– Я тоже могу исчезнуть на какое-то время, – в полудрёме произнесла Аня.
Ньютон нежно гладил её по шраму на виске.
– Но это не страшно… – голос девушки звучал как убаюкивающее заклинание. – Мы оба можем исчезнуть на какое-то время. Но мы обязательно вернёмся друг к другу, если вспомним о нас.
– Да…
– Просто помни, где ты уснул. И тогда ты проснёшься в нужном месте.
Через какое-то время Аня задышала ровно и глубоко. Ньютон попытался осторожно выскользнуть из её объятий, но она его не отпустила. Тогда она решил подождать ещё немного, но вскоре и его самого сморила дрёма.
Глава 33. Призрак
Ему виделись сны, осознать которые он был не в силах.
В первом сне ему явился Хосе. Облачённый в одни лишь шорты, малыш сидел на жёлтом песке и смотрел на море.
Совершенно не удивлённый Виктор подошёл к маленькому кубинцу и спросил:
– Ты жив?
– Ты кто такой, гринго? – малыш посмотрела на него снизу вверх, недовольно щурясь от солнца.
Виктор представился, хоть сам собственного имени не услышал.
– Виктор? – задумчиво переспросил Хосе, затем отвернулся и принялся усердно рыться в мокром песке палкой. – Не знаю, не знаю такого… Ты похож на моего друга, но ты – не он.
Подросток был явно чем-то расстроен.
– А кого же ты ждал? – спросил Виктор.
Хосе произнёс чьё-то имя, но в следующий миг невидимый вихрь подхватил сновидца и понёс дальше. Виктор смог остановиться и сконцентрировать внимание, лишь когда перед взором предстала каменная башня, на вершине которой стояли мужчина и женщина. Приблизившись, Виктор узнал их.
– Ольга? Большой? – спросил он.
Оба они одарили его высокомерными взглядами. Затем Ольга отвела глаза в сторону, а головорез залез в карман, достал оттуда ириску и протянул Виктору на раскрытой ладони.
– Хочешь? – поинтересовался головорез.
Вихрь вновь завертелся.
Виктор нёсся коридорами, долинами, подземельями. Заскочил в оазис. Место смутно напомнило ему двор, в котором хулиганы не раз настигали его и мучали почти до беспамятства.
Они и сейчас были здесь. Сотни мальчишек разбились на своры и издевались над одиночками. Виктор стоял в стороне и надеялся, что явится кто-нибудь из взрослых и прекратит это безобразие. Но, вспомнив о собственном возрасте, внезапно осознал преимущество и бросился на хулиганов. Увидев его, мальчишки помчались прочь с перекошенными лицами, стали исчезать в воздухе, и лишь некоторые смотрели на него заворожённо и замерев на месте.
Виктор заметил одного из них и с яростью кинулся, чтобы уничтожить, но не успел ничего сделать, как из ниоткуда возник хранитель и с рёвом поглотил мальчишку.
Двор наполнился криками. Виктор огляделся и увидел, как многорукая тьма с рёвом пожирает всё вокруг. На миг ему показалось, что тьма на его стороне, но когда гигантский, похожий на огромного богомола хранитель кинулся на него с разинутой пастью, Виктор рухнул куда-то вниз.
Он долго летел через пустоту, пока не плюхнулся всем телом во что-то мокрое. Он приподнялся и, взглядом нащупав тусклый ночной свет, сориентировался.
Это был канализационный слив. Под ногами бегали крысы. Он зашагал на шум воды и быстро добрался до могучей чугунной решётки. За ней он увидел ночное небо, небольшой котлован, в который и стекала грязная вода из-под его ног, и чёрный контур карьера выше уровня воды.
Он попытался пинками сдвинуть решётку, но та не поддалась. Тогда он решил поискать выход в другом направлении.
Виктор обернулся и буквально завопил от ужаса. Перед ним стояло обезглавленное тело человека, облачённого в грязную байкерскую куртку с подвёрнутым и пустым правым рукавом.
Когда он замолчал, то буквально вжался спиной в решётку, и из канализационного тоннеля донеслось глухое эхо:
– Долго же ты искал меня, братец!
