20. 5 февраля 1895 года С.А. Толстая записала в дневнике: «Сегодня в “Новом времени” поразительное известие о смерти Мэри Урусовой. Ей всего было 25 лет, было в ней что-то особенное, артистическое, музыкальное и нежное. Теперь душа её с отцом; она не ужилась с грубостью матери. Бедная девочка!» -- Толстая С.А. Дневники. -- Т. 1. С. 235. На самом деле Мария Леонидовна Урусова (1867-1895) была двумя годами старше.
Л.Л. Толстого с нежностью вспоминал Мэри: «Петербург того времени показался мне холодным и неприятным. К тому же я буквально мерз в моей солдатской легкой шинели. Только два светлых лица остались у меня в памяти от того Петербурга и я вижу их сейчас, как живых, перед собой, -- Лесков и Мэри. Почему они, а не другие? Потому, что в них жила определенно выраженная глубокая духовность, светившаяся в их глазах и обликах». -- ОР ГМТ. Архив Л.Л. Толстого. Кп-23789, № [1]. Л. 71. Черновой автограф ].
Бедная Мэри страдала всячески и от петербургской русской среды, и от климата, так как до этого всегда жила за границей.
Я любил встречать внимательный взгляд ее больших светло-голубых глаз с черными ресницами и читать в них глубокую душевную драму, любил греть ее ледяные породистые руки и слушать ее прекрасную страстную игру.
В мрачную северную зиму, гуляя однажды по парку Царского Села, я увидел Царя Александра III (21). Он ехал в коляске и держался прямо, внимательно смотря вокруг себя. Впечатление было короткое, но как от сильного человека.
[ 21. Александр III, император России с 1881 года. См. о нём в Главе 10 ].
Вспоминаю, что мой отец интересовался этим царём.
Кто-то из Петербурга рассказал ему как-то, что Александр III однажды в манеже, где Императрица (22) верхом брала препятствия, громко и при всех крикнул ей вдогонку:
– Дура.
Отец не мог переварить такой невоспитанной грубости от русского императора.
В другой раз я встретил в парке Императрицу Марию Федоровну, проехавшую мимо меня в санях с другой дамой. Я не узнал ее и не встал перед ней во фронт.
Тогда городской полицмейстер Царского, ехавший за Царицей, крикнул мне сердито: «Как вам не стыдно, разве вы не видите, что это Государыня Императрица?» На другой день мой командир вызвал меня к себе на квартиру и сделал мне строгий выговор (23).
[ 22. Императрица Мария Фёдоровна Романова (урожд. Мария-София-Фредерика-Дагмара; 1847-1928), дочь датского короля Христиана IX (Christian; 1818-1906).
23. В письме сестре М.Л. Толстой в Москву из Царского Села Л.Л. Толстой в конце ноября -- начале декабря 1892 года рассказал о том, как проходит его служба: «Вчера в Петербурге видел кн<ягиню> Урусову с 3-мя дочерьми. Они приехали на зиму, и я буду их видать. Бываю я кое-где в Пет<ербурге>, нарочно не отказываясь от случаев, и вижу много любопытного. <...> Хочу всё начать, но никак не осмелюсь. Это про свою службу и отношение к ней. К счастью, кажется, мне не придётся проделывать одну из самых больших неприятностей -- это присягу. Её дают летом, а мне, по всей вероят<ности>, служить ещё только месяц. Но я думаю, что в том настроении, какое у меня в последнее время, я бы не мог всё-таки сделать это. Оказывается, это обставляется с такой торжественностью и гипнотизацией и с такой скверной и греховной гипнотизацией -- солдаты с обнаженными штыками окружают тебя и ведут, и тут же офицеры молодые присягают, и т.д., что трудно было бы все это вынести.
Сегодня со мной случилась маленькая история.
В парке я гулял, и меня обогнала Государыня на паре с другой какой-то дамой, вероятно, Мар<ией> Пав<ловной>, и я не отдал чести -- прозевал, да и не знал, что это Государыня. Сзади ехал градоначальник, должно быть, здешний. Я отдаю ему честь, а он кричит мне: «Ах! да разве не видите, что это Императрица? Как Вам не стыдно!..». Он пролетел за передней парой так быстро, что разговор на этом наш прекратился. Это бы ещё ничего. Но до этого минут за пять со мной случилась другая почти подобная история. Когда я вышел из парка к воротам, откуда должны были выезжать все те, которых ждали сегодня, я не заметил тут одного офицера, кот<орый> стоял у ворот. Он подозвал меня.
