Кузнецов -- кумысник на хуторе Алексея Алексеевича Бибикова (1837-1914), бывшего управляющего самарским имением Толстых в 1878-1884 годах, позднее поселившегося там на своей земле.
Станция Богатово (Богатое) Оренбургской железной дороги, от которой до самарского имения Толстых почта доставлялась на лошадях за 65 верст. -- ПСС. Т. 66. С. 102, 152, 353; Толстой С.Л. Очерки былого. -- С. 140.
Вернувшись с Уральской поездки в Ясную Поляну, я нашел в ней всё ту же, делавшую временами невыносимой, семейную атмосферу и был рад, когда пришло время уехать в Москву, где начались лекции на моем новом факультете. В то время на нем блистала целая плеяда знаменитых профессоров с Ключевским(143) и Виноградовым(144) во главе, и лекции эти настолько заинтересовали меня, что я уже не жалел о брошенной медицине. Рядом с университетом я стал много читать, следя вместе с отцом за русской и французской литературой.
[ 143. Лекции и исследования Ключевского (см. о нём выше примеч. 120) имели большой успех. -- См.: Ключевский В.О. История сословий в России: Лекции: I семестр 1886-87 учебного года [М., 1887]. См. также: Ключевский В.О. Курс новой русской истории от смутного времени до Екатерины II: В 2-х частях. М., 1883-84; Ключевский В.О. Новая русская история: 1613-1855: Лекции. М., 1888.
144. Павел Гавриилович Виноградов (1854-1925) -- историк, профессор Московского университета. -- См.: Виноградов П. Г. История Греции. М., 1889. О том, что Л.Л. Толстой изучал эту книгу, см. его запись в дневнике от 30 декабря 1890 года. -- Сын и отец // Лица. Т. 4. С. 212 ].
Весной 1891 года я заболел(145), но быстро справился с болезнью и, сделав усилие над собой, выдержал новое университетское испытание, перейдя на третий семестр филологического факультета(146).
[ 145. В Москве Л.Л. Толстой часто болел. 12 февраля 1891 года он так объяснил С.А. Толстой ситуацию: «Милая мама́, Вы, кажется взволнованы и в тревожном настроении. <…> Я совершенно здоров, хотя все говорят мне, что я на минуту худею, что меня смущает, и действительно, моё здоровье меня постоянно беспокоит. Но дело в том, что в Москве, особенно в университете, нельзя быть совершенно здоровым. Нет ни правильной жизни, ни физического труда, <ни> даже настоящего движения». -- ОР ГМТ. Архив С.А. Толстой, № 13852. Л. 1-1 об. Автограф.
Через несколько дней он вынужден был признаться:
«Вчера телеграфировал Вам, что не еду сегодня, потому что у меня есть дела. Но я вообще не люблю обманывать и потому пишу сегодня, что я нездоров. В телеграмме ведь ничего истинного не напишешь. Сегодня второй день я в постели, жар и головная боль. <…> Ещё раз прошу не беспокоиться и не приезжать сюда. Написал Вам всё добросовестно, потому что неприятно скрываться.
Лев.
Суббота 16 февр<аля 18>91 г<ода>». -- Там же, № 13853. Л. 1-2. Автограф.
Когда больной сын наконец приехал в Ясную Поляну, С.А. Толстая 2 марта 1891 года написала сестре, Т.А. Кузминской, в Петербург: «Лёва очень страшный, худой, стриженый, лицо всё выбрито, и ест всё яйца и старается пить молоко, мнителен очень». -- Там же. Архив Т.А. Кузминской, п. 26, № 3417. Л. 2 об. Автограф.
9 марта 1891 года Л.Л. Толстой вернулся в Москву. -- См.: Толстая С.А. Дневники. Т. 1. С. 158; ПСС. Т. 52. С. 17.