Виктора бросило в дрожь. Он зажмурился, чтобы проснуться, но когда открыл глаза, то мертвец всё ещё стоял перед ним. Только теперь куртка с шипами выглядела чистой и на плечах присутствовала голова.
– Я знал, что ты рано или поздно явишься сюда, – тихо и с широкой улыбкой проговорил молодой человек с острыми чертами лица, зелёными глазами и коротко остриженными волосами. – Глазам своим не верю... Это ведь, правда, ты, Вить?
Услышав имя, увидев и вспомнив призрака из давно забытого сна, Ньютон вмиг осознал всё происходящее.
Перед ним стоял Артур. Не такой, каким он его запомнил из юности. А такой, каким брат мог бы быть теперь, если бы не…
– Ты умер, – твёрдо проговорил Ньютон. – Ты лишь моя проекция.
Лицо Артура украсила изящная улыбка, отчего чуть показались его хищные клыки – прикус, так и не исправившийся с годами. Ещё одна отличительная черта близнеца-левши.
– Как бы не так, Витя. Как бы не так, – проговорил Артур.
– Меня зовут Ньютон.
На секунду призрак озадачился.
– Это прозвище, – догадался он и примирительно кивнул. – Но в реальности ты –Залевски Виктор. Проживаешь в Новосибирске в бабушкиной квартире. Адресок назвать? А ещё раньше у тебя вот тут было родимое пятно, – призрак указал на изуродованную шею Ньютона. – Полумесяц. Такой-же, как у меня на груди, помнишь?
– Даже не пытайся, – Ньютон отмахнулся от призрака и мысленно попытался заставить его исчезнуть.
– Что, не выходит? – Артур усмехнулся так сильно, что клёпки на его куртке клацнули. – Кончай ломать комедию, братишка. Я тебе не какая-нибудь проекция. Я настоящий и я здесь.
– Ты здесь, потому что я этого хочу, – уверенно проговорил Ньютон, старательно отводя взгляд. – Но этого не может быть. Мы похоронили тебя.
– Жаль тебя расстраивать, Витьк, но ты – придурок, и нихрена не смыслишь в смерти. Тело это ведь просто оболочка. Тебе ли не знать?
– Тебе отрезали голову, – Ньютон посмотрел в лицо брату. – А сознание угасает вместе с мозгом. Так что, даже не пытайся убедить меня, что ты жив.
– Да ладно? – лицо Артура исказила издевательская ухмылка. – Вместе с мозгом? Кто это тебя надоумил? Гуру? Думаю, что Гуру. Ты бы лучше этот вопрос обсудил с Аней, – упомянув девушку, Артур странно поджал губы в скромной улыбке и слегка мечтательно отвёл взгляд.
Раньше Ньютон никогда не замечал за братом подобных эмоций и потому буквально потерял дар речи. На миг ему показалось, что живой брат и в самом деле стоит перед ним спустя столько лет.
– Кстати, вы с ней говорили обо мне? – осторожно поинтересовался Артур.
Вместо ответа Ньютон бросился на призрака, повалил его в воду и стал отчаянно и без оглядки колотить обеими руками по лицу, по груди, выдирая клёпки с куртки и сбивая шипы с погон. Артур не отвечал ударами, а только корчился, извивался, пытаясь сбросить с себя брата, но тот был полон решимости и злости.
– Ты призрак! – закричал Ньютон, снова и снова ударяя кулаками то по бесплотной физиономии Артура, то по мокрому бетону. – Ты вернулся, потому что я надеялся на это! Потому что винил себя за то, кем ты стал! За то, что ты сдох в канаве только потому, что я вовремя не разбудил маму и дал тебе сбежать!
В глазах призрака вспыхнуло неожиданное понимание, но затем он вновь зажмурился и ловко увернулся от очередного удара.
– Ты – сраный вонючий призрак! И ты никогда не приносил мне ничего, кроме бед! Отправляйся в ад!
