− Нет, неправильно.
Затем он снова целует меня с большей настойчивостью. Потому что он не понимает. И несправедливо ожидать от него это, когда я не осмеливаюсь объяснить ему все.
Глава 20
Неделю назад
− Я в порядке, – включаю лампу над кроватью.
На другой стороне комнаты Одри указывает на часы и тихо хихикает. Каждое воскресенье в восемь часов звонит мой «папа». Как по расписанию. Словно это важное совещание.
− Нам нужно обсудить следующий этап, − говорит в ухо Мэлоун.
− Хорошо, но мне действительно нужно поработать над этим эссе по философии сегодня. Меня завалили работой.
Меня завалили работой. Это код означающий «здесь соседка». Обычно Одри проводит вечер воскресенья в холле этажа, где может поработать над заданием с другими. Но сегодня она должна прослушать записи на урок французского, и она сказала, что там было бы слишком шумно.
Это проблема.
− Ты можешь выйти из комнаты?
− Это не просто, – холл тоже переполнен, и я не могу никуда уйти в такое позднее время. Библиотека рано закрывается в воскресенье вечером и на улице идет холодный дождь.
− Хорошо. Тогда я напишу тебе.
Я плюхаюсь на подушку и загружаю свой ноутбук.
− Да, пап... тогда я отправлю тебе письмо по электронной почте на этой неделе... Ага. Я тоже тебя люблю, − вешаю трубку и открываю базу данных о миссии на ноутбуке, уже интересуясь, каким будет следующий этап.
− Он такой милый, − говорит Одри, взяв один из своих наушников. − Мой отец никогда не хочет разговаривать со мной. Только мама.
Я закатываю глаза.
− Ты имеешь в виду, он такой пунктуальный.
Одри хихикает и вставляет наушник обратно. Я грызу колпачок ручки потому, что завидую, что у Одри есть мама, которая любит с ней поговорить. Когда ей исполнилось двадцать на прошлой неделе, ее мама прислала ей чизкейк по почте.
Чизкейк!
Одри поделилась им со мной и парой человек. Это был первый раз, когда я ела чизкейк, во что никто не мог поверить, и, когда я поняла, что это было странно со стороны, то придумала какую‑то отмазку про то, что у моих родителей непереносимость лактозы.
Смысл в том, что это заставляет меня завидовать семье Одри больше, чем когда‑либо. Ее нормальность. У нее двое разведенных родителей: двое − приемных, в хороших отношениях; одна сестра и один брат − близнецы, которые все еще в старшей школе; собака, две кошки, и огромная семья.
У меня один фальшивый папа, который на самом деле является человеком, возглавляющим Красную Зону, собственную разведывательную подготовку и исследовательскую компанию. У меня тоже есть отряд. И хотя члены моего отряда, как братья и сестры − чувства Коула ко мне не считаются − мне иногда интересно, на что была бы похожа нормальная семья. Странно думать обо всех вещах, в которых мне было отказано. Я думала, что все остальные в мире были странными, пока эта миссия не потребовала от меня жить среди всех остальных.
Это заставило меня понять, что я странная.
На самом деле, нет. Это заставило осознать, как я невероятно облажалась. Облажалась в тех вещах, которые будут преследовать меня до конца жизни, продолжительность которой я, вероятно, сделала короче, чем когда‑либо, своими недавними действиями.
Мой телефон подает сигнал о входящем сообщении:
«Работай хорошо, чтобы сузить круг до 46 ».
Одри смеется.
− Ты не собираешься работать сегодня вечером, не так ли?
Я стону и открываю свое эссе по философии.
− Не смотри так, − когда она возвращается к своему заданию по французскому, я переключаю громкость телефона на беззвучный.
«У тебя танцы в пятницу, правильно? Там у тебя возможно будет шанс. Множество имен в твоем списке пересекаются с теми, кто по−твоему мнению подходит».
Я нахмурилась, надеясь, что Одри посчитает, что у меня проблемы с эссе. Шанс? Звучит не очень хорошо.
«Это идеальное время для того, чтобы спровоцировать другой несчастный случай и понаблюдать за последствиями. Ты могла бы исключить большую часть из списка за одну ночь».
Волосы на шее встали дыбом. Несчастный случай? Что Мэлоун хочет, чтобы я сделала − взорвала бомбу в гостинице? Это не риторический вопрос. К сожалению Мэлоуна, я больше не причиняю вред невинным людям.