-- Стрелок, твой билет! -- грубо закричал.
Я отвечаю, что у меня такого нет.
-- Ты ходишь тут, один раз не отдал чести мне, видишь, офицер стоит, а теперь проходишь и смеёшься мне в лицо.
Дело в том, что я, дойдя до конца дороги, повернулся, чтобы идти назад в парк. Тут меня заметили и воротили, указав дорогу другую, по кот<орой> не рассчитывали, что поедет Государыня, и я пошёл. Но офицер, кот<орого> я не заметил, -- остальные были полицейские -- опять воротил меня. Вот тут-то он и потребовал билет, которых нам и иметь-то не нужно. Смеяться же я, долж<но> быть, действительно улыбался, когда сторож воротил меня и указал другую дорогу. Ну, я отвечаю, что я вольноопредел<яющийся>, что у меня билета нет и не нужно.
-- Какой роты?
-- Третьей…
-- Фамилия?
-- Граф Толстой.
Офицер мой берет под козырек и, махнув рукой, поворачивается от меня. Я пошёл, и тут-то нагнала меня Государыня. Не знаю, что за это мне будет, во всяком случае, любопытно, правда? И лучше всего то, что меня чуть не задавили, с дороги сшибли, и мне же должно быть “стыдно”.
<…> Скверно я описал всё, да не хотел совсем писать об этой глупости. Ну, да всё равно». -- ИРЛИ, ф. 303, № 103. Л. 1-3 об. Автограф. Курсив Л.Л. Толстого. Документ датируется по содержанию.
Л.Л. Толстой приступил к службе 16 октября 1892 года. В конце ноября 1892 года Л.Н. Толстой переехал с дочерьми в Москву. Об этом 29 ноября 1892 года М.Л. Толстая написала фельдшерице Елене Михайловне Персидской (род. в 1865 году), работавшей с Толстыми на голоде. -- ОР ГМТ. Архив М.Л. Оболенской, п. 2. Л. 16. Автограф. См. также: Толстая С.А. Дневники. Т. 1. С. 219.
Этот эпизод, как и пребывание Николая Глебова в Царском Селе, воссоздан в романе Л.Л. Толстого «Поиски и примирение». -- См.: Ежемесячные сочинения. СПб., 1902, № 9.
“на паре” -- запряжка в две лошади.
“с другой какой-то дамой” -- вероятно, речь ид`т о великой княгине Марии Павловне Романовой (урожд. Марии-Александрине-Элизабете-Элеоноре, герцогине Мекленбург-Шверинской; 1854-1923), супруге великого князя Владимира Александровича Романова (1847-1909) ].
Через неделю он ещё раз потребовал меня к себе, объявив, что придумал способ отделаться от меня совершенно. Перед Рождеством медицинский совет военных докторов осмотрит меня и, вероятно, признает, вследствие слабого моего здоровья, негодным для продолжения военной службы.
Таким образом, я даже не буду приведён к общей присяге, которая была теперь назначена на 1 января.
И не успел я хорошенько уяснить, следовало ли радоваться этому новому событию в моей жизни или огорчаться, как действительно, за неделю до Рождества военные доктора выстукали и осмотрели меня и дали синюю бумажку, навсегда освобождавшую меня от военной службы.
– И поезжайте себе домой к празднику, – добродушно сказал мне мой начальник, – и дай вам Бог всякого счастья (24).
[ 24. 23 декабря 1892 года С.А. Толстая из Москвы поделилась своей радостью с Т.А. Кузминской: «Ужасно всех нас обрадовало известие, что Лёву отпустили совсем. Надеюсь, что болезни у него всё-таки нет никакой. Бог послал ему счастье за то, что мать пожалел и ничем не огорчил, пошел в солдаты с камнем на своем сердце, но снял его с моего. Всё это я говорю совершенно искренно и прошу тебя ему передать вместе с моими нежными к нему чувствами». -- ОР ГМТ. Архив Т.А. Кузминской, п. 27, № 3447. Л. 1-1 об. Автограф ].
