Линли догнал Валери Файрклог, когда та шла по дорожке, уже проложенной в незаконченном саду для детей. Когда он очутился рядом, Валери сразу заговорила, как будто их просто на секунду перебили, когда они разговаривали об устройстве сада. Она показала инспектору потерпевший крушение корабль, над которым уже начали трудиться, объяснила всё насчёт канатов и качелей, о песчаной площадке. Показала, где будет вольер для обезьян. Провела инспектора мимо участка, предназначенного для малышей, где уже красовались на крепких основаниях лошадки, кенгуру и огромные лягушки, ожидавшие наездников, которые будут здесь смеяться и играть.
Ещё нужно бы построить крепость, решила Валери, потому что мальчишки ведь любят воевать, разве не так? А для девочек нужен кукольный дом – то есть просто небольшой домик, но с настоящей обстановкой и так далее, потому что, как бы ни старался мир уравнять в правах мужчину и женщину, а всё равно девочкам нравится играть в доме и притворяться, что они замужние дамы и готовят обед для детей и супруга, которые должны вот‑вот явиться домой.
При последних словах Валери невесело засмеялась. И тут же продолжила рассказ о саде для детей, который, коротко говоря, должен был превратиться в мечту каждого ребёнка.
Линли всё это казалось странным. То, что замышляла Валери, куда больше подходило для общественного парка, чем для частного дома. Он пытался понять, чего на самом деле Валери ждала от этого сада, не держала ли она на уме некую картину открытого для публики Айрелет‑холла, как то было сделано во многих крупных поместьях по всей стране. Как будто она знала о неких огромных переменах в своей жизни и готовилась к ним…
– Но почему, зачем вы добились моего приезда в Камбрию? – спросил Линли.
Валери посмотрела на него. Несмотря на свои шестьдесят семь лет, она была потрясающей женщиной. В юности Валери наверняка обладала необычайной красотой. Красотой и деньгами – могучее сочетание. Она могла выбирать из множества мужчин, равных ей по положению, но не стала этого делать.
– Потому что я уже некоторое время кое‑что подозревала.
– Что именно?
– Насчёт Бернарда. Что он в чём‑то замешан. Конечно, я не знала, что это «нечто» – Вивьен Талли, но, наверное, мне следовало это понять. Понять, когда он совсем перестал упоминать о ней после нашей с ней второй встречи, и эти его постоянные поездки в Лондон, он ведь уезжал всё чаще и чаще, якобы по делам фонда… Всегда есть некие знаки, инспектор. Всегда есть намёки, красные флажки, называйте как хотите. Но, как правило, бывает легче не обращать на них внимания, чем сталкиваться лицом к лицу с чем‑то неведомым, что может разрушить брак, длившийся сорок два года.
Валери подобрала с дорожки пластиковую кофейную чашку, забытую кем‑то из рабочих. Нахмурившись, она смяла её и сунула в карман. Потом, прикрыв глаза ладонью, посмотрела на озеро, на грозовые тучи, клубившиеся над холмами на западе.
– Меня окружают лжецы и мошенники. Я хотела выкурить их из нор. Вы… – Она коротко улыбнулась Линли. – Вы были моим костром, инспектор.
– А Ян?
– Бедный Ян…
– Миньон вполне могла убить его. У неё были мотивы, и очень сильные, если уж на то пошло. И вы сами сказали, что она была в лодочном доме. Миньон могла заранее каким‑то образом расшатать камни, так, что это невозможно было определить. Она даже могла находиться там, когда Ян вернулся с озера. Могла толкнуть его…
– Инспектор, такого рода месть намного превосходит способности Миньон всё предусмотреть. Кроме того, она вряд ли могла ожидать от такого поступка моментальной выгоды. А единственное, что Миньон всегда способна рассмотреть, так это именно сиюминутная выгода. – Валери отвернулась от озера и посмотрела на Линли. – Я знала, что камни расшатались. И я говорила об этом Яну, причём не один раз. Только мы с ним достаточно регулярно бывали в лодочном доме, так что другим я об этом не сказала. Он ответил, что беспокоиться не о чем, что он будет осторожен, а когда выберет время, то укрепит камни. Но думаю, в ту ночь у него было нечто другое на уме. Потому что он никогда не выходил на озеро так поздно. Наверное, он забыл о камнях, уйдя в свои мысли. Это действительно был несчастный случай, инспектор. И я с самого начала знала это.
Линли немножко подумал над её словами.
– А тот разделочный нож, который я нашёл в воде рядом с камнями?
– Я его туда бросила. Просто чтобы задержать вас здесь, на случай, если вы слишком быстро во всём разберётесь.
– Понятно, – пробормотал Линли.
– Вы ужасно сердитесь, да?
– Следовало бы. – Они повернули назад и пошли к дому. Над стеной, окружавшей архитектурный сад, высилась путаница кустарника, а за самим Айрелет‑холлом тянулись окрашенные историей пески. – А Бернард не счёл это необычным, странным?