146. Л.Л. Толстой попытался подготовиться к экзаменам, но сдать их весной он не сумел. 23 марта 1891 года он писал в Ясную Поляну: «…на шестой неделе <поста> у меня нечто вроде экзамена по греч<ескому> и лат<инскому языкам>. Я не готовился и не буду, а скажу, что я, мол, болен был и потому прошу не делать мне проверки домашних чтений, а отпустить с миром и допустить к дальнейшим экзаменам. Если допустят и не придадут значенья этому отказу переводить классиков, пожалуй, экзамен выдержу, потому что остальные предметы довольно интересные. Я читаю их теперь не без некот<орого> удовольствия, исключая, конечно, убийствен<ность> славянск<ой> грамматики. Если же на шестой неделе мне скажут: ”довольно”, я скажу им то же <самое>: “да, довольно” и уйду. Уйдя же, я скажу про себя тихонько, как Мишка: “я посижу”, ибо я не сидел ещё нравственно и умственно с 3-ьего класса гимназии. Всё еду по шоссе и трясёт, и шум, и пыль, хоть бы вызывали скорей, чтобы остановиться». -- ОР ГМТ. Архив С.А. Толстой, № 13856. Л. 2 об.-3. Автограф.
Мишка -- младший брат, М.Л. Толстой, который не хотел сдавать экзамены в гимназии и остался на второй год. Аналогичная ситуация у Л.Л. Толстого была в 1882-1883 годах, когда отец забрал его из гимназии и он год учился дома. -- См.: Сын и отец // Лица. -- Т. 4. С. 193, 197, 205.
Через месяц, 26 апреля 1891 года Л.Л. Толстой окончательно решил для себя бросить университет. В письме С.А. Толстой он мотивировал это так:
«Дочёл я свои лекции и увидал, что экзамена держать я не могу не только потому, что я плохо знаю, но также и, главное, потому, что я стар и вся эта процедура экзаменов мне до того противна, что я именно не могу, не то что не хочу или воображаю себе что-ниб<удь>, -- проделывать всю эту комедию. Из этого следует, что теперь я уже решительно выйду из университета, что было неминуемо. Вы сами видели, что я хотел заставить себя заниматься и заставил до некот<орой> степени, но зубрить хронологию, имена, цифры и славянскую грамматику par-dessus le march -- этого уж я не вынес и никогда не вынесу. Что же я буду делать? Во-первых, я и не делал до сих пор ничего, так что, во всяком случае, хуже не будет. А во-вторых, год -- воинская повинность. А потом? А потом, -- это уже слишком далеко загадывать, и если даже загадывать, то всё-таки, по-моему, лучше ничего не делать и не думать, что делаешь что-ниб<удь>, как в университете, -- чем ничего не делать в <студенческом> мундире. Вот Вам -- правда, думайте, что хотите; конечно, страшно, но что же делать, так уж суждено. Приеду на днях.
Прошение об отставке или как там говорится подам осенью и осенью же поступлю отбывать повинность в Петербурге в конн<ую> артил<лерию>, где был Мит<я> Олсуф<ьев>. Поэтому сейчас пишу Мише, прося сообщить мне адрес Мити. Вот вам и всё». -- ОР ГМТ. Архив С.А. Толстой, № 13858. Л. 1-2. Автограф.
... par - dessus le march... -- к тому же, в довершение всего, сверх того (фр.).
Митя -- Дмитрий Адамович Олсуфьев (1862-1930), товарищ С.Л. Толстого по университету.
Миша -- его брат, Михаил Адамович Олсуфьев (1860-1918).
С.А. Толстая огорчилась, прочитав письмо сына. См. её запись в дневнике от 29 апреля 1891 года. -- Толстая С.А. Дневники. -- Т. 1. С. 182.
В сентябре 1891 года Л.Л. Толстой под влиянием родных ненадолго вернулся в университет и держал свой “запоздалый экзамен с 1-го на 2-ой курс”.-- Там же. С.210. У него даже пробудился интерес к занятиям. Так, 25 сентября 1891 года он писал С.А. Толстой: «<...> Я начинаю убеждаться в том, что надо учиться, учиться и учиться. Столько интересного, необходимого знания, что надо забыть на время и Вас, и Ясную, и всё. Право, я это время в таком настроении, хотя не знаю, сколько оно продолжится и втянет ли меня по-настоящему». -- ОР ГМТ. Архив С.А. Толстой, № 13873. Л. 1. Автограф.
