Дроби выколачивай.
Из-за дроли на меня
Глаза не выворачивай
Я плясала бы, плясала
И дробить дробила бы.
Если б дали разрешение,
То сейчас отбила бы
В народе нашем скажут, так скажут, споют, так споют.
Атаману нашему
Здорово попало-то
Здорово попало-то
Не открывай хлебало-то
И еще про атамана ребяческая частушка:
Из нагана выстрел дали
По реке пошел туман
Пуля весело запела
Повалился атаман
А вот лирическая и очень нежная:
Ходила по лесу, по вересу
По желтому песочку
Кричала душеньке Ванюшеньке
Не подал голосочку
«Детство плохо помнится… Все заботы были… Подросли чуть и надо помогать бабушке – то картошку чистить, то еще чего-нибудь… С тех капчинских пор работать приучилась не раскланиваясь, а чего, знай ковыряй, шевелись. Люди некоторые удивлялись, как это без расклонки можно картошку копать… А картошка, радость, на картошки выросли, благодарить надо картошку родимую, не дала помереть с голоду. Основная еда была картошка… Ложимся спать после картошки, и бабушка нас крестит всех внучек»…
Мне припомнились слова поэта Николая Рубцова из его прекрасного стихотворения «Грани»: «Но там на картошке с хлебом я вырос такой большой». Великий поэт России ХХ века родился и вырос в простой русской деревне, был детдомовцем, прошел через голодное и холодное лихолетье войны и послевоенного времени, но именно из этой страдальческой, измученной души, познавшей горе и радость родного народа, вылились чистые, светлые стихи. «Наверное, - размышляя дальше, - моя мама, да и не только она, повторила бы за Рубцовым и такое признание: «Я вырос в хорошей деревне, красивым – под скрип телег!».. Почему хорошей? Да потому, что и в родном Капчино, и в селе Никола, где жил поэт Николай Рубцов, были построены и освящены православные русские храмы во славу Пресвятой Богородицы и мученицы Параскевы, именуемой Пятницей, и Святителя Николая Чудотворца. Храмовая деревня – так можно назвать и сегодня деревню Капчино. Отнюдь не случайно, что слово «храмовый» означает и свет, и любовь, и веру, и теплоту, и гармонию, и молитвенность, одним словом, самое лучшее в природе и в людях. Если нет этого в душе деревни или любого поселения, если храмовость оставляет занятые житейской суетой души людей, то деревни, города и населяющие их люди разрушаются сначала изнутри духовно, а затем и внешне физическим составом.
Одиннадцатая изба – Устиновы Никита и Евгения. Никита – брат дедушки Василия. Четыре дочери – Феодора (ул. Предпортовая, Санкт-Петербург), Павлина (Тяпкина в замужестве), Ульяна (Мурман) и Александра (родила Галю, которая сейчас в Питере, а сама похоронена в Бабаево у нас). Случай был страшный: у Павлины первенца Римму затянуло в молотилку за шнурок, не уследили… Лошадь ходит по кругу и завернуло ребенка. Ревела мать так, что до сих пор не забыть, не по себе… Это проворонили, кто за лошадями должен был следить. Александра с Ульянкой были, ой, красивые, в мать.
Говорят, не завлекаю
Говорят, не завлеку,
А я такого завлеку –
С револьвером на боку
А еще было красиво, когда по деревне шли нарядные, молодые девушки в деревню Верхний двор под гармонь… Играют всю-то дорогу растяжно и вместе поют:
Поиграй повеселее
Веселее поиграй
Если не было измены,
Будет значит, поджидай.
Гармонисту за игру
Надо премировочку:
На ботинки, на галоши
И на поллитровочку
На войну всех гармонистов взяли…
В Красной Армии не дома
Сапоги, шинель готова
Кашу пшенную варят
О милке думать не велят
В Красной Армии не дома
Не у матушки родной.
Короче ноги сделают
Не сбегаешь домой
А девки красивые-то, нетолстые, до чего стройные были три Зины, Санька-то первый сорт, Сиучанкина Нина…
Меня милый полюбил,
Мне пальтучешку купил.