«У меня больше нет АнХлора».
Как будто проблема в АнХлоре − это то, что его волнует. Он просто доставит еще несколько на этой неделе. Так что я добавляю в свое оправдание:
«Не уверена, что это осуществимо. Слишком рискованно. Что, если Х не ходит на них? Что делать, если родители испугаются и уведут детей из школы? Я не видела никаких признаков того, что Х в опасности. Лучше продолжать как есть».
Я смотрю на Одри, в то время как нажимаю «отправить», но девушка поглощена работой, переводя фразы на французском, которые сейчас слушает.
Мэлоун пишет ответ немного позже:
«Мы получили новые сведения. Угроза для Х может быть ближе, чем мы думали. Слишком долго. Я уже однажды посодействовал твоей сознательности, но у нас мало времени».
Я читаю несколько раз, и живот связывается в узел. Мои пальцы дрожат, пока пишу свой ответ:
«Какие сведения? Что я должна знать?»
Хорошо, что я уже разработала второй план. В теории, Мэлоун должен гордиться моей изобретательностью, хотя это кажется маловероятным, учитывая обстоятельства.
Я отправлю ответ позже. Нужно помнить, что это вопрос национальной безопасности. Иногда мы должны чем‑то жертвовать, чтобы спасти многих. Если эта группа получит в свои руки Х, речь пойдет не только о том, что его или ее жизнь будет в опасности.
Что странно, так это то, что перед тем, как я провела три месяца в КиРТе, я бы не подумала о чем‑либо из этого дважды. Люди были либо целью, либо проектами, либо врагами, либо препятствиями. Несомненно, я верила в свое высшее предназначение. Если бы Мэлоун сказал мне заложить бомбу на официальном спортивном мероприятии ради общего блага, я бы сделала это.
Неудивительно, что Фитцпатрик угрожала стереть мои воспоминания. Она назвала меня поврежденной, но думаю это больше похоже на то, что мой мозг заражен. Реальный мир − это вирус, переписавший всю мою программу. Что еще безумнее, так это то, что мне хотелось быть больше КИ, чем ГИ. Прежде чем я попала сюда, я понятия не имела, до какой степени я, на самом деле, была КИ.
«Да, видно, тот, кто начал лгать, не обойдется ложью малой».
Мало того, что бедные строчки Вальтера Скотта часто приписывают Шекспиру, с самого начала они даже не были настолько блестящими. С другой стороны, сэр Вальтер Скотт никогда не работал на Красную Зону.
Что я обнаружила после приезда в КиРТ: ложь может сделать все проще.
Еще одно сообщение от Мэлоуна:
«Случаются взрывы газа».
Да, и взрывы газа − не единственные вещи, которые случаются. Жизнь Софии сжимается вокруг меня. Нужно активизировать свой план, прежде чем Мэлоун решит смести всю осторожность − в буквальном смысле − и скажет мне идти на беспорядочную стрельбу на территории кампуса.
«Поняла. Рассмотрю все варианты».
«Хорошо. Мы все рассчитываем на тебя».
Я борюсь с инстинктом выбросить телефон, чтобы не привлечь лишнее внимание со стороны Одри, но вместо этого спокойно кладу его на подушку, как будто это то самое взрывное устройство. Однако, прежде чем могу вернуть свое внимание обратно к базе данных, приходит еще одно сообщение от Мэлоуна.
«Не забудь прислать фото в платье. Твой отряд с удовольствием на них посмотрит».
Я опираюсь спиной на стену, и голова стукается об дерево. У меня уходит несколько минут, прежде чем получается ответить Мэлоуну. Иногда нет подходящих слов.
Глава 21
Вечер пятницы: Два дня назад
Возможно сейчас и декабрь, но, учитывая присутствие мужской и женской команды по легкой атлетике, футбольной команду и еще несколько других команд, участвующих в данном мероприятии со своими парами, в бальном зале отеля очень душно. Я чувствую себя комфортно в платье без бретелек, но парни умирают от жары. Стулья в зале завалены джемперами, которые парни посчитали нужным оставить в любом ближайшем месте, ведь практически половина толпы пьяная. Большинство незаконно. Интересно, сможет ли Кайл когда‑нибудь снова найти свой пиджак.
Песня заканчивается, и DJ превращает последнюю ноту в некий новый техно‑микс. Я морщу нос, что, видимо, является тем знаком, которого ждал Кайл.