Но тут в России стало окончательно ясно, что надвигается голод, и Толстые, в том числе и Лев Львович, начали свою борьбу с ним. См. об этом ниже в Главе 10].
В этом же году в апреле отец роздал всё своё имущество своим детям и жене, разделив его на десять равных частей(147), и таким образом освобождался навсегда от материальной собственности, которая была для него теперь моральной обузой и противоречила его взглядам и всей доктрине.
[ 147. Л.Л. Толстой ошибся: делили на девять частей -- С.А. Толстую и восемь человек детей. Л.Л. Толстой был сторонником раздела, “чтоб стать определенно на более бедную жизнь и знать, что у каждого есть”. Так С.А. Толстая 29 марта 1891 года передавала мужу настроение сына. -- См.: Толстая С.А. Письма к Л.Н. Толстому. -- С. 443.
Лев Львович не почувствовал состояние отца. 18 апреля 1891 года Л.Н. Толстой записал в Дневнике: «Мне приходится отступать от прежнего намерения -- не признавать своё право на собственность, приходится дать дарственную. Маша отказывается, разумеется, и ей неприятно, что её отказ не принимают серьёзно. <…> Как мне тяготиться жизнью, когда у меня есть М[аша]! Лёва и Таня тоже милы, но они лишены нравственно религиозного рычага, того, к[оторый] ворочает». -- ПСС. Т. 52. С. 27. Раздел состоялся в июне 1891 года. -- Там же. С. 38, 40, 42 ].
Событие это было очень важным для семьи и вместе с тем уже тогда показало, насколько всё-таки отец противоречил самому себе и насколько мирской человек был в нём сильнее духовного.
Во-первых, если он считал собственность злом, не надо было передавать этого зла жене и детям, делая их собственниками.
Во-вторых, если он отрицал власть и законы, то не надо было, прибегая к ним, делать официальные акты.
Тем не менее мы все и сам отец были очень довольны.
Раздел произошёл в Яснополянском доме при общем согласии. Я вытащил жребий, по которому мне доставалось старое толстовское имение – «Никольское-Вяземское» Чернского уезда, принадлежавшее когда-то старшему брату отца -- Николаю Николаевичу. Но так как брату Серёже эта часть имущества подходила больше, чем мне, а мне, ввиду возможности быть свободным, нравилась другая часть, доставшаяся ему, -- дом в Москве и земля подле села Бобровка Самарской губернии, мы с Серёжей обменялись нашими жребиями к нашему обоюдному удовольствию. Он сделался чернским помещиком, а я -- московским домовладельцем и самарским хуторянином(148).
Один только брат Илья воевал за свою часть, доказывая, что его обидели. Может быть, это и было справедливо, и к его имению «Гринёвке» рядом с «Никольским» нужно было прибавить ещё что-нибудь(149).
Самарское большое имение отца Бузулукского уезда, в котором было более 5000 десятин, было отдано младшим детям -- Андрюше, Мише и Саше, а Ясная разделена пополам между младшим в семье Ванечкой и матерью. Сестры Таня и Маша получили свои части, хотя Маша, по своим толстовским убеждениям, хотела отказаться от своей. Всё же, выйдя позднее замуж, она её приняла(150).
[ 148. См.: Толстой С.Л. Очерки былого... С. 180-181.
149. О неудовлетворённости Ильи своей долей см. записи в Дневнике Л.Н. Толстого от 25 июня и 4 августа 1891 года. -- ПСС. Т. 52. С. 42, 48.
150. В 1897 году М.Л. Толстая вышла замуж за князя Николая Леонидовича Оболенского (1872-1934) и приняла свою долю наследства. По разделу ей полагалась средняя часть имения Никольское-Вяземское, которая, по договору с С.А. Толстой, была временно отдана С.Л. Толстому с тем, чтобы он впоследствии выплатил сестре все деньги. -- См.: Толстой С.Л. Очерки былого. -- С. 180-181 ].
В том же памятном году случилось в моей жизни одно событие, казавшееся мне в то время очень значительным. Под псевдонимом Л. Львов я напечатал мои первые два рассказа -- один для детей в детском журнале «Родник» под заглавием «Монтекристо» (151), другой -- в книжке журнала «Неделя» под заглавием «Любовь» (152). Отец одобрил первый и несколько раз хвалил его(153), записала в своём дневнике и моя мать(154). В Петербурге этот рассказ называли “перлом” (155).