Когда я вернулся в Москву (25), отец, как всегда, встретил меня равнодушно, а сам я чувствовал себя приниженным и виноватым. Моя свобода, вместо того чтобы радовать меня, как будто ещё придавила меня морально.
[ 25. В книге «Моя жизнь», над которой С.А. Толстая работала в 1909-1910 годах, возвращению сына в Москву под Новый, 1893 год, посвящен такой фрагмент: «И вот в то время, как в зале горела ёлка и дети веселились, получали свои подарки, кто-то позвонил, послышались шаги на лестнице, дверь отворилась, и вошел Лёва. Это был не человек, а привидение. Как только я на него взглянула, так и замерла на месте. Всё веселье погасло сразу. Он был худ ужасно. Когда он улыбался, зубы были как-то особенно видны, щеки ввалились, и делалось жутко. Я не могла скрыть своего горестного волнения, когда здоровалась с ним, и он это заметил.
-- Да, я что-то не совсем здоров, -- говорил он. -- Но теперь меня отпустили, всё хорошо, я поправляюсь, -- говорил он.
Но он долго, долго не поправлялся». -- Там же. Архив С.А. Толстой, № 37695. С. 313. Машинопись ].
Отцовское ученье, не дав мне познать основных вечных законов и условий разумной жизни человеческой, неизменных и незыблемых, – потому что он не познал их сам, – сделало меня несчастным и больным физически и духовно.
Эта болезнь продолжалась несколько лет и кончилась моей женитьбой.
Она выражалась не только в общей слабости и упадке жизненной энергии, но и в острых головных болях темени, в болях на месте солнечного сплетения и в бездеятельности всех органов.
Глава 13
Моя долгая болезнь и отношение к ней родителей. Доктора. Санаторий Ограновича. Смерть Ванечки. Дедушка Ге, Верочка Северцова и Веселитская
Под влиянием ученья отца мне серьёзно казалось в те годы, что вот-вот, очень скоро случится что-то необыкновенное на земле, и мир, благодаря этому учению, преобразуется.
Но ничего не случалось, кроме того, что солнце ежедневно всходило и заходило, что зиму сменяла грязная и шумная московская весна, за которой наступало жаркое лето. Было ещё и то, что здоровье моё надламывалось всё больше, и я терял всякую охоту жить (26).
[ 26. Летом 1893 года Л.Л. Толстой уехал на хутор А.А. Бибикова в Самарскую губернию лечиться кумысом. С.А. Толстая позднее писала: «Кумыс ему не помог, и в июле Лева вернулся в Ясную Поляну, не прибавив ни одного фунта веса и на вид всё такой же худой, бледный и больной». -- Там же, № 37696. С. 29. Машинопись ].
Дневник моей матери с 1893 по 1895 год полон заметок о моей болезни, источник которой она угадывала лучше других.
Она записывает: «Я верю в дурных и добрых духов. Дурные овладели человеком, которого я люблю, хотя он этого не замечает. Влияние его пагубно. Его сын и дочери идут к своей гибели, как все те, кои входят с ним в сношение. День и ночь я молюсь за детей…» (27).
[ 27. Не вполне точная цитата из дневниковой записи С.А. Толстой от 5 ноября 1893 года. Ср.: Толстая С.А. Дневники. Т. 1. С. 221-222 ].
Через год она записывает следующую сцену после того, как знаменитый доктор Захарьин (28) нашёл меня в плохом состоянии: «Бедный Лёва, как он страдает последнее время от недоброжелательного отношения к нему отца. Вид больного сына нарушил душевный покой Льва Николаевича и мешает ему жить сибаритом. Это тоже раздражает его. Не могу вспомнить без боли черных болезненных глаз Лёвы и того выражения печали и упрека, с которым он смотрел на отца, осуждавшего его за его болезнь и не желавшего в неё верить. Л[ев] Н[иколаеви]ч никогда не болел так, но чуть ему нездоровится, как он уже делается капризным и нетерпеливым» (29).
[ 28. 26 июля 1893 года ослабевший Л.Л. Толстой в сопровождении старшей сестры Т.Л. Толстой поехал в Москву и на следующий день был принят известным терапевтом, профессором Московского университета Григорием Антоновичем Захарьиным (1829-1896), лечившим семью Толстых. -- ПСС. Т. 66. С. 370.