− Хочешь выпить? – спрашивает он.
Кивнув, я убираю пряди волос с шеи и следую за ним.
Мы отлично сочетаемся друг с другом. На нем бледно‑зеленая парадная рубашка, которая дополняет мое персиковое платье, и галстук с зеленым, персиковым и черным цветами. Как правило, любимая одежда Кайла включает в себя джинсы с рваными коленями и футболки поверх термобелья. Я и понятия не имела, насколько хорошо он мог выглядеть, когда захочет.
Милый, умный, забавный и мой. Ну, Софии. А я не София, и неважно, как сильно хочу ею быть. Я − ложь, а Кайл заслуживает лучшего.
Осознание этого больно ранит меня время от времени. Бьет, как удар в живот − такой, к которому я не готова, когда мышцы живота ослаблены и дыхание выбивается из легких. Затем, как и следует хорошему удару в живот, это заставляет меня хотеть сжаться в комок и заплакать.
Эта жизнь, в которую я играю. Все эти люди, которые думают, что знают меня. Это все ложь. Как правило, это не‑совсем‑глубокое откровение приходит, когда мне весело. Словно сигнал тревоги звучит в голове, напоминая мне, кто я и что я. Словно это было внедрено, как, может быть, какая‑то система для того, чтобы предотвратить меня от каких‑либо симпатий или налаживания отношений с врагом.
Если это так, то ее создателям необходимо повысить свой уровень, потому что она не так уж и хорошо работает. Я не только налаживаю отношения с окружающими людьми, я влюбилась в кое‑кого, кто мог бы оказаться врагом. Несмотря на то, что тайна Кайла стала меньше беспокоить меня в последнее время, переключившись на другие свои вопросы, я до сих пор не знаю, что о нем думать. Я также не уверена, стоит ли мне беспокоиться.
Вокруг меня, нормальные люди с удовольствием танцуют и разговаривают. Огни прожекторов вращаются по кругу, и повсюду мерцают фальшивый снег и украшения в виде сосулек. Кайл сжимает мою руку, и под этими огнями я тоже мерцаю. Так же фальшиво.
− Ты в порядке? − спрашивает он.
− Да, просто жарко.
Я отодвигаю чувство вины в сторону, пока как мы пересекаем зал. В конце концов, не похоже на то, что Кайл стремится поделиться своими самыми сокровенными тайнами. За все время, что мы провели вместе, все слежки спустя, я очень мало знаю о нем.
Не поймите меня неправильно. Я знаю много чего. Мы говорим о занятиях, и музыке, и фильмах, о местах, где он был и в куда я хочу отправиться. Он рассказывает забавные истории о поездке по Аризоне в машине без кондиционера, которая длилась все лето, и о том, как он хотел быть астронавтом и отправиться на Марс до того, как его вырвало первый раз, когда он катался с горки.
Я знаю, что его мама − учительница, но не знаю, что она преподает. И я не знаю, биологическая ли она его мать или мачеха, или приемная, что было бы полезной подсказкой, но почему‑то Кайлу удается избегать этих обсуждений независимо от того, как ловко я поднимаю тему семьи. Он переводит эти разговоры на мою семью.
Каждый. Чертов. Раз.
Это означает, что мне приходится лгать, и, как каждый шпион знает, чем больше ты лжешь, тем более вероятно, что ты попадешься на чем‑то. Поэтому вместо этого мы говорим о кино и еде, или кем хотим стать, когда вырастем. Я говорю ему тоже самое, что сказала Одри, а он говорит мне, что не стоит вступать в ЦРУ, потому что они злые, а он не доверяет правительству. Он говорит, что не хочет быть просто врачом на скорой помощи, а хочет быть врачом, назначенным на орбитальную «гостиницу», которая строится для бурно развивающегося космического туризма. Я ему говорю: «видишь, я была права насчет тебя и желания летать, но я не доверяю космическим кораблям».
Кайл очень хорош в том, чтобы говорить о себе много, не сказав ничего. Он развлекается. Я чувствую, словно знаю его, когда на самом деле я ничего о нем не знаю.
В этом смысле, он похож на меня.
Это не хорошо.
Из сорока шести человек в списке, кто может оказаться Х, Кайл единственный, о ком я знаю меньше всех, несмотря на тот факт, что я провожу с ним так много времени. Несмотря на то, что я шпионила за ним неделями. Это меня бесит.