Второй рассказ был замечен нашим общим другом А.Ф. Кони(156), хотя он не знал, кто скрывался под его подписью.
Я взял этот псевдоним, нося слишком тяжёлое литературное имя, но позднее, соглашаясь с мнением Шопенгауера(157), решил, что скрываться под ложным именем нечестно, и стал подписываться моим полным, как это ни было трудно, именем.
[ 151. Родник: Иллюстрир. журнал для детей. СПб., 1891, № 4. С. 337-348.
“Монтекристо” -- лёгкий винтовой карабин для охоты на дичь, из которого можно было стрелять дробью или облегчёнными пулями. -- См.: Русский инвалид. СПб., 10 февраля 1872 года, № 32. С. 4.
27 сентября 1891 года Илья Ефимович Репин (1844-1930), незадолго до этого познакомившийся с 22-летним сыном Толстого, писал из Петербурга Т.Л. Толстой: «Ах, кстати, я забываю всё -- передайте ему (Льву Львовичу. - В.А.), что его “Монтекристо” очень понравилось моим детям, особенно Юре». -- РГАЛИ, ф. 842, оп. 1, ед. хр. 37. Л. 15. Автограф. Курсив И.Е. Репина.
Юрий Ильич Репин (1877-1954) -- хуйдожник.
Позднее Л.Л. Толстой включил этот рассказ в книгу «Для детей: Рассказы» (М., 1898. С. 1-13; 2-е изд., доп. -- М., 1901. С. 1-13), а также в другие сборники.
152. Книжки “ Недели ”. СПб., 1891, № 3. С. 107-132.
153. 6 февраля 1891 года Л.Н. Толстой писал сыну: «Мама́ приехала очень довольная тобой, что всегда очень радостно, и рассказывала про твой детский рассказ. Мне нравится и сюжет, и не боязнь перед избитостью его. Ничто не ново и всё ново. <…> Интересно будет прочесть». -- ПСС. Т. 65. С. 242.
Прочитав рассказ сына, Л.Н. Толстой 18 апреля 1891 года в Дневнике отметил: «Лёвин рассказ в Роднике не дурен». -- Там же. Т. 52. С. 28. Позднее в письме М.А. Шмидт и её подруге О.А. Баршевой он 22 мая 1891 года поделился своими впечатлениями: «Опасно то, что он (Лёва. -- В.А.) написал 2 повести, одну детскую в Роднике «Монтекристо» -- хорошую, другую, тоже недурную по мысли, в книжке Недели под заглавием «Любовь», подписано Львов. Он идёт вперёд, живёт. Что будет, не знаю, но с ним мне радостно общаться». -- Там же. Т. 65. С. 304.
154. С.А. Толстая записала в дневнике 22 апреля 1891 года: «”Монтекристо” Лёвочка и все очень хвалят». -- См.: Толстая С.А. Дневники. - Т. 1. С. 167.
155. Кто именно так назвал рассказ Льва Львовича, неизвестно. Вероятнее всего, это была А.А. Толстая, с нежностью и любовью относившаяся к “правнуку”.
156. Анатолий Фёдорович Кони (1844-1927) -- выдающийся русский судебный деятель, литератор; в 1887 году он познакомился с Л.Н. Толстым и затем часто бывал у Толстых в Москве и в Ясной Поляне. Мнение А.Ф. Кони о рассказе Л.Л. Толстого неизвестно.
157. Артур Шопенгауэр (см. о нём выше примеч. 15) писал: «Первым делом... должна быть уничтожена анонимность, этот щит всяческого литературного негодяйства.
Ещё Руссо сказал в предисловии к “Новой Элоизе”: «Tout honnъte homme doit avouer les livres quТil publie», т.е. каждый честный человек должен подписывать свои статьи и книги...
...как полиция не допускает ходить в масках, так она должна бы не допускать анонимных писаний. Разве анонимность не есть надёжное убежище всяческого литературного, а тем паче публицистического мошенничества?...» -- См.: Шопенгауэр А. Максимы и афоризмы: В 2-х томах. Пер. с нем. СПб., 1892. Т. II. С. 77-78. См. также: Шопенгауэр А. О писательстве и слогеЕ С. 21-23.