– Что именно?
– То, что вы настояли на расследовании обстоятельств смерти его племянника.
– Может, и счёл, но разве он мог возражать? Что бы он сказал? «Я этого не хочу»? Я бы спросила, почему он не хочет. Он бы попытался объяснить. Может, сказал бы, что это несправедливо по отношению к Николасу, Манетт, Миньон, что нельзя их подозревать, но я бы возразила, что лучше уж знать правду о своих детях, чем жить во лжи, а это, инспектор, подвело бы нас слишком близко к делам самого Бернарда, к тому, что он хотел скрыть от меня. Ему пришлось рискнуть тем, что вы узнаете о Вивьен. У него действительно не было выбора.
– Но с чего вдруг она решила вернуться в Новую Зеландию?
На это Валери не ответила. Она взяла инспектора под руку, и они просто шагали дальше. Наконец Валери сказала:
– Вот что здесь самое странное: после сорока с лишним лет брака мужчина зачастую становится просто чем‑то вроде привычки. И я должна разобраться, не стал ли Бернард для меня привычкой, от которой лучше отказаться.
– А вы могли бы?
– Могла бы. Но сначала мне нужно подумать. – Валери слегка сжала руку инспектора и посмотрела на него. – Вы очень красивый мужчина, инспектор. И мне очень жаль, что вы потеряли жену. Но я надеюсь, что вы не намерены вечно оставаться одиноким. Не намерены?
– Об этом я пока вообще не думал, – признался инспектор.
– Ну, так подумайте. Нам всем приходится рано или поздно делать выбор.
Камбрия, Уиндермир
Тим несколько часов провёл в деловом центре города, выжидая подходящего часа. Утром, расставшись с Кавехом, он довольно быстро добрался до города, перебрался через каменную стену и трусцой побежал через кочковатый выгон к густому лесу, состоявшему из елей и берёз. Там он сидел под укрытием пожелтевшего осеннего папоротника до тех пор, пока не удостоверился, что Кавех уехал, а потом пошёл по дороге к Уиндермиру, где проголосовал – и в итоге очутился в центре города, откуда и начал свои поиски.
Но ему не повезло в поисках мастерской, где чинили бы сломанные игрушки. В конце концов он остановился у некоего заведения, именовавшегося «Дж. Бобак и Сын», и это была лавчонка, где брались за ремонт любых электрических приборов. Войдя, он увидел три узких прохода между полками, битком набитыми сломанными кухонными приборами, и все эти проходы вели в заднюю часть помещения, где и нашёлся Дж. Бобак, оказавшийся женщиной с седыми косами, морщинистым лицом и губами, накрашенными ярко‑розовой помадой. «Сын» был парнем лет двадцати с небольшим, страдавшим болезнью Дауна. Женщина паяла нечто похожее на миниатюрную вафельницу. Парень трудился над доисторическим радиоприёмником размером с мини‑автомобиль. Вокруг стояло множество разного хлама на разных стадиях починки: телевизоры, микроволновки, миксеры, тостеры и кофеварки, причём у некоторых из них вид был такой, словно они ждали своей очереди лет десять, если не больше.
Когда Тим предъявил Дж. Бобак Беллу, женщина покачала головой. Тиму было сказано, что эту несчастную кучу рук и ног отремонтировать невозможно, даже если бы Дж. Бобак и Сын этим занимались, но они не занимаются. По крайней мере, она не может вернуть кукле такой вид, что владелица осталась бы довольна. Лучше молодому человеку приберечь денежки для покупки новой куклы. Тут неподалёку есть магазин игрушек…
Но ему нужна именно это кукла, объяснил Тим Дж. Бобак. Он знал, что перебивать старших невежливо, и по выражению лица Дж. Бобак понял, что она собиралась именно это ему и сказать. Он быстро продолжил, объясняя, что кукла принадлежит его младшей сестрёнке и что куклу подарил их отец, который теперь умер. Это произвело впечатление на Дж. Бобак. Она разложила останки куклы на прилавке и задумчиво поджала ярко‑розовые губы. Сын подошёл к ней и тоже стал рассматривать Беллу. Потом он сказал:
– Привет!
Это было обращено к Тиму.
После чего парень неторопливо продолжил:
– Я уже в школу не хожу, но ты‑то должен быть на уроках, а? Сбежал, что ли?
Его мать сказала:
– Трев, милый, ты бы занялся своей работой. Ты ведь хороший мальчик.
И погладила его по плечу.
Парень громко фыркнул и вернулся к гигантскому радиоприёмнику.
Женщина сказала Тиму:
– Ты уверен, что не хочешь купить новую куклу, милый?
Тим был в этом уверен, о чём и сообщил женщине. Может она починить игрушку? Других мастерских тут нет. Он уже обошёл весь город.
