Начались первые схватки, а в шесть часов утра появилась на свет Александра Львовна, которую мать ни за что не хотела кормить и отдала бабе-кормилице(86).
[82. А. Сейрон (Алкид Эдуардович Зейрон; 1869-1891) сразу же подружился с детьми Толстых. Пребывание в таком доме не прошло для него бесследно. Через несколько лет он поступил в специальные трёхгодичные классы Лазаревского института восточных языков, которые окончил в 1890 году с правом поступления на государственную службу в России. Однако преждевременная смерть не позволила планам цепкого и целеустремленного молодого человека осуществиться. -- См.: Тридцатилетие специальных классов Лазаревского института восточных языков: 1872-1902: Памятная книжка. М., 1903. С. 100.
Лазаревский институт восточных языков получил своё название в честь первого почетного попечителя Института генерал-майора князя Семена Давыдовича Абамелек-Лазарева (1815-1888). -- Там же. С. 12.
83. Новая гувернантка Анна Сейрон (Зейрон; Seuron; 1845-1922) появилась в доме Толстых осенью 1882 года. С.А. Толстая 14 октября писала сестре, Т.А. Кузминской: «Гувернантку я нашла здесь, очень она мне понравилась, 600 р<ублей>, француженка, парижанка, отлично знает немецкий, немного музыку, отлично живопись и будет учить Лёлю и Машу языкам, живописи, географии, истории и surveillance. Такая симпатичная, прелесть, послезавтра ее жду». -- ОР ГМТ. Архив Т.А. Кузминской, № 3299. Л. 2. Автограф.
‘ surveillance ’ -- надзор, наблюдение (фр.).
84. М.И. Абрамович.
85. Т.А. Кузминская. См. о ней выше примеч. 52.
86. 24 июня 1884 года Л.Н. Толстой в письме другу и единомышленнику Владимиру Григорьевичу Черткову (1854-1936) особо выделил одно обстоятельство: «Жена родила девочку. Но радость эта отравлена для меня тем, что жена, противно выраженному мною ясно мнению, что нанимать кормилицу от своего ребёнка к чужому есть самый нечеловеческий, неразумный и нехристианский поступок, всё-таки без всякой причины взяла кормилицу от живого ребёнка...» -- ПСС. Т. 85. С. 69.
Это событие запомнили и старшие дети. Так, Т.Л. Толстая 2 июля 1884 года записала в своём дневнике: «18 июня мама́ родила Сашу. У неё пока длинные, чёрные волосы и синие глаза. В первый раз взяли кормилицу ». -- См.: Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник. -- С. 116. Курсив мой. -- В.А.
Знала об этом и сама Саша. -- См.: Толстая А. Дочь. М.: Вагриус, 2000. С. 17-18].
Странно, что сестра Саша была одной из главных, хотя и косвенных, причин трагического и преждевременного конца Льва Николаевича, его разрыва с матерью и его оставления дома(87). Она же написала о матери непристойнейшие воспоминания, о которых тяжело говорить(88). Для того, чтобы быть в состоянии, не скрывая своей злобы к той, которая родила её на свет, писать, как «нервно прыгал каблучок» бедной нашей мученицы матери, как она ела и тому подобные, якобы «художественные», подробности, -- нужно поистине не обладать никаким душевным тактом(89). Не говорю уже о том, что все то, что она написала обо мне, настолько не похоже на меня, что возражать этому невозможно. Она, например, серьезно поверила, что я разделял мнение моего учителя скульптора Родена(90), когда он в шутку говорил мне: “Il nе fаut pas penser du tout par се que сеlа usе lа сеrvellе”*.
* «Думать совсем не надо, потому что это портит мозги» (фр.).
[87. Л.Л. Толстой приехал в Ясную Поляну из Парижа 2 июля 1910 года и сразу же открыто стал на сторону матери. Естественно, его отношение к сестре Саше резко изменилось в худшую сторону. 14 августа 1910 года Александра Львовна записала в дневнике: «Лёва мне прямо сказал, что я виною всему, что происходит между стариками». -- ОР ГМТ. Архив А.Л. Толстой, п. 2, № 12. Л. 70 об. Автограф.
