расстояния ее кожа − гладкая и сильно вытянута. Но единственное, что не изменилось − это ее глаза. Они такие же холодные, как небо снаружи, и просто серые.
Я ненавижу Стервупатрик.
Молчание сохраняется более пяти секунд. Пристально смотреть у меня получается лучше. Фитцпатрик моргает.
− Мэлоун вчера проинформировал меня, − говорит она. − Ты провалила свою миссию. Ты позор для этого отряда.
Независимо от того, что я ожидала − и не уверена, что именно − это было не то. Я стараюсь не корчиться, но от того, как она смотрит на меня, мне хочется ударить ее.
− Что‑то случилось со мной. Врачи думают, что я все вспомню.
− Что‑то случилось со мной, − она передразнивает меня. − Прислушайся к себе. Тебе даже не хватает смелости признать, что на тебя напали и ты проиграла бой.
Моя челюсть сжимается.
− Мы не знаем то, что случилось.
− Ложь. Ты не знаешь, но я знаю. Могу поспорить на это. И почему ты не знаешь? − она делает паузу, как будто ожидая моего ответа. − Потому что ты провалилась.
Черта с два я провалилась. Это все, о чем я могла думать, когда меня не занимали мысли о Кайле или о том, что произойдет со мной. Так что мне не нужна Фитцпатрик, которая тыкает в лицо, как сильно я облажалась.
− Я знаю об этом.
− Нет, я не думаю, что ты знаешь.
Я прикусываю язык и концентрируюсь на боли, чтобы не сболтнуть чего‑то, о чем потом пожалею.
Фитцпатрик встает и шагает.
− Бесчисленные часы исследования ушли на проектирование твоего мозга.
Да, и я могла бы сосчитать их, если бы кто‑то дал мне сведения.
− Еще больше ушло на внедрение в тебя правильного ДНК.
В среднем, 1,2 лекций в день, с тех пор как мне было пять лет, составляет 6,132 лекции. 1,73 минуты лекция, это около 10,608 минут − эквивалент 7,4 суток моей жизни, которые были потрачены на то, чтобы выслушать то, как Фитцпатрик чморит меня.
Мне потребовалось меньше секунды, чтобы вычислить это. Видите, как хорошо я могу подсчитывать?
Фитцпатрик не обращает внимания на мою мыслительную математику. Ей, наверное, нужны все пальцы на руках и ногах, чтобы сосчитать до двадцати.
− Девятнадцать лет ушло на обучение, как использовать твой мозг и тело.
Фактически, если быть точным, семь тысяч восемьдесят один день. Больше подсчетов.
− А что у тебя есть, чтобы показать это? Ты была в этом колледже в течение трех месяцев. Что ты делала все это время?
Достаточно подсчетов. Как насчет немного «Эмили Дикинсон» для объяснения?
Если сердце твоё спасу я,
Значит, живу не зря;
Чашу боли хлебну – чужую,
Полную – по края,
Если вернула в небо
Птицу – рука моя,
Значит, живу не зря.
Это все суммируется. Видите? Суммируется! Каламбур. Стервепатрик нужно чувство юмора.
− Я сказала Мэлоуну два месяца назад, что тебе следует напомнить о задании, потому что ты явно не справлялась. Ты помнишь, что я сказала тебе в тот день в Бостоне?
Я так больше не могу. Пора петь.
«У Мэри был барашек, барашек...»
− Насколько трудно найти одного студента…
«БАРАШЕК!»
− Из восьми сотен?
− Восемьсот семьдесят семь возможных. Из которых я сузила до сорока шести за последний месяц. Я не виновата, что Мэлоун не ознакомил вас с моими отчетами.
Она в шоке от меня. Я в шоке от себя.
Для начала, обливать грязью Фитцпатрик было определенно не очень хорошей идеей. Я ведь даже не собиралась обращать на нее внимания. И в итоге, откуда взялось это число − сорок шесть? Я действительно это сделала? Я хочу похвалы, что вернула это воспоминание, но Фитцпатрик выглядит убийственной. Ее лицо полностью красное. Она может взорваться. Я буду покрыта останками Фитцпатрик.