Замолчав, Ньютон нанёс последний удар уже в пустоту и внезапно услышал, как в коллекторе зазвенели громкие мужские голоса:
– Залевски здесь! Я его чувствую! Давайте за ним, скорее!
В темноте послышались хлюпающие шаги, всё громче и громче.
Ньютон посмотрел вниз и обнаружил, что сидит на коленях на голом бетоне и всё ещё сжимает кулаки от ярости. Он спешно поднялся, ощупал ногой под водой и, ничего не обнаружив, телепортировался в свою комнату.
В ярко освещённой библиотеке ему стало спокойнее. Грязные рубашка и брюки сами собой сменились на чистые. Он упал на диван, стараясь мысленно отдышаться от бредовых сновидений, и устало прикрыл глаза. Но внезапно раздался стук в дверь.
На этот раз шум не отразился паникой в сердце и не предшествовал пробуждению, потому что звук доносился не из реальности, а прямо из коридора дверей. Опознав в ритмичном грохоте силу субъекта, Ньютон сразу узнал того, кто стучался в его комнату, и в сердце его волнительно потеплело.
Это был Корвич. Ньютон узнал его по осторожным вежливо-настойчивым ударам, как люди узнают по звуку шагов или по ритму дыхания тех, с кем побывали в достаточной близости, и не важно, была то любовная страсть, или смертельный поединок.
Ньютон телепортировался и возник в коридоре прямо перед собственной дверью. Он огляделся по сторонам. На этот раз он оказался в просторном коридоре с высокими выбеленными потолками и колоннами, вросшими в чистые стены, где двери находились на большом расстоянии друг от друга, точно ценные произведения искусства в музее. Галерея тянулась в обе стороны до куда только дотягивался взгляд. В стерильной звенящей тишине Ньютон не улавливал ничьего присутствия, и инстинктивно побежал было влево, надеясь, что Корвич не ушёл далеко, но не успел сделать и шага, как из стены выросла неестественно огромная человеческая рука в металлической перчатке, схватила его за рубашку и буквально втянула в стену.
Ньютон пытался сопротивляться хватке, но через секунду могучие пальцы разомкнулись и отпустили его на землю. Он ещё несколько секунд стоял, скрючившись от давящей магнетической вибрации в области груди, и не мог совладать с собственной энергией и применить какую-нибудь технику. Гигантская рука совсем не ранила его, но каким-то образом словно замедлила в нём все энергетические потоки.
– Всё нормально, Ньютон, – неожиданно раздался сипловатый голос Корвича.
Ньютон поднял взгляд и увидел перед собой молодого лидера Лиги Весов. На нём были высокие сапоги, вроде ковбойских, и чистый, но выцветший плащ. Смуглая кожа на лице вся растрескалась, уродливый шрам от виска до щеки зажил, но не исчез. Сломанный горбатый нос стал ещё кривее, точно клюв грифа, а над бровями засело почти такое же грубое пятно, как у Ньютона. Серые, как и его волосы, глаза хранили спокойствие.
За спиной Корвича стояли ещё двое.
Один невысокий и полный, в элегантном сером костюме и белой рубашке, с пенсне на маленьких умных глазах и со старомодным котелком на голове смотрел на Ньютона с интересом знатока и дружелюбием одновременно. В целом «англичанин» – именно это слово подходило коротышке, внушал симпатию.
Но второй, хоть он, казалось, и не замечал Ньютона, а глядел куда-то в пустоту, внушал трепет и нешуточные опасения. Ньютон сразу почувствовал, что именно этот сноходец затащил его в «стену». Мужчина азиат был чуть ниже Ньютона, но выше своих товарищей и казался невероятно широким в самурайских доспехах. Он был буквально закован в сталь до самого подбородка. Руки его, облачённые в когтистые перчатки, теперь выглядели обычными, и воиндержал их смирно опущенными. Чёрные волосы стянуты на затылке тугим пучком. Лёгкие морщины и тени обрамляли карие глаза. Изогнутые широкие брови напоминали два кривых клинка. Приглядевшись, Ньютон понял, что самурай увлечённо разглядывает зелёный росток, пробивающийся у его ног сквозь мокрый асфальт.