88. Вероятно, Л.Л. Толстой имеет в виду серию зарисовок А.Л. Толстой, публиковавшихся под общим названием «Из воспоминаний ». -- См.: Современные записки: Общественно-полит. и лит. журнал. Париж, 1931-1932, №№ 45-50.
89. В заключительном фрагменте мемуаров А.Л. Толстая подробно воссоздала трагическую обстановку в доме летом 1910 года. Л.Л. Толстого покоробил следующий эпизод: «Мама́ меня не оставляла в покое. Когда она не могла говорить с отцом, она приходила ко мне. Всё дрожало во мне, когда мать, нервно постукивая каблуком, говорила:
«У Льва Николаевича сердца нет, он никого не любит, он холоден, как лёд. Когда ты уезжала в Крым, он и по тебе не скучал, такой весёлый был» -- Там же, № 50. С. 262.
Судя по дневнику А.Л. Толстой, этот разговор состоялся 26 июня 1910 года. -- См.: ОР ГМТ. Архив А.Л. Толстой, п. 2-а, № 11. Л. 7 об.-11 об. Автограф.
90. Л.Л. Толстой серьезно увлекся скульптурой и в 1909-1910 годах работал в Париже под руководством французских мастеров, в том числе и Огюста Родена (Rodin; 1840-1917).
В дневнике А.Л. Толстая записала: «В этот же день 4-го <июля 1910 года> происходил очень интересный по своей глупости разговор. Лёва рассказывал папс про Rodin, защищал его, когда папаша говорил, что Rodin сделал “божескую руку” и лепит голых женщин. Между прочим, Лёва сказал: Rodin говорит, что не надо думать, что мысль изнашивает мозг (a use la cervelle). Папа́ ужасно это поразило. Мысль, разум, -- то, чем человек должен руководствоваться в жизни, и этого не нужно. Я вставила свое замечание: use la cervelle -- это совсем неверно. Мысль, как мускулы, чем больше упражняешь её, тем более она развивается.
Нет, Rodin прав, о чём думать, всё ясно, всё давно разрешено, - сказал Лева.
«Да, многое разрешено, но если бы не было таких людей, как отец, которые ЗА НАС думают, -- ничего бы не было разрешено и ясно, -- хотелось мне сказать. Но я промолчала. Я взглянула на отца. У него было такое ласково-насмешливое лицо, он так добродушно смеялся, глядя на меня, как бы говоря: брось, не спорь, ведь это так нелепо и смешно, что не стоит даже об этом спорить». -- Там же. Л. 31-31 об. Автограф. Курсив А.Л. Толстой ].
Она ещё утверждает в своих воспоминаниях, что я стоял за смертную казнь(91), тогда как я никогда не выражал и не имел подобного мнения. Напротив, я думаю и писал это, что она не нужна, и ставлю и ставил в пример Швецию, где её не существует(92).
[91. 8 августа 1910 года разговор зашёл о смертной казни, сторонником которой в это время был Л.Л. Толстой. В этот день А.Л. Толстая записала в дневнике: «После обеда прохожу мимо библиотеки, сидят Лёва с Катей. Увидав меня, Лёва замолчал, а Катя сказала: “Лёва бранит меня за то, что я против смертной казни”». -- Там же, № 12. Л. 51. Автограф.
Катя -- Екатерина Васильевна Толстая (урожд. Горяинова; в первом браке -- Арцимович; 1876-1960), вторая жена А.Л. Толстого.
92. Отношение Л.Л. Толстого к смертной казни менялось неоднократно. Еще в конце XIX века в очерках о Швеции Л.Л. Толстой бегло остановился на судопроизводстве в Швеции, где смертная казнь формально существовала, но «уже много лет случаев её здесь не было, благодаря власти короля её отменять. Не только не надо убивать человека, но и нельзя его ненавидеть, потому что это такое же духовное убийство» -- См.: Толстой Л.Л. Современная Швеция в письмах-очерках и иллюстрациях. М., 1900 (обл. - 1901). С. 90.