− Что? − ее голос гремит, как гром.
− Так и есть.
− Позволь мне проясниться, ГИ1−Семь.
Несмотря на то, что она горит под своим кровяным давлением, голос Фитцпатрик остается таким же холодным, как и ее глаза, и она приближает свое лицо к моему. Ее дыхание пахнет кофе.
− Если бы у Мэлоуна не было такой неуместной веры в твои способности, ты бы никуда не отправилась. Я знала, что ты не смогла бы справиться с такой важной и трудной миссией. Но в то время как Мэлоун и врачи сохраняют веру, что твоя память вернется, у меня нет таких ошибочных верований. Я не собираюсь ждать, пока ты восстановишься. Мы собираемся сегодня выяснить, насколько ты сломана. А теперь убирайся с глаз моих, пока я не увижу тебя в тренажерном зале.
Я иду, надеясь, что это не означает еще одно погружение в озеро.
Впитывая зимний воздух, направляюсь обратно в столовую. Приятно знать, что некоторые вещи никогда здесь не меняются. Я до сих пор ненавижу Стервупатрик. Это почти обнадеживает.
Да, но... эта новая мысль жужжит вокруг мозга, как комар.
Но Фитцпатрик ведь тоже получает приказы от кого‑то.
Я сворачиваю руки в кулаки и снова начинаю напевать «У Мэри был барашек». Но отгородиться от Фитцпатрик − это одно. Отмахиваться от мысленного комара − совсем другое.
Мэлоун контролирует все, что происходит в лагере. Это значит, что Фитцпатрик работает на него. Значит, что Мэлоун решает все, что она делает, будь то заставлять нас голодать в течение трех дней, а затем бросать в озеро, или просто быть еще той стервой.
Мне не нравится это осознание. Мне не нравится большинство мыслей, которые появились за последние двадцать четыре часа, но особенно не нравится то, что они заставляют чувствовать себя еще более неустойчивой. Единственное, на что я опираюсь − это то, что те, на кого я работаю − хорошие люди. Какие бы морально сомнительные вещи я не могла бы сделать в прошлом, они были сделаны потому, что добрые люди считали, что они были правильны.
Но какой хороший человек позволяет Фитцпатрик жестоко обращаться с группой детей? И если я поразмышляю об этом, нужно ли тогда задавать вопрос и о других своих предположениях?
Холодный ветер кусает за уши. «Блокируй это, − говорю себе. − Блокируй холод и сомнения.»
Я утешаю себя знанием о том, насколько занят Мэлоун. Он всегда приходит и уходит, и мы не его личная ответственность. Может быть, Мэлоун не в курсе всего, что происходит. Может, он доверяет Фитцпатрик обучить нас, как она считает нужным, и не обращает особого внимания; а, может он не одобрял это упражнение в озере и поэтому оно не повторится.
Не повторится, не так ли? Откуда мне знать?
− Семь! − Джордан машет и бежит ко мне. – Она поздравляла тебя с возвращением, не правда ли?
− О, да. Ясно давая понять, какой позор, что я провалила задание.
− Она так сказала? − Джордан пинает кусок разбитого асфальта вниз по тропинке. – Я вас умоляю. Если бы она могла сделать мир немного лучше, тогда почему здесь мучает нас, а не спасает мир сама? Игнорируй ее.
Я разжимаю руки, но не могу расслабиться. В это время в КиРТе я бы до сих пор была в постели. В обеденном зале в воскресенье до семи даже не подают завтрак. Я бы поела с Одри, встретилась с Кайлом, затем провела утро в библиотеке, делая вид, что наверстываю свои задания вместе с ними. Так как мне обычно не нужны были эти часы, чтобы делать собственную работу, я бы помогала им чем могла или нашла бы какую‑нибудь книгу для чтения. Часто я работала над планированием миссии или отчетами, но это во многом зависело от того, смогу ли я улизнуть от всех. Часть миссии требует оставаться незамеченной и ничем не примечательной. Это осложняет жизнь.