Я не хочу, чтобы Кайл оказался Х, но я волнуюсь. Волнуюсь, он ли это, и беспокоюсь, что не он. Либо же он действительно, как я, − кто‑то, кто притворяется, разыскивая информацию, которая могла бы убить невинного человека. Я не уверена, какой из этих сценариев будет хуже.
Уйдя в свои мысли, я натыкаюсь плечом на дверь.
− Спишь на ходу? − спрашивает Одри. На заметку людям, которые до сих пор в моем списке Х, я надеюсь, что это и не она тоже. Она была моей первой не‑из‑отряда подругой, и все, что я делала, так это врала ей. В отличие от Кайла, я уверена, что Одри хороший человек. В противовес это делает меня дерьмовым человеком, ведь я обманываю ее.
Я поворачиваюсь и вижу, что она и Чейз следуют за мной.
− Нужна практика.
Чейз ослабляет свой галстук.
− Или, может быть, тебе нужно меньше пить, − его собственное дыхание является смесью ладана с незаконным пойлом из фляги, которую он пронес внутрь. – Эта жарища внутри заставит нас всех уснуть.
Кайл протягивает мне чашку безалкогольного пунша, и четверо из нас уходят от закусок в пустынную часть холла. Мы не единственные, кто пытается избежать толпы и жары.
Чейз валится на широкий старомодный подоконник вдоль задней части здания.
– Здесь не прохладнее? Серьезно? Кто‑то включил печь на всю мощь или что?
Я осматриваю древние окна вдоль стены. Они узкие и металлические с фиксацией по бокам. Я переворачиваю и дергаю механизм несколько раз, но окно застряло. Грязь попадает на руки.
− Это может сработать, − говорит Кайл. – Погоди, ты испачкаешь платье.
− Я в порядке.
Он отталкивает меня локтем в сторону, а я толкаю его обратно, но затем, уступая, отхожу в сторону и показываю язык. Вероятно, я могла бы выломать окно, но я не должна хвастаться своей силой. Не говоря уже о том, что в платье без бретелек наклоняться немного рискованно.
Чейз пробует еще одно окно, но справляется не лучше меня. Между тем, Кайл закатывает рукава и хорошенько дергает то, над которым старалась я. В скрежете металла, оконная створка стреляет вверх. Одри и я хлопаем в ладоши, как только порыв холодного воздуха врывается внутрь.
Усмехнувшись, Кайл делает шаг назад и осматривает свои руки, которые покрыты черной грязью.
– Фу. Их, вероятно, не открывали со времен постройки отеля, − он просовывает руку в окно и наклоняется, рассматривая его.
Я допиваю свой пунш и выбрасываю наши чашки в мусорное ведро.
− Что ты делаешь?
− Ищу подвох. Лишь сцепление удерживает эту штуку от падения. Если оно упадет, стекло разобьется.
− Чувак, оставь как есть, − говорит Чейз, борющийся с другим окном. − Сцепления вполне достаточно.
Естественно, именно тогда сцепление падает.
Окно открылось с большим количеством силы и визгом металла, но перепады температуры означают, что оно закроется с гладкостью сливочного масла. Стекло дребезжит в раме, но металл в результате ударяет что‑то мягкое − руку Кайла.
− Аааааах, − он сжимает рот и закрывает глаза от боли.
Хотя Одри кричит, я бегу к окну и открываю его настежь, чтобы Кайл мог убрать руку. Он оборачивает левой рукой правую, пока сгибается. Кровь льется сквозь пальцы и капает на пол.
Чейз ругается, бледнея.
− Оно плохо выглядит. Я найду нам машину. Думаю, что тебе понадобятся швы.
− Я в порядке, − Кайл звучит так, словно он не в порядке. Его голос напрягся, и он дышит глубоко, чтобы контролировать боль.
− Да, верно, − говорит Одри. Она выглядит слабой, пока хватает Чейза за руку, и они бегут по направлению ко входу.
Кровь не беспокоит меня, ведь я прошла обучение в области медицины.
− Дай мне посмотреть.
− Нет, отойди. Не хочу, чтобы ты испачкалась кровью, − Кайл двигается подальше от меня. Он открывает свою руку и осматривает повреждения. Оттуда, где я стою, все похоже на кровавое месиво.