Летом 1906 года, пережив революционную ситуацию и обдумывая ближайшее будущее России и мира, Л.Л. Толстой пересмотрел свое отношение к смертной казни и стал её защищать. - См.: Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого (Записи за пятнадцать лет): В 2-х томах. М., 1922. Т. I. C. 178; Маковицкий Д.П. У Толстого - Кн. 2. С. 170.
Когда я раз сделал замечание моему маленькому избалованному и невоспитанному племяннику Илюше(93) и сказал ему в шутку: «Тебя мало пороли», -- Саша приняла это всерьёз и сейчас же пошла жаловаться об этом отцу(94).
[93. Илюша, Илюшок -- Илья Андреевич Толстой (1903-1970), внук Л.Н. Толстого.
94. В дневнике А.Л. Толстой за 25 июля 1910 года есть такая запись:
«Ольга рассказала отцу (Льву Николаевичу.- В.А.) о сцене за завтраком. Сидим за столом: Ольга с детьми, Лева, Варенька, Надя и я, мать лежит с закрытыми глазами на кушетке, завтракаем, для матери стоит кофе.
Лёва протягивает руку за кофеем.
«Нельзя, это бабушкин, -- говорит Илюшок, -- ишь какой, хочешь бабушкин кофей выпить.
«Не смей мне делать замечаний, мало тебя пороли, -- закричал на него Лева, разозлившись. А потом стал говорить о том, что он порет своих детей, даже маленькую Нину (2-х лет). -- И вот Миша своих порет. Я тебя не могу пороть, ты не мой сын, а то, если бы ты не слушался, я бы тебя непременно порол.
-- А я скажу дедушке и бабушке, чтобы тебя тоже пороли, - сказал Илюшок.
-- Я очень жалею, что меня не пороли, - сказал Лёва, - а теперь уже поздно.
-- Нет, совсем не поздно, - сказал Илюшок.
-- Неужели он считает, что надо пороть детей, - спросил отец, выслушав эту историю и назвав Илюшка молодцом». -- ОР ГМТ. Архив А.Л. Толстой, п. 2, № 12. Л. 1-1 об. Автограф.
Ольга Константиновна Толстая (урожд. Дитерихс; 1872-1951) -- первая жена А.Л. Толстого.
Варенька -- Варвара Валерьяновна Нагорнова (урожд. Толстая; 1850-1921) -- племянница Л.Н. Толстого.
Надя -- возможно, Надежда Павловна Иванова (умерла в 1926 году), тульская знакомая Толстых.
Миша -- М.Л. Толстой. См. о нём выше примеч. 31.
Нине Львовне Толстой (в замужестве Лундберг [Lundeberg]; 1906-1987) в это время было три с половиной года].
Когда я вижу здесь, во Флоренции, книгу сестры у уличных продавцов, мне делается стыдно и больно, что люди читают её и составляют себе ложные представления о людях(95).
Я не хотел совсем касаться этого вопроса, но всё же обязан сказать, что если бы Саша была другой, она бы пожалела мать, она бы пожалела отца, вместо того, чтобы раздувать огонь их разногласия и вместе с Чертковым(96) и его друзьями наваливать всю моральную ответственность на несчастную мою мать, отдавшую семье всю свою жизнь(97).
Я рад случаю заявить, что сестра Саша, живущая сейчас в Америке(98), сознаёт свою вину и просила у семьи прощения за свои ошибки.
[95. Вероятно, Л.Л. Толстой имеет в виду книгу А.Л. Толстой «Трагедия отца» (Париж, 1937), которая первоначально вышла в переводе на английский язык, а чуть позже появилась в переводах на итальянский и французский. В книге младшей сестры Л.Л. Толстого, вероятно, задело то, что касалось его собственных взаимоотношений с родителями и, в первую очередь, упоминание о том, что С.А. Толстая больше всех любила его и в отдельных ситуациях явно принимала его сторону в ущерб другим детям, а также рассказ о страшном лете 1910 года. -- См.: Tolstoy A. The tragedy of Tolstoy / Transl. by E. Varneck. New Haven, 1933. P. 6-8, 163, 169, 189, 225-229. См. также: Tolstoy A. The tragedy of Tolstoy / Transl. from Russian. London, 1933; Tolstoi A. La mia vita col padre. Milano, 1933; Tolstoi A. Ma vie avec mon pщre /Traduit du russe. Paris, 1933.