Но честно говоря, иногда даже делает жизнь веселее. Когда еще можно будет оправдать то, что я болтаюсь с людьми в качестве своего прикрытия.
Что происходит с теми людьми сейчас? О чем подумали Кайл, и Одри, и Чейз, когда я не вернулась прошлой ночью? Рассказал ли Кайл друзьям, что произошло, и если это так, что он подумает, когда услышит об отмазке, которую придумал Мэлоун? Он поймет, что это ложь. Но, если Кайл работает на врага, может тогда, это не имеет значения.
А что насчет Одри? Отправилась ли она спать обеспокоенной? Она не может позволить себе отвлекаться, не тогда, когда у нас финальные работы по физике на этой неделе. Блин, мне действительно нужен способ, чтобы написать в КиРТ, но как?
− Семь?
Тут я понимаю, что перестала идти. Джордан находится на шаг впереди меня.
− Прости. Этим утром воспоминания возвращаются быстро и сумбурно.
− О, это хорошо. Что‑нибудь полезное?
− Да, у моего прикрытия была финальная работа по физике в среду.
− Ты должна была учить физику в школе? Черт, тебе должно быть было скучно.
Я скорчила гримасу.
− Да, ужасно.
Как только Джордан информирует меня о расписании дня, я собираюсь с духом, чтобы спросить о проблеме, гложущей нутро. Учитывая мои ограниченные воспоминания, надеюсь, что Джордан не надоели эти глупые вопросы. Просто не уверена, что хочу знать, что она скажет.
Когда мы достигаем новых построек, я обращаюсь к ней.
− Тогда, когда нам было по тринадцать и Фитцпатрик заставила нас пойти на озеро − мы делали это более одного раза?
Джордан засовывает руки в карманы и осматривается.
− А сколько раз ты помнишь?
− Только один.
− Повезло тебе. Мы делали это пять раз.
− Пять?
− Пять. Они заставили нас делать это, пока мы все не смогли продержаться в воде так долго, как они требовали.
Я дрожу в согласии с молодой собой.
− Мэлоун должен был бы разрешить это, да? Он разрешает все, не так ли? Но они могли нас убить.
Джордан бросает на меня жалостливый взгляд.
− Ты думаешь, это худшее, что они делали с нами? Тебе нужно заставить поработать остальную часть своего мозга.
Она тянется к двери, но я хватаю ее за руку. Это неправильно.
Ее рука падает. Она, кажется, о чем‑то раздумывает, затем прижимает руку к порезу на моем лбу.
− Что ты с собой сделала? Это не похоже на тебя.
− Что ты имеешь в виду?
− Я имею в виду, ты всегда была на стороне Коула. Ну ты знаешь «они ведут себя жестко с нами, потому что мы должны быть жесткими». Или «мы будем благодарить их за это, когда будем старше». И мое любимое: «после того, как они столько сделали для нас − наша обязанность быть такими хорошими, насколько мы можем, за них и нашу страну». Теперь ты говоришь, как я.
Ветер поднимается и дует волосы в лицо.
− Как ты говоришь?
− Ой, ты знаешь. «Мы все кучка рабов, и меня не волнует, что наша страна нуждается в нас, чтобы защитить ее. В один прекрасный день я собираюсь сжечь их дом». Вот моя позиция, − она дергает дверь. − Если, будучи на воле твое отношение изменилось, тебе лучше об этом умолчать.
Я кривлю губы, следуя за ней.
− Я хочу защищать свою страну и помогать людям, но такое отношение кажется неправильным.