Женщина неохотно ответила, что посмотрит, что тут можно сделать, и Тим сказал, что оставит ей адрес, по которому следует отправить куклу, когда та будет в порядке. Он достал из кармана смятые купюры и мелочь, которые понемногу таскал из сумочки матери, бумажника отца и из жестянки в кухне, в которой Кавех держал монеты в один фунт, чтобы они были под рукой, если у него вдруг кончатся наличные и не будет желания задерживаться у банкомата по дороге домой с работы.
– Как? – удивилась Дж. Бобак. – Ты не придёшь за ней сам?
Тим ответил, что не придёт. Его не будет в Камбрии к тому времени, когда починят куклу. Он сказал, чтобы женщина взяла столько денег, сколько захочет. А если ремонт будет стоить дешевле, сдачу она может прислать вместе с куклой. Потом он продиктовал ей адрес и имя Грейси, что было совсем нетрудно. Ферма Брайан‑Бек, деревня Брайанбэрроу, рядом с Кросуэйтом. Он подумал, что Грейси, наверное, к тому времени уже уедет оттуда, но, даже если она вернётся к матери, Кавех наверняка перешлёт ей куклу. Он обязательно это сделает, что бы ни пришлось ему соврать своей новенькой жене. А Грейси будет рада увидеть Беллу. Может быть, она даже простит Тима за то, что тот сломал её любимую игрушку.
Покончив с этим делом, Тим отправился в деловой центр города. По пути на оставшиеся деньги он купил пакет рогаликов с джемом, шоколадку «Кит‑Кат», яблоко и упаковку жареного картофеля с мексиканским соусом. Пристроившись на парковке между грязным белым «Фордом» и контейнером для мусора, он съел всё это.
Когда парковка начала пустеть, поскольку люди заканчивали дела на сегодня и разъезжались, Тим нырнул за контейнер, чтобы его никто не увидел. Он не спускал глаз с фотоателье и как раз перед тем, как оно должно было закрыться, перешёл улицу и открыл дверь.
«Той‑фор‑ю» как раз извлекал ящик с наличностью из кассового аппарата. Руки у него были заняты, и он просто не мог спрятать бейджик с именем. Тим увидел часть его – «Вильям Кон…» – прежде чем мужчина отвернулся. Он исчез за внутренней дверью, а когда вернулся, ни ящика с наличностью, ни бейджика с именем уже не было. И хорошего настроения тоже как не бывало.
– Я ведь говорил, что пошлю тебе сообщение, – сказал он. – Что ты здесь делаешь?
– Сегодня вечером, – ответил Тим.
«Той‑фор‑ю» возразил:
– Давай проясним: я не играю в такие игры с подростками. Я тебе говорил, что дам знать, когда всё подготовлю.
– Подготовь прямо сейчас. Ты сказал – «на этот раз не один», и это значит, что ты кого‑то знаешь. Вот и пусть придёт сюда. Сделаем это прямо сейчас.
Тим проскочил мимо мужчины. Он видел, как потемнело лицо «Той‑фор‑ю». Но ему было плевать, даже если дело дошло бы до драки. Наоборот, это было бы отлично. Так или иначе всё будет завершено.
Тим прошёл в заднюю комнату. Он уже бывал здесь прежде, так что ничего нового не увидел. Комната была невелика, но чётко делилась на две части. В первой стояли цифровая машина для фотопечати и всякие необходимые для фотодела принадлежности. Во второй, в дальнем конце комнаты, была оборудована студия, где заказчики могли позировать на фоне разных картин.
В данный момент студия была оформлена под гостиную другого века. Там имелось кресло с высокой спинкой, стояли два искусственных папоротника на невысоких постаментах, несколько мягких стульев, а в задней части висели плотные занавеси с затейливыми шнурами и кистями, между которыми красовался задник. На нём было изображено окно, выходящее на вершину утёса, а через окно виднелось нарисованное небо ярко‑голубого цвета с пышными облаками.
В прошлый раз Тим узнал, что вся суть правильной композиции состоит в контрасте. А суть контраста в том, что два предмета представляют собой полную противоположность друг другу. Когда ему всё это объяснялось в день его прошлого визита, Тим сразу подумал о контрасте между тем, что он когда‑то считал своей жизнью – с мамой, папой, сестрой, в доме в Грэндж‑овер‑Сэндс, – и тем, к чему в итоге свелось его существование, а свелось оно к нулю. Теперь, снова войдя в эту комнату, Тим подумал о контрасте между тем, как Кавех Мехран жил в Брайан‑Бэк с его отцом, и тем, как он намеревался жить там же теперь, продолжая тянуть свою презренную жизнь. Но, поймав себя на этой мысли, Тим тут же заставил себя думать об издевательском контрасте между вполне невинной обстановкой этого ателье и тем, какие именно фотографии стряпаются здесь.