Ср.: «Каждый порядочный человек должен отвечать за книги, которые он издаёт». -- См.: Руссо Ж.-Ж. Юлия, или Новая Элоиза. Пер. с фр. М.: Худож. лит., 1968. С. 25.
Прежде, чем Л.Л. Толстой принял точку зрения А. Шопенгауэра, он опубликовал под тем же псевдонимом «Л. Львов » ещё один рассказ, «Илюшкины яблоки». -- См.: Родник. СПб., 1893, № 1. С. 1-23. Этот рассказ неоднократно перепечатывался и под псевдонимом, и под собственным именем автора. -- Ср.: Сиротская доля: [Cборник]. М., 1896; Толстой Л.Л. Для детей: Рассказы. 2-е изд., доп. М., 1901. С. 14-37; и др ].
Глава 9
Ссоры родителей. Хутор Бибикова и засуха.
Наследник Цесаревич и Оренбург. Кавказ, Крым и Одесса
В те годы я часто охотно уезжал из Ясной, чувствуя ненормальные отношения между родителями, омрачавшие жизнь, и что-то неправильное, даже болезненное, в отцовских взглядах.
Сцены и споры между отцом и матерью не прекращались и доходили иногда до того, что мать искала самоубийства, а отец ещё острее страдал от противоречий между его жизнью и учением(158). Когда в те годы он решил объявить в газетах, что отдаёт все свои религиозно-социальные и другие сочинения, написанные после 1881 года, в общую собственность(159), это желание его встретило резкий отпор со стороны матери, считавшей это несправедливым. В число этих сочинений входили и художественные вещи, и некоторые философские, которыми мать дорожила, и ей было обидно отдавать права на них первому встречному издателю.
[ 158. См. об этом подробнее в кн.: Толстая А. Отец. -Т. 2. С. 103-106.
159. Л.Н. Толстой намеревался сделать это летом 1891 года. 11 июля он предложил первый вариант письма в газеты, однако С.А. Толстая отвергла саму мысль об этом. - См.: Толстая С.А. Дневники/ - Т. 1. С. 208-211.
16 сентября Л.Н. Толстой направил редакторам газет «Русские Ведомости» и «Новое Время» письмо с отказом от авторских прав на произведения, написанные после 1881 года и не вошедшие в собрания сочинений, издаваемые С.А. Толстой. -- ПСС. Т. 66. С. 47. Опубликовано в газете «Русские Ведомости » 19 сентября 1891 года (№ 258. С. 3).
Тогда отец наговорил ей всяких неприятностей -- что она глупая и жадная женщина, и так огорчил её, что она побежала на станцию бросаться под поезд.
Мы, дети, не знали тогда всех интимных причин и подробностей подобных сцен, все же они тяжело чувствовались нами, и поэтому, а также и для того, чтобы поправить моё ослабленное здоровье, в июне 1891 года(160) я был рад снова уехать из Ясной с тем, чтобы сначала побывать на кумысе в Самарских степях на хуторе Бибикова(161), потом спуститься по Волге на этот раз до Астрахани, а оттуда по Каспийскому морю доехать до Баку. Я хотел теперь увидеть Кавказ, Каспийское и Черное море и Одессу и через Малороссию вернуться домой.
