Когда я вернулся домой, всё тот же больной из Франции (49) пригласил меня к себе в деревню, и я с радостью принял его приглашение, более чем когда-либо нервничая <из-за> жизни семьи (50).
[ 49. 18 марта 1894 года Л.Л. Толстой в сопровождении старшей сестры вернулся в Москву. -- См.: Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник… С. 340; ПСС. Т. 87. С. 265.
50. Это произошло в феврале 1895 года. После встречи с доктором, сумевшим разгадать причину длительного болезненного состояния Л.Л. Толстого и подсказать родителям, чем они могут помочь сыну, 21 февраля 1895 года Л.Н. Толстой записал в Дневнике: «Вчера Огранович помог мне отнестись справедливее к Леве. Он объяснил мне, что это скрытая форма малярии -- гнетучка. И мне стало понятно его состояние и стало жаль его; но всё не могу вызвать живого чувства любви к нему». -- ПСС. Т. 53. С. 10 ].
Огранович заставил меня по три, четыре раза в день есть гречневые каши на воде, так называемые «размазни», для оживления кишечника и лежать целыми днями в саду прямо на снегу. Он находил, что моя болезнь не что иное, как застарелая форма малярии, от засевших во мне микробов тех самых лихорадок, которыми я болел в детстве, и что летом мне нужно было бы уехать в Финляндию, в Ганге, где чистая гранитная почва.
Позднейший ход моего выздоровления так или иначе оправдал диагноз Ограновича, и я остался навсегда благодарен этому талантливому врачу (51).
[ 51. Л.Л. Толстой всегда с благодарностью отзывался о докторе Ограновиче. См. его вариант автобиографии «Данные моей жизни с 1869 по 1901 (весной)» в публикации: Сын и отец… //Лица… - Т. 4. С. 194-195, 200-201.
Он пробыл в санатории несколько месяцев, пока не окреп. 20 марта 1895 года его в Аляухово навестили родители и прожили там несколько дней. Об этом С.М. Огранович писал Н.Н. Гусеву 14 мая 1965 года. -- ОР ГМТ. Архив Н.Н. Гусева. Кп-21732, № 3018/2. Автограф. См. также: ПСС. Т. 62. С. 52; Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих: В 2-х томах. М.: НЛО, 2004. Т. 1. С. 133 ].
23 февраля 1895 года в санаторию неожиданно приехала ко мне из Москвы моя троюродная сестра Верочка Северцова, которую все считали тогда моей невестой (52).
[ 52. Вероятно, В.П. Северцова (см. о ней в Главе 7) приехала к Л.Л. Толстому 24 февраля, так как Ванечка Толстой скончался в 11 часов вечера 23 февраля 1895 года. -- См.: Толстая С.А. Дневники… Т. 1. С. 512-518.
Через день траурное объявление появилось в газетах. -- См.: Русские ведомости. М., 25 февраля 1895 года, № 55. С. 1.
В тот же день Л.Л. Толстой отправил в Москву закрытое письмо:
«Дорогая мама́, надеюсь, Вы мудро переносите горе. Сегодня похуже спал ночь, думая о В<анечке>. Писать не буду пока ни о чем. Пусть приезжают ко мне по утрам, а то к вечеру мне не годится никого видеть и говорить. Мое состояние не хуже и даже получше, пожалуй, чем последнее время в Москве. Обнимаю Вас и папа́. Пишите все и будем молиться “да будет воля Твоя”. Им там лучше, чем нам, -- это великое утешение.
Лёва.
25 февр<аля 18>95 г». -- ОР ГМТ. Архив С.А. Толстой, № 13979. Л. 1. Автограф ].
Когда я увидал её тонкую, красивую фигуру в шубке, шедшую ко мне в сад, где, закутанный в отцовскую медвежью шубу, я лежал на снегу, я сразу понял, что она привезла мне известие о смерти болевшего в Москве скарлатиной братца Ванечки.
– Ванечка умер, – сказал я Вере раньше, чем сама она произнесла это слово.
Ванечка, каждый вечер молившийся за меня, умненький, нежный, всеми любимый, утешение и безграничная любовь матери и отца. И он ушёл туда же, куда давно ушли остальные мои маленькие лучшие братья – Николенька, Петя и Алёша.