В тот первый раз «Той‑фор‑ю» объяснил Тиму, что тот должен позировать так, как ему будет велено. Он рассказал, что которым людям нравится смотреть на снимки обнажённых мальчиков и покупать такие снимки. Им нравится, когда мальчики стоят в определённых позах. Им нравится видеть определённые части тела мальчиков. Иногда даже заказывают просто снимки отдельных частей тела. Иногда им хочется, чтобы на фото было видно лицо. Иногда это не нужно. Многим нравятся надутые губы. И эрекция перед камерой. Есть люди, готовые выложить неплохие денежки за фотографию мальчика с надутыми губами, желанием в глазах и с хорошей эрекцией.
Тим готов был пойти и дальше. В конце концов, он ведь сам спустил с горы этот шар, и теперь тот катился навстречу судьбе. Но не денег хотелось Тиму. Он хотел действовать, а до действия дело пока что не доходило. Пора было всё менять.
«Той‑фор‑ю» прошёл следом за Тимом в заднюю комнату и сказал:
– Ты должен уйти. Я не могу позволить тебе быть здесь.
– Я тебе уже говорил. Позвони своему приятелю, кем бы он там ни был, – возразил Тим. – Скажи, что я готов. Скажи, чтобы пришёл сюда. Будем снимать прямо сейчас.
– Он не из тех людей. Никакой сопляк не может ему указывать, когда и что делать. Он сам скажет, когда придёт время. Не мы ему, а он нам. Что тут непонятного?
– У меня нет времени, – заявил Тим. – Так что пора. Я не буду ждать ещё. Если ты хочешь, чтобы я занялся этим с твоим парнем, то это твой последний шанс, другого не будет.
– Ну, тогда на том и покончим, – пожал плечами «Той‑фор‑ю». – А теперь уходи.
– Что?! Ты думаешь, что найдёшь ещё кого‑то? Думаешь, это будет так уж легко?
– Всегда есть ребята, которым нужны деньги, – ответил «Той‑фор‑ю».
– Для фотографий, наверное, ты кого‑то найдёшь. Они возьмут с тебя деньги за снимки. Будут здесь стоять голышом и даже, наверное, отлично позировать. Но остальное? Думаешь, кто‑то согласится на остальное? Кроме меня?
– А ты думаешь, ты единственный, кто нашёл меня в Интернете? Что ты первый? Единственный? Да таких, как ты, десятки, и они только и ждут, когда я их позову, потому им нужны деньги. И они не станут сами устанавливать правила; они будут делать то, что им велят. А одно из моих правил – не являться сюда и не выдвигать требований, а ты это проделал уже дважды, маленький содомит!
«Той‑фор‑ю» стоял довольно далеко от Тима, но теперь шагнул вперёд, продолжая говорить. Он был некрупным мужчиной, и Тиму до сих пор казалось, что он сможет с ним справиться, если возникнет необходимость; но когда мужчина схватил его за руку, Тим ощутил, что от того исходит сила, какой он не ожидал.
– Я в такие игры не играю, – сказал «Той‑фор‑ю». – И не позволю командовать мной какой‑то мелкой заднице вроде тебя.
– Мы договорились, и…
– Засунь в анус свой договор. Всё. Кончено.
– Ты обещал! Ты сам сказал!
– Не надо мне всего этого дерьма.
«Той‑фор‑ю» резко дёрнул его. Тим видел, что мужчина готов просто выкинуть его на улицу. Но этого не должно было случиться. Он ведь столько сделал, так готовился, потратил столько времени… Тим отшатнулся и закричал:
– Нет! Я хочу, чтобы это случилось, и прямо сейчас! – Он начал срывать с себя одежду. Сбросил куртку, стянул плотный свитер. С рубашки полетели пуговицы, когда он с силой дёрнул её. – Ты обещал! Если не сделаешь, я позову копов! Клянусь! Позову! Я им всё расскажу! Чем ты тут занимаешься! Про твои фотографии! Про твоих приятелей! И как тебя найти! У меня всё в компьютере, и они всё узнают, и…
– Заткнись! Заткнись, кому говорят! – «Той‑фор‑ю» оглянулся через плечо, на вход в фотоателье. Потом быстро подошёл к двери в заднее помещение и со стуком захлопнул её. вернувшись к Тиму, сказал: – Ну чёрт… да успокойся ты! Хорошо. Но прямо сейчас. Тебе понятно?
– Я так и хочу. Клянусь… Или придут копы.
– Ладно, ладно, копы. Всё ясно. Я тебе верю. Только угомонись. Мне нужно позвонить. Сейчас, при тебе. Договорюсь на завтра. И будем снимать. – Он как будто призадумался на секунду‑другую, потом окинул Тима внимательным взглядом. – Но это будет фильм. Живое действие. И всё по‑настоящему. Тебе понятно?
– Но ты сказал…
– Я здорово рискую! – рявкнул «Той‑фор‑ю». – И не делай всё ещё хуже! Ты хочешь этого или нет?
Тим вздрогнул, внезапно испугавшись. Но страх растаял через мгновение, и он кивнул:
– Да, хочу.
