Одно я продолжал ненавидеть -- это отношение его к моей матери, когда он несправедливо и неприятно упрекал её, доводя до слез. То он вдруг целовал её руку и говорил с ней добрым и нежным голосом. То недобро принимался осуждать противным, ужасным тоном, обвиняя её во всем, -- её, на которую был навален весь тяжёлый труд семьи. Она беспомощно и трогательно плакала, а он, сердитый, уходил из дому на далекую прогулку, пешком или верхом.
Злое чувство тогда шевелилось к нему в моей душе. Он был не прав, глубоко не прав. Странное раздвоение чувствовалось в нём, и, казалось, выхода из этого положения для него не было. Мальчиком и юношей я замечал это, но ещё не понимал, где и в чём была ошибка.
Сейчас мне представляется ясным интеллектуальное его настроение того времени и всё то, что происходило в его душе. Он страдал вследствие трёх главных причин.
Во-первых, физические, прежние силы уходили, и вся его телесная мирская жизнь с годами ослабевала.
Во-вторых, он создавал новую мировую религию, которая должна была спасти человечество и которая строилась им из раз навсегда принятых за истину принципов, вроде непротивления злу насилием, безбрачия, пацифизма, ручного труда и т.п., -- и так как, создавая эту «религию», он сам не мог разобраться в бесчисленных противоречиях и нелепостях, вытекавших из неё, -- он страдал, чувствуя, что задача создания новой религии ему не удастся.
В-третьих, он страдал, как все мы, <из->за несправедливости и неправды мира, не в силах дать ему личного рационального и светлого примера.
Всё «Толстовство» объясняется этими чувствами, объясняется и его слабость и временное влияние.
Не я один, а множество молодых или чувствительных добрых людей подпали под него; но пошли за ним до конца только люди ограниченные.
Несмотря, однако, на вредное влияние отца, я продолжал кое-как учиться в гимназии и, наконец, сделав громадное усилие над собой и стараясь возможно больше уединяться от семьи, -- выдержал экзамен зрелости и поступил в Московский университет на медицинский факультет(117), хотя отец всячески хаял в это время и докторов, и науку. Но прочтя биографию знаменитого русского врача Пирогова(118), я воодушевился его примером и жизнью и мечтал сам служить людям на полезном поприще. О моём экзамене на аттестат зрелости я вижу до сих пор кошмарные сны. Много раз снилось мне после него, что я провалился, и я просыпался в ужасе. А на самом экзамене со мной сделался настоящий припадок такого нервного возбуждения и ослабления, что я почувствовал, точно сама жизнь вдруг покинула и вылилась из меня от крайнего волнения.
Сколько сил было преступно истрачено понапрасну в те годы, сколько сделано глупостей, сколько нелепого воображено только потому, что не было должных духовных и интеллектуальных воспитателей, руководивших мной, и такой же окружавшей меня среды!
Школа и семья -- оба эти учреждения, вместо того чтобы усилить и укрепить меня, ослабили, и я вижу теперь ясно, что только когда сама жизнь сделается разумной школой, а школа -- частью разумной жизни, то есть когда обе они сольются в одно гармоническое и согласное целое, только тогда мы найдём истинные и вечные формы и орудия воспитания(119).
Глава 7
В университете, на медицинском факультете и первые любовные увлечения
Каждому ребёнку, начинающему учиться читать и писать, следовало бы говорить, что он будет учиться всю жизнь и что постоянное учение -- не мучение, а высшая радость. Тогда, кончая низшую школу, чтобы войти в среднюю и высшую, ученики не будут воображать себе, что теперь начинается для них более свободное и лёгкое время, как воображают почти все гимназисты, поступая в университет, и все студенты, кончающие университетские курсы. Во всяком случае, так было в России моего времени.
Кончив гимназию, я поступил в университет, чтобы изучать медицину, но в то же время вообразил, что после страданий и трудностей гимназии я вздохну свободнее. Вместе с этим я представлял себе, что в университете профессора будут близко руководить моими занятиями и помогут мне. Я ошибся в том и другом.