[ 160. Л.Л. Толстой ошибся: он уехал из Ясной Поляны в начале июля 1891 года. Его первое письмо с дороги дышит радостью и оптимизмом молодости:
Нижний Новгород
8 июля <1891 года>
Милые друзья мои и яснополянские жители, пишу вам из каюты парохода «Миссисипи», который стоит пока у пристани, а через 1,5 часа “отвалит” в Самару. Сегодня 8-ое, 10-го в 1 час дня я буду в Самаре и только 11-го утром на хуторе. Сейчас сижу у открытого окна и передо мной зеленые волны Волги, баржи, пароходы, лодки и т.д. Вон свистят два парохода, должно быть, отваливают от пристани, свистят минут пять и замечательно чисто берут терцию. Летают чайки, вода плещет под ногами, вот идёт какой-то пароход «Свет» и тянет за собой на буксире несколько барок. Маленькая лодка улепётывает прочь и вон запрыгала по волнам от парохода. Хорошо. Красиво здесь и ново. Всё кругом заполонено баржами, пароходами, барками с флагами, с высокими мачтами. На нашем пароходе, конечно, всё устроено прекрасно. Электричество, звонки, пианино и т.д. Пассажиров едет немного. Письмо моё не идёт и не выходит потому, что мне писать не хочется. <…> Итак, передо мной зеленые волны плещут, летают чайки, проходят пароходы. Сейчас начнётся выкрикивание глубины, бросание канатов, распоряжения капитана. <…> Прощайте, письмо вышло слабо, но вы обещали быть снисходительны. Наш пароход чудной, и у меня дрожит в груди от сильного звука. <…> Всем кланяюсь, кого никогда не целовал, остальных целую.
Лёва.
Пароход отошёл, выкрикивают шесть, шесть, шесть <футов>, пять, пять. Письмо опущу в здешний ящик, так что оно дойдёт к вам не скоро.
Шесть, пять с половиной <футов>; пассажиры гуляют по палубе, сильный ветер, пароход идёт мягко, и стенки кают чуть-чуть поскрипывают». -- ОР ГМТ. Архив С.А. Толстой, № 13859. Л. 1-2 об. Автограф. Курсив Л.Л. Толстого.
“Ебут терцию” -- то есть одновременно раздаются гудки пароходов разной высоты.
По приезде в Самару вечером 10 июля 1891 года Л.Л. Толстой рассказал о происшествии, которое наложило отпечаток на всё путешествие:
«На пароходе после Нижнего, откуда я Вам писал неудачное, кажется, письмо, я ехал прекрасно. Познакомился с пассажирами, конечно, без биографий, играл на пианино, ел ботвиньи и стерлядей, читал Madame Bovary и любовался на красивые берега Волги. Всё это, конечно, было бы прекрасно, если бы не случилась маленькая неприятность. На пристани в Казани выгружали пароход. Бурлаки с песнями тянули за канат якорь, перетаскивая его с одного парохода на другой. Потом они стали перетаскивать с пристани большие тяжёлые листы железа. Я стоял на палубе и смотрел. Один из рабочих обратился ко мне и сказал:
-- Что, барин, хорошо на кораблях кататься?
Я не знал, что ответить.
Тем, было, и кончилось. Кажется, ведь пустяки, а вышло то, что мне ещё труднее стало ехать “кататься на кораблях” и есть стерлядей.
Это всё истинная правда, но правда также и то, что всё-таки прекрасно ехать по Волге. Ночью я стоял на верхней палубе у штурвальной рубки и вместе с лоцманом с волнением смотрел вперед на “бакены”, которые горели на перекатах и мелях. С волнением, потому что страшно попасть на мель. Замечательно красиво ночью видеть эти разноцветные одинокие огни на воде или встретить ярко освещенный пароход, быстро проносящий мимо целый мирок людей». -- Там же, № 13860. Л. 2 об.-3 об. Автограф. Курсив Л.Л. Толстого.
“Madame Bovary” -- роман Гюстава Флобера (Flaubert; 1821-1880) «Госпожа Бовари: Провинциальные нравы» (1857).
161. См. о нём выше в примеч. 142 ].
Алексей Алексеевич Бибиков, женатый на крестьянке Василисе(162), сам старой барской души, но либерал и демократ, сильный и красивый физически, с седыми волосами и бородой, орлиным носом и глазами навыкате, снимал большой участок казённой земли на границе Николаевского и Бузулукского уездов рядом с нашим степным имением.
[ 162. О Василисе Бибиковой сведений найти не удалось ].
У него была куча диких и грязных детей, которых надо было кормить, и потому летом он брал кумысников, которых размещал кое-как по своим сараям и амбарам.