– Вот и отлично. Это будут два парня. Ты… ты понимаешь? Ты и два парня, и всё по‑настоящему, и будем снимать фильм. Ты понимаешь, что это значит? Подумай. Потому что когда мы начнём, пути назад не будет, ты уже не сможешь передумать. Ты и два мужика! Скажи, что ты понял.
Тим облизнул губы.
– Я и два парня. Я понял.
«Той‑фор‑ю» снова оглядел его, как будто ожидая, что увидит некое предсказание будущего. Тим ответил уверенным взглядом. «Той‑фор‑ю» коротко кивнул и, сняв с телефона трубку, набрал какой‑то номер.
Тим тихо заговорил:
– А потом… когда всё кончится… ты обещаешь…
– Я обещаю. Когда всё кончится, ты умрёшь. Так, как того хочешь. Как только тебе вздумается. Ты сам решишь.
Ноября
Камбрия, Милнторп
Когда Линли рано утром стал звонить Деборе, он весьма разумно набрал её гостиничный телефонный номер, а не мобильный. Потому она и ответила. Дебора решила бы, что Саймон или Томми будут звонить ей на сотовый, и, посмотрев на дисплей, ещё подумала бы, отвечать или нет. Даже репортёр из «Сорс» звонил на мобильный. А звонок стационарного телефона в номере, да ещё ранним утром, мог означать, что у администрации возникли к ней какие‑то вопросы.
И потому Дебора поморщилась, услышав в трубке приятный баритон Линли. Когда он сказал: «Саймон нами обоими здорово недоволен», она вряд ли могла ответить, что он ошибся номером.
Было действительно рано, Дебора ещё лежала в постели. Она подумала, что было весьма умно со стороны Томми позвонить ей в такой час, когда она ещё не ушла из отеля, и шансов скрыться от него у неё практически не было.
Дебора села, поплотнее закуталась в одеяло, защищаясь от холода, и сказала, поправляя подушки:
– Ну, я тоже не слишком довольна Саймоном.
– Конечно. Я знаю. Но так уж вышло, что он оказался прав. Был прав с самого начала.
– Да ведь он всегда прав, разве нет? – язвительным тоном произнесла Дебора. – И вообще, о чём мы говорим?
– О смерти Яна Крессуэлла. Он мог бы остаться в живых, если бы был в тот вечер повнимательнее, когда выходил из лодки.
– И мы пришли к этому выводу в результате?..
Дебора ожидала, что Томас ответит, что это результат безупречной логической оценки фактов, произведённой Саймоном, но Линли заговорил совсем о другом. Он рассказал ей о семейной сцене, свидетелем которой стал, и о последующем разговоре с Валери Файрклог. Закончил он так:
– Так что, похоже, я очутился здесь в качестве средства, которое Валери использовала, чтобы порыться в делах мужа. Но она здорово ошиблась, решив превратить меня в инструмент. И Хильера тоже. Думаю, он не порадуется, когда я расскажу ему, как использовали нас обоих.
Дебора отшвырнула одеяло, вскочила с кровати и посмотрела на часы. Одновременно она бросила в трубку:
– И ты ей поверил?
Его звонок в половине седьмого мог означать только одно, и Дебора была уверена, что знает, в чём дело.
– При других обстоятельствах мог и не поверить, – ответил Линли. – Но учитывая заключение коронёра и выводы Саймона, то вместе с тем, что рассказала мне Валери…
– Она могла и солгать. Есть ведь куча мотивов, Томми!
– Да, вот только, кроме мотивов, у нас ничегошеньки нет Деб. Так уж получилось. Если честно, то у людей нередко бывают мотивы отделаться от кого‑нибудь. И им даже хочется избавиться от того или иного человека. И всё равно они даже пальцем к нему не прикасаются. И здесь явно тот самый случай. Так что пора возвращаться в Лондон.
– И ты даже не включаешь в общую картину Алатею Файрклог?
– Дебора…
– Просто послушай минутку. Всё, что касается Алатеи, окружено тайной. А люди с секретами имеют все причины к тому, чтобы эти секреты защищать.
– Может быть, да, но что бы она ни сделала в прошлом и что бы она ни делала сейчас ради защиты своих тайн – если они действительно есть, – не привело бы её к убийству Яна Крессуэлла. С ним уже всё ясно. Мы знаем правду. И, как я уже сказал, пора возвращаться домой.
В номере было очень холодно. Дебора вздрогнула и направилась к электрическому камину. На ночь он был выключен, и теперь она его включила. Окно в комнате запотело, и Дебора провела ладонью по стеклу, чтобы посмотреть, что происходит снаружи. Было ещё довольно темно, дорога и тротуар были мокрыми. Свет уличных фонарей отражался в лужах, и огни светофора на углу тоже.
– Томми, те вырванные страницы из журнала «Зачатие» сразу давали понять, что с Алатеей происходит нечто странное.