Джордан утихомиривает меня, и она права. Несмотря на обещание Мэлоуна, что никто не собирается стереть мои воспоминания − если я когда‑нибудь получу их обратно − угроза Фитцпатрик парит надо мной, как топор палача. Я не могу никому давать здесь какой‑либо повод узнать, насколько поврежденной стала снаружи.
Ах да, я чувствую себя очень неуравновешенной сегодня утром. Не самая лучшая вещь, когда я собираюсь столкнуться с практикой по рукопашному бою. И с гневом Фитцпатрик.
Глава 15
Тренажерный зал, через который меня ведет Джордан – это не только тренажерный зал, но и универсальный учебный центр на несколько этажей. Она указывает на закрытый полигон и бассейн, потом ведет меня вниз по лестнице. Мы проходим в комнату, наполненную оборудованием для тяжелой атлетики, другая заполнена веревками и скалодромами, и, наконец, мы входим в последнюю на этом уровне.
Комната большая – открытое пространство с двумя зеркальными стенами друг напротив друга. Маты расстелены на полу, а остальной мой отряд уже в сборе. Одну из не зеркальных стен заполняет ряд шкафчиков. Одна из дверей открыта, обнажая наборы ножей для тренировок.
Я очень надеюсь, что сегодняшнее занятие не потребует применения оружия. Учитывая мой комментарий Фитцпатрик ранее, я подозреваю, что выйду отсюда сломанной. И предпочла бы не добавлять удары ножом или порезы на кусочки в качестве своих будущих ран.
Все, кроме Коула, толпятся вокруг меня, продолжая настаивать на информации. Он держится позади и говорит им оставить меня в покое. Шаги отдаются эхом в коридоре, но мы отходим друг от друга, как только Фитцпатрик входит в комнату.
Она возмущенно скрещивает руки на груди и ждет, когда мы построимся.
– Мы продолжим там, где остановились в пятницу. Приготовьтесь.
Коул ведет нас через ряд отдельных участков, пока Фитцпатрик следует впереди нас. В основном она ничего не говорит, но иногда пользуется возможностью отметить, что я не так подвижна, как раньше. Мне бы не принесло ничего хорошего отметить ей в ответ, что в КиРТе я не могла тренироваться по нескольку часов в день. Кроме того, она, должно быть, права насчет меня. Я не настолько гибкая, как остальные.
– Два, Три, вы будете контролировать, – говорит Фитцпатрик, как только мы заканчиваем. – Разделитесь по парам и практикуйте упражнения с прошлой пятницы. Один и Семь, сюда ко мне.
Один не выглядит счастливым, пока мы направляемся к ней. Он, наверное, думал, что будет все контролировать.
Фитцпатрик ведет нас в дальний угол.
– Моя задача на сегодня – это увидеть, сколько помнит Семь, и вернуть ее в боевую форму. Сколько бы времени на это ни ушло. Один, с тех пор как Мэлоун назначил тебя помощником, ты будешь ее спарринг‑партнером.
О, отлично. И ничего страшного, что Коул выше меня на восемь дюймов или на пятьдесят фунтов тяжелее. Я смогла дать отпор парням на Южной станции, но ведь Коул так же подготовлен, как и я. И знает все, что я не знаю.
– Занять позиции, – Фитцпатрик прислоняется к стене, выглядя самодовольной.
Коул ходит кругами.
– Я могу начать с любого движения? Хочу прогнать ее по некоторым основным оборонительным…
– Все равно, – говорит Фитцпатрик. – Нападай на нее. Покажи ей все, что ты умеешь, и мы увидим, сможет ли она себя защитить. Если нет, то ты будешь сражаться с ней, пока мы не поймем, на что она способна.
Да, сразу после того, как он сломает меня.
Эта мысль должно быть промелькнула на лице, и потому линия подбородка Коула ожесточается. Наши взгляды встречаются, и мои мышцы напрягаются в ожидании. Отпусти это, говорю себе. Сознательный мозг отключается. Мышечная память включается.
Кажется, что Коул ждет, пока я приму какую‑нибудь оборонительную стойку, и мое тело двигается само по себе.