В смысле программы медицинский факультет был перегружен предметами, так что ни оставалось бы ни минуты свободной, если бы я стал зубрить их все, а прямого руководительства со стороны профессоров -- не было и намека.
Толпа таких же, как и я, беспомощных студентов бегала по аудиториям, желая добиться, когда такая-то лекция или почему не явился такой-то профессор. Лекции читались вяло, с привычной рутиной, так, что противно было следить за ними. Большинство студентов поэтому не считало даже нужным правильно их посещать, надеясь на учебники и печатные лекции.
Вместе с тем меня сразу охладило к медицинскому факультету и то, что программа первых двух лет была, собственно, не медицинской, а естественных наук: физика, химия, анатомия, ботаника и т.д. И как в гимназии древние языки преподавались без всякой связи с живыми следами древних цивилизаций, мёртво и сухо, так же и университетские профессора, читая лекции по естественным наукам, нужные для знания медицины и тесно связанные с ней, -- не только не останавливались на тех пунктах, где, когда и как такая-то естественная наука служит медицине, но и даже не старались заинтересовать нас в этом.
У меня был на факультете близкий товарищ Ваня Раевский(120), с которым мы вместе ходили на лекции; но у обоих нас не хватало энергии, чтобы, как наши товарищи, энергичные и неизбалованные евреи, которых была суетливая толпа, освоиться со всеми неудобствами и недостатками университетского обихода и принять их безропотно.
[ 120. Иван Иванович Раевский-младший (1870-1931) -- сын доброго знакомого Л.Н. Толстого Ивана Ивановича Раевского (1835-1891), студент Московского университета. Дети Толстых дружили с И.И. Раевским. О том, как старательно на первых порах Л.Л. Толстой тянулся за Ваней Раевским, известно из писем С.А. Толстой в Рим, где находилась в октябре 1889 года Т.Л. Толстая.
В архиве Л.Л. Толстого сохранилось письмо И.И. Раевского в Ясную Поляну, которое даёт представление о характере их отношений в университетские годы:
«6 сентября <1891 года Москва>
Лев Львович!
Храм наук посетил. На филологическом факультете начали читать Троицкий и Ключевский; у нас ещё никто не начинал; на медицинском фак<ультете> начал Столетов, и мы вместе с Петей были на вступительной лекции. Любопытно теперь ходить от одного профессора к другому на вступительные лекции и слушать восхваления каждой из наук перед всеми остальными. Были у графини, все здоровы, Андрюша с Мишей немало потешали нас с Петей рассказами о гимназии. Вчера Ната Фи<ло>соф<ова> выдержала экзам<ен> по русскому языку.
И. Раевский».
- ОР ГМТ. Архив Л.Л. Толстого, № 119. Л. 1. Автограф.
Декан историко-филологического факультета ординарный профессор Матвей Михайлович Троицкий (1835-1899) читал курс логики.
Ординарный профессор Василий Осипович Ключевский (1841-1911) читал курс русской истории. См. о нём ниже.
«у нас » -- И.И. Раевский перешёл на естественное отделении физико-математическогофакультета. 14 сентября 1893 года С.А. Толстая в письме мужу из Москвы отметила: «Ваня Раевский за лето спустил 37 фунтов, здоров и бодр; также прост, ясен и молчалив, как всегда. Очень интересовался Лёвой и выразил, насколько он это умеет, свою любовь к Лёве, вспомнил их первый медицинский курс». -- См.: Толстая С.А. Письма к Л.Н. Толстому -- С. 573. См. также: Раевский С. Пять веков Раевских. М.: Вагриус, 2005. С. 34.
Ординарный профессор Александр Григорьевич Столетов (1839-1896) читал курс опытной физики и вел физический семинарий. -- См.: Летопись Московского университета: 1775-1979. М., 1979. С. 118-119; Обозрение преподавания наук в Императорском Московском университете на осеннее полугодие 1889 года. М., 1889. Отд. I. С. 1, 11; Отд. IV. С. 25-26.