В тот год по всей России была страшнейшая засуха. Хлеба́ погибли на корню, а в Самарской степи, в буквальном смысле, «от колоса до колоса не было слышно человеческого голоса». Чёрная земля растрескалась так, что образовались щели, через которые местами приходилось перепрыгивать. Все колодцы и пруды пересохли до дна, и придвигался небывалый голод. Бибиков, знавший хорошо самарских крестьян, не мог себе представить, как они перезимуют зиму.
В сёлах, когда я останавливался в Гавриловке или Патровке, крестьяне обступали меня, говоря, что пришёл их конец. В этих местностях народ живёт исключительно хлебом. Неурожай -- и у него нет ни пищи, ни денег. Но такой засухи, как в 1891 году, здесь еще не видали никогда(163).
[ 163. 14 июля 1891 года Л.Л. Толстой делился своими впечатлениями от увиденного: «Вот уже третий день, как я на хуторе. <…> В Богатое я приехал вечером. Ямщиков не было, и я насилу достал лошадей к 9<-ти> часам вечера, так что ехать пришлось ночью. Было очень холодно, но так красиво в степи с луной, что я всю дорогу не спал и отдался разного рода мечтаниям. <…>
На хутор я приехал часов в 10 утра<…>
Ал<ексей> Ал<ексеевич> тих, как всегда, и занят хозяйством.
<…>теперь про урожай и голод, чем здесь все заняты и озабочены.
Всё выгорело так, что трудно собрать даже семена. Мужики бедствуют ужасно. Нанимаются работать за бесценок только для того, чтобы не умереть с голоду. В первый раз я вижу такое явление. К Ал<ексею> Ал<ексеевичу> нанялись рабочие по 1 р<ублю> 75<-ти> коп<еек> за десятину на его хлеба. В Патровке мужик нанял себе рабочих за 1 р<убль> 25 коп<еек> и пуд хлеба за десятину. Эти рабочие, когда кончили уборку, не только проели эти 1 р<убль> 25 коп<еек> и пуд за десятину, но еще приплатили хозяину по 15 копеек с человека за хлеб. Стало быть, чтобы работать, они платили, а не им платили. Вообще здесь -- не то, что в Туле, -- этот год, после ряда голодных годов, совсем пришибёт народ. Вчера я говорил с патров<скими> мужиками и удивлялся их отношению к этому. Они бравируют сво<им> положение<м> и смеются над собой.
-- Что ж, -- говорят, -- вот хлеб уберем, съедим в месяц, а там и издыхать будем.
Григор<ий> Макс<имович> сказал им на это, что правительство поможет им.
-- Ну, это, -- говорят, -- опора плохая, на это нечего надеяться; какие там семена, да еще не всхожие дадут, вовсе без хлеба останешься.
Одним словом, положение здесь очень тяжёлое, и утешение только в том, что человек из всякой беды выпутывается, или в том, что пускай, мол, мужики помирают, они всегда только и делают, что умирают, не физически, так духовно.
Так вот, рядом со всем этим, милая мамаша, есть и наше хозяйство. Оно заключается в том, чтобы тянуть с мужика его последние деньги, или скотину, или хлеб за ту землю, кот<орую> он у нас арендовал и которая ничего не принесла ему. Григор<ий> Мак<симович> -- очень старается покупать так: задерживает в поле хлеб, сено, пока мужик не заплатит деньги, продавши скотину за бесценок. Так что Гр<игорий> Мак<симович> Ц очень хороший приказчик и обещается Вам доставить, если Вы не будете требовать теперь, весной тысяч 8-10. Мужики сымают (т.е., арендуют. -- В.А.) землю. Пришла пора уборки. Денег у них нет, они платят нам хлебом. Весной мы продаем хлеб за двойную цену, и вот доход удваивается. Урожай нашего посева очень удовлетворителен в сравнении с другими, и он не только окупит расходы, но, может быть, и даст около 1000 рублей. Кроме того, луга и земли сданы тысяч за 8, так что, может быть, будет доход. Но все это очень гадательно.
Во-первых, Вы видите, как трудно брать с мужиков последнее, во-вторых, и урожай наш может дать гораздо меньше. Из этого всего, как всегда, я опять заключаю, что хозяйничать нельзя, потому что это сплошной грех, сплошное насилование совести. Я обманываю себя, говорю, что это вовсе всё не так, как мне кажется, мужики врут, клянчат, у них есть, чем заплатить мне, но когда отдашь себе отчет во всем этом, видишь, насколько ты не прав, и делается совестно.