Терпение Фитцпатрик иссякает.
– Действуй.
Я стою не в нужной позиции, когда Коул атакует. Я кручусь вокруг, с трудом сохраняя равновесие. Он колеблется на долю секунды, давая мне время восстановиться, прежде чем снова движется на меня. Мои руки не подводят, к счастью. Они двигаются самостоятельно, блокируя его удары, но ноги все равно остаются неуклюжими. Коул нападает на меня слева, и я спотыкаюсь о его ноги. Все кончено за десять секунд. С тупой болью, колени ударяются о мат, а следом и руки. Я задерживаю дыхание, чтобы удержаться от шипения.
Фитцпатрик хватает мою руку и тянет в вертикальное положение. Я снова борюсь за баланс, когда она отпускает меня.
– Я сказала напасть на нее, а не играть. Не сюсюкайся с ней.
Руки Коула разжимаются и сжимаются по бокам.
– Причинение боли ей ничем не поможет. Нет смысла…
– Это был приказ, – Фитцпатрик шагает к нему.
– Она потеряла множество частей своей памяти. Вы не выбьете их из нее.
– Но ты мог бы встряхнуть их. Ударь ее.
Коул не двигается.
Смачивая губы, я вглядываюсь в сторону и замечаю остальных из своего отряда в зеркалах. Они усиленно пытаются выглядеть занятыми, но явно наблюдают за нами больше, чем друг за другом.
Дело не только во мне, понимаю я. Фитцпатрик травит и Коула тоже. Она знает, что он не хочет причинить мне боль, поэтому и выбрала его моим спарринг‑партнером.
К черту Фитцпатрик, говорю я себе. Она ничто. Она не выше меня – она лишь инструмент для того, чтобы сделать меня сильнее. Я должна сосредоточиться на том, что важно. А что важно, так это то, что студенты в КиРТе рассчитывают, что я буду держать их в безопасности, а я подвожу их. Я должна взять себя в руки и вспомнить, кто я, даже если это означает, вспомнить вещи, которые я не хочу знать.
Я делаю глубокий вдох.
– Ударь меня, – говорю я Коулу.
Вздрогнув, он поворачивается.
– Семь…
– Лагерь отправил людей за мной в Бостон. Я не знаю, кем они были и поэтому я дала им отпор. Я сделала это. Не знаю, как, но это знание, очевидно, заперто где‑то в моем мозгу. Мы должны вытащить его.
– Есть способы получше.
– Сделай это, или я атакую тебя, – пока он еще не двигается, я закрываю глаза. Я не сомневаюсь, что Коул сможет защитить себя от всего, что я сделаю, так что я позволяю своему ноющему беспокойству уплыть подальше.
Затем я нападаю на него.
Несмотря на мою речь, он не ожидает этого. Я наношу ему сильный удар в живот, прежде чем срабатывают его тренировочные инстинкты. Он сильнее. Я быстрее. Я максимально долго удерживаю взгляд от его лица, пока инстинкты не одерживают верх над моим сознанием. Я чувствую каждый удар, который он наносит, каждый удар, который я блокирую, но боль не длится долго. Она проходит прямо сквозь меня, словно я была обучена делать это.
Мы хорошо сражаемся друг с другом, как и должны, и я поддерживаю это скрученное состояние Дзен дольше, чем ожидала. Затем Коул дает мне возможность, и я бью. Он восстанавливается, хватает меня за ногу и валит на ковер. Моя вторая нога дергается, и я тяну его за собой.
Секунда уходит на то, чтобы перекатится на мате с ним и мой разум возвращается в КиРТ. В тот момент, когда я сбила Кайла. Запах травы, холода, сухих листьев против моей щеки, неимоверный эмоциональный подъем. Я не могу отделить здесь и сейчас от там и тогда. В груди образуется дыра. Мое беспокойство растет.