А с моей фигурою
Надо чернобурую
Я одену бело платье
Буду лебединочка.
В ту сторонку полечу,
В которой ягодиночка
Я любила тебя, миленький,
И думала навек,
А любовь-то наша таяла,
Как в поле белый снег
У милого моего
Волосы волнистые
Не променяю я его
На горы золотистые
В деревне не любили баловства. Отношения были чистые. Когда встречались с парнями, не было моды лезть целоваться. Соберемся, поговорим, потискаемся, пообнимаемся, как взрослые дети
Голубые, голубые,
Голубые небеса.
Почему не голубые
У миленочка глаза
У милого моего
Поговорочка на «о».
Я за эту поговорку
Люблю его давно
Последняя частушка тем более привлекательна, что когда долго не бываешь в вологодских пределах, слушать уже в поезде «Москва-Вологда» или «Москва-Череповец» вологодский говор на «о» одно удовольствие, будто уже на родине находишься среди своих земляков…
Двенадцатая изба (2 избы вместе) – Семен Сизов, приходился троюродным нам. Бывало лето, нет грибов, и он маме показывал, какой гриб можно все-таки есть, предварительно очистив у него шляпку. Умер в Санкт-Петербурге под сто лет. Жена была поповна, «нежная», не умела прясть. Ребята были голодные. Они-то власть новую после 1917 года и делали. Детей было много - все сыновья, дома продали и уехали, не надо в колхозе биться
По завету Ленина
По совету Сталина
Мы построили колхоз
«Верный путь крестьянина»
Главное, кто власть организовывал из деревенских, тот и бросил деревню, имея возможность сделать себе нужные справки
Дайте справку из колхоза
Дайте паспорт годовой
Я уеду, не приеду
Больше живучи домой
Колхозник не имел ни денег, ни паспорта, ни пенсии и имел одно право – работать на коллективное хозяйство. Чего много говорить, если волевым решением у матери-одиночки с тремя детьми (у мамы Клавдии) отпилили и увезли целый двор для скотины… Однако народ не поддавался переменчивым обстоятельствам жизни и следующий народный шедевр, тому подтверждение. «Откуда он взялся?», - спрашиваю маму. «Не знаю, - отвечает мама и снова повторяет
Пришла весна
Цвели дрова
И пели лошади
Верблюд из Африки
Приехал на коньках
Он познакомился
С колхозною коровой
Купил ей туфли
На высоких каблуках…
А еще вот, бывает, напеваю
Под над речкой расстилается туман
Росы ясные упали на траву
Я одену свой бардовый сарафан
И малины красной ягоды нарву
Не мешает нам ни горе, ни беда
Я своей работой славною горжусь
Я – ударница колхозного труда
Действительно, маме в числе первых трех медицинских сестер в Центральной районной больнице города Бабаево было присвоено звание «Ударник коммунистического труда» (впрочем, никаких льгот это звание не приносили, кроме фотографии на стенде). Но какова же крестьянская капчинская закалка, которая в любых условиях не позволяла расслабиться, а трудиться, что есть сил!
«…У Семена была нива у железной дороги – «Семенушкина», рожь сеял. Сейчас на этом месте стоит старое здание давно не работающего магазина. Этот магазин мы очень хорошо помним с братом. Он стоит как раз напротив Карпуниной избы, где жила бабушка Клавдия. Мы иногда недоумевали, чтобы не сходить в магазин и купить что-нибудь вкусненькое. Нам и невдомек было, что у бабушки не было просто денег на что-то вкусненькое, получали гроши и те скапливали на самое необходимое. Когда она вышла не пенсию, как бы, не в семьдесят лет, то ей принесли деньги – 12 рублей, так она страшно удивлялась: «Как это, диво, да и только, у окошка сидит старуха, а ей деньги несут!»… Спрашиваю у мамы: «Мама, а почему у нас фотографий нет наших бабушек и дедушек?» …Дедушек видеть нам не пришлось даже на пожелтевших фотографиях… «Сыночек, а где денежки-то взять на фото в деревне?» - отвечает с грустью мама.