Перед смертью он вдруг приподнялся на кроватке и громко крикнул: «Вижу. Вижу».
Что видел он в своем детском воображении? Какую неведомую нам светлую область?
Не по годам чуткий, он не мог не видеть её и здесь, и там, но оставаться на земле ему было не по силам.
Если другие дети, гораздо более сильные, чем он, в нашей же семье не выдержали нездоровых и неразумных гигиенических условий, в которых их воспитывали, то какие же нужны были совершенные условия для того, чтобы выходить такое хрупкое с рождения, по слабости наследственной, существо, каким был Ванечка?
А его к тому же отравляли всякими лекарствами. В последнее время, до болезни и смерти, давали ему худший из ядов – мышьяк. Когда он начал послушно глотать его, и личико его <стало> опухать, я мысленно уже прощался с ним. Но мать слепо верила в медицину и нашему детскому доктору Филатову (53).
[ 53. Нил Федорович Филатов (1847-1902) -- детский врач, профессор Московского университета, лечивший детей Толстых ].
В санатории Ограновича жил в то время бывший русский полковник, весь изуродованный страшной болезнью. Вместо носа у него была лиловая яма среди лица. Вместо глаз – два кровавых пятна.
По его желанию доктор Огранович как-то провёл меня к нему. Несчастный полковник стал болтать без умолку.
– Что с вами? – спросил он. – Ну, чем же вы болеете? Нервы? Слабость? Кишки? Все пустяки, голубчик. Жениться вам надо – вот что. Тогда все будет – и припарки, и массаж, и гимнастика…
И он хохотал, довольный своим остроумием.
Когда позднее я совсем уезжал из санатории, он приветливо кивал мне из своего окна, как старому приятелю.
* * *
Из друзей отца той эпохи я больше всего полюбил «дедушку» – художника Николая Николаевича Ге, который один<,> после моей матери и двух других чутких женщин, не только из всех наших знакомых и друзей, но и из всех семейных, понял и почувствовал мою душу. Он понял мою искренность, помыслы, характер и душевное состояние, и я часто серьезно и долго беседовал с ним, признаваясь в тех сомнениях, которые душили меня, а он верно утешал и ободрял меня (54).
[ 54. Николай Николаевич Ге (1831-1894) с необыкновенной нежностью относился ко всем членам семьи Толстого. В последний год жизни он приехал в Ясную Поляну 8 февраля 1894 года и через несколько дней вместе с Толстыми оказался в Москве. -- ПСС. Т. 52. С. 294; Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник… - С. 299-302.
Вскоре после отъезда Т.Л. Толстой из Москвы в Париж 15 февраля 1894 года Н.Н. Ге отправил больному Л.Л. Толстому ласковое письмо, стараясь поддержать молодого человека:
«Милый Лёва. Здесь получено твоё письмо. Таня к тебе поехала, и все наши мысли постоянно о тебе. <…> Читаю твою вторую <повесть> -- «Совершеннолетие». Очень и очень хорошо. Я верю тебе. Бодрись, милый мальчик, держись крепко духом, и ты будешь и здоров и силён. <…>ждём тебя, своего милого, дорогого брата, тебя, милый Лёва. Целую тебя. Крепко люблю тебя и верю в твоё будущее. Твой Никол<ай>». -- ОР ГМТ. Архив Л.Л. Толстого, № 142. Л. 1-2. Автограф. По содержанию письмо датируется серединой февраля 1894 года.
О повести Л.Л. Толстого «Совершеннолетие» см. выше в примеч. 17. Ср. аналогичное высказывание Н.Н. Ге о сочинении Л.Л. Толстого в мартовском письме художника в Париж: «... Лёва, читал твоё Совершеннолетие. Очень, очень хорошо». -- См.: Л.Н. Толстой и Н.Н. Ге: Переписка / Вступ. статья и примеч. С.П. Яремича. М.; Л.: Academia, 1930. С. 185 ].