Ещё раз Л.Л. Толстой был у Г.А. Захарьина 20 октября 1893 года, когда и было решено везти его за границу. В тот же день Т.Л. Толстая отправила Л.Н. Толстому в Ясную Поляну подробный отчет о посещении врача: «Милый папа́,
Сейчас приехали с Лёвой от Захарьина и я спешу сообщить тебе то, что он нам сказал. Я говорила с ним наедине после совещания с Лёвой и Флёровым и спросила, что мне написать тебе о нём. Он говорил опять то же самое: никакой органической болезни нет; есть испорченность желудка и пищеварения и расстройство нерв<ов> очень сильное. Я спросила: как он думает, чем это может кончиться?
З<ахарьин>. По всей вероятности, полным выздоровлением, если не привьется какая-ниб<удь> новая болезнь.
Я. Умереть от той болезни, кот<орая> сейчас у него, нельзя?
З<ахарьин>. Нельзя. Если вы знаете физику, то я приведу вам пример из неё. Ваш брат в теперешнем положении, как конус на верхушке. Если бы он стоял на основании, его было бы труднее повалить, а в том положении, в кот<ором> он, т.е. стоя на вершине, всякий толчок может его опрокинуть.
Я. Если эта болезнь не пройдёт, то чего можно ожидать?
З<ахарьин>. Всё большего ослабления и к этой слабости присоединения ещё новой болезни.
Я. Не может это перейти в психическое расстройство? Я вас об этом спрашиваю не потому, чтобы я видела признаки этого, а потому, что я видала такие примеры вследствие малокровия и нервности. (Я вспомнила Ефремова).
З<ахарьин>. Нет. Принимая в соображение наследственность и зная ваших родителей, я думаю, это невероятно. Совет его следующий: уехать в теплый климат для того, чтобы возможно было пользоваться воздухом. Выбрать Ниццу или Канн<ы>. Потом клистиры с тан<н>ином, внутрь бром и ляпис. Со временем, когда желудок поправится, -- лечение водой. Лев теперь не хочет со мной ехать, а хочет пригласить с собой молодого доктора Горбачёва, который был у него в Самаре на эпидемии. Я не знаю, хорошо ли это будет. Мне отчасти жаль, что он не берет меня, -- я думаю, что я в хозяйственном отношении была бы ему полезнее. Я боюсь, что ему наговорили слишком о том, что мне оч<ень> не хочется с ним ехать. А мне оч<ень> не хотелось больше всего потому, что я боялась, что я буду видеть, что он себе вредит, и буду к нему из-за этого приставать и надоем и выйдут у нас ссоры, а ему из поездки никакой пользы. Настроение его мне кажется гораздо лучше, чем было. Он с мама́ очень терпелив, и мне кажется, что даже эта маленькая перемена, что он переехал из Ясной в свой флигель, которым он оч<ень> доволен, его уже подбодрила. <...> Я очень, кажется, как никогда, -- соскучилась по тебе, и поехала бы сейчас в Ясную, как и хотела, если бы не Лёва. Он думает недели через полторы-две уехать, и я уже это время пробуду с ним<...>. -- ОР ГМТ. Архив Л.Н. Толстого. Б.Л., п. 111/2. Л. 1-2 об. Автограф.
“Я вспомнила Ефремова” -- о ком идёт речь, установить не удалось.
“клистиры с тан<н>ином” -- водный раствор таннина (дубильной кислоты) использовался в медицине как вяжущее средство при воспалительных процессах слизистой оболочки и атонических поносах. -- См.: Энциклопедический словарь /Издатели Ф.А. Брокгуаз, И.А. Ефрон. СПб., 1901. Т. XXXII-a. С. 603.
29. Не вполне точная цитата из дневниковой записи С.А. Толстой от 4 августа 1894 года. -- Ср.: Толстая С.А. Дневники. Т. 1. С. 223 ].
Мать отлично понимала серьёзность моей немощи и, сильно любя меня, делала всё, что могла, чтобы меня спасти. Она говорит обо мне с особенной нежностью в своём дневнике, называя меня исключительным существом, добрым, не созданным для этого мира, и ужасается при мысли потерять меня.