«Петя» -- Пётр Иванович Раевский (1872-1920) впоследствии стал врачом.-- См.: Раевский С.П. Пять веков Раевских. С. 32-34.
«Ната» -- см. ниже примеч. 132 ].
Мне был чужд и язык профессоров, в котором 50% слов были научные галлицизмы, чужд и противен вонючий анатомический театр, где мы резали человеческие трупы; отвратительна вивисекция*, когда знаменитый профессор Сеченов(121) душил и мучил морских свинок, крыс, лягушек и кроликов, и, наконец, чужда была сама студенческая среда, с которой я находил мало общего(122).
Тем не менее, я стал учиться и слушать лекции не только на моем курсе, но и на старших, чтобы ознакомиться с ними, и присутствовал также на многих операциях в клиниках(123).
*операция на живом существе с целью изучения функций организма, причин заболевания, действия различных веществ от латин. vivus (живой) и sectio (рассечение).
[ 121. Основоположник русской физиологической школы Иван Михайлович Сеченов (1829-1905) осенью 1889 года начал читать лекции по физиологии на старшем курсе медицинского факультета Московского университета. Поэтому первокурсник Л.Л. Толстой должен был получить специальное разрешение на посещение этих лекций. См. ниже примеч. 123.
И.М. Сеченов был великолепным оратором. Интерес к предложенному им новому курсу – «Физиологическое учение о чувствовании» -- был столь велик, что первую лекцию известного учёного, прочитанную им 6 сентября 1889 года, позднее напечатал журнал «Русская мысль » (М., 1890. Кн. I. Отд. II. С. 1-15).
Сеченов определял чувствование как «одну из главных основ психического развития животных и человека». О его работе в Московском университете см. подробнее в статье: Терехов П. Г. Из истории физиологической науки: Материалы к биографии И.М. Сеченова (И.М. Сеченов в Московском университете) // Физиологический журнал СССР. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954. Т. XL, № 5. С. 608-615. См. также: Летопись Московского университета... С. 120.
122. Подтверждение того, что Л.Л. Толстой не вписался в студенческую среду, см. в кн.: Френкель З.Г. Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути. СПб.: Нестор-История, 2009. С. 84.
123. По действующему положению, принятый в студенты и внесший плату в пользу университета до начала занятий должен был явиться к инспектору Сергею Васильевичу Доброву (1837-1902), получить от него свидетельство на жительство, экзаменационные правила и подать ему заявление о тех лекциях, на которые он желает записаться. -- См.: Справочная книжка «Русского календаря» А.С. Суворина на 1889 год. СПб., 1889. С. 115 ].
Всё это вместе заранее дало мне понятие о том, что ожидало меня как студента по медицине в продолжение пяти лет и затем врача, и скорее оттолкнуло от неё вместо того, чтобы привлечь. К тому же, в это уже время, вследствие общей ненормальной атмосферы, царившей в нашей семье, моё здоровье было подорвано, несмотря на мои природные силы, и я боялся, что не одолею избранной мною профессии.
После быстрого решения, весной 1890 года я подал прошение о переводе меня с медицинского на филологический факультет(124) и таким образом навсегда отказался от медицины, хотя позднее не раз жалел об этом(125).
[ 124. Весной 1890 года Л.Л. Толстой, посоветовавшись с родителями, перевёлся на другой факультет. 25 марта 1890 года в Ясной Поляне Л.Н. Толстой записал в Дневнике: «Приехал Лёва. Хорош. Хочет продолжать на филологическом. Я поговорил с ним». -- ПСС. Т. 51. С. 31. См. также: Сын и отец // Лица. Т. 4. С. 194, 198.
125. Летом 1903 года Павел Александрович Буланже (1865-1925) по просьбе Л.Л. Толстого наводил справки о возможности восстановления бывшего студента в Московском университете. 13 июля 1903 года он написал Л.Л. Толстому о том, что никаких внешних причин, мешающих вернуться без экзаменов на тот курс, с которого он уволился, нет. -- ИРЛИ, ф. 303, № 202. Л. 8-8 об. Автограф.