– Знакомься, – вновь заговорил Корвич. – Это Наоки и Англичанин. Друзья мои, – обратился он златозубой улыбкой к соратникам. – Позвольте представить вам того самого «Самоучку».
Англичанин вежливо кивнул, придерживая котелок. Самурай остался равнодушен.
Ньютон снова огляделся. Место, куда его втащили, походило на локацию пустошей. Они находились на перекрёстке давно заброшенной улицы. Повсюду изрытый бетон, высокие выцветшие дома, ржавые машины, брошенные прямо на дороге. Далеко за домами виднелся лиловый рассвет. Где-то в тёмных подворотнях гулко завывали хранители.
– Прости, что притащили тебя сюда, – небрежно произнёс Корвич. – Но мы не могли рисковать. Сейчас ты в безопасности, так что старайся не паниковать, – он подошёл ближе и понизил голос. – Оберег всё ещё у тебя?
Ньютон нащупал в кармане брошь с камнем и кивнул.
– Сохраняй внутреннее спокойствие, – сказал Корвич. – Из-за этой штуки ты сейчас связан с Гуру. Если будешь колебаться, он почувствует, что-то неладное и придёт за тобой.
Ньютон нервно сглотнул:
– Может, тогда его просто выбросить?
– Ни в коем случае. Он сразу почувствует. Это вызовет подозрения.
– Подозрения? Но что, если я просто так решил его снять, на время? – предположил Ньютон.
Корвич усмехнулся:
– Ты снимал оберег хоть раз с того момента, как получил его?
– Нет.
– Думаешь, если ты это «просто так» сделаешь это теперь, Гуру ничего не заподозрит?
– Но как он сможет что-то заподозрить? – не понимал Ньютон. – Оберег ведь срабатывает только тогда, когда его носителю грозит опасность.
– Вообще-то, это уловка, – высоким ровным голосом вступил в разговор Англичанин. – Оберег – ловушка, изобретение Гуру. У него одно предназначение: чтобы все члены Ордена всё время находились под его личным контролем. Загляните внутрь камня, – попросил Англичанин и Ньютон послушался. – Видите эти энергетические потоки? Это энергия Гуру. Пока она рядом с вами, при желании Гуру всегда может отследить не только ваше место положения, но и заглянуть в ваши мысли и эмоции. Именно поэтому сейчас вам важно сохранять спокойствие и не привлекать его внимание. Иначе вы выдадите и себя и нас.
Ньютон всматривался в голубые переливы внутри красного камня, и вспомнил Анины слова: «Не люблю украшения, и всё тут»,и до него стало доходить. Неужели Аня знала насчёт этой ловушки. Но если знала, почему не предупредила меня?
– Ты уже думал об этом, верно? – Корвич прищурился. – А ты умнее, чем кажешься.
Ньютон убрал оберег и, чувствуя нарастающую душную злость, бросил на побитого «грифона» яростный взгляд:
– А ты живучее, чем кажешься, – язвительно ответил он, сжимая кулаки. – Как ты выбрался?
– Дружок, ты снова задаёшь не те вопросы, – Корвич попытался состроить высокомерную ухмылку, но, увидев не ослабевающий натиск Ньютона, нехотя ответил. – Так же, как и вы, друг мой. Через энергетические колодцы. Я шёл за вами…
Внезапный приступ истерического смеха одолел Ньютона, и Корвич замолчал.
– Что смешного?
– Просто удивительно, что ты сумел выбраться, – отдышавшись, ответил Ньютон, и его взгляд озарился гневом. – Хотя, для побитого пса ты довольно резво удрал, когда Хосе рухнул вниз.
– Винишь меня в смерти пацана? – Корвич скривился и сплюнул. – А что мне ещё оставалось? Спуститься к вам и предложить свою помощь? И что бы от этого изменилось? Даже если бы Гуру сделал жертвой меня, как планировал, твой черномазый друг всё равно бы не выжил после такого падения…
– Жертвой? Тебя? – с недоверием спросил Ньютон. – Что ты имеешь в виду?