– Не стану спорить, – рассудительно ответил Линли. – И мы уже как будто разобрались, что это такое. Зачатие. Но ты ведь давно это поняла. Николас Файрклог рассказывал тебе об этом, когда вы с ним в первый раз повстречались, так?
– Да. Но…
– И вполне понятно, что ей самой совсем не хочется обсуждать это с посторонним человеком, Дебора! Ты бы сама стала говорить с чужими на такую тему?
Это был удар ниже пояса, и Томас должен был это понимать. Но Дебора не позволила личным чувствам помешать рассудку. Она сказала:
– Всё это не имеет особого смысла, относится то к зачатию или нет. Та женщина, Люси Кеверни, сказала мне, что она – донор яйцеклеток. Отлично. Возможно, так оно и есть. Но тогда зачем ей ездить в Ланкастерский университет вместе с Алатеей Файрклог? В лаборатории, где занимаются проблемами продолжения рода?
– Может быть, для передачи своей яйцеклетки Алатее Файрклоге, – предположил Линли.
– Яйцеклетка должна быть оплодотворена. Разве для этого Николас не должен был отправиться вместе с ними?
– Может быть, Алатея прихватила с собой сперму.
– В чём, в контейнере для бутербродов? Но вроде бы сперма тем лучше, чем она свежее, а?
Линли вздохнул. Дебора попыталась угадать, где он мог находиться. Связь по стационарной линии была отличной. Это заставило её предположить, что инспектор всё ещё в Айрелет‑холле.
– Дебора, но я ведь не знаю… Я не знаю, как всё это делается. Как должно быть.
– Я знаю, что ты не знаешь. Зато я знаю, уж поверь мне. И мне точно известно, что даже если Люси готова была произвести для Алатеи хоть одну яйцеклетку, хоть пару дюжин, и даже если у Алатеи была с собой пробирка со спермой Николаса, всё равно это не делается вот так сразу. Так что если Люси действительно донор, как она утверждает, и даже если она по какой‑то причине передаёт Алатее яйцеклетку, и даже если у них есть сперма Николаса…
– Да неважно всё это! – решительно перебил её Линли. – Потому что всё это не имеет никакого отношения к смерти Яна Крессуэлла, и нам пора возвращаться в Лондон.
– Это тебе пора. А мне – нет.
– Дебора!..
Линли явно начал терять терпение. Дебора услышала в его тоне сходство с тоном Саймона. Как они всё‑таки похожи между собой… Вся разница – только внешняя.
– Что? – резко произнесла она.
– Я сегодня утром уезжаю в Лондон. Потому и звоню. Но мне хотелось бы задержаться в Милнторпе, поехать за тобой когда ты будешь возвращать машину в прокатный пункт, а потом забрать тебя с собой в Лондон.
– Потому что ты мне не доверяешь и не хочешь, чтобы я осталась здесь?
– Скорее мне хотелось бы иметь компанию, – возразил Линли. – Дорога‑то долгая.
– Она сказала, что никогда не была суррогатной матерью, Томми. И если она только то и собирается сделать, что передать Алатее яйцеклетку, почему прямо так и не сказать? Почему не сказать, что ей не хочется говорить об этом?
– Понятия не имею. Да это и неважно. Никакого значения не имеет. Ян Крессуэлл погиб по собственной вине, вот и всё. Он знал о расшатавшихся камнях на причале в лодочном доме. Но проявил неосторожность. Вот и всё, Деб, и никакие женщины из Ланкастера ничего тут не изменят. Так что вопрос вот какой: почему ты не хочешь всё это бросить? Но думаю, мы оба знаем ответ.
Томми говорил вполне спокойно, но всё это было вообще на него непохоже. Они говорили о том, о чём его просил поговорить Саймон. Ну, а почему бы и нет? Они так много лет знакомы, Томми и Саймон. У них десятилетия дружбы за спиной. Они вместе попали в ужасную автомобильную катастрофу, они любили одну женщину… Всё это так их связало, что Деборе и думать нечего было как‑то это разрушить. Да она и не собиралась. Так уж всё сложилось, и Дебора видела только один выход.
– Ладно. Ты выиграл, Томми, – сказала она.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Хочу сказать, что вернусь в Лондон с тобой.
– Дебора…
– Нет. – Дебора глубоко вздохнула, так, чтобы Линли наверняка услышал её вздох. – Я серьёзно, Томми. Сдаюсь. Когда едем?
– Ты это серьёзно?
– Само собой. Я упряма, но я не дура. Если нет смысла продолжать это дело, значит, нет смысла его продолжать.
– Ты действительно…
– Да. С доказательствами не поспоришь. Вот так. – Дебора выждала мгновение, давая Линли возможность усвоить сказанное ею. Потом повторила: – Когда едем? Кстати, ты меня разбудил, так что мне нужно время на сборы. Принять душ. Причесаться. И так далее. Ещё не мешало бы позавтракать.
– В десять подойдёт? – спросил Линли. – Спасибо, Деб.