Вчера я ездил в Бобровку смотреть свои будущие богатства. Отсюда верст 40. Мы приехали к мужику Жданову, одному из наших арендаторов, и пили у него чай. Он рассказывал нам, что они “обессилели” и хотят отказаться от аренды. <…>
Во мне пока сидят двое. Один, попросту сказать, хороший, другой дурной. Один видит и говорит, что скверно наживать себе состояние, знает, что от трудов праведных не наживешь палат каменных; другой алчный и довольно энергичный говорит, что вот выгода в чем, вот, где можно нажить себе денег, и выходит это у него очень соблазнительно и приятно. Эти два господина, несомненно, не любят друг друга. Не знаю, кто победит из них, пока знаю только, что они оба во мне, каждый заявляет свои права.
Вот почему не знаю, что будет со мной дальше и буду ли я в состоянии поощрять Гр<игория> Максим<овича> драть с мужика последнее. Пока, говорю, во мне сидят оба, и я, пожалуй, могу смотреть, как другой человек дерет; дальше не знаю.
Погода очень жаркая, и ночи тоже теплые. Сплю на дворе в телеге. В доме клопы и блохи миллионами. Степь кругом вся выжжена, и по одной траве можно скользит<ь>, как по льду. Мелькают суслики, летают ястребы, поспевают дыни на бахчах, жнут пшеницу. <…>
Прощайте, будьте здоровы и меня не ругайте за письмо. Всем поклон, всех целую.
Лев.
14 июля 91 г<ода>.
Ни в чём нельзя убедиться как следует, не испытав самому». -- ОР ГМТ. Архив С.А. Толстой, № 13861. Л. 1-9 об. Автограф.
Алексей Алексеевич -- А.А. Бибиков.
Григорий Максимович -- приказчик в самарском имении Толстых.
Бобровка -- деревня в Бузулукском уезде Самарской губернии.
Сведений об арендаторе Жданове найти не удалось ].
В то же лето через Самарские степи проезжал Наследник Цесаревич Николай Александрович, возвращаясь со своей свитой из города Уральска и направляясь далее в свое Дальневосточное путешествие(164).
Село, где он должен был остановиться на ночлег(165), было верстах в пятидесяти от хутора Бибикова, и я решил поехать туда взглянуть на будущего царя, а может быть, иметь случай быть ему представленным. В свите был князь Эспер Ухтомский(166), друг брата Сережи, который сам случайно в эти дни приехал на хутор, чтобы купить лошадей для своего имения(167). Узнав о приезде Наследника со свитой, брат тоже решил поехать со мной, чтобы встретиться с Ухтомским.
[ 164. Л.Л. Толстой ошибся: Наследник Цесаревич Николай Александрович Романов (1868-1918) предпринял путешествие на Дальний Восток осенью 1890 года и возвращался в Санкт-Петербург летом 1891 года после неудавшегося покушения на его жизнь близ Киото 1 мая 1891 года. -- См. об этом подробнее в кн.: Кривенко В.С. Путешествие Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича на Восток: От Гатчины до Бомбея. СПб., 1891.
165. Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич 26 июля 1891 года вечером прибыл в Оренбург, а 28 июля в 11 часов утра он был встречен в Бузулуке самарским и уфимским губернаторами, депутатами от дворянства, земства и городов Самары, Уфы, Бузулука и др., а также высшим духовенством. Ц См.: Самарские губернские ведомости. 3 августа 1891 года, № 59. С. 4; Русская жизнь. СПб., 5/17 августа 1891 года, № 210. С. 1. Вечером того же дня высокий гость отбыл в Уральск. По дороге Наследник Цесаревич остановился на ночлег в небольшом степном сельце Гаршино Бузулукского уезда Самарской губернии. Именно там специально к его приезду был построен новый дом, ночью залитый электрическим светом. Об этом Л.Л. Толстой упоминает в письме матери (см. ниже примеч. 169). Подробности поездки см.: Самарские губернские ведомости. 14 августа 1891 года, № 62. С. 3.