Корвич зашагал из стороны в сторону, ехидно поглядывая на то, как быстро смятение затмевает недавнюю злость в глазах Ньютона.
– И с чего ты вообще взял, что Хосе не выжил?
– Ну, он же так и не вернулся из Эдема?
Ньютон растерялся:
– Это ещё ни о чём не говорит…
– Напротив. Это говорит обо всём, – твёрдо заявил Корвич и остановился. – И ты бы давно отыскал комнату своего друга и убедился бы в его смерти, если бы не девчонка.
Ньютон осёкся.
– О да, братец. Не ты первый, не ты последний. Девчонка отлично сыграла свою роль! А что до твоего друга… – Корвич помедлил. – Для поглощения артефакта всегда нужна жертва. Англичанин, – он обратился к джентльмену в цилиндре. – Ты не мог бы «разжевать»?
– Конечно, – Англичанин слегка улыбнулся. – Видите ли, господин Залевски, чтобы поглотить артефакт, нужно сначала высвободить таящуюся в нём энергию и преобразовать её в первоначальный чистый вид – в опыт, накопленный его владельцем. Этот процесс требует немыслимого количества живой энергии. Если сноходец попытается самостоятельно преобразовать и поглотить артефакт, то он попросту умрёт. Это уловка первых.
– Первых? – спросил Виктор.
– Первых сноходцев, – уточнил Англичанин. – Уловка для поддержания энергетического баланса. Если кто-то оживляет «мёртвую энергию», то должен заплатить «живой энергией», умертвив её. А ваш учитель нашёл способ обойти этот закон – использовать при поглощении жизни других.
Ньютон молчал, не решаясь произнести это ужасное слово, никак не вязавшееся с учителем.
– Жертвоприношения? – не веря, спросил он.
– Не просто жертвоприношения, – на этот раз ему ответил Корвич. – А жертвоприношения, в которых жертвами всегда становились его же собственные ученики.
– И я должен поверить вам на слово? – Ньютон окинул взглядом всю троицу.
– Никогда никому не верь на слово, малыш, – пепельноволосый мрачно рассмеялся. – Наоки, – позвал он, и самурай поднял на него холодный взгляд. – Покажи ему.
Воин подошёл к Ньютону, гремя латами.
– Ты только не дёргайся, – предупредил Корвич и отшагнул в сторону, когда самурай замер в метре от Ньютона. – У Наоки особый дар. Он может сохранять чужие воспоминания и передавать их остальным. Мы в шутку называем его «копилкой»…
Ньютон представить не мог, что этот угрюмый самурай, который наверняка не улыбался с рождения, мог позволить кому-то шутить над собой.
– Наоки просто тебе кое-что покажет, а дальше сам суди, врём мы или нет.
Самурай протянул руку, и его когтистые пальцы засияли полупрозрачной синевой. Ньютона охватил ужас, но проснуться он не мог, как и пошевелиться.
– Это совсем не больно, – попытался успокоить его Англичанин и хитро улыбнулся, обнажая маленькую щель между резцов. – Наверное…
Едва Ньютон раскрыл рот, чтобы высказать протест, как глаза самурая закатились вглубь черепа, обнажив белки, а рука метнулась и когти вонзились прямо в грудь Ньютона.
Изо рта сноходца вырвался беззвучный сухой кашель. Вся его жизненная сила метнулась к центру сознания, откуда по всему тонкому телу вместе с энергетическими потоками растеклась звенящая боль. И даже мысли Ньютона метнулись к часто и судорожно бившемуся волчку в груди, так что ему почудилось, что он оказался внутри самого себя, а затем будто вынырнул куда-то, во вращающийся вокруг своей оси сияющий шар, и растворился в чужих воспоминаниях.
* * *
Их было трое: Жак, Бром и самый молодой, недавно пришедший в Орден – Корвич, глазами которого Ньютон и видел проносившиеся с неимоверной скоростью фрагменты воспоминаний.
На ту роковую охоту сноходцы отправились именно таким составом во главе с Гуру, который пятнадцать лет назад выглядел практически таким же, каким знал его Ньютон.