Вот что он писал в начале моей болезни сестре Татьяне:
«Когда вы уехали, я остался один с новым для меня и очень дорогим Лёвой; какой он дорогой, даровитый юноша; я его очень любил как мальчика, как дитя, но теперь он моя надежда. Он такой талант, – его задачи громадны – он мне кое-что рассказал, – его болезнь, его страдания духовные, я это угадал, смотря на него, – и он мне так мил, что я его не могу оторвать от своей души. Я верю, что он будет скоро здоров, его дух бодр, – еще раз я со своим другом, милым Львом Николаевичем, я наново сошелся в любви к этому дорогому юноше».
В следующем письме к сестре дедушка приписывает несколько строк мне:
«Дорогой Лёва, как твоё здоровье? Что твой дух? Я каждый день думаю о тебе и люблю тебя всей душой. Крепни, расти духом, – я вижу в тебе великое будущее» (55).
[ 55. Эти письма Н.Н. Ге, адресованные Т.Л. Толстой, неизвестны. В одном из опубликованных писем от 4 января 1894 года Н.Н. Ге так отозвался об Л.Л. Толстом: «... Лёве я написал, что уверен, что он скоро поправится -- мне так желается, да так и должно быть. Он художник, и будет очень хороший художник....» -- Там же. С. 177 ].
Во всех письмах он говорит обо мне всегда с той же искренней и настоящей любовью, которую и я питал к нему (56). Милый дедушка Ге, ты давно ушёл из этого мира (57), но вот я снова с тобой, и твоя нежная, чуткая духовная сущность, твоё горячее сердце, так пылко выражавшее её, – вдохновляют и поднимают теперь еще сильнее, чем при твоей жизни.
Ты жив и со всеми нами будешь жить вечно. Я благодарю тебя и люблю и через тебя сильнее люблю жизнь и человека.
[ 56. В письмах Л.Н. Толстому этого периода Н.Н. Ге постоянно с нежностью говорит о больном сыне писателя. Так, 20 февраля 1893 года он признался: «Я его очень любил как мальчика, как дитя, но теперь он моя надежда, он такой талант, его задачи громадны -- он мне кое-что рассказал -- его болезнь, его страдания духовные, я это угадал, смотря на него, и он мне так мил, что я его не могу оторвать от своей души».
А 16 октября 1893 года Н.Н. Ге продолжил свои размышления относительно больного Л.Л. Толстого: «... Жаль мне милого, дорогого Лёву, жду с нетерпением, чтобы он поправился да поехал в Италию -- это хорошо -- да оно и тут пройдёт, только нужно терпение...» -- Там же. С. 157-158, 168-169.
57. Н.Н. Ге скончался в ночь на 2 июня 1894 года. В Ясной Поляне об этом узнали из большого письма младшего сына художника Пётра Николаевича Ге (1858-1918) от 4 июня 1894 года:
«Дорогой Лев Николаевич,
Вам первому пишу о нашем несчастии, о котором Вы уже знаете, о смерти отца нашего, потому что отец любил и ценил Вас больше всякого другого человека. <...> Вы для меня дороги не только в умственном отношении, но как отпечаток того дорогого и хорошего, что составляло нашу старую семью. <...>
Отец умер внезапно. 1-го июня он приехал ко мне в Нежин из Киева. <...>
В это время у отца случился удар. Он несколько раз страшно крикнул “Ууу!!”. Ему тёрли руки и ноги, которые были горячие. Голова у него сперва была холодная, а потом потеплела и он перестал кричать. Собака Цуцок, услыхав этот крик (брат сначала отпер окно), подбежала к окну отца, стала лапами на фундамент и стала выть. Коля вернулся через минуты две -- он не слыхал крика отца. Когда он вернулся, отец смотрел ещё, но уже не кричал, а тяжело вздыхал. Через минуты две он захрипел и умер. Зоя и Попова говорят, что отец смотрел на свет сознательно и как бы просил помощи. Коля уже говорил, что он смотрел сознательно, но не обращал внимания на окружающих. Он ничего не мог сказать, потому что прежде всего у него отнялся язык. Страдал он ужасно. <...>» -- ОР ГМТ. БЛ, п. 89/13, № 1. Л. 1-1 об., 12 об.-13. Автограф.
“брат Коля” -- Николай Николаевич Ге-младший (1857-1940), друживший, как и отец, со всеми членами семьи Толстого.
“Зоя” -- племянница художника, Зоя Григорьевна Рубан-Щуровская (урожд. Ге; род. в 1861 году).