«Я страдаю за него болезненно, – пишет она, – на нём сосредоточена вся моя жизнь и все заботы. Невозможно примириться с этим несчастьем. Ни на минуту не перестаю думать о нём» (30).
[ 30. Не вполне точная цитата из записи С.А. Толстой от 2 августа 1894 года. -- Там же. С. 222 ].
Когда профессор по нервным болезням в Московской клинике Кожевников (31), осмотрев меня, объявил родителям, что мне остаётся по большей мере два года жизни, отец пришел ко мне и стал «утешать», говоря, что «каждому дан свой круг жизни: одному – сто лет, другому – два года, третьему – двадцать пять» (32).
[ 31. Алексей Яковлевич Кожевников (1836-1902) -- невропатолог, профессор Московского университета, консультировал Л.Л. Толстого зимой 1894 года. -- Там же. С. 234.
18 декабря 1894 года С.А. Толстая писала Т.А. Кузминской: «Лёва, который не выносит шума, уезжал к Толстым и там лежал весь вечер. Он катается всякий день, но здоровье его очень плохо. На днях я приглашала двух докторов по нервным болезням: профессора Кожевникова и Рота. Нашли Лёву очень плохим, мало дали надежды на полное выздоровление; нашли болезнь кишок и крайнее нервное расстройство; советовали лечение электричеством. Но Лёва уперся, ничего не хочет делать, на днях упрекал меня за то, что вместо того, чтобы за ним ходить, я мучаю его докторами; рыдал, сердился, жаловался, говорил о самоубийстве. Измучил он меня до крайности, а сам все пропускает время и дает болезни развиваться и усиливаться». -- ОР ГМТ. Архив Т.А. Кузминской, п. 27, № 3475. Л. 1 об.-2. Автограф.
“...к Толстым...” -- семья С.Н. Толстого зимой 1894 года жила в Москве.
Владимир Карлович Рот (1846-1916) -- приват-доцент Московского университета, специалист по неврастении.
О том, насколько тяжелым было состояние Л.Л. Толстого в то время, свидетельствует и фраза Л.Н. Толстого в письме В.Г. Черткову от 21 октября 1894 года: «…умирает Лёва» -- ПСС. Т. 87. С. 299.
32. Ср. фрагмент письма Л.Н. Толстого дочери Маше от 11 декабря 1894 года из Москвы в Ясную Поляну: «...Жизнь и смерть не в нашей власти. И надо делать, что можно, но всегда помнить это и быть готовым расставаться со всеми.... Мама́ тебе, верно, пишет о Кожевн[икове] и Роте и их суждениях. Мне не так грустно, как ей, п[отому] ч[то] не верю в безнадежность положения. Духовная сила всемогуща и может проснуться во всякую минуту....» -- Там же. Т. 67. С. 287-288 ].
Никогда не забуду, с каким ужасом я взглянул на него, не веря, что он может быть таким жестоким. До сих пор я не понимаю, как мог он сказать это. Вероятно, чтобы утешить самого себя в случае моей смерти, забывая, что приговорённым-то был именно я.
Эгоизм его не знал пределов.
Этот эпизод поучителен… У отца была чувствительность, но совсем другая, чем у других. Только когда она касалась его самого приятно или неприятно, он начинал что-то чувствовать. Иначе он был бесчувственен, как гранит. Не в осуждение ему я говорю это, а для понимания его характера.
За период моей болезни меня показывали многим докторам: доктору города Тулы Рудневу (33), который прописал мне солёные ванны, московским Захарьину, Белоголовому (34), Кожевникову и Ограновичу, парижским – Потену (35) и Бриссо (36).
[ 33. Статский советник, доктор медицины, старший врач Тульской губернской земской больницы Александр Матвеевич Руднев (1842-1901) в течение многих лет лечил семью Толстого. -- См. о нём: Памятная книжка Тульской губернии на 1900 год. Тула, 1900. Отд. I. С. 145; Поляков П.В. Выдающиеся представители медицинской интеллигенции г. Тулы второй половины XIX в. // Сюжеты интеллектуальной истории Тульского края: [Сб. статей.] Тула, 2007. С. 142-143.