– Пошевеливайся, воронёнок!
Гуру не проявлял терпения к новичку, подобранному на просторах пустоши двумя неразлучными друзьями: Жаком и Бромом. Пребывая в «шкуре» Корвича, Ньютон чувствовал его непреодолимое желание проявиться себя и жажду познаний. А так же он испытывал стыд, смятение и злость от постоянных издёвок учителя.
– Это твой шанс, Пиноккио, – сказал Гуру, оставаясь с вещами в «тылу». – Покажи, что ты способен на что-то, кроме фантазий.
Трое сноходцев отправились к «улью». Опытные товарищи сочувствующе улыбались новичку и подбадривали низкорослого, длинноносого, уже тогда с волосами цвета пепла, новичка.
– Всё будет нормально, не паникуй, – всё подбадривал его красивый и стройный Жак, шагающий слева.
– Почему учитель не верит в меня? – спрашивал Корвич, и ответом ему прозвучал низкий прокуренный голос взрослого полного мужчины, в уголке рта которого всегда тлела сигаретка.
– Верит, – отвечал Бром. – Просто хочет, чтобы ты разозлился.
Насколько Ньютон мог судить по внутренним ощущениям, Корвич был тогда чуть старше Хосе.
– Слушай, Корви, – заговорщически шепнул ему Жак, когда они отошли достаточно далеко от лагеря.
Корвич посмотрел на большие ясные глаза Жака и идеальную белозубую улыбку.
– На самом деле, улей вещь, ну, скажем прямо таки, неприятная…
– Да ну ты, лягушатник, – басом перебил друга Бром. – Хорош стращать щегла.
– Я не стращаю, – ответил Жак. – Только хочу, чтобы он знал и был готов к тому, что нас ждёт.
Сигарета скользнула из одного уголка рта Брома в другой, уголёк горячо зашипел, и здоровяк, отведя взгляд в сторону, больше ничего не сказал.
– Я справлюсь, – неуверенно проговорил Корвич ещё совсем мальчишеским голосом, не имевшим ничего общего с тем сиплым шипением, которым будет обладать через пятнадцать лет.
– Я верю в тебя, Корви, – сказал Жак. – Просто знай, что если ты там испугаешься, никто тебя не будет винить. Даже Гуру. Но, – улыбка сменилась на его лице задумчивой миной, адресованной Брому. – Чтобы перестраховаться, я предлагаю переиграть план Гуру.
Бром стал внимательно слушать.
– Мы разделим артефакт не на три, а на две части, – предложил Жак. – И понесём их с тобой в разные стороны. А Корвич пусть будет налегке… Отвлечёт часть хранителей на себя.
Корвичу совсем не понравился новый план, и ещё больше не понравилось, что его составил единственный человек, который в него когда-либо верил. А теперь, выходит, что и этой поддержки он лишился.
– Зачем? – возмутился Корвич. – Я справлюсь! Справлюсь! Думаете, я струшу и брошу вас?
– Пойми, Корви, – пытался вразумить его Жак. – Никто не хочет тебя обижать и всё, в чём хочет испытать тебя Гуру, это в том, что ты можешь бороться со страхом. Это – всё, что тебе нужно доказать. А для этого, тебе не обязательно возиться с артефактом. Я понесу его часть, а ты будешь всё время рядом. Я ведь не предлагаю тебе отсиживаться в стороне, – он одарил Корвича заботливой улыбкой, но тот только больше разозлился. – Просто так нам будет спокойнее и за тебя, и за нас самих. Потому что без артефакта ты сможешь легко от них убежать, а с ним, если ты вдруг…
– Если я струшу? – Корвич насупился. – Я не трус!
– Я не сказал, что ты – трус. Но даже храбрецы боятся.
– Я хочу быть полезным для Ордена!
Жак замолчал и умоляюще покосился на Брома, и тот строго посмотрел на маленького новичка:
– Ты будешь полезен делу, если сделаешь, как предлагает Жак, – пробасил он. – Твоя главная задача сейчас, малой, – не испачкать штаны. И это не шутки. Не облажайся и не обмочись. Гуру молчит об этом, но добрая половина сноходцев на первой охоте обделывалась. Так что, если ты будешь просто рядом с Жаком и при этом удержишь контроль над собственным кишечником, клянусь, ты станешь моим личным героем. Без шуток.