96. В.Г. Чертков. См. о нём ниже.
97. А.Л. Толстая в последнее лето жизни отца была свидетельницей многих жесточайших и безумнейших сцен, которые С.А. Толстая и её стороннички (такие, как Л.Л. Толстой) устраивали в Ясной Поляне. Например, ей в память врезалась такая картина:
«Через несколько секунд она снова прибежала к нам в “ремингтонную”.
-- Саша, ты говоришь, что я уморю отца, он уже умер для меня душой, а телесно мне все равно.
-- Тебе все равно, а нам нет, пускай Таня и другие видят и знают, что ты с ним делаешь!
-- А мне до вас дела нет!
-- Так знай же, что нам не все равно! - закричала я, не помня себя от ужаса, обиды, гнева. - Мы, дети, не позволим тебе замучить отца до смерти!
-- Бессильны, - с насмешливой злобой ответила она мне и вышла из комнаты».
(См.: Толстая А. Из воспоминаний // Современные записки - Париж, 1932, № 50. С. 70. Ср.: Толстая А. Дочь. - С. 161).
Таня - Т.Л. Сухотина-Толстая.
В дневнике А.Л. Толстой данный разговор записан 7 июля 1910 года. -- ОР ГМТ. Архив А.Л. Толстой, п. 2, № 11. Л. 38 об.-39. Автограф.
98. В 1929 году, воспользовавшись приглашением выступить с лекциями об отце в Японии, А.Л. Толстая покинула страну с твёрдым решением не возвращаться в СССР. В сентябре 1931 года она переехала в Америку, где первое время отчаянно бедствовала, а потом обзавелась фермой и начала работать на земле].
Я сам виноват в том, что, всецело встав на сторону матери, не был достаточно мягок со стариком отцом, хотя старался всячески помочь и ему, и матери.
Мы на днях обменялись с Сашей письмами. Вот ее последнее письмо ко мне из Америки:
«Спасибо, Лёва.
С радостью узнала твой почерк, с радостью прочла то, что ты написал. И так хорошо стало на душе. Почувствовала себя такой богатой, точно сто тысяч, нет, гораздо больше выиграла, да и не сравнишь ни с чем.
Давно уже у меня к матери, к тебе, ко всем братьям осталась только любовь, нет ни тени какого-либо отчуждения. Должно быть, я, даже наверное, я во многом виновата перед вами, если виновата -- простите, но не злоба, не недоброе руководило, может быть, в некотором отношении -- ошибочное.
Странно, чем больше живешь, тем дальше отходит вся мелочная враждебность, споры. Должно быть, оттого, что близится смерть. Ушла мать, и только с великой нежностью, жалостью и страданием вспоминаю её и только, может быть, теперь по-настоящему люблю и понимаю её(99). Ушёл Чертков(100), и опять нет злобы, нет враждебности, а только недоумение некоторое, что ему суждено было быть носителем идей отца; уйдём и мы все, и скоро, и останется одно вечное, неизменное, прекрасное, которое портят люди, коверкают, стараются загрязнить грязными лапами, оно стоит незыблемое и ждёт, когда мы опомнимся.
С некоторых пор как-то боюсь употреблять слово Бог. Очень уж Его много употребляют, слишком как-то легко, фамильярно относятся к Нему. Илья, умирая, боялся говорить «Бог», -- должно быть, то, что он переживал, было так чудесно, что он не мог найти этому слово.
«Бесконечность есть любовь», -- сказал он как-то.