34. Доктор Николай Андреевич Белоголовый (1834-1895) позднее вспоминал о своей встрече с Л.Н. Толстым 13 ноября 1894 года в Москве, вызванной желанием отца понять природу болезни сына. О самом же пациенте доктор писал так: «Самый лучший и способный сын гр. Л.Н. Толстого, уже начавший приобретать некоторую известность первыми своими литературными произведениями. <…> Это был молодой 25-летний человек, страшно исхудалый, бледно-жёлтый и совершенно развинченный: он даже не мог сидеть на стуле и прежде всего попросил позволения развалиться на диване. Рассказ его о болезни был неудовлетворителен, страдал большим субъективным преувеличением и односторонностью и слишком много отводил места жалобам на лечивших его прежде врачей, так что беспрестанно приходилось останавливать поток этих жалоб и приводить больного к фактической передаче дела. И объективно исследование его было очень затруднительно и обнаружило такую повышенную чувствительность, что больной ёжился и стонал от всякого удара молотка, от прикосновения стетоскопа… у меня сложилось убеждение, что я имею дело с неврастеником, страдающим катаром кишок с сильно нарушенным питанием». -- См.: Белоголовый Н.А. Воспоминания и другие статьи. 4-е изд. СПб., 1901. С. 550-551.
35. Пьер Карл Потен (Potain; 1825-1901) -- парижский врач, член французской Академии, который в феврале-марте 1894 года консультировал Л.Л. Толстого. -- См.: ПСС. Т. 67. С. 39-40, 44-45.
36. Эдуард Бриссо (Brissaud; 1852-1909) -- психиатр, невропатолог, советами которого Л.Л. Толстой пользовался в Париже. -- См.: Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник. М.: Правда, 1987. С. 318-325 ].
Каждый из них советовал своё и давал лекарства. Захарьин отправил меня в Cannes, где я пробыл осень. Белоголовый посоветовал компресс на живот (он в своих записках упоминает обо мне), Кожевников приговорил меня к смерти. Бриссо хотел держать меня в Париже и лечить водой, Потен дал кучу лекарств, которые я бросал в ватерклозет.
Мрачное и тяжелое впечатление произвело на меня первое посещение Европы вместе со старшей сестрой Таней, которая возила меня по докторам (37).
Сначала мы остановились в Вене (38), где были с поклоном от отца у Берты Сутнер, тогда знаменитой своей книгой «Die Waffen nieder» (39). Она приняла нас с удивлением в своей скромной квартирке.
Во Франции мы видели другого знакомого и поклонника отца – Сhаrlеs Riсhet (40), который сказал нам, что он не любил Наполеона (41) за то, что он «роur son рropre рlaisir а fait tuer des millions» (42).
[ 37. Л.Л. Толстой ошибся: Т.Л. Толстая приехала к брату в Париж 20 февраля (4 марта) 1894 года -- См.: Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник… - С. 306. А в первую поездку за границу больной Л.Л. Толстой пригласил с собой доктора В.Н. Горбачёва, с которым он вместе работал на голоде (см. об этом в Главе 10). Они выехали из Москвы в климатический курорт Канны 13 ноября 1893 года. -- ПСС. Т. 87. С. 231.
Первое письмо Л.Л. Толстого из Канн домой датируется 6 декабря (24 ноября) 1893 года: «Сегодня встали -- опять чудесный день и жарко на солнце до 4-х часов. Ходили гулять. Взяли омнибус и поехали довольно далеко за город, в предместье Bocca. На берегу моря собирали раковины на теплом песке, отскакивали от прибоя моря, смотрели на красивые приморские Альпы и серебряный морской горизонт. Назад тоже взяли омнибус. Разговаривали с кучером и пассажирами, которые продолжают восхищать меня своим прекрасным отношением, любезностью и учтивостью. Мы, русские, совсем не привыкли к этому. Везде растительность удивительная. Пальмы, мимозы, эвкалипты, оливковые, каштановые, фиговые деревья, платаны, розы и т.д. Все зелено и похоже на громадную оранжерею. <…> Сегодня я увидел, что всё-таки надо делать что-ниб<удь>, а то будет скучно, т.е. этого слова я не признаю, а тяжело. Прогулки, воздух, солнце, но целый день этого нельзя и потому надо хоть чтение, достану в библиотеке намеченное мной для чтения по-французски и <по->английски.