С одной стороны, непривычная речь поддержки из уст жёсткого Брома приободрила Корвича, а с другой, он стал бояться грядущего ещё больше.
До самого улья они молчали, а когда подошли к логову, кишащему и плюющему вязкой тьмой, Ньютон почувствовал в памяти Корвича примерно то же, что сам испытывал, глядя на жутких хранителей, пока Аня не взяла его за руку. Вот только в тот раз среди троицы не было укротителей монстров, вроде Ани, и тени бросились на них раньше, чем артефакт оказался в их поле зрения. Это была фреска, таящаяся в музейном зале. Пока Жак и не отстающий от него ни на шаг Корвич отвлекали хранителей, Бром выкрал фреску, под неистовый рёв тьмы разделил её надвое ножом и на бегу всучил Жаку его долю.
Они разбежались в разные стороны. Корвич бежал и постоянно оглядывался. Чёрная орда преследовала их по горным утёсам, сносила стройные сосны и скалы.
– Не оглядывайся! – постоянно кричал Жак, то и дело хватая Корвича за шкирку и подталкивая вперёд, когда тот немел от ужаса.
В какой-то момент Корвич увидел во тьме нечто такое, чего не мог увидеть Ньютон. Перед его взором были лишь оскаленные морды, кривые глазницы, разорванные пасти, такие огромные, что могли проглотить человека целиком. Но Корвич же в тот момент видел свой самый тайный страх. Самурай, транслирующий это воспоминание, намеренно блокировал эту часть видения, но Ньютону было всё равно, что увидел в тот момент юный Корвич. В любом случае, увиденного было достаточно, чтобы оправдать ступор, от которого он тогда замер так надолго, что Жаку пришлось вернуться за ним и пожертвовать собой.
Француз схватил Корвича и с нечеловеческой силой отшвырнул в сторону от тварей. И в тот же самый момент один из хранителей намертво обвил его ногу. Затем другой впился ему в руку.
Корвич закричал, не в силах ни отвернуться, ни спокойно принять увиденное. Его лучшего друга пленила тьма, и он ничего не мог с этим поделать, только смотреть в искажённое ужасом лицо Жака, чьи красивые и изящные черты изуродовала гримаса боли.
– Возьми! – только и успел прокричать Жак и швырнул свою часть фрески к ногам Корвича. – Ради Бр...
Не успел он договорить, как многорукая тьма пожрала его. Чёрная челюсть сомкнулась на голове, а тупые пустые глазницы продолжали смотреть на Корвича. Хранитель будто игрался с телом Жака, посасывал его, покусывал, слюнил чёрным то, что оставалось от сноходца, но глаза хранили беспристрастность и говорили одно: «ты следующий».
Корвич бросился бежать, забыв про артефакт, забыв и о том, что Бром не выберется без его помощи.
Хранители преследовали его ещё какое-то время, до тех пор, пока странный импульс не пронёсся по всей округе, знаменуя провал локации в Эдем.
Долго пролежав в корнях старой ивы, прижимаясь к сырой земле так же крепко, как жались к ней ожившие черви и сколопендры, Корвич всё же пришёл в себя и обнаружил, что потерялся среди бурелома. Собрав остатки сил и смелости, он миновал долину поваленных деревьев и вернулся к сердцу локации, к разрушенному музею.
Не обнаружив там никого, он хотел отправиться к месту, где их должен был ждать Гуру, но всё вокруг на многие километры стало одинаково серым и переломанным.
Тучи скрывали солнце, Корвич не мог сориентироваться. Тогда в голову пришла мысль об обереге. Он ведь был в беде, а значит, Гуру должен был прийти к нему на помощь. Но Корвич обшарил карманы и ничего не обнаружил – вероятно, выронил брошь при бегстве. Тогда он сел на одно из тысячи поваленных деревьев и расплакался от отчаяния и страха перед абсолютным одиночеством и смертью, которой он должен был теперь заплатить за трусость.