«Так вот, Илюха Сизов был в колхозе бригадиром», - продолжает разговор мама. «Маленькие были, ели горох в поле, а Илюха сторожил и нас заметил. Я забралась, где кормили корову, и принакрылась сеном, меня и не заметили, а чего гонять вечно полуголодных детишек. Вот ведь лошадей в колхозе хватало, а некому допендрить, чтобы отвезти детей зимой в школу за восемь километров… Так и маялись бедные… Такая власть…» Мне почему-то живо представился этот Илья с кнутом, на лошади, выплясывавшей перед детьми и, признаться, страшновато стало. «Поповна умерла рано, и Семен уехал потом жить к Илюхе с ребятами в Санкт-Петербург. А что Питер – квартир не давали, сунут в угол какой, в конуру и живи, работай».
Тринадцатая изба – батюшки двоюродный брат Михаил Карасев. С ним жила Груша – его старая мать. Жена – Анна (мамина двоюродная, Федина дочь). Четверо детей у них было. Нина (1928г.), Василий (умер на Мурмане, но похоронен в деревне), Юрий (умер) и Нюша. Летний дом к кладбищу, обшитый и зимняя изба. Михаил болел чахоткой, был кладовщиком. Делал Советскую власть. Из-за болезни уехать не мог из колхоза, как другие, кто устанавливал новые порядки. Зимовку купила Тамара Боголюбова с хутора. Батька не вступал в колхоз. Сын Тамары был генералом (Карасев на Дальнем Востоке), так что у нас свой генерал есть в деревне, мы - не последние. Ее брат Алексей Карасев был озорной, а в войну был разведчиком, приехал весь в орденах и медалях. Это Тамара спрашивала у матери доски отгородится: «Клавдия, дай доски отгородится». Клавдия: «Нет, самой надо, Тамара». Тамара: «Так дай, Христа ради!» Клавдия: «Ну, Христа ради, так возьми».
Четырнадцатая изба – пожарное депо. Внутри сарая стояла машина с ручками - качать воду. Надо сказать, что до революции был в деревне большой пожар. Начался он с первой слева от входа в деревню избы Аграфены из-за баловства детей с огнем. Выгорело половина Капчино, упаси, Господи. Пожарное депо впоследствии стало вместо деревенского клуба, там показывали кино. Через щели сарая сочится свет, вьются в них пылинки, и на экране совсем другая жизнь.
Пятнадцатая изба – наш родной дом с итальянским окном. Дед Василий Устинов. Умер рано от склероза, когда Клавдии было 12 лет. Их было четыре брата. Мать бабушки Клавдии Васильевны -Ульяна Агаповна родилась в деревне Заэрапе (мама говорит Заэрапе, на самом же деле деревня называется Заирап, то есть за рекой Ирап) через реку Колпь на другом берегу от Капчино). Была сирота. Была очень полная (титьку перекидывала через плечо) и все умела делать – прясть, ткать, принимать роды! Были у нас корова, теленок, поросенок, овцы. Наш двор был сломан и по распоряжению председателя колхоза увезен. Из него потом сделали кладовую (кладовая давным-давно пуста и приходит в разрушение)… Бабушка Ульяна очень искусно пряла лен – веретено до пола и на полу как завертится! Тонко так выходит, а салфетки потом выбелятся, модные тогда были с дырочками. А подматрасник так сделает, что в никаком магазине такой не купишь, настолько красивый, что хоть вместо ковра на стену вывешивай! (ткала из ниток купленных и, как художник, понимала, какой цвет к какому составлять). Возможно, ее внучка – наша мама Анна Максимовна Башкирова полнотой своей и споноровностью как раз в нее. У нее было 11 детей, осталось в живых 4 дочери (Акулина – зарезало поездом, грешат на ее мужа, лежала в часовне ночь, стали выносить, покрывало откинулось, и маленькая Клавдия в испуге убежала; Агафия, заикалась и была очень умная, умерла от рака пищевода; Надежда, жила в деревне, колхоза не любила, в колхозе пропали две коровы). Бабушку Ульяну очень все любили и уважали за ее добрый характер и хозяйственность. Она была главным управленцем в семье, так как мать Клавдия все бегала, колхоз поднимала. Ой, поработано-то у ней было! В няньках даже была где-то