А ещё чудесно сказал: «Знаешь, мне уже больше ничего нельзя желать для себя, и мне было тоскливо. Теперь я придумал, я лежу и думаю, что бы я хотел для всех близких. Это очень хорошо». Это, разумеется, была молитва, но он боялся сказать слово «молитва». Очень часто вспоминаю его и каждый раз плачу не от горя, а от радости. Многому он меня своей смертью научил. Всё хочется это написать, но боюсь фальши, всё ношу в себе, не знаю, смогу ли(101).
Я совсем одна. Сегодня серое, дождливое утро, сирень так сильно пахнет в окно, и канарейка на ней сидит. Огород мой весь зазеленел, и я на него радуюсь. Сейчас 6 час<ов> утра, ещё жизнь не началась кругом. Позднее будут проходить, проезжать люди по дороге. Моя фарма* окружена штатными лесами на большое пространство. Вот почему я пишу тебе, потому что так тихо, спокойно и хорошо на душе и мне хотелось по душе поговорить с тобой.
Знаешь ли ты, что шведка, которая приехала сюда к нам два года тому назад(102), знает всех твоих и много-много мне про них рассказывала? Очень всех хвалит. Какой ты счастливый, что у тебя столько близких.
Я очень бы хотела поехать в Европу, но не могу из-за материальных причин. Я едва-едва свожу концы с концами. Сейчас, например, у меня ничего, никакого заработка нет, кроме огорода, который даёт очень мало. Всё делаю сама, даже стираю. Вчера сделала очень трудную работу: выкопала яму для чуланчика. Только позвала мужика помочь мне поставить его. К работе я привыкла, и мускулы у меня, как у мужика.
Для американцев я слишком прямолинейна в своих взглядах. Им не всегда нравится, что я громлю большевиков, нападаю на куренье, здесь всякая девчонка в 16 лет курит, не признаю их conventionalities* и не всегда могу на лице изобразить pleasant smile**. Целую тебя очень крепко, милый брат, и ещё раз благодарю тебя за яркий блик, которым ты озарил мою жизнь.
Сестра Саша»(103).
* Английское слово "farm" (ферма) А.Л. Толстая писала так, как оно произносится.
* условностей (англ.)
** приятную улыбку (англ.)
[99. С.А. Толстая умерла 4 ноября 1919 года в Ясной Поляне. Об изменившемся отношении дочери к ней в последние месяцы жизни см.: Толстая А. Отрывки из воспоминаний // Современные записки -- Париж, 1934, № 56. С. 236-237. См. также: Толстая А. Дочь... С. 277-279.
100. В.Г. Чертков умер 9 ноября 1936 года.
101. И.Л. Толстой умер в Нью-Йорке 11 декабря 1933 года. -- См. подробнее: Толстая А. Дочь... С. 540-542.
102. Речь идет о Марте Кнудсен. -- Там же. С. 552-553].
Глава 6
Толстовство и его вредное влияние. Дурное настроение отца и причины этого
Основные и первые религиозно-философские и социальные сочинения отца: «Исповедь» (104), «Что ж нам делать» (105) и «В чём моя вера» были написаны в те годы, когда, неудовлетворенный умственной и духовной пищей, которую мне давала гимназия, я всюду искал ответов на серьёзные вопросы жизни, читая всё, что было под рукой, и внимательно слушая старших. Как раз в эти годы громко и уверенно раздалось горячее и убеждённое слово только что родившегося Толстовства, якобы дававшего верное решение всем задачам жизни.
«Ты ищешь истины, она в Евангелии, очищенном от таинственного и чудесного. Она в центральной заповеди Христа -- непротивлении злу насилием. Она в пяти заповедях, изложенных в книге “В чём моя вера”(106).
Чего же искать дальше? Выше, правдивее и чище учения нет и не может быть. Следуя за ним, ты сделаешься «солью земли», мучеником и героем, одним из первых его великих учеников, ибо в нём спасение человечества. Только откажись от военной службы и от присяги, брось курить и пить, оставайся девственником, пойди в деревню пахать землю с мужиками -- и ты будешь известен, славен и счастлив».
[ 104. Название «Исповедь гр. Л.Н. Толстого: Вступление к ненапечатанному сочинению» появилось впервые в женевском издании М.К. Элпидина в 1884 году.