Коул останавливается на мне. Он прижимает меня к мату достаточно долго, чтобы добиться своей цели, затем отпускает. Как только я поднимаюсь на колени, то замечаю, что он ухмыляется.
– Ты права, в тебе по‑прежнему это есть.
Меня согревает то, что я сделала его счастливым, но удовлетворение не поможет облегчить боль от нехватки Кайла. Разминая свои подбитые конечности, я, как и он, встаю на ноги.
Настолько же быстро меня снова ударом опускают обратно. Но это не Коул. Совершенно неподготовленная, я едва вовремя вытаскиваю руки, чтобы спасти лицо. Мой нос врезается в мат. Ничего не трещит, но огненная боль распространяется по всей нервной системе. Я слишком шокирована и зла, чтобы заморачиваться о том, чтобы подавить ее. Я наслаждаюсь ею.
– Ты по‑прежнему не смотришь влево, – говорит Фитцпатрик.
Ее слова бьют меня сильнее, чем это сделал мат, вызывая еще одно воспоминание.
***
Судя по звучанию голоса, Фитцпатрик стоит прямо позади меня. Я стараюсь не волноваться, но клянусь, что чувствую запах пота и кофе от нее. Каким‑то образом он перебивает горький запах пороха, цепляющийся за воздух, или эфирные масла из сосновых иголок подо мной. Фитцпатрик пьет столько кофе, что он, должно быть, просачивается сквозь ее поры.
Я отодвигаю мысли о ней подальше и надеваю свои наушники. Фитцпатрик – это отвлечение, а я могу игнорировать отвлекающие факторы. Я должна. Нас тестировали не только на меткость, но и на скорость.
Я пробегаю по своему списку. Прошло пять минут с тех пор, как я сделала свой последний выстрел, и условия не сильно изменились. Влажность составляет гнетущие восемьдесят пять процентов. Скорость ветра – пятнадцать миль в час с юго‑запада со случайными порывами тридцать шесть миль в час. Это почти прямо перпендикулярно траектории, а моя цель на расстоянии восемьста метров вдоль горного хребта.
В качестве дополнительного бонуса солнце светит мне прямо в глаза.
Руки работают самостоятельно, регулируя объем винтовки и выполнение необходимых компенсационных расчетов. Справа от меня стреляет Октавия. Слева от меня то же самое делают двое других.
Я прицеливаюсь и задерживаю дыхание до тех пор, пока пуля не поражает цель. Этот выстрел должен был поразить расписанную зеленую точку. Если не промажу, то сотру эту метку.
Мимо. Мне не хватило дюйма. Проклятье.
Поворачивая бинокль к другим ближайшим целям, я вижу, что Октавии не хватает в два раза больше, у Саммер примерно так же, как и у меня, а Джордан справилась со своей. Она единственная, кроме Коула, Джулс и Евы, кто это сделал. Но Джулс дольше всех делал свой выстрел, что должно сыграть против него.
После того, как все заканчивается, я снимаю наушники и жду неизбежные оскорбления. Фитцпатрик топает позади нас, делая записи о том, как мы справились. Я стараюсь не волноваться. Хотя земля прохладная, но воздух нет. Пот скатывается с меня, а хвойные иголки и другие частички леса прилипают к коже. Они вызывают зуд
– Неприемлемо, – наконец говорит Фитцпатрик, и я переворачиваюсь так, чтобы видеть ее. С руками на бедрах, она продвигается через подлесок.
– Только четверо из вас сделали этот выстрел. Вам нужно больше стимула? Должна ли я начинать класть яблоки на ваши головы и заставлять использовать друг друга в качестве мишеней? Это лучше вас смотивирует?
– Если бы я могла вернуть свое старое снаряжение, – бормочет Октавия.
Но это часть испытания. Иногда в поле у нас будут знакомые винтовки, а иногда нет. Мы должны привыкнуть к тому, что придется работать с новым оружием.
– Заново, – говорит Фитцпатрик. – Желтые квадраты.