взята. Умерла она в октябре-ноябре 1941 года от старости, не болела, не голодала. Стали снимать с печки и почувствовала себя плохо... Полегчало… Просила у всех прощения перед смертью. На ноги в домовину одеть было нечего, похоронили в галошах… Изба построена без мужа, большая, холодная. Лестница была с улицы, Клавдия сделала крыльцо сама из железнодорожных шпал. Зайдешь в избу – слева деревянная кровать с вырезами, маленькая (зимняя) печка, зало. Справа – чулан, небольшая кухня. Русская печь наполовину снизу деревянная с приступами залезать. Залезать невысоко, удобно. Из зало направо спальня. Был шкаф (он теперь в избе у Лины). Хорошую железную кровать нажили. Окна большие, светлые. Снится мне именно родной дом, эта изба, а не Карпунина маленькая, в которой жили потом. На зиму, как кончается печка, был приделан столб, ставили к нему косяк и делали перегородку из толстых досок, чтобы не топить всю избу. У нашей избы история сложилась трагическая: ее продали железнодорожникам на станцию Тешемля, у них не было детей, за домом следили. Но и тем пришлось продать нашу избу, и попала она к людям пьющим. Те и сожгли дом. Изба была к тому времени уже обшита и выкрашена. Жалко родное гнездо. Съездить, посмотреть времени так и не нашла, некогда – семья, работа. Вот и сестра Татьяна сетует: «Надо было не строиться в Бабаево и покупать чьи-то дома, а свою родную избу перевезти из Капчино и жить бы в ней. Но это сейчас хорошо говорить, а тогда была другая ситуация. Да, как было бы интересно, около своего дома в райцентре ходить и в нем бывать – воспоминаний-то столько. Не забыть родной избы!
А мне стало радостно оттого, что вспомнилось недавно узнанное следующее обстоятельство появления на свет нашей бабушки Карасевой Клавдии Васильевны – оказывается, она родилась в день празднования Чудотворной Иконы Пресвятой Богородицы, именуемой «Путивльская» (по старому стилю 2 мая). Явление этого Чудотворного Образа последовало в самом начале татаро-монгольского нашествия на Русь в 1238 году на болоте Молча, в 20 верстах от Путивля. Это на путивльской стене плакала в знаменитом «Слове о полку Игореве» Ярославна: «Ярославна рано плачет в Путивле на забрале…». В этом же «Слове» прославлены на века храбрые воины-куряне: «А мои-то куряне - опытные воины, под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены, пути им ведомы…». Так вот богородичная Путивльская Икона находилась в Путивльском Печерском мужском монастыре Курской епархии. Опять Курск! Опять Киевская Земля – родина Святого Крещения Руси! Кстати, обретение Путивльской Чудотворной Иконы Пресвятой Богородицы на болоте о многом говорит капчинскому сердцу, ведь деревню Капчино болото спасало и выручало своими ягодами – морошкой и клюквой в те годы, когда продажа их, особенно северного нашего винограда – клюквы, приносила единственный денежный доход. Был такой факт – бабушка наша Клавдия была вместе с Матреной Тяпкиной аж в Екатеринбурге, в городе, где томились, ожидая своей участи, Царственные Страдальцы и Мученики. Подавали они на местном базаре капчинскую клюкву, которую привезли в пузатых чемоданах. И вдруг их узнала дочь старого капчинского священника Елизавета (там, наверное, и следует искать его потомков). Так им обрадовалась, что не находила места: «Вот где родненькие мои!..» Дала им свой адрес, но заезжать в гости было уже некогда. Перед поповной мама Анна танцевала будучи еще маленькая. Голова была стриженная, накрывала платком голову и давай выплясывать. Все удивлялись, как это, такая маленькая Анна, а умеет так плясать. Могила старого священника на капчинском погосте. Он любил наших капчинских, но когда ему однажды спели не очень уместную частушку, то батюшка не одобрительно закачал головой и пожурил исполнителя. Молодому священнику, до закрытия церкви, тайком носили молоко с фермы.