“Попова” -- возможно, речь идёт о Елене Александровне Поповой (урожд. Зотовой), жене сотрудника издательства «Посредник» Евгения Ивановича Попова (1864-1938), которая в 1894 году в очередной раз просила мужа дать ей развод. -- См.: ПСС. Т. 67. С. 91; Т. 87. С. 284. См. также: Попов Е.И. Двадцать лет вблизи Льва Николаевича Толстого (Из воспоминаний) //Л.Н. Толстой и его близкие [: Сб. воспоминаний]. М.: Современник, 1986. С. 179, 184-185.
Узнав о смерти Н.Н. Ге, Л.Н. Толстой 12 июня 1894 года писал критику Владимиру Васильевичу Стасову (1824-1906): «По моему мнению, это был не то что выдающийся русский художник, а это один из великих художников, делающих эпоху в искусстве. <…> Ге письма я вам соберу, соберу его письма к дочерям. Его разговоры -- в особенности об искусстве, были драгоценны. Я попрошу дочь записать их и помогу ей в этом. Особенная черта его была необыкновенно живой, блестящий ум и часто удивительно сильная форма выражения. Всё это он швырял в разговорах. Письма же его небрежны и обыкновенны». -- ПСС. Т. 67. С. 147-148.
Через день, 14 июня 1894 года Л.Н. Толстой признался основателю картинной галереи Павлу Михайловичу Третьякову (1832-1898):
«Вот 5 дней уже прошло с тех пор, как я узнал о смерти Ге, и не могу опомниться. В этом человеке соединялись для меня два существа, три даже: 1) один из милейших, чистейших и прекраснейших людей, кот[орых] я знал, 2) друг, нежно любящий и нежно любимый не только мной, но и всей моей семьей от старых до малых, и 3) один из самых великих художников, не говорю России, но всего мира». -- Там же. С. 153 ].
* * *
Еще Верочка Северцова и Лидия Ивановна Веселитская (58) – две чуткие, дорогие и близкие мне женщины по-настоящему любили меня в те годы, и я любил их.
Вера Северцова, дочь Ольги Вячеславовны, двоюродной сестры моей матери (59), была из всех девушек моего возраста, которых я встречал и знал в ту пору в Москве, самой подходящей мне в жены; но, во-первых, в ней недоставало тех физических сил и здоровья, которых я инстинктивно искал в моей будущей жене, во-вторых, отец ее в конце жизни потерял рассудок, что испортило мое намерение жениться на ней. К тому же, я был сам так слаб физически, что во мне потухли все страсти.
Но Верочка, умная и религиозная, со звучным певучим голосом и хорошим, искренним смехом, тихая и скромная, вообразила себя моей настоящей невестой и уже выбрала одну московскую церковь, в которой мы должны были венчаться. Над входом в эту церковь было золотое солнечное сияние.
Я никогда не целовался с Верой, раз только нежно гладил ее маленькую белую ручку, глядя в ее светлые глаза.
Когда я ездил на Кавказ и по России, я делал заметки о моих впечатлениях и рассказывал о них Верочке, она говорила мне: «Зачем ты записываешь все это? Неужели это нужно?» На мое толстовство она смотрела с недоверием и недовольством.
Со своей умной, славной усмешкой она иногда делала какое-нибудь шутливое замечание о толстовцах, чтобы показать, как далеки они были от настоящей духовной жизни, которой она жила сама.
У Веры был единственный брат – Лёля, моряк, погибший позднее в Цусимском бою (60).