− Это просто порез. Ничего страшного. Мне нужно смыть его.
Я плотно сжимаю губы, наблюдая, как кровь течет по его запястью, думая о своей миссии, несмотря на беспокойство за него.
− Это нехилый порез. Чейз был прав насчет швов.
− Серьезно, я буду в порядке. Я не хочу накладывать швы, − он мчится по коридору в сторону уборной. Другие люди, тусовавшиеся в холле, гримасничают и уходят.
Чувствуя себя бесполезной, с минуту хожу вокруг в случае, если Чейз или Одри вернутся, потом иду за ним, когда они не возвращаются. Кровавый след ведет в мужской туалет. Поскольку никого вокруг нет, я врываюсь.
Кайл уже обернул несколько бумажных полотенец, вокруг своей руки. Он смеется, когда я появляюсь у ряда раковин.
− Извини, но не думаю, что ты должна быть здесь.
− Извини, но я думаю, что ты зальешь кровью весь пол. Я здесь, чтобы помочь.
Сжимая правую руку левой, он сдувает волосы с глаз.
− Никакой помощи не требуется. У меня все под контролем. Немного воды, чуть давления... − он меняет позицию, и полотенца шуршат. − Все хорошо.
Он выглядит лучше. Его щеки снова обрели цвет, и дышит он нормально.
– Ты абсолютно, точно уверен? Я не хочу идти в больницу, но там было много крови.
− Абсолютно, точно уверен, − он обнимает меня, продолжая придавливать свою руку, которая теперь за моей шеей. − Видишь? Я даже могу танцевать таким образом. Не заставляй меня уходить. Мне весело.
Тепло просачивается сквозь тонкий шелк моего платья. Его рубашка слегка влажная напротив моих голых рук, поскольку я оборачиваю их вокруг него. Мое сердце бьется так, словно пытается улететь.
− Итак? − Кайл слегка улыбнулся.
Мое лицо краснеет, как только я понимаю, насколько плотно прижалась к нему, и кладу лоб на его грудь.
− Ты такой очаровательный, когда ранен.
Я чувствую его губы на своей макушке.
− А ты всегда прекрасна.
− Мы должны идти. Какой‑нибудь мужчина может зайти сюда в любую минуту, а за твоей тропинкой из крови не трудно проследить.
− Я скажу им, что ты помогала мне прибраться. Совершенно правдоподобно.
Я не двигаюсь, хотя это и моя идея уйти.
− Ага.
− Точно, − затем он наклоняется вперед и целует меня, и я полностью парализована, ведь мои нервы слишком заняты тем, что взрываются, чтобы делать свою работу должным образом.
Когда он, наконец, отстраняется, я клянусь, мои губы онемели. Еще у меня слегка кружится голова. На секунду я в панике, думая, что он сделал что‑то зловещее. Затем мне приходит в голову – это может быть нормальная реакция.
− Значит я тебе нравлюсь больше, когда со мной что‑то не так? − задумывается Кайл. − Если бы я знал, что тебе нравится играть в медсестру, Эрнандес, мы могли бы достать тебе костюм во время Хэллоуина.
− Дурачок, – я тыкаю его в спину.
Он отвечает мне еще одним поцелуем. Его здоровая рука скользит вниз к моим бедрам, поднимая юбку платья, и он проскальзывает пальцами по бедру. Мое дыхание застревает в горле, а тело ноет под его прикосновениями. Я тоже могу сказать и про его тело; могу чувствовать, как он твердеет напротив меня. Я еле дышу от предположения, что мы побежим в номер, который забронировали на ночь.
Еще один способ, от которого я была странно защищена перед этой миссией. До девятнадцати лет я не прикасалась ни к кому таким вот образом. Или ко мне не прикасались. Ну имею в виду, я знала все о сексе, но это была одна из тех областей, где мои знания были исключительно теоретическими. Отношения были строго запрещены в лагере, и, по большей части, я все равно рассматриваю членов своего отряда как семью.
По большей части. За исключением того единственного поцелуя с Коулом...
Я отталкиваю эту мысль в сторону. Не хочу думать о лагере или о своей миссии. Я хочу чувствовать.
− Соф? − рука Кайла останавливается на моей ноге.
Мне не нравится это. Я хочу, чтобы он продолжал двигаться, и я передвигаюсь ближе, чтобы поощрить его.
– Мне хорошо, − я опускаю голову так близко и целую его в подбородок, пока говорю.