Пойду да попляшу
Молоденькая девушка
Никому измены нет
Только мне изменушка
Топнула я
И притопнула я
Дайте юбку подвязать,
Так опять пойду плясать
Пойду плясать
И ногой топну
Семерых люблю
Об одном сохну
Частушки в годы лихолетий и смут ХХ века стали своеобразным средством выживания народа. Частушками народ защищался от самодавлеющего официоза, надоедливой партийной риторики, идеологического одурманивания и психоза. Частушки потешались и незлобно подтрунивали над тем, что в глазах народа, действительно не имело будущего, хотя настойчиво претендовало на то, чему не будет конца. Произошло нечто странное, когда народный юмор и веселость, не смотря ни на что, победили рутинность, зашоренность и узколобость высоко о себе мнящих партийных бонз и элит.
Русский народ не любит грех и не признает его за правду. Он не боится выставить себя в самом неприглядном виде, за которым, впрочем, скрывается недюжинный и великий ум
Руки, ноги на дороге
Голова в кусту
Я у батьки и у мамки
Дураком расту
Дурак-то дурак, да умный дурак свое место знает и своего, как то свидетельствую русские сказы, все равно добьется. Русский дурачина-простофиля – богатырь! Не гонится за внешним, не зарится на чужое: «медленно запрягает, да быстро ездит». Чего же именно добиваются чудо-богатыри (так величал великий фельдмаршал А.Суворов русских солдат)? Пока, условно говоря, нерусский мир объявляет себя умным и рациональным, много чего достигшим, особенно в техническом прогрессе, русские дураки задумываются не над целями земного развития, но достижения Царства Божия не от мира сего. В этом смысле поведение русских, конечно, представляется, мягко говоря, не очень нормальным, блаженным. То, над чем не спит и пухтается немец или француз, русскому неинтересно. Русского интересует смысл той же работы, того же отдыха и вообще всего, ему необходимо дойти до сути. И когда у него не получается по разным причинам, а в первую очередь, по причине незнания и тем более отступления от Православия, достижение невидимого града-Китежа, а на церковном языке – Небесного Царства Христова, он, в силу то ли недостаточной настойчивости в алкании и жаждании Правды Божией, а, может, наоборот (кто как!), все понимая, переходит на язык почти что юродивый, обличительный и странный. Конечно, ни у кого не повернется язык отнести русские частушки к Матери-Церкви, но они – составная часть великой русской культуры, это некий пароль русского народа, без знания которого наши представления о народном русском характере будут неполны и недостаточны. Частушка частушке рознь. Там, где сквернословие и высмеивание, там нет правды и веры народной.
Мама признается: «Если бы на старости лет задумываться над всем, что творится и сколько горя по земле ходит, то можно с ума сойти. А частушку пропоешь, и горе отодвигается, да и о любимой деревне благодарно вспоминается, она оживает в памяти, душа просветляется и становится легче. Конечно, молитву ничем не заменишь, никакой там песней и тем более частушкой, но частушка помогает выжить – это точно… Хочешь про военного спою:
Задушевная товарочка,
Военного люблю.