<…>
P.S. Вчера вечером Горбачев “прощупывал” моё брюхо, и мы нашли всё-таки, что есть улучшение.
Что-то у Вас? Все стало интересно здесь вдали, и видишь, что у Вас настоящее, а тут так себе, “одна мразь”, пустота от этих богатых курортных городов». -- ОР ГМТ. Архив С.А. Толстой, № 13938. Л.1-2 об. Автограф.
Предместье Ла Бокка расположено в 3-х км от Канн. -- См.: Лазурный Берег: [Альбом]. М., 1998. С. 83.
38. 29/17 ноября 1893 года Л.Л. Толстой писал отцу: «Вчера в 4 часа приехали в Вену. Ехали из Варшавы ночью и рано утром были на таможне, где за табак и чай с нас взяли пошлину. <…> Вообще столько этих формальностей, что просто беда. <…> То осмотр, то санитарный врач пристает <с разговорами> о холере, то требуют паспорт. В Моравии любовались из окон прекрасными австрийскими полями и дорогами, везде обсаженными рядами фруктовыми деревьями. Видно, что это всё возделано, выхожено старательно, насажены посадки, прорыты канавы для искусств<енного> орошения, деревни и города чистые, постройки белые с черепичными крышами.
В Вене уже совсем Европа». -- ОР ГМТ. Архив Л.Н. Толстого, п. 108/10, № 26. Л. 1-2 об. Автограф.
39. Баронесса Берта фон Зутнер (Suttner; 1843-1914) -- австрийская писательница, пацифистка, корреспондентка Л.Н. Толстого; позднее -- лауреат Нобелевской премии мира (1905).
Журнал «Долой оружие!» издавался Б. фон Зутнер в 1892-1893 годах в Берлине, Лейпциге, Дрездене и Вене. Л.Н. Толстой знал это издание и с похвалой отозвался о нём в письме В.Г. Черткову: «Хороший журнал». -- ПСС. Т. 87. С. 232.
В то время, когда Л.Л. Толстой искал возможности встретиться с Б. фон Зутнер, он еще не знал, по всей видимости, о том, что Б. фон Зутнер только что опубликовала фрагмент трактата Л.Н. Толстого «Царство Божие внутри вас…», посвящённый бесчеловечности рекрутского набора. -- Ср.: ПСС. Т. 28. С. 229-264; Tolstoi L. Vor der Rekrutierungs. -- Commission // Die Waffen nieder! Monatsschift zur Fцrderung der Friedensbewegung. Herausgegeben von Baronin Bertha von Suttner. Dresden; Leipzig, 1893, № 10. S. 391-393.
40. Шарль Рише (Richet; 1850-1935) -- французский физиолог, психолог, редактор журнала «Revue scientifique», -- был у Л.Н. Толстого в Ясной Поляне 20 августа 1891 года. -- ПСС. Т. 52. С. 50; Толстая С.А. Дневники… -- Т. 1. С. 207.
О встречах Л.Л. Толстого и его старшей сестры с Ш. Рише в Париже см.: Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник… С. 325.
41. Наполеон I (Napolйon Bonaparte; 1769-1821) -- император Франции, основатель династии Бонапартов (от итал. buona parte -- сторонники хорошего дела).
42. “для собственного удовольствия загубил миллионы” (фр.) ].
В Париже мы остановились сначала на rue du Неlder, потом переехали в Латинский квартал на rue des Eсоles в тесный пансионат (43), где жил Димер Бобринский (44), слушавший лекции в Сорбонне (45). Он привез с собой из Богородицка молодую русскую бабу, которая каждый день примеряла себе новые шляпки.
[ 43. Л.Л. Толстой ошибся: он сначала остановился на Рю дез Эколь, 41, а потом переехал на Рю дю Элдер. В его письмах В.Г. Черткову из Парижа от 3 февраля (нового стиля) 1894 года и от 7/19 марта 1894 года, названия улиц указаны в такой последовательности. См. также запись Т.Л. Толстой от 1 марта (нового стиля) 1894 года: «Вчера переехали сюда в rue du Helder. Взяли три комнатки. Но и тут нехорошо: темно, пыльно и в центре города. Это по рекомендации Бриссо. Будем пока слепо его слушаться». -- Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник… С. 322.