105. Речь идёт о трактате Л.Н. Толстого «Так что же нам делать?». Подготовленный Л.Н. Толстым для журнала «Русская мысль», он был в 1885 году запрещён цензурой. Впервые опубликован в 13-й части «Сочинений» Л.Н. Толстого, изданных С.А. Толстой в 1890 году в Москве.
106. Над трактатом «В чём моя вера?» Л.Н. Толстой работал в 1882-1884 годах. Размышление о заповедях Христа заняло в нём центральное место.
«Все богословы говорят о заповедях Христа; но какие эти заповеди, я не знал прежде. <…> Я не видел того, что в том месте, где Христос говорит: “Вам сказано, а я говорю вам…”, выражены новые определённые заповеди Христа, и именно по числу ссылок на древний закон (считая две ссылки о прелюбодеянии за одну), пять новых, ясных и определённых заповедей Христа.
Про блаженства и про число их я слыхал и встречал перечисление и объяснение их в преподавании закона Божия; но о заповедях Христа я никогда ничего не слыхал. Я, к удивлению моему, должен был открывать их. <…>
И вот, вместо туманных, подлежащих толкованиям и произволу, неопределённых и неважных выражений открылась мне с стиха 21-28 простая, ясная и определённая первая заповедь Христа: живи в мире со всеми людьми, никогда своего гнева на людей не считай справедливым. <…>
Вслед за первою заповедью с такою же ясностью открылась мне и вторая, начинающаяся также ссылкой на древний закон. <…>
Стоит отбросить толкования и вместо туманного и неопределенного является определённая и ясная вторая заповедь Христа.
Не делай себе потеху из похоти половых сношений; всякий человек, если он не скопец, т.е. не нуждается в половых сношениях, пусть имеет жену, а жена мужа, и муж имей жену одну, жена имей одного мужа, и ни под каким предлогом не нарушайте плотского союза друг с другом. <…>
Ясная, определенная, исполнимая третья заповедь: не присягай никогда никому ни в чём. Всякая присяга вымогается от людей для зла. <…>
Четвёртая заповедь была первая заповедь, которую я понял и которая открыла мне смысл всех остальных. Четвёртая простая, ясная, исполнимая заповедь говорит: никогда силой не противься злому, насилием не отвечай на насилие: бьют тебя -- терпи, отнимают -- отдай, заставляют работать -- работай, хотят взять у тебя то, что считаешь своим, -- отдавай. <…> И для меня стало очевидным, что, говоря: вам сказано: люби ближнего и ненавидь врага, а я говорю: люби врагов, Христос говорит о том, что все люди приучены считать своими ближними людей своего народа, а чужие народы считать врагами, и что он не велит этого делать. <…> Для Бога все равны, на всех светит одно солнце, на всех падает дождь; Бог не делает различия между народами и всем делает равное добро; то же должны делать и люди для всех людей без различия их народностей, а не так, как язычники, разделяющие себя на разные народы. <…>
Всё это было так просто, так ясно, что мне было удивительно, как мог я сразу не понять этого». -- ПСС. Т. 23. С. 347, 351, 357, 360, 362, 365-366. Курсив Л.Н. Толстого.
Первое издание трактата «В чем моя вера?», выпущенное Л.Н. Толстым за свой счёт в количестве 50-ти экземпляров, было арестовано и запрещено (1884). Впервые это сочинение Толстого стало доступно широкому кругу читателей после Первой российкой революции, когда оно было напечатано в журнале «Всемирный вестник» (СПб., 1906, № 2), а также вышло отдельной книжкой в издательстве «Посредник» (М., 1906) ].
И я так увлёкся учением отца, что все остальное отошло на задний план и перестало интересовать меня(107). Можно себе представить, как успешно я мог приготовлять греческий или латинский переводы или алгебраическую задачу после того, как в продолжение трех, четырех часов, до позднего вечера я просиживал в маленьких комнатках отца, с низкими потолками, где стояло густое облако табачного дыма и нельзя было разглядеть лиц собравшихся, но где шли горячие споры о новом учении, долженствовавшем спасти мир. Я вместе с табачным дымом пропитывался истинами, которые должны были искоренить зло и ложь жизни, и выше их не видел ничего. Что была моя жалкая гимназия рядом с великими задачами? Пусть меня даже выгонят из нее; что завтрашний день с его уроками и я сам, когда вместе с моим отцом я понимал и исповедовал величайшее из откровений?