| [ 58. Л.И. Веселитская (в замужестве Божидарович; псевд. В. Микулич; 1857-1936) -- писательница, мемуарист, корреспондент и адресат Л.Н. Толстого -- неоднократно бывала в Ясной Поляне и подружилась со всеми членами семьи. -- См.: Микулич В. Тени прошлого. СПб., 1914. Среди автографов, вписанных в альбом Л.И. Веселитской, вклеен и фрагмент недатированного письма Л.Л. Толстого. -- ИРЛИ, ф. 44, № 22. Л. 44. Автограф. 59. Об Ольге Вячеславовне Северцовой (урожд. Шидловской) см.: Толстая С.А. Дневник… - Т. 1. С. 334; Толстая С.А. Письма к Л.Н. Толстому… - С. 390. 60. В морском сражении неподалеку от островов Цусима в Корейском проливе русская эскадра 14-15 (27-28) мая 1905 года потерпела крах: погибло свыше пяти тысяч человек и 27 кораблей. В числе погибших на броненосце “Император Александр III” был и лейтенант Алексей Петрович Северцов, друживший с детьми Толстых. -- См.: Толстая С.А. Письма к Л.Н.Толстому… С. 389-390, 447, 633. См. также: Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. М., 1997. С. 71. |
* * *
Лидия Ивановна Веселитская, – талантливая авторша прелестных повестей – «Мимочка на водах» и других «Мимочек» (61), которые я первый в семье читал и которыми восхищался, – в первый раз приехала к нам, в Ясную Поляну, после того, как я уже был с ней в переписке (62).
Во второй раз она приехала навестить меня в Москве в начале января 1895 года, когда я заболел серьезно (63).
[ 61. Трилогия В. Микулич “Мимочка” состоит из трёх очерков, печатавшихся в журнале «Вестник Европы» в течение десяти лет: “Мимочка-невеста” (СПб., 1883, № 9); “Мимочка на водах” (1891, № 2-3) и ”Мимочка отравилась” (1893, № 9-10). См. также: Розанова С.А. Микулич В. // Русские писатели: 1800-1917: Биогр. словарь. М.: БРЭ; Фианит, 1999. Т. 4. С. 50-51.
В русской печати бытовало мнение, что известностью своей В. Микулич обязана беседе Л.Н. Толстого с А.С. Сувориным. -- См.: Картинки из жизни //Одесские новости. 23 июня/5 июля 1891 года, № 1979. С. 2. Фельетон подписан криптонимом В. Л-съ.
62. Переписка Л.И. Веселитской с Л.Н. и Л.Л. Толстыми возникла по инициативе Н.С. Лескова. -- См.: Микулич В. Письма Н.С. Лескова // Литературная мысль: Альманах. [Т]. III. Л., 1925. Отд. II. С. 262-301.
63. Л.И. Веселитская приехала в Москву 8 января 1895 года и, не застав Л.Н. Толстого, через день уехала домой в Петербург. О её трогательной заботе о больном Л.Л. Толстом см.: Толстая С.А. Дневники… - Т. 1. С. 227-228. См. также: Микулич В. Тени прошлого... - С. 108-111 ].
В моих отношениях с ней, с первых же наших умственных и духовных соприкосновений, установилась нежность, точно мы были близки друг другу уже давным-давно.
Она не была красива, но полна тонкой привлекательности. Небольшая ростом, чистая и розовая, она больше слушала и наблюдала, чем говорила. Все понимая, она страстно любила жизнь, но с ужасом и грустью смотрела на ее несуразность.
Она любила отца как романиста и искателя правды, но прекрасно понимала его сумасбродство. Помню ее иногда стальной холодный взгляд, когда, слушая его парадоксы, которыми он думал всех поразить, она смотрела на него с оттенком неодобрения; к моей матери она всегда относилась с неизменной и даже экспансивной симпатией.
Веселитская была не только талантливой, но и мудрой женщиной. Она никогда не курила и не пила вина, и не трогала ни кофе, ни чая, вместо которых просила себе чашку горячей воды.
Нежная моя дружба с ней и её горячее желание вывести меня на путь здоровья, её прелестные письма – всё это было в годы моей долгой болезни одним из моих истинных утешений.
Любовь вам и душевный привет, если эти строки дойдут до вас в другом мире, милая, несравненно чуткая и светлая душа.
Глава 14
Финляндия и Иван. Семья Субботиных и мой отъезд в старую Швецию
Смерть Ванечки ввергла нашу семью в тяжелое горе, и атмосфера её резко изменилась. Всё вдруг стало тихо, серьёзно и мягко. Безутешное отчаяние матери разбудило в душе отца жалость, и он страдал вдвойне (64).
Вместе с тем последняя живая мирская связь навеки оборвалась между родителями, что поставило их лицом к лицу друг перед другом вне мирских интересов.