Сама знаю, что не парочка –
Расстаться не могу
Да, жизнь простого человека – это путь в житейских передрягах и дебрях, когда правда Божия все больше умаляется узакониванием греха. Человек все больше смиряется перед властью тьмы и греха, считая святость «недостижимой» в современных условиях. Но именно святое смирение побеждает грех и саму смерть, обессиливая тьму и зло. Стоит святости помолиться, как это делают тысячи и тысячи русских православных бабушек, как тьма обращается вспять. Пока в мире живут и действуют православные подвижники-молитвенники, он еще жив и не предается праведному суду Божию
Я иду, иду, иду,
Иду, не спотыкаюся
Я люблю, люблю, люблю,
Люблю не отпираюся
Вот только бы любить не просто за цвет глаз и красивую внешность, даже за характер, а потому любить, что каждый из живущих призван стать образом и подобием Божиим, и, что совсем страшно произнести, обрести такую внутреннюю чистоту и святость, чтобы в них родился Сам Господь и установил в сердце Свое вечное Царство Небесное. Хоть народная частушка помогать поднять настроение и то вряд ли надолго, все в деревне, весь уклад и лад зависят от православного настроя, поддерживаемого с помощью церковных средств – молитвы, поста, послушания, чтения Священного Писания и жизнеописаний святых угодников Божиих, посещения храма и других. Когда внутри сердца православный настрой, то частушка для поднятия настроения уже не понадобится при всем уважение к этому виду устного народного творчества.
Шестнадцатая изба (2 зимовки и летняя) - Василий и Мария Анатольевы. Он в сельсовете работал, а Мария Степановна слыла женщиной своенравной. Трое детей: Лина (1928г.), Виктор и Роза. Все дети разъехались. Лиина красавица вышла замуж, потом уехала в Мурман. Дед Василий, отец сына Василия строил дома. У него даже был сооружен въезд на повить. В баню почему-то доживал. Василия жена очень сильно ревновала. Он всегда чистый, аккуратный. Был секретарем сельсовета в Заэрапе. Летом пешком ходил за реку, а зимой на лыжах. Основания для ревности возможно и были, кто ж знает, но не до такой же степени. Когда Вася пошел на войну, то жена даже сулила пулю в лоб. Однако Василий вернулся с войны, и, что вы думаете, - ранен был в глаз!?.. С пулей в лоб в деревне рассказывают еще одну драматическую историю: двоюродный брат мамы - Герасим Устинов тоже пошел на войну, и жена его Груша возьми да пожелай ему пулю в лоб. Погиб на войне Герасим… Когда страсти возобладают над разумом и чувствами, тогда и происходит всякий грех. После войны Василия Анатольева направили в колхоз Кадуйского района председателем. Он там женился, и в новом браке родились две девочки. Дед Василий, когда умирал, то говорил нашей Клавдии Васильевне: «Вот, Клавдия, если есть тот свет, то не дам сыну мучиться, ни во что она его ставит». Так и вышло по нему… Мария хотела вернуть мужа, но у ней не получилось, вернулась ни с чем (уговорить не удалось, всю обратную дорогу проплакала). Лина потом жила в Череповце и с матерью не ладила. Изба подписана Розе. Василий не курил, не пил. Держал пчелы и давал мне маленькой тогда мед, приговаривая: «Ешь, Анна». Меня, почему-то в отличие от других, которых звали Нюшей или Нюрой, так и называли с самого раннего возраста в деревне – Анна. Мед был сказочно вкусным, но ведь его много не съешь. Дядя Вася однажды спас мою руку от большой опасности: на руке образовалась флегмона из-за того, что при прополке колхозного картофеля уколола ее папоротником. Сначала образовалась мозоль, а потом пошло заражение, рукавиц никаких не было, все делали голыми руками. Везти некуда. Руку намыли и опасной бритвой дядя Вася осторожно вскрыл гной. Он намылил зайчатину, намазал ею рану и перевязал руку. Я тогда, хорошо помню, крепко уснула за последние дни болезни, а потом, как пошел гной, сукровица, целая дыра образовалась. Я даже смотрела в ту дыру на руке, такая была большая. Спасибо дяде Васе, спас меня. Он был юморист. Спрячется от меня, а я, побаиваясь, зову тихо: «Дядя Вася, дядя Вася…». Однажды он разыграл сестру мою Таню. Та бежит мимо, он ей: «Таня, ты чаво бегаешь, не знаешь что ли ничаво?» Таня останавливается и спрашивает: «А чаво?» Кроме того, что в Капчино окали, как и положено вологодским, еще и смягчали произношение, так что получалось не «чаво», а «чьяво».