– Просто я решила, что так будет лучше, – солгала Дебора.
Камбрия, Уиндермир
Зед Бенджамин почти не спал. Его статья разваливалась. То, что сначала казалось таким горячим, что без перчаток и не ухватишься, быстро превращалось в кусок остывшей рыбы на холодной тарелке. Зед представления не имел, что ему делать с полученной информацией, потому что в ней не было ничего такого, что тянуло бы на сенсацию. В мечтах он видел материал для первой полосы, статью, в которой он рассказал бы о тайном расследовании Скотленд‑Ярда, копавшего под Николаса Файрклога, и о том, чем на самом деле обернулось его исцеление от наркотической зависимости, то есть убийством двоюродного брата, стоявшего на пути Николаса к успеху. Он видел историю о человеке, который умудрился отвести глаза родителям, родственникам, знакомым, изображая из себя благотворителя и труженика, в то время как он готовился устранить того, кто мешал ему добраться до семейного состояния. И к статье прилагались бы фотографии: детектив Коттер, Файрклог, его жена, проект восстановления защитной башни, а заодно и «Файрклог индастриз», – и всё это расползлось бы до третьей полосы, а то и до четвёртой, до пятой… И надо всем этим красовалось бы имя: «Зедекия Бенджамин». Имя в лучах журналистской славы.
Но для того чтобы это случилось, в статье должна была идти речь о Николасе Файрклоге. Однако день, проведённый с детективом Коттер, дал Зеду понять, что Скотленд‑Ярд совершенно не интересуется Николасом. И ещё стало ясно, что жена Файрклога‑младшего – абсолютно тупиковое направление.
– Боюсь, тут ничего нет, – вот что сказала ему рыжая, когда рассказала о своём разговоре с той женщиной, за которой они следовали от Ланкастерского университета, той, что была вместе с Алатеей Файрклог.
– Что значит – «ничего нет»? – резко спросил Зед.
Рыжая пояснила, что та женщина – которую звали Люси Кеверни – и Алатея ездили в университетские лаборатории на приём к специалисту по «женским проблемам». Причём это, судя по всему, были проблемы Люси, а Алатея просто сопровождала её как подруга.
– Вот дерьмо, – пробормотал Зед. – Это же никуда не ведёт, так?
– Мы возвращаемся к тому, с чего начали, – согласилась рыжая.
Нет, подумал Зед Бенджамин, это она возвращается туда, откуда начала. А его это приводит на грань увольнения.
Зед вдруг понял, что ему очень хочется поговорить с Яффой. Она была такой мудрой, и если уж кто‑нибудь и мог подсказать, как ему выбраться из этой путаницы и соорудить статью, благодаря которой Родни Аронсон вернул бы потраченные «Сорс» денежки, то это была именно Яффа.
Поэтому Зед позвонил ей. Услышав её голос, он испытал истинное облегчение. И сказал:
– С добрым утром, дорогая.
– Зед, привет! – ответила она и тут же добавила куда‑то в сторону: – Мама Бенджамин, это наш милый мальчик звонит, – что дало Зеду понять: его матушка находится рядом. – Я так скучала по тебе, драгоценный мой! – Потом она смеялась в ответ на какие‑то слова Сюзанны. И продолжила: – Мама Бенджамин говорит, чтобы я перестала соблазнять её сына. Он неисправимый холостяк, так она сказала. Это правда?
– Нет, если ты действительно хочешь меня поймать, – ответил Зед. – Я никогда в жизни так не хотел проглотить наживку.
– Ах ты, коварный мальчик! – И снова в сторону: – Нет‑нет, мама Бенджамин! Я вам ни за что не повторю того, что он сказал. Хотя от его слов у меня немножко голова кружится. – И снова Зеду: – И правда, знаешь ли. Кружится.
– Ну, хорошо, что меня интересует не твоя голова.
Яффа засмеялась. Потом заговорила совсем другим голосом:
– Ну вот, она ушла в ванную комнату. Можно говорить свободно. Как ты там, Зед?
Зед обнаружил, что не готов вот так сразу перейти от разговора с Яффой‑соблазнительницей к разговору с Яффой‑компаньоном. И сказал:
– Я по тебе скучаю, Яф. Мне бы хотелось, чтобы ты была здесь.
– Позволь помочь тебе на расстоянии. Буду только рада.
На одно безумное мгновение Зеду показалось, что она предлагает заняться сексом по телефону, и в его нынешнем положении это здорово отвлекло бы его от множества проблем. Но Яффа тут же продолжила:
– Так ты добрался до нужной тебе информации? Тебя ведь наверняка очень тревожит статья.
Это вернуло Зеда с небес на землю, его как будто окатили холодной водой. И он со стоном произнёс:
– Ох, эта чёртова история!