Ванечка ещё кое-как их связывал общей их нежной любовью к нему. С его исчезновением, так как «Крейцерова соната» давно уже была написана (65) и надежды на новых детей больше не было, – эта органическая связь обрывалась навсегда.
Взрослые дети были на своих ногах; младшие: Андрюша, Миша и Саша – отца не интересовали.
Он ещё больше пренебрег их воспитанием, чем моим, а весёлая, вечная хохотунья Саша со своими большими близорукими и волоокими глазками, тогда девочка одиннадцати лет, могла только забавлять отца. Мать же мало любила её.
«С Сашей дела не идут, – писала она два года спустя после смерти Ванечки, – она грубая, странная и упрямая, и заставляет меня постоянно страдать, оскорбляя лучшие мои чувства» (66).
Когда в том тяжелом году, наконец, наступила весна и я уехал из Москвы в Ганге (67), я, наконец, в первый раз после многих лет вздохнул свободнее.
Я взял с собой двадцатилетнего слугу, деревенского парня Ивана (68).
И когда в первый раз попал в Финляндию, я сразу же почувствовал, что попал именно в тот климат и обстановку, которые мне были нужны. Ежедневно я выходил на парусах в море на два, три часа, продолжал есть свою гречневую кашу два раза в день, ходил на далекие прогулки, рано ложился, и силы мои стали постепенно возвращаться.
Иван оказался преданнейшим и забавнейшим слугой, не раз смешившим меня своими выходками.
В первый же день в Гангё он напился морской воды и заболел расстройством желудка.
Я сказал ему, что морскую воду не пьют.
– Нет, ваше сиятельство, – не поверил он, – это не от воды, а климат превращает.
Вечером он гулял по городку вместе с финской молодежью и хвастался им Россией. Они побили его и назвали «хвастливым сатаной».
Мнения Ивана были самые решительные. Я раз спросил его, что он думает о русском народе.
– Безусловно, дикий народ, ваше сиятельство, – ответил он.
Среди лета приехала в Гангё интеллигентная и симпатичная семья военного инженера Субботина, состоявшая из мамаши, директрисы Петербургской женской гимназии, двух её взрослых дочерей и сына Женички (69).
Л.И. Веселитская знала их и рекомендовала меня им. Вторая дочь, «Мышка», сильно понравилась мне, но мы не успели достаточно узнать друг друга. К тому же я всё ещё был далёк от здоровья. Женичка, толстый гимназист, дурно играл в tеnnis, за что мы прозвали его «спасательным Женичкой». Старшая сестра, красивая крупная девушка, бросала в мою сторону томные взгляды, но мало нравилась мне.
Поздно осенью, когда почти все дачники уехали из Гангё, мне рассказали, что в Швеции, в городе Энчёпинге, практикует замечательный доктор Эрнст Вестерлунд, который делает с больными чудеса (70). К нему отовсюду ездили безнадёжные больные, и он их вылечивал. Он спас рахитичного скрюченного мальчика, выпрямив ему позвоночник, вернул к жизни многих нервных больных, поставил на ноги многих чахоточных.
Эти рассказы настолько убедили меня в том, что Вестерлунд, действительно, мог окончательно укрепить моё здоровье, что я решил поехать к нему (71).
Когда же мне сказали, что у него есть незамужняя семнадцатилетняя дочка, – я почему-то вообразил, что эта девушка сделается моей женой.
Вместе с тем, я радовался тому, что я увижу, наконец, народ и культуру, которые с гимназической скамьи интересовали меня, <увижу> ту Швецию, которая когда-то положила основание России и которая, может быть, самая старая по культуре страна в Европе.
Мы живо собрались с Иваном и на пароходе из Або поплыли в Стокгольм.
[ 64. 26 февраля 1895 года Л.Н. Толстой записал в Дневнике: «Похоронили Ваничку. Ужасное -- нет, не ужасное, а великое душевное событие. Благодарю тебя, Отец. Благодарю Тебя».
Позднее, 12 марта 1895 года тональность записи меняется:
«Смерть В[анички] была для меня, как смерть Николеньки, нет, в гораздо большей степени, проявление Бога, привлечение к Нему. И потому не только не могу сказать, чтобы это было грустное, тяжёлое событие, но прямо говорю, что это (радостное) -- не радостное, это дурное слово, но милосердное от Бога, распутывающее ложь жизни, приближающее к Нему, событие. <…> Соня не может так смотреть на это». -- ПСС. Т. 53. С. 10.