Находясь в Ясной Поляне в июле 1903 года, Л.Л. Толстой делился с матерью планами переезда с семьей из Петербурга в Москву и поступления вновь на медицинский факультет. -- См.: Толстая С.А. Дневники... Т. 2. С. 95. Однако планам этим не суждено было осуществиться. См. об этом в Книге II ].
Вспоминая сейчас мое настроение того периода моей жизни, я вижу, что большим препятствием её спокойствию и правильному ходу была также моя страстная натура, всегда увлеченная чем или кем-нибудь. Эти увлечения мешали мне учиться и будили желание возможно скорее начать жить полной жизнью.
С раннего детства я был почти постоянно влюблён, не только в жизнь и природу, но и в женщин, и временами это чувство заглушало во мне все остальные. Сначала болезненная привязанность к матери, нянькам и англичанкам, потом к различным девочкам моих лет или старше, а позднее к взрослым девушкам и женщинам.
Когда отец купил в Москве дом купца Арнаутова в Хамовническом переулке(126), нашим соседом сделались Олсуфьевы, старинный дом которых был на Девичьем Поле, а сад сходился с нашим.
[ 126. В новый дом, купленный Л.Н. Толстым летом 1882 года у коллежского секретаря Ивана Александровича Арнаутова в Долго-Хамовническом переулке и перестроенный в соответствии с нуждами семьи, Толстые переехали 8 октября 1882 года. -- ПСС. Т. 49. С. 164 ].
Старик Олсуфьев(127), барин старого сорта, был женат три раза и имел кучу детей. От второго брака у него была красавица дочка Катя десяти лет, брюнетка с густой косой темных волос на точёной головке, необычайно породистая, спокойная и грациозная. Она так нравилась мне, что я решил, что она должна сделаться мне женой. Но не прошло и года, как Катя неожиданно умерла от какой-то внезапной детской болезни. Помню страшное моё огорчение, о котором я никому не сказал(128).
[ 127. Граф Василий Александрович Олсуфьев (1831-1883) с семьёй жил неподалёку, на Девичьем Поле. Сад его дома примыкал к саду Толстых. -- См.: Толстой С.Л. Очерки былого. -- С. 136-137. См. также: Толстой С.Л. Друзья и знакомые нашей семьи /Публикация Т.Г. Никифоровой // Яснополянский сборник 1986: Статьи, материалы, публикации. Тула, 1986. С. 242-243.
128. О влюбленности в Катю Олсуфьеву см. в дневниковой записи Л.Л. Толстого за январь 1882 года: «Ёлка. Танцую у Алсупьевых на Девич[ьем] поле. Большой маскарад. <…>тут третья дочь Алсуп[ьевых], Катя, кот[орая] мне страшно нравится. Она красивая, с чёр[ными] волосами, глазами и косой!...» -- См.: Сын и отец // Лица -- Т. 4. С. 204.
Алсупьевы -- вероятно, так в доме Толстых произносили фамилию Олсуфьевых ].
Другими моими отроческими и юношескими увлечениями были княжна Лили Оболенская(129), дочь князя Дмитрия Дмитриевича(130), кузина Маша Кузминская(131), Ната Философова(132), Верочка Северцова(133), «Козочка» в Уральских горах(134), а главное -- молодая крестьянка Даша Чекулёва, любовь к которой продолжалась много лет и была в эти годы самой сильной.
[ 129. Одновременно в отрочестве Л.Л. Толстой был влюблён в княжну Лили Оболенскую (см. о ней выше примеч. 61). В той же дневниковой записи читаем: «Лили не было, и мне скучно. <…> Скучаю по Лили». -- Там же.