Наконец, усталый и нравственно истерзанный, я ложился спать в душной комнате с закрытыми окнами и засыпал тяжелым, нездоровым сном, чтобы завтра рано бежать в гимназию, не зная ни одного урока, и глотать мой сухой бутерброд.
Иногда отец спрашивал меня, приготовил ли я заданное в гимназии, но никогда не заставлял меня делать этого.
Чтобы быть правдивым, должен сказать, что не только отцовские идеи, его посетители и их разговоры мешали мне правильно жить и учиться дома, но и весь уклад и ход жизни нашей многочисленной и бурной семьи.
Звонки, прислуга, движение и шум, музыка, гости, родственники, наши товарищи и званые обеды, приемы, беготня и крик маленьких детей -- всё это вместе по временам сливалось в сплошной ад, из которого одно спасение было -- бегство. Тогда я удирал в сад, где чистил снег или поливал каток, или уходил к родным нашей семьи -- Шидловским, Оболенским или Нагорновым -- в более тихую и нормальную обстановку.
В нашей семье особенно увлекались учением отца -- я и сестра Маша(108). Про нас он писал кому-то, что мы, «средние» его дети, «духовнее» старших и не взяли от него его «грубости»(109). Но наша «духовность», -- не настоящая, а привитая, и дружба с отцом стоила нам дорого. Бедная, очень хорошая Маша никогда не была счастлива и умерла изнурённой, молодой бездетной женщиной, потому что все её многочисленные беременности кончались ранними выкидышами(110).
Я же поплатился долгой и тяжёлой болезнью(111), которую победил только благодаря тому, что навсегда похоронил и осудил толстовское учение, взятое в его целом, и, выбравшись из полудикой, бестолковой России, увидел и понял рациональный и организованный Запад.
[ 108. «Самая большая моя радость», -- писал Л.Н. Толстой о дочери Маше в начале августа 1888 года И.Б. Файнерману. -- ПСС. Т. 64. С. 180. Позднее, 27 сентября 1889 года, в письме П.И. Бирюкову он мотивировал это тем, что Маша живёт «внутренней жизнью, т.е. истинной». -- Там же. С. 309.
Отношение к сыну Льву было не столь однозначным. Так, 7 июня 1889 года Толстой записал в Дневнике: «Приехал Лёва. Недурной малый. Может выйти очень хороший. Теперь ещё далёк» -- Там же. Т. 50. С. 93.
Через несколько дней, 18 июня 1889 года, в письме П.И. Бирюкову оценка более мягкая: «Лёва приехал недавно, в студенческой фуражке, хочет поступать на медицинский факультет. Он после Маши ближе всех ко мне» -- Там же. Т. 64. С. 268. Эта же мысль в письме О.А. Баршевой и М.А. Шмидт от 22 мая 1891 года: «Ближе всех ко мне после Маши Лёва». - Там же. Т. 65. С. 304.
109. 2 мая 1883 года Т.Л. Толстая записывает: «Он (папа́. -- В.А.) за чаем разбирал своих детей и говорил, что все мы глупы, т.е. что ни у кого из нас нет духовного и умственного интереса, которым бы мы жили, и что у Лёли все-таки его больше, чем у остальных» -- См.: Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник... С. 75.
110. Эта точка зрения близка взглядам С.А. Толстой. 28 января 1901 года она записала: «Сегодня известие от Маши бедной, что ребёнок опять в ней умер и она лежит с схватками, грустная, огорченная, обманутая надеждой, как и Таня. Мне всё время плакать хочется и ужасно, ужасно жаль бедных моих девочек, изморенных вегетарианством и принципами отца. Он, конечно, не мог предвидеть и знать того, что они истощаются пищей настолько, что не в состоянии будут питать в утробе своих детей» -- См.: Толстая С.А. Дневники. Т. 2. С. 11.