О смерти Николеньки, старшего брата Л.Н. Толстого, см. в Главе 3.
“Соня” -- С.А. Толстая. Она, действительно, с большим трудом приходила в себя. Лишь 7 марта 1895 года она нашла в себе силы написать сестре, Т.А. Кузминской, в Петербург: «... Вот, Таня, пережила же я Ваничку, и дышу, ем, сплю, хожу. Но кто бы хорошенько заглянул в мою душу, тот понял бы, что именно души-то во мне и нет, а если так будет продолжаться, то вынести тех жестоких страданий, которые я переживаю, просто невозможно. Утром, первое пробуждение после короткого, мучительного сна -- ужасно! Я вскрикиваю от ужаса, начинаю звать Ваничку, хочу его схватить, слышать, целовать -- и это бессилие перед пустотой -- это ад! Не слышу никого и ничего, в доме теперь -- это могильная тишина». -- См.: Жданов В. Любовь в жизни Льва Толстого. М.: Планета, 1993. С. 232. Курсив С.А. Толстой. См. также: Толстой А.И. Последний сын Толстого (Размышляя над опубликованным) // Яснополянский сборник 2002: Статьи, материалы, публикации. Тула, [2003]. C. 427-435.
65. Повесть Л.Н. Толстого «Крейцерова соната» была начата летом 1887 и закончена в апреле 1890 года. -- ПСС. Т. 27. С. 563-588.
66. Вероятно, Л.Л. Толстой приводит фрагмент несохранившегося письма С.А. Толстой к нему. Сама же А.Л. Толстая в разгар трагических событий, приведших к уходу отца из Ясной Поляны, 24 июля 1910 года напомнила С.А. Толстой: «<...> И давно, еще тогда, когда моя детская душа хотела и жаждала материнской любви, я вместо любви получила: “Отчего умер Ваничка, а не ты”. Это было сказано <через> год после смерти Ванички и недавно я услышала это вторично. <...>» -- ОР ГМТ. Архив А.Л. Толстой, № 12. Л. 1. Машинопись. Письмо вклеено в дневник А.Л. Толстой 1910 года вместе с ответом матери, отвергавшей этот упрек младшей дочери. -- Там же.
67. В апреле 1895 года Л.Л. Толстой вернулся из санаторной колонии в Москву и по совету доктора М.П. Ограновича направился в Финляндию с младшим братом Андреем. 2 мая 1895 года С.А. Толстая, вернувшись в Москву из Киева, писала Т.А. Кузминской в Петербург:
«…Я застала в Москве Леву очень потолстевшего, но как-то вяло и пухло, без мускулов и силы. Духом же он вовсе не хорош: апатичен, тяжел, все только думает о своем нездоровье и кишках, ничего не читает, не говорит, ото всех удаляется. Страшно за то, что он впадет в апатию или идиотизм, а это хуже смерти и хуже той болезни, в которой он был прежде. Как все печально в жизни стало! -- Доктора утешают, что он совсем выздоровеет, а я плохо верю. <…> Забыла написать, что Лёва с Андрюшей уехали в Финляндию, городок Ганге, у берега моря». -- Там же. Архив Т.А. Кузминской, № 3479. Л. 1-2 об. Автограф.
68. В черновом варианте книги Л.Л. Толстой уточнил: «…новый мой слуга Иван, присланный из Епифанского имения Раевских» -- Там же. Архив Л.Л. Толстого. Кп-23789, № [1]. Л. 70. Черновой автограф.
Беглые упоминания о нём есть и в письмах Л.Л. Толстого из Гангё. Так, 6/18 мая 1895 года он заметил: «Здесь хорошо. Андрея долго держать не буду. Мне дорого одиночество. Он мил со мной, но не очень толков, я все делаю сам. Иван напился солёной воды из моря и чурается финнов, но доволен». -- Там же. Архив С.А. Толстой, № 13981. Л. 1. Автограф.