130. Дмитрий Дмитриевич Оболенский (Миташа; 1844-1931) -- тульский помещик, охотник, знакомый Л.Н. Толстого, его корреспондент и адресат. С его слов в романе Толстого «Анна Каренина» описаны скачки. -- См.: Толстой С.Л. Очерки былого. -- С. 55. См. также: Толстой С.Л. Князь Дмитрий Дмитриевич Оболенский // Воскресение: Историко-публицистический альманах. Тула, 2001, № 4. С. 79-86.
131. Мария Александровна Эрдели (урожд. Кузминская; 1869-1928).
132. Наталия Николаевна Ден (урожд. Философова; 1872-1926) -- дочь директора Московского училища живописи и ваяния, Николая Алексеевича Философова (1838-1895). -- См.: История, культура и традиции Рязанского края / Составлен М.Б. Оленевым (Интернет-издание).
Дети Толстых дружили с Философовыми. О приезде Н.Н. Философовой в Ясную Поляну в августе и ноябре 1890 года см. в Дневнике Л.Н. Толстого. -- ПСС. Т. 51. С. 76, 103-104. См. также упоминание о ней в дневниковой записи, сделанной Л.Л. Толстым в Ясной Поляне 28 декабря 1890 года: «Обедал, читал за обедом письмо от Наташи. Бедная натура, но хорошая девушка и очень милая» -- Сын и отец // Лица. -- Т. 4. С. 210.
133. Вера Петровна Истомина (урожд. Северцова; Северцева; 1870-1917) -- двоюродная племянница С.А. Толстой. Летом 1886 и 1887 года она часто бывала в Ясной Поляне. -- См.: Толстой С.Л. Очерки былого. -- С. 163.
134. См. о ней ниже в Главе 8 ].
Из всех этих женщин в живых осталась до сих пор, кажется, одна только Даша, которую я не видал с тех пор, как двадцать лет тому назад оставил Россию(135).
Даша была замужем за Мишкой извозчиком. Он не жил с женой, а в городе Туле и только изредка приезжал домой. Его старик-отец и Даша вдвоём справлялись с полевой работой, а болезненная свекровь её занималась по домашнему хозяйству(136).
[ 135. 24 сентября 1918 года Л.Л. Толстой навсегда покинул Россию. См. об этом ниже.
136. Сведений о Даше Чекулёвой и её родных найти не удалось. Однако среди яснополянских крестьян был Иван Орехов, по прозвищу «Чикуль ». У него было одиннадцать детей, в том числе сын Михаил. Возможно, Л.Л. Толстой запомнил имя Даши так, как его произносили на деревне. -- См.: Сафонова О.Ю. Словарь яснополянских крестьян и их потомков, составленный по устным воспоминаниям А.П. Головиной, М.П. Зябревой и Т.А. Румянцевой // Яснополянский сборник 2002. -- С. 329-330.
Даша была среднего роста, лёгкая, как птица, крепко сложенная, с правильными чертами лица и большими светлыми глазами. Тело её было твёрдо, как сталь, -- закалённое тяжелым и постоянным трудом. Когда я встречался с ней, издали я замечал её быстрый, огненный взгляд, но когда подходил ближе, тяжёлые веки её опускались. Зато вечером на сельских хороводах или на покосах она пела громче и лучше всех, а иногда пускалась плясать, и тогда ей не было удержу. Вдруг остановится, вся выпрямится, вскрикнет и опять пойдет плавно кружить по хороводу, притоптывая полусапожками и откидывая хорошенькую головку, повязанную красным платком. Страстная, но сдержанная и скрытная Дарья нравилась мне бесконечно. Особенно разгоралась моя любовь летом, когда из Москвы мы возвращались в Ясную. Сколько лунных ночей я не спал из-за неё и сколько избегал лесов, полей и лугов, преследуя её всюду! Она была для меня частью природы и жизни.
По праздникам я ходил на деревенские хороводы со скрипкой и часами играл «Барыню» под аккомпанемент чьей-нибудь гармошки, чтобы видеть Дарью и чувствовать себя около неё. Она пела и плясала, а я любовался ею.