Он смеется.
– Очень хорошо.
Я проскальзываю своими руками по его спине, упиваясь теплом через его рубашку, и перемещаю их вперед, где пальцы парят над его пуговицами. Кайл тяжело дышит, его горячее возбуждение ощущается напротив меня. Я концентрируюсь на этом, и кажется, будто мой мозг окончательно отключается. Есть только мои губы, руки и сердце. Ни один компьютер не работает в моей голове. Я даже не понимаю, что сделал Кайл, пока не чувствую другую руку на моей шее.
Затем дверь в уборную открывается. У нас есть секунда, чтобы разойтись. Кайл тянется за бумажным полотенцем, которое уронил, и вот тогда я вижу его правую руку.
Его совершенно идеальную правую руку с корочкой засохшей крови возле большого пальца.
Он хватает полотенце, которое не запятнано кровью, и оборачивает его вокруг руки, словно он в ней нуждается. Но уже слишком поздно. Я увидела. Там даже не осталось шрама.
Я делаю вид, что не замечаю, но я − единственная, кому понадобилась бы помощь, потому что меня сейчас стошнит. Так же сильно, как я не хочу, чтобы Кайл был вражеским агентом, я теперь могу сказать с полной уверенностью, что Кайл в роли Х гораздо хуже. Каждая клетка и цепь в моем мозге воет сиреной.
− Соф, какого черта ты здесь делаешь? − кричит Чейз вслед за мной.
Я оставляю объяснения Кайлу, как только выбегаю из уборной в дамскую комнату по соседству. Может, мое поведение поможет Кайлу так, как я должна помочь ему.
Может быть, это отвлечет всех от слишком пристального осмотра его совершенной руки.
Глава 22
Полдень воскресенья: Сейчас
Кайл. Вот дерьмо.
Кайл. Кайл. КАЙЛ.
Должно быть, я произношу его имя вслух, в то время как отталкиваю Коула, потому что он смотрит на меня, словно я дала ему пощечину.
− Что? Кто это?
Я закрываю свой рот рукой и успокаиваю себя, ухватившись за дерево другой рукой. Мир вращается. Я вращаюсь, или это мой желудок. Меня не может стошнить перед Коулом. Если не считать того, что я его целовала, это просто унизительно.
− Семь, поговори со мной, − Коул стоит в нескольких метрах от меня и не делает никаких движений, чтобы помочь мне. Я обидела его, произнеся имя Кайла, но он обижает меня, называя именем Семь. Почему он не называет меня Софией, когда мы одни? Он будет целовать меня, но не будет называть меня тем именем, которое я хочу?
Что еще более важно, почему я думаю об этом сейчас? Это смешно.
Нет, это потрясение. Очнись и вспомни свои тренировки.
Я впиваюсь своими пальцами в кору, и она крошится.
– Кайл − это Х.
Кайл – это Х. Кайл в опасности. Приближались плохие люди, поэтому я взяла его на Южную станцию с собой − зачем? Другая группа тоже о нем узнала? Произошло ли что‑то еще на танцах, то что я не могу вспомнить? Пришли ли эти люди в КиРТ?
Я сама отправила его обратно в КиРТ. О, черт. Если Кайл станет заложником или погибнет, это будет моя вина.
Так почему я стою здесь? Если бы Фитцпатрик узнала, она бы кричала на меня, и была бы права.
− Я должна идти к Мэлоуну.
Коул дотрагивается до моей руки, и я съеживаюсь. Мне так холодно, я чувствую, словно никогда снова не почувствую тепло, и потею от страха.
− Ты вспомнила? Семь, это здорово. Пойдем.
− Нет, это не здорово, − мы срываемся с места, мчась по лесу. − Я cразу поняла это вчера утром, случилось что‑то плохое. Мы уже, наверное, опоздали.
− Не говори так. Что бы ни случилось с тобой, никто не рассчитывал на то, что твои воспоминания перезагрузятся.
Ветка бьет меня по ноге.
− Когда Мэлоун рассказал тебе о моих воспоминаниях? Я сама только что об этом узнала.
− Тогда же, когда и тебе. Он рассказал мне, когда ты переодевалась после сканирования, − Коул достает свой телефон и звонит Мэлоуну.
В то время как я жду, пока он расскажет ему все, мои мысли продолжают вертеться в голове. Лучше это, чем если бы скручивался живот, но вопросы все равно головокружительные.