Задушевная товарочка
Чаво, чаво, чаво?
А прочавокали миленочка
И больше ничаво
Кстати, в Устюжне говорили «чо-о», а в соседней деревне Бор на удивление говорили чисто и ясно. Так вот дядя Вася: «Так твоя мамка замуж выходит!» Танечка изо всех сил домой бежит и кричит нашей Клавдии: «Мам, ты чаво, замуж что ли собралась?» Клавдия: «Кто тебе сказал?» Таня: «Да дедя Вася!» Клавдия: «Вот, мазурик, зачем обманывать-то?»
Не надеюсь на винтовочку
Надеюсь на наган.
Не надеюсь на мазурика:
Обманет хулиган
Семнадцатая изба – дом на дорогу в три окна. Строил дед Василий Анатольев, двор сзади. Жил Михаил Васильевич – сын. Жена – Анфиса (Игната – «Тручи» сестра), маленькая ростом, черненькая. Мягко говоря, сложные отношения были у супругов, Михаил все по командировкам. Три сына – старший Геннадий был последний колхозник и тракторист, Валентин и Алик. Последние двое уехали, чтобы не жить при колхозе. Михаила убили в Великую Отечественную войну. Геннадий женился на Клавдии, сестре Васьки-«еврейчика», та чуть заикалась.
Милка моя,
Милка чернобровая,
Будут замуж говорить,
Скажи, что нездоровая
Девушки, зимой не летом:
Не посеешь в поле рожь.
Девушки, не наша воля –
Не полюбишь, кого хошь.
Восемнадцатая изба – окнами на деревню. Тяпкины Феофан («Фиега») и Раиса. Раиса - Ратниковых богачей дочка. Я все бегала к ним, старшая их Надя была моей подружкой, живет в Суде, сын Андрей в армии погиб, жива или нет, не знаю. Дочь Лия училась с нашей Таней на медсестру и была направлена в город Кадников
Говорят, что похудела
Я еще поправилась
Медицинская работушка
Мне понравилась
Лия вышла замуж, но детей не было. Аня – инженер в Череповце. Она родной дом в Капчино сделала как картинку (муж Иван умер, похоронен на нашем деревенском кладбище, детей не было).
Девятнадцатая изба – старушка «Тяпиха». Имени, простите, не знаю, все ее так и звали в деревне. Три сына – Феофан, Архип на Матрене женат, Петр с Павлинкой живут, маминой двоюродной сестрой. Дочери – Настя, проблемная была, с тех пор имя это не нравится, была мужиковатая, умерла на скотном дворе; Наталья – инвалид, болела черной оспой, извело, рука прижата, подхрамывала, щедровата вследствие оспы. Дом подписали Надежде Тяпкиной, чтобы за Наталией ухаживать. Невестка Рая все бегала к Тяпихе, «мамоньке», любила ее, видать, за характер.
Я любила, уважала
Дролину семеюшку,
И они меня не хают,
Не позорят девушку
Двадцатая изба – дом и сруб в эту сторону стояли. Сизовы Сергей и Феодора. Это один был Сергей на всю деревню. К ним приносили молоко сдавать государству. Старшая дочь Анна работала с нашей Линой кочегаром, потом в колхозе. Еще двое было, но про них забыла. И что стало с Сергеем, не помню: то ли на войне погиб, то ли еще что, спросить бы у кого, хоть у сестры Татьяны (не успела, сестра умерла 15 февраля 2010 года, Царство Небесное ей).
Двадцать первая изба – сейчас нет. Была небольшая избушка, домик. Жили родители Ратниковых – Иван и Ефросинья. Когда старики умерли, домик этот сын перевез к своему дому. «Три зятя, сын, а Ефросинюшка идет в лес без мужа дрова заготовлять, чего же мне безмужней с тремя детьми не заготовлять», - говаривала мама Клавдия.
Сегодня дождь и завтра дождь
Дождь по всей губеренке.