Когда я встречал её одну в лесу, куда она ходила за травой, на какой-нибудь глухой тропинке или полянке, по которой она шла, торопясь, босыми сильными ногами, -- я подбегал к ней и умолял остановиться и посидеть со мной. Она сбрасывала мешок на землю, садилась на него, сдвигала со лба платок назад и, смотря на меня, улыбалась, блестя глазами. Когда я обнимал её и прижимал к моей её твердую грудь, она вдруг вскакивала на ноги, тихонько отстраняла меня и шептала: «Не надо, не надо, яблочко ты моё садовое. Не пара я тебе».
И ловким движением вскидывая на спину мешок, полный пахучей травой, она убегала, и я тогда не смел преследовать её дальше. Иногда Даша ходила далеко, вёрст за тридцать от Ясной в другое село проведать свою старушку мать, такую же, как она сама, честную и умную русскую женщину. В эти дни я запрягал дрожки и уезжал на охоту, чтобы встретить Дарью где-нибудь на большой дороге - муравке, по которой она должна была идти.
Часами я ждал её в поле, и, когда, наконец, вдали показывалась её фигура, я волновался сладкой радостью. Опять мы садились рядом, я гладил её прелестное тело, жал её корявые руки, но как только позволял себе больше, она вырывалась, вскакивала и убегала.
«Не пара мы, голубчик».
Воспоминания о моей оставшейся совершенно чистой любви к Дарье связаны с лучшими месяцами, днями и часами моей юношеской жизни, -- с весенними соловьями и ландышами, с гущей и тенью лесов, с простором полей и лугов и жаждой, безумной жаждой жизни и счастья.
Почему эту жажду ни мне, ни ей не дано было утолить?
Почему столько огненного желанья и волнений потрачено бесплодно и остались о них лишь эти светлые, глубоко волнующие меня даже сейчас, воспоминания?
Глава 8
Путешествия в годы студенчества. Семейный раздел и мои первые печатные сочинения
Избегав и изъездив с детства всю Ясную Поляну и её окрестности, я постепенно стал расширять моё знакомство с миром, и с первых же лет студенчества я стал ездить по России, чтобы лучше узнать её.
Сначала на Волгу, Уфу и Урал, потом на Кавказ и в Крым.
Летом 1890 года из Нижнего я спустился по Волге до Казани(137), потом вверх по Каме и Белой добрался до Уфы, откуда по новой тогда Уфа-Златоустовской железной дороге доехал до Уральских гор.
[ 137. Л.Н. Толстой неодобрительно отнёсся к этой поездке сына. -- См. его письмо к жене от 4 июня 1890 года (ПСС. Т. 84. С. 66), а также запись в Дневнике за 8 июня 1890 года: «С Лёвой был разговор о его поездке. Я говорил ему, что он барич и что ему надо опомниться и покаяться. Он ничего не понял». -- Там же. Т. 51. С. 47.
Летом 1890 года Л.Л. Толстой с дороги регулярно писал в Ясную Поляну С.А. Толстой. Первая открытка с почтовыми штемпелями Казани и Перми датирована 14 июня 1890 года: «Пишу на пароходе “Колорадо” вечером <в> 11 часов. Освещено электричеством. Пароход меняет дно, глубину и выкрикивает однообразно футы. По берегам зажжены маяки, называющиеся здесь “перевальные столбы”. Кругом ощущение воды, плеск, какой-то шорох. Поэтичные барышни сидят, облокотившись, на палубе и любуются видом, луной, сегодня покрытой туманом. Люди едут скучные, играют в винт, едят стерлядей и читают путеводители. Я очень доволен, здоров. Завтра утром, среда, буду в Казани и выйду в 7 ч<асов> вечера в Уфу. Пишите сейчас на Уфу, до востребованья». -- ОР ГМТ. Архив С.А. Толстой, № 13835. Л. 1 об. Автограф.
Футы -- от англ. foot -- ступня; единица меры длины, принятая во многих странах мира; 1 фут = 30,48 см.