А.Л. Толстой в то время учился в Катковском лицее в Москве. В первоначальном варианте книги Л.Л. Толстой заметил, что Андрей через два дня уехал из Гангё. -- Там же. Архив Л.Л. Толстого. Кп-23789, № [1]. Л. 70. Черновой автограф.
В следующем письме от 12/24 мая 1895 года имя слуги упоминается в таком контексте: «Здоровье все то же и слабость от воздуха здешнего еще сильней. Глотаю хину пока и продолжаю лежать на воздухе целые дни. Пробовал ходить больше, но тогда и сплю и ем хуже от боли. Дело и здесь пойдет не быстро, не такая болезнь, да и не жду этого. Иван временами скучает и смешон своей наивностью». -- Там же. Архив С.А. Толстой, № 13982. Л. 1. Автограф. См. также ниже примеч. 71.
69. Старший судостроитель Николай Александрович Субботин (1838-1901) служил главным корабельным инженером в Управлении Санкт-Петербургского порта. -- См.: Весь Петербург: Адресная и справочная книга на 1895 год. СПб., 1895. Отд. I. Стб. 156.
Частная женская гимназия Веры Александровны Субботиной была учебным заведением 2-го разряда и располагалась на Калинкинской площади в доме № 3. -- Там же. Стб. 293. С годами гимназия В.А. Субботиной приобрела известность в столице и оказалась под августейшим покровительством дочери Александра III, великой княгини Ксении Александровны Романовой (1875-1960). При гимназии был интернат, курсы французского языка и музыкальная школа под руководством профессора Петербургской консерватории А.А. Розановой. -- См.: Новое время. СПб., 16/29 августа 1912 года, № 13085. С. 5.
70. Эрнст Вестерлунд (Westerlund; 1839-1924) -- городской врач в Энчёпинге, практиковавший там с 1867 года до самой смерти. Особый талант Вестерлунда проявился в лечение неврозов, при котором его индивидуальный подход, прекрасная диагностика и умение влиять на пациентов давало блестящие результаты и сделало его, возможно, одним из самых востребованных врачей в Швеции. -- См.: Bonniers Konversations Lexikon[: 18 bandet]. Stockholm, [1948]. Bd. XIV. S. 610.
Позднее Л.Л. Толстой не раз писал о докторе Вестерлунде. -- См.: Толстой Л.Л. Замечательный врач //Неделя. СПб., 6 апреля 1897 года, № 14. Стб. 432-439; Толстой Л.Л. Письмо к редактору // Там же, 11 мая 1897 года, № 19. Стб. 603-604. См. также: Шведский доктор Вестерлунд (Письмо из Швеции) // Родник. СПб., 1900, № 1. С. 104-106. Письмо подписано криптонимом Я.П. [В черновых набросках воспоминаний о детстве героя звали Яша Полянов и Яша Полянский].
Авторство Л.Л. Толстого устанавливается на основании письма Екатерины Николаевны Альмединген (урожд. Сысоевой) от 5 ноября 1899 года: Ђ<...> Записки Ваши о докторе Вестерлунде пойдут в “Роднике” с портретом». -- ИРЛИ, ф. 303, № 121. Л. 3 об.-4. Автограф.
См. также: Толстой Л.Л. Современная Швеция в письмах-очерках и иллюстрациях. М., 1900 (обл. -- 1901). С. 153-171.
71. 16/28 августа 1895 года Л.Л. Толстой писал матери: «Спрашиваете, что думаю делать после Гангё. Почти решил ехать в Швецию к Вестерлунду. Конечно, все дальнейшее зависит не от нас. К Вам не приеду. На полпути прерывать лечение -- всё равно, что вернуть<ся> назад. Увидеть только Москву и т.д. для меня то же, что болеть сначала. Грустно это, но разум требует, и будем же разумны. Вы правы, что не верите в “лечение”, если разуметь под ним врачей и лекарства, но воздух, вода, условия тишины и т.д. -- это все очень действенно с помощью Божьей вместе. Так вот, давайте привыкать к мысли еще год не видаться, и, если Бог даст поправления дальше, год пройдет скоро. <Е>
Я поеду, т.е. думаю ехать в Стокгольм прямо отсюда (18 часов).
Там Staddling, а из Стокгол<ьма к> Вестерлунд<у> 4 часа езды -- маленький городок. Ну, это все ещё впереди.