Стало жить неинтересно
Во своей деревенке
Двадцать вторая изба – Кирилл и Марфа. Марфа была маленькая, потешная, смешит всех. Сын Василий убит в Великую Отечественную войну при десантировании. С ним был наш Садофий в одном десанте (муж сестры Лины), но ему больше повезло, он в рожь успел заскочить, а Васю на его глазах убило. Дочь Настя умерла, была замужем за Сизовым Васей на Мурмане. Другой сын Володя наелся протравленного зерна и долго хромал, женат на Анне (Мурман), ее звали «Шкелет». Теперь изба - дача. Аня – троюродная нам: ее мать Анна двоюродная сестра маме Клавдии.
Дошли мы до двадцать третьей избы. Она как раз на кресту стоит, в глубине. Вот, Андрей, как жизнь разваливается, знай на ком женишься.
Проводил меня залетка
До высоких до рябин.
Поцеловал четыре разика
И пошел домой один
Это девушки не озеро,
Не озеро-река,
Это девушки не парень -
Половина мужика
Замуж выйти, замуж выйти
Не словечко ведь сказать.
Надо буйную головушку
Навеки повязать
Зяблевы Василий и Дуня. Дуня все болела и лежала. Василий был пчеловодом. Дочь Анну в Череповце придавило машиной к столбу. Павлик был на Великой Отечественной войне, потом женился на Вере Ратниковой. Двенадцать (!) лет лежал парализованный. На войне воевал и после войны хватил лиха. Василий после Дуни на Уйте взял Степаниду. Родились две девочки и обе уехали в Санкт-Петербург».
…Капчино - крестовая деревня или деревня, расположенная в виде креста. Что сегодня, кроме православного храма, строят крестом на Руси?.. Многие знают сегодня о точечной застройке… И избы строили раньше крестом, то есть в четырехстенной избе были крест-накрест внутренние капитальные стены. Крепкая изба получалась, ничего не скажешь. Такие «родные стены», согласно знаменитой русской пословицы, действительно «помогают», особенно если живущие в них не просто живут одними заботами, но труды свои совершают с молитвой, терпением и благодарением. Тогда изба из простого, русского жилища преображается в некую малую церковь, ибо сказано, что где двое или трое живут во имя Христово, там посреди них Господь. Тогда на самом деле изба – мать России, ибо, что другое в Христианской Руси было так распространено с незапамятных времен? Вот откуда «крестьяне» - христиане, несущие свой крест в трудах по возделыванию не только земли в поте лица своего, но и самой души своей. Труд крестьянина таков, что он никогда не надеется в нем на себя, ибо собрать урожай или нет, зависит не только от него, но, главным образом, от Бога. Не люди посылают дождь и солнце на всю землю, не они полные хозяева всего, но лишь умелые или, увы, неумелые распорядители врученного им богатства. Да, и само земное богатство истинный крестьянин ценит в той мере, чтобы оно не помешало войти в Царство Божие, где все небесное, иное и гораздо более совершенное, чем на земле. Строительство деревни Капчино в виде креста означает только одно, что жители, расположив избы в виде Креста - Победоносного Орудия Христова, надеялись получить всегдашнего благословления Божьего на все, что в ней происходит, зная, что «жизнь прожить – не поле перейти». Кто-то скажет, так не все несли крест одинаково достойно. Некоторые даже не взялись за несение своего креста, и отдельные ополчились на Церковь Православную, а, значит, и на Крест… Что ж, каждый оправдается либо осудится от своих поступков, а «Бог поругаем не бывает», ибо Бог победил смерть Своей Вечной Нерасторжимой Любовью. И всякий, кто «душу полагает за други своя», кто уклоняется от зла, тот любит, как бы тяжело ему, особенно на первых порах, не приходилось. Неужели же легче ненавидеть, сориться, убивать, презирать и делать прочие непотребства, чем, наоборот, любить, мириться, соединяться, спасать, миловать и совершать великое множество христианских добродетелей, которые-то и приводят в Царство Небесное?..