В то время младший брат матери инженер Вячеслав Андреевич Берс строил первую ветку Сибирской магистрали и жил на станции Теляк<и>, куда я приехал на товарной площадке вагона, хотя дядя выслал за мной специальный вагон, который я не нашёл в Уфе(138).
Бедный дядя Вячеслав был дурно женат и имел в то время двух маленьких детей -- девочку и мальчика(139). С ним жила еще его старая преданная няня Ц Настасья(140), оставшаяся одна в живых из старой семьи Берсов. Она была раньше горничной моей бабушки Любови Александровны(141).
[ 138. Л.Л. Толстой был дружен с В.А. Берсом (1861-1907). После встречи с ним Л.Л. Толстой сообщил родным в Ясную Поляну: «Пишу от Вячеслава, т.е. со ст<анции> Теляки новой Уфа-Златоустовской ж<елезной> д<ороги>. Место здесь замечательное. Населения никакого. Лес на юг середь непролазные болота, кое-где ложные башкирские деревни и почти везде изобилие всякой птицы и зверя. Здесь олени, медведи, рыси, лебеди, гуси, так что охотничье сердце совсем теряется. На <реке> Белой, например, на пароходе мы то и дело видели у берега в камышах красивые лебединые шеи. Вячеслав часто видает оленей, тетеревей и т.д. Здесь, кроме всего этого, тишина и такое спокойствие, что странно по временам делается, куда я попал. Вообще я здесь доволен. Только вы будьте живы и здоровы. Интересного, поучительного и полезного я <по>видал больше, чем ожидал. Прощайте. Целую всех и кланяюсь милым моим гимнастам и хозяевам, малым и большим. Пишите: Уфа, Казанская улица, контора движения Уфа-Зла<тоустов>ской ж<елезной> д<ороги>, Берсу, передать мне. Хочется написать Вам много, но чувствую, что сегодня не выйдет.
Лев.
18-го <июня 1890 года>». -- Там же, № 13837. Л. 1 об. Автограф.
“гимнастам...” -- Андрею и Михаилу Толстым, которые готовились осенью поступить в гимназию Л.И. Поливанова в Москве, а пока с увлечением занимались гимнастикой.
139. Л.Л. Толстой ошибся. В июне-июле 1890 года он на самом деле ездил в Уфу к «одинокому меньшому брату» С.А. Толстой. -- См.: Толстая С.А. Моя жизнь. Ч. IV // Там же, № 37694. Л. 296. Машинопись. Курсив мой. -- В.А.
А «дурно женат» был не Вячеслав, а Степан Андреевич Берс (1855-1910), служивший по судебному ведомству, восторженно относившийся к Л.Н. Толстому и написавший о нем еще в 90-е годы. -- См.: Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников... Т. 1. С. 174-193.
Весной 1888 года С.А. Берс расстался с женой, Марией Петровной Берс (урожд. Романовой; умерла в 1892 году), которая часто жила в Ясной Поляне. -- См.: Толстая С.А. Письма к Л.Н. Толстому. -- С. 417, 420, 426. Вскоре он женился на Варваре Евгеньевне Голумбиевской (в первом браке Поздняковой). В новой семье В.Е. и С.А. Берсов действительно было двое детей: Николай (род. в 1889 году) и Татьяна (род. в 1892 году). -- См.: Дневники Софьи Андреевны Толстой: В 4-х вып. / Редакция и предисловие С.Л. Толстого; Примеч. С.Л. Толстого и Г.А. Волкова. М.: Сов. писатель, 1936. [Вып. 4:] 1910. С. 278. См. также: Сафонова О.Ю. Род Берсов в России. -- С. 35, 96-97.
140. Сведений о няне найти не удалось.
141. Л.А. Берс (урожд. Иславина; 1826-1886) -- мать С.А. Толстой ].
Вячеслав был искренно рад моему приезду и старался всячески развлекать меня. Охота в предгорьях Урала была тогда замечательная, и я целыми днями ходил с ружьём по чудесным окрестностям <станции> Теляк<и>, поднимая тучи уток. Раз я забрел далеко и вышел на лесную поляну, где стояла одинокая пасека. Старик-пасечник зазвал меня к себе в избу и угостил стаканом янтарного, выгнанного из мёда вина. Напиток этот показался мне божественным.