Бенджамин быстро рассказал Яффе всё, что успел узнать. Рассказал обо всём, чем занимался в последнее время. Девушка внимательно слушала. Закончил Зед так:
– В общем, ничего толкового. Я бы мог зацепиться за тот факт, что сюда приехал инспектор Скотленд‑Ярда, проверить причастность Ника Файрклога к подозрительной гибели его двоюродного брата, который, так уж получилось, занимался всеми финансами «Файрклог индастриз», а мы всё прекрасно понимаем, что это значит, ведь так, дорогие читатели? Но оказалось, что эта особа из Скотленд‑Ярда гораздо больше, интересуется Алатеей Файрклог и гоняется в основном за ней, а не за её мужем. И ни там, ни здесь ничего не найдено. В результате я и детектив оказываемся в одинаковом положении – при нуле интересных сведений. Разница между нами только в том, что эта детектив спокойно вернётся в Лондон и отчитается перед начальством, а я остаюсь без статьи. Это катастрофа. – Зед сам уловил, как изменился его тон, и поспешил добавить: – Прости, я, кажется, начал ныть.
– Зед, можешь ныть сколько хочешь.
– Ох, Яффа… Ты… ну, ты – это ты.
Зед понял по её голосу, что она улыбается, когда Яффа сказала:
– Наверное, мне следует тебя поблагодарить. А теперь давай хорошенько подумаем. Когда захлопывается одна дверь, открывается другая.
– В смысле?
– В том смысле, что, возможно, тебе пора заняться тем, для чего ты предназначен. Ты поэт, Зедекия, а не репортёр бульварного издания. И если будешь и дальше заниматься не своим делом, ты можешь утратить творческий дар. Пора тебе вернуться к стихам.
– На стихи не проживёшь, – саркастически засмеялся Зед. – Ты только посмотри на меня. Мне двадцать пять, а я до сих пор живу с мамой. Я даже репортёрской работой прокормиться не могу, видит бог.
– Ах, Зед… Не надо так говорить. Тебе только и нужно, чтобы в тебя кто‑то поверил. А я в тебя верю.
– Да мне‑то что с того? Ты же скоро должна вернуться в Тель‑Авив!
В трубке стало тихо. Телефон Зеда дал понять, что ему звонит кто‑то ещё. Он спросил:
– Яффа? Ты там?
– О, да. Я здесь, – ответила девушка.
Второй вызов продолжался. Это мог быть Родни. Он ждал отчёта. Зед сказал:
– Яффа, мне тут звонят. Мне, наверное, следовало бы…
– Я не должна, – вдруг быстро произнесла Яффа. – мне это даже и не нужно. Ты об этом подумай, Зед.
И она повесила трубку.
Мгновение‑другое Зед смотрел в пространство перед собой. Потом ответил на вызов.
Это оказалась рыжая из Скотленд‑Ярда. Она сказала:
– Я собираюсь ещё раз поговорить с той женщиной. Мне кажется, она не всё договаривает. Пора нам с тобой взяться за неё вместе и просто выкрутить ей руки.
Камбрия, Бэрроу‑ин‑Фёрнес и Грэндж‑овер‑Сэндс
Последним человеком, которого Манетт ожидала бы увидеть в помещениях «Файрклог индастриз», был Кавех Мехран. Насколько она могла припомнить, он никогда сюда не приходил. Ян совершенно точно никогда не приводил его сюда, чтобы официально всем представить, а сам Кавех явно не стремился быть представленным. Конечно, практически все знали, что Ян ушёл из семьи ради вот этого молодого человека. Но только и всего. Поэтому, когда Кавех появился в её кабинете, Манетт растерянно моргнула и только потом сообразила, что Кавех, наверное, пришёл для того, чтобы забрать личные вещи Яна. Это давно следовало сделать, но до сих пор никто об этом не подумал.
Однако причина появления Кавеха в офисах компании оказалась совсем другой. Пропал Тим. Он выскочил из машины Кавеха накануне утром, по дороге в школу, но домой не вернулся.
– Что‑то случилось? – спросила Манетт. – Почему он выскочил из твоей машины? Он был в школе? Ты звонил туда?
Кавех ответил, что ему вчера позвонили из школы. Тима не было на занятиях, а когда кто‑то из приходящих учеников отсутствует, они всегда звонят ему домой, потому что… ну, потому что это такая уж школа, если Манетт понимает, о чём он говорит.
Конечно, она чертовски хорошо понимала. Вся семья прекрасно знала, что представляет собой школа Маргарет Фокс. Ни для кого это не было секретом.
Потом Кавех сказал, что этим утром он проехал по дороге от Брайанбэрроу до школы, надеясь, что Тим, возможно, просто бродит где‑то. По дороге заехал в Грейт‑Урсвик, на случай если Тим отправился ночевать к Манетт или просто пристроился где‑нибудь неподалёку без её ведома. Потом доехал до школы. И вот приехал сюда. Не здесь ли Тим?
– Здесь? – переспросила Манетт. – Ты хочешь сказать, на фабрике? Конечно, з<