− У Семь есть имя Х, − говорит Коул Мэлоуну. − Мы направляемся в ваш офис.
− Отлично, − слышу я, как говорит Мэлоун. – Отдай ей трубку.
Коул протягивает мне телефон. В спешке, я едва не роняю его.
− Его зовут Кайл Чен. Нам нужно спешить. Я думаю, он в опасности.
− Думаешь? Я сейчас работаю над техническим обеспечением. Приходи в мой офис.
Я возвращаю телефон Коулу, пока мы выходим из леса. Мэлоун говорит ему проводить меня в офис, если мне нужна помощь, а в противном случае он должен идти на обед.
− Я знаю дорогу, − говорю ему, срываясь на бег.
Я пробегаю всю дистанцию к главному зданию. Помощник Мэлоуна бросает на меня взгляд полный отвращения и без слов указывает на лифт. В обычной ситуации, я бы хотела высказаться в ответ, но все, о чем я могу думать – это убедиться в безопасности Кайла. И это значит, что я могу снова его увидеть, если еще не слишком поздно.
Я не знаю, что вызывает во мне к себе большее отвращение: то, что я перегружаю свой мозг, и, возможно, из‑за этого, подвожу Кайла, или то, что я настолько эгоистична, что среди всей этой опасности, счастлива из‑за возможности увидеть его еще раз.
− Входи, − Мэлоун протягивает руки в приветственном жесте, затем предлагает мне сесть.
Я бы предпочла продолжать двигаться. Эта нервная энергия убивает меня, но я делаю так, как он говорит.
У Мэлоуна гудит телефон, и он поднимает указательный палец в мою сторону, прежде чем ответить.
− Чен. Кайл Чен. Мы найдем тебе фотографию.
− У меня есть его фотография, − говорю я, когда он вешает трубку. – Она в моем телефоне.
− Твой телефон находится в рюкзаке?
Я киваю.
− Отлично, − Мэлоун открывает тумбочку в своем столе, и достает мою сумку. − Я держал его на случай, если бы тебе нужно было вернуться в колледж ближайшее время. Похоже, у тебя там лежит несколько классных работ.
Мэлоун ставит сумку на стол, и я достаю телефон. Ничего из того, что лежало в сумке не подвергалось осмотру, и скорее всего, Мэлоун был слишком занят, чтобы осмотреть ее содержимое или просто не заинтересован в моих художественных начинаниях.
Я пролистываю свои папки, не вспоминая, как я сделала и половину этих фотографий. Некоторые из них − случайные студенты, за которыми я должна была приглядывать. Другие − места вокруг КиРТа. Есть одна папка с надписью «друзья», в которой есть несколько фотографий Кайла, Одри и других. Я проглатываю комок в горле и выбираю одну необходимую с Кайлом.
– Вот она, я отправлю вам ее.
− И я отправлю ее. − Мэлоун нажимает несколько кнопок на своем телефоне. Он борется с собой, но я могу сказать, что он практически подпрыгивает, насколько это возможно для него. Я бы сказала, что он был искренне рад почувствовать облегчение.
Я прочищаю горло.
− Я думаю, что Кайлу может угрожать опасность.
Не‑совсем‑радость Мэлоуна исчезает. Он садится, нахмурившись.
− Да, скорее всего. Но почему ты так думаешь? Расскажи мне, что ты помнишь.
− Ничего нового. Я поняла, что Кайл – это Х в пятницу вечером, но что‑то еще должно было произойти позже.
− Потому что ты не сразу связалась со мной.
И потому что я вытащила Кайла из кампуса.
− Да. Я боюсь, что, возможно, меня обнаружили, но я не могу это вспомнить.
В рассеянности, я потираю свою шею, и это заставляет Мэлоуна сесть ровнее.
− Возможно. Это может объяснить, как твой жучок был удален. Ты рассказала Кайлу что‑нибудь?
− Кайлу? Я не знаю. Я так не думаю.
Мэлоун складывает вместе кончики пальцев и тщательно все обдумывает.
− Интересно. Мы не знаем, насколько Кайл осведомлен о своих уникальных способностях.
− О, он знает. По крайней мере, он знает, что его раны не заживают, как у нормального человека, и он, должно быть, понял это довольно рано. Когда он получил травму в пятницу – именно так я узнала, − он попытался скрыть это.