Охота была для меня отвлечением, часто и спасением от мыслей о женщинах, которые все больше и неотвязчивей мучили меня. Все же до сих пор я ухитрялся оставаться девственником, хотя давно уже был чувственно развращен в другом смысле. Избегал я женщин по двум причинам: во-первых, я боялся заразиться, во-вторых, мечтая о счастливом браке, хотел сохранить до него мою «чистоту».
Но это становилось всё труднее и труднее, и когда на станции Теляк<и> я встретил хорошенькую дочь машиниста, я сейчас же завязал с ней роман. К счастью, дядя Вячеслав вовремя охладил мой пыл, предупредив, что, по слухам, девушка эта была заражена сифилисом.
На Урале я ещё влюбился в «Козочку», ходившую по краям самых страшных обрывов, и в прелестную еврейку, жену одного инженера, с которой познакомился в Миассе на балу инженеров(142). Эта еврейка редкой красоты нравилась мне тем, что она была похожа, как я тогда вообразил, на Анну Каренину. В ней не было ничего типично еврейского, кроме больших черных глаз, которые до сих пор пытливо смотрят на меня.
[ 142. Железнодорожная ветка из Златоуста тянулась дальше в Миасс. Вероятно, Л.Л. Толстой в начале июля оказался в этом городке, на обратном пути в Теляки. 30 июня 1890 года по приезде в Златоуст он отправил в Ясную Поляну коротенькое письмо, в котором о пребывании в Миассе не упоминается, но намечен дальнейший маршрут путешествия:
«Милые друзья мои, как писал когда-то Карамзин с<о> своего путешествия, вообразите меня в Златоусте. Среди Урала, среди высоких гор стоит этот город на реке Ай! Ехали мы сюда, во-первых, на лошадях горами и лесами 62 версты. Замечательное в Златоусте -- оруж<ейный> завод, кот<орый> мы осматривали, арсенал и завод -- всё очень интересно. Еще здесь высокие горы, на которые мы поедем завтра и с кот<орых> видны уже степи зауральские в Сибири. Пишу я из гостиницы, где мы остановил<ись>: Вячеслав, я и еще трое моих новых знакомых -- 2 барышни и господин. Завтра воскресенье, 1-ое <июля>, по<едем> назад в Теляк<и> домой, а потом, как я уже писал, числа 5-го в Самару, а в конце июля уже домой по-настоящему. Что вы все-таки беспокоитесь, хотя не очень, опять всё гости, гости, гости и гости.
Целую всех.
Лев».
-- ОР ГМТ. Архив С.А. Толстой, № 13838. Л. 1 об. Автограф.
“как писал когда-то Карамзин” -- речь идёт о «Письмах русского путешественника» Николая Михайловича Карамзина (1766-1826), первые фрагменты которых печатались в «Московском журнале» в 1791-1792 годах.
“всё гости” -- летом 1890 года в Ясной Поляне жили Кузминские.
По приезде в Самару Л.Л. Толстой сообщил матери: «Пишу из Самары, из домика, где живет Кузнецов с семейством. У Бибикова целая орда кумысников, представляющих из себя каждый образчик самых обыкновенных людей самых разных слоев общества. Тут и студенты, и священники, и офицеры, и учителя гимназии, и гимназисты, и курсистки, и всякая другая <публика>. Спешу писать, потому что меня ждет ямщик, привезший еще кумысника и едущий обратно в Богатое. Я здоров и думаю пожить здесь еще недели две.
Пишите <Самарская губерния>, Бузулукский уезд Патровской волости, хутор Бибикова, мне. Прощайте, будьте здоровы и пишите. Целую всех.
Лев.
10 июля <1890 года>». -- ОР ГМТ. Архив С.А. Толстой, № 13839. Л. 1-1 об. Автограф.