44. Владимир Алексеевич Бобринский (1867-1921) -- сын тульского помещика, друживший с детьми Толстыми. В Париже присутствие давнего знакомого было особенно важно, т.к. доктор В.Н. Горбачев вынужден был срочно вернуться в Россию и до приезда старшей сестры Л.Л. Толстой оставался один в чужом городе. Благодаря поддержке внимательного соотечественника, он не так страдал.
Ошибся Л.Л. Толстой только в одном: вместе с Димером он поселился в отеле на Рю дез Эколь. Об этом он сообщил Л.Н. Толстому вскоре после приезда в Париж: «Пишу, как обещал, в среду. Продолжаю быть довольным своим решением остаться в Париже. Устроился отлично. Комната с постелью, камином и столом. Рядом две комнаты Димера. Он то ко мне, то я к нему захаживаем. <…>
7/II/94
26/I
Париж.
Rue des Ecoles 41ї. -- ОР ГМТ. Архив Л.Н. Толстого, п. 108/10, № 30. Л. 1-2 об. Автограф. Курсив Л.Л. Толстого.
45. Сначала богословская школа и приют для бедных студентов, основанный в 1253 году Робером де Сорбоном (Sorbon), духовником Людовика IX (Святого; 1214-1270). С середины XVII века богословский коллеж был объединен с богословским факультетом Парижского университета, а с 1790 года богословская школа перестала существовать. В 1808 году Декретом Наполеона все здания Сорбонны были отданы в распоряжение Парижского университета ].
Раз вечером, когда я вышел пройтись и подышать воздухом, две легкого поведения девицы атаковали меня, предлагая странного вида сладкие пирожки, но я посмотрел на них таким печальным и удивленным взглядом, что они отстали от меня, но разразились громким хохотом.
«Ne vois tu pas que с’еst un informe!!» (46) – кричала одна, изгибаясь от хохота.
Из всех докторов, лечивших меня в те годы, наконец нашелся один, советы которого вывели меня на путь здоровья. Это был Огранович – доктор моей тети, графини Марии Николаевны Толстой, сестры отца (47), – который имел в то время санаториум возле Москвы, в чьей-то помещичьей усадьбе, которую он нанимал (48).
[ 46. “Не видишь разве, что он болен!!” (фр.)
47. М.Н. Толстая (1830-1912) -- монахиня Шамординского женского монастыря.
48. Михаил Петрович Огранович (1848-1904) в 1889 году основал санаторную колонию для нервных больных близ деревни Аляухово Звенигородского уезда Московской губернии. Его сын позднее писал: «<…> В то время не было железнодорожной ветки от станции Голицыно Западной (тогда Московско-Брестской) ж<елезной> д<ороги> до станции Иславской в сторону Звенигорода, и ехать надо было от Голицына на лошадях 9 верст по шоссе, а затем 4 версты по покрытому гатью проселку, пересекаемому ручьями. Здесь, хотя и близко от Москвы, была полная тишина лиственного леса и вообще девственная природа. Санитарная колония была расположена высоко над прудом, на другом берегу которого раскинулась по косогору деревушка Аляухово. Колония занимала старинный двухэтажный деревянный дом и ряд флигелей. Элементарные теперь вещи в санаторной жизни тогда удивляли гляз и очень не вязались с привычными представлениями о больнице. В колонии были введены “рекреации”, то есть физический труд и спорт, устроена была водолечебница и электролечебница, а на скотном дворе доили кобыл и кумысом поили больных. “Курзал” был самым большим флигелем, где была столовая с театральной сценой и устраивались спектакли, для которых жена доктора писала двухактные пьесы и сцены». -- См.: Огранович С.М. Л.Н. Толстой в санитарной колонии доктора М.П. Ограновича. -- ОР ГМТ. Архив Н.Н. Гусева. Кп-21732, № 3018/1 Л. 4. Машинопись.
Статья С.М. Ограновича написана по просьбе Н.Н. Гусева на основе семейных преданий и приложена к его письму от 8 марта 1954 года. Благодарю за уточнения петербургского историка Ю.И. Сафронова ].