М.Л. Оболенская скончалась в Ясной Поляне в ночь на 27 ноября 1906 года от воспаления легких. См. об этом ниже.
111. По всей видимости, первые признаки болезни появились зимой 1893 года, когда даже Л.Н. Толстой заметил, что с сыном происходит что-то неладное. 25 февраля 1893 года он из Ясной Поляны, куда только что приехал Лев, написал в Москву С.А. Толстой: «Лёва не поправился, и мне жалко смотреть на него, как из такого жизнерадостного, красивого мальчика сделался такой болезненный. Хотя я надеюсь, что это пройдет. Духом он бодр и весел». -- ПСС. Т. 84. С. 188. См. об этом ниже ].
Но в период горячего увлечения отцовскими идеями я любил их искренно и любил, даже обожал отца(112). Я сочувствовал ему всем сердцем, разделяя его радости, когда, например, новые и «настоящие» ученики приходили к нему и объявляли себя таковыми (М.А. Шмидт(113), В.Г. Чертков, П.И. Бирюков(114), А.Н. Дунаев(115) и многие другие). Я ходил с отцом в Москве по ночлежным домам и фабрикам, где он смотрел городскую бедноту и жизнь рабочих, и внимательно, зорко следил за развитием его идей. Я ловил каждое его слово и восторгался каждым его новым «открытием», не упуская даже мелочей(116).
[ 112. Так, 14 мая 1892 года Л.Л. Толстой писал отцу: «Я очень люблю всё, что ты говоришь, но тебя я люблю еще больше». -- ОР ГМТ. Архив Л.Н. Толстого, п. 108/9, № 15. Л. 2. Автограф.
А через два месяца, 14 июля 1892 года, он более подробно объяснил своё отношение к отцу: «Милый папа́, мне очень жалко и горько, что у нас вышло так нехорошо с тобой. Не сердись на меня и прости мне, если я доставил тебе страдание. Но это вышло против моей воли. Не думай также, что я когда-либо подделывался под твои взгляды, если я разделял их, то это было всегда совершенно искренно. <…>
Ты идёшь своим путем, каждый из нас -- своим. И я рад бы был идти вместе с тобой, слепо следовать за тобой, чтобы не огорчать тебя, но это была бы ложь, в этом не было бы никакой жизни, это было бы не то.
И потому я лучше, погибший, может быть, в твоих глазах, буду кататься на велосипеде и есть бифштексы в гусарском мундире, чем обманывать себя, тебя и других. Но знай, пожалуйста, и верь мне, ради Бога, что ты и то, что ты говоришь и чем живешь, теперь мне дороже всего на свете. Это правда, и я не обманываю себя». -- Там же, № 16. Л. 1-2. Автограф.
113. Мария Александровна Шмидт (1844-1911) -- последовательница и единомышленница Толстого, друг всех членов семьи Толстых. -- См. о ней: Сухотина-Толстая Т.Л. Воспоминания. -- С. 307-340.
114. Павел Иванович Бирюков (1860-1931) -- друг, единомышленник и биограф Л.Н. Толстого.
115. Александр Никифорович Дунаев (1850-1920) -- один из директоров Московского Торгового банка, близкий знакомый Л.Н. Толстого.
116. В начале 80-х годов, переехав в Москву и столкнувшись с ужасающей нищетой бедняков, Л.Н. Толстой пытался воздействовать на младших членов семьи, которые, с его точки зрения, ещё не были развращены городской жизнью. См. его рукописные варианты к статьям «О переписи в Москве», «Московские прогулки», «Так что же нам делать?» и др. -- ПСС. Т. 25. С. 611-653.
В архиве Л.Л. Толстого сохранился один из первых набросков воспоминаний, в котором есть такая запись: «Я в ночлежном доме ». -- ИРЛИ, ф. 303, № 96. Л. 34. Черновой автограф условно датируется 1912-м годом. Подчёркнуто Л.Л. Толстым.