Лишь когда стемнело окончательно, Корвич оторвал заспанное и заплаканное лицо от ладоней и увидел вдали яркий мелькающий огонёк. Это горел костёр, тепло от которого заблудший юный сноходец ощущал всем своим нутром даже на расстоянии километров.
Во тьме ничего не было видно, некоторые участки Корвич буквально преодолевал ползком на ощупь, а когда добрался до лагеря Гуру, уже занималась заря, и костёр угасал, но в предрассветном холоде ещё чувствовалось тепло красных углей.
Корвич замер за бревном, и уже собирался раскрыть себя, как за уцелевшими деревьями показался силуэт учителя. Корвич приподнялся, чтобы лучше видеть его, и обнаружил у костра Брома, лежащего без сознания. Две части единой фрески лежали рядом с ним.
Учитель затоптал угли, затем присел у головы Брома так, что Корвич отлично увидел задумчивое лицо Гуру. Он проверил пульс здоровяка и неудовлетворительно покачал головой, делая выводы, о которых быстро догадался и Корвич, заметив на траве растекающееся блестящее тёмное пятно под умирающим товарищем.
– До бреши ещё пару дней пути, – задумчиво и тихо проговорил Гуру.
Ни Ньютон теперь, ни Корвич тогда не понимали, с собой ли говорил учитель, или с умирающим Бромом.
– Едва ли ты дотянешь, дружище…
Никто из них не понял, в какой момент в руке Гуру оказался безобразный ключ-клинок, хорошо известный обоим, и сердца их замерли, а малолетний Корвич даже закрыл рот руками.
– Твоих братьев больше нет, вскоре не станет и тебя, – учитель говорил это без сожаления, совершенно спокойно, точно умирал не человек, доверившийся ему, а камикадзе, которого он заранее готовил к смерти, хотя это было не так. – Не хотел я, чтобы это был ты… – Гуру положил тяжёлую большую ладонь на плечо Брома, и только теперь на его акульем лице застыла скорбь. – Да и вообще, чтобы это был кто-то из вас. Но эта птаха куда-то запропастилась… Чёрт. Не хотел я, ведь мы вместе столько прошли…
Всё это было не похоже на учителя. Он был и решителен и подавлен одновременно, и, судя по всему, говорил всё больше сам с собой, чем с беспомощно и беззвучно открывающим рот Бромом.
– Но, не смотря на то, что это конец твоего пути, друг, – с внезапным воодушевлением заговорил Гуру. – Имя твоё будет жить в памяти наших потомков, а сила твоя и несокрушимая воля ещё послужат высшей цели!
Гуру обхватил рукоять клинка обеими руками, вознёс остриё над Бромом и низко забормотал нечто переливистое и невнятное.
Слетающие с уст учителя звуки Ньютон не мог отнести ни к какому из земных языков, не был он похож и на общий язык мира снов. Слишком древний язык и слова на нём звучали как заклинание, от которых сквозь память Корвича Ньютона охватила дрожь.
Последний звук слетел с губ учителя, и клинок обрушился на Брома, с сочным звуком пронзив плоть. Гуру задрал голову. Его лицо преобразилось не то экстазом, не то блаженством, рот раскрылся, а окровавленные руки метнулись к фреске, и та занялась серебристо-синим сиянием. Это сияние оплело руки учителя, пронеслось по его предплечьям к груди, и оттуда, через клинок к телу Брома, обволакивая его тонкими паутинками света. Сияние соединяло артефакт, Гуру и его мёртвого товарища несколько минут, и лишь когда свет внезапно погас, голова учителя опустилось. Он застонал и бессильно повалился куда-то в сторону.
Учитель долго лежал на земле, тяжело дыша. Его могучая спина вздымалась, точно земная твердь, под которой вот-вот взорвётся ядро. Но постепенно дыхание пришло в норму, Гуру поднялся на ноги, вытащил из мертвеца оружие убийства, подобрал свой рюкзак и, чуть пошатываясь, зашагал прочь.