ДЕРЕВНЯ ШОБОРОВО В 1912 ГОДУ
По «Списку населенных пунктов Новгородской губернии» деревня Шоборово располагала 43 жилыми строениями. В ней проживало 170 жителей (муж. – 73, жен. – 97). Деревня располагается на реке Колпь. Есть своя земская школа с библиотекой, почтовое учреждение, 2 мелкие лавочки. Шоборово смежно с Сухачско-Никольским погостом, где 2 церкви».
ДЕРЕВЕНСКАЯ ГАРМОНЬ
«По широкой деревенской улице идут, взявшись за руки, девушки. Впереди гармонист с ребятами. Парни идут важно, с прутиками в руках. А девушки, одна одной краше, как на подбор, платье с оборками! В толстые косы вплетены ленты. Никаких открытых мест или голяг. Все подчиканось, все фигуристые, как в сказке. Толстеть не с чего было, да и некогда в постоянной работе», - с восхищением вспоминает мама.
И тут же продолжает: «Нанимали зимой избу, и там отдыхала молодежь культурно. «Пустить беседу» это называлось. Не плясали, а в основном играли в разные игры. Дров заготовят заранее на целый год и сидят. Если и сидел кто на коленях, то у своих барышень. Парни изображали лошадь, а девчата, известно дело, от неожиданности визжали.
В Бабаево после замужества гармонист был Валентин. Пришел после войны, прихрамывая. Играл зимой в общежитии, а летом в парке, что у Пролетарской школы. Гармоней даже несколько потом было, и народ гулял, танцевал. В больнице рядом папа наш представлялся. Рассказывал антиномию человека (анатомию значит). Со смеху падали… Не все плакать, надо было нужду растыркивать.
На гармошке можно играть по-разному. Наигрышей много. Я тоже немного умею играть. А на баяне умел играть наш отец Николай. Он был затейником. А до появления баяна все под гармошку отдыхали. Унывать грех, да и не все ведь время работать, и праздники были, особенно в старину-то церковные праздники почитались много, на службу все ходили… На гармошке играл дед Алексей. Семнадцатилетняя Аня жила в другой деревне. Он брал гармошку и шел туда играть. Хорошим гармонистом был и наш дед Максим Карасев».
Вспоминая рассказ мамы, так и представляешь ее на нашей небольшой кухонке у стола, сидящую на стуле, и наигрывающую мелодию прямо губами в подражание любимой деревенской гармошки. Такой игры, очень близкой к звукам настоящей гармошки, я больше нигде и ни от кого не слышал. И тогда из уст почти девяностолетней русской женщины под ее же дивный наигрыш раздается то радостная, то грустная частушка:
Капчино деревенька
Стоит на горочке
Ребята умные-преумные
Дурак на дурачке
ДЕРЕВЕНСКАЯ ЧАСТУШКА
Как родиной России считается деревня, так и родиной русской народной частушки по праву считают деревню. Частушка – это пропеваемая народная поэзия. К народной частушке обратился в своей последней поэме «Двенадцать» поэт А.Блок. Поэт Николай Рубцов говорил, что лучшие свои стихи он запевал, как запевают песню или частушку. Поэтому Русская Поэзия необычайно и органично музыкальна изнутри, ибо истоки Ее в народных музыке и в народной поэзии. В России много поэтов «хороших и разных», но народных поэтов, признанных именно народом, буквально единицы. Почему так? Да потому, что не власть, а верующий народ выдвигает из своей толщи своих словесных глашатаев, выразителей народного языка, народных дум, народных чувств, а не того, что сегодня кому-то выгодно и что пользуется спросом на рынке.
Итак, частушкой можно выразить все, потому что у частушек один автор – народ. Можно похвалить жизнь в деревне, особенно когда ты молод и полон сил
Хорошо в деревне жить
И в реке купаться
Хорошо ребят любить
Жалко расставаться
Но в трудные тяжелые времена не грех и пошутить, ибо веселость отгоняет уныние
Хлеба белого не стало
Серого не кушаю
Привязала к попе радио
Сижу и слушаю
А вот совсем старинная частушка. Ее пела бабушка Клавдия еще в 1-ю империалистическую войну
Немцы заняли Россию
Бог, помилуй Петроград!
В Петрограде много учится
Молоденьких ребят
Пели и про «политику», например
Ленин умирал, Сталину наказывал:
«Завяжи людей в мешок
Хлеба лишку не давай
Мяса не показывай»
а эта и того «ядреней»
Калина, да калина
Нет портков у Сталина
Есть портки у Рыкова
И то Петра Великого
Были, конечно, и хулиганские частушки. И к ним прибегает иногда народ, не в силах найти иного способа выразить свое отношение к несправедливости. Но чаще была работа, работа, работа
Где мы, где мы не бывали
Где мы не работали
Под открытым небом спали
Времечко коротали
Когда мы сетуем, что многие вековые родовые наши гнезда – деревни разрушены и при этом предаемся печали, - это вполне понятно. Такое было бы невозможно при Самодержавной власти в России до 1917 года, когда иные деревни хоть и были бедны, но они все же не были стерты с лица земли. Но был ли у русских деревень того же ХIХ века явно выраженный страдальческий путь? Видим, что у всех русских деревень ХХ века явно выраженный мученический лик. А это значит, что в Царствие Небесное вошли не тысячи, а сотни тысяч – миллионы Новомучеников Российских, пострадавших от безбожного ига! И зная это, и творя молитву о России, прося у мучеников русской деревни помощи, мы не унывать должны и предаваться многопечалию, а радоваться и надеяться, что возрождение русской деревни не за горами.
БАБУШКИНА УЛОВКА
Эту историю поведала супруга Мария во время написания книги: «Мы приехали в Бабаево, и там жила бабушка старенькая Клавдия. Маленькой Юле я наливала стопку молока и требовала от нее, годовалой, чтобы она выпивала ее. Стопку я оставляла на столе на кухне. Бабушка по обыкновению сидела там, где все время после ее кончины теперь сидит Анна Максимовна. Прихожу, проверяю, стопка исправно выпита. Хвалю Юлю за это. И однажды застаю такую картину – Юля сидит за столом и смотрит,… как бабушка выпивает стопку молока. Оказывается, это она выпивала стопку молока до конца, жалея свою правнучку, чтобы ее не ругала мама Маша!»
ЧИСТОТА
«Раньше люди больше заботились о чистоте тела и особенно души, - вспоминает мама, - хоть, к примеру, и не было в избе никаких обоев, но чистоту старались соблюсти во что бы то ни стало.
Перед праздником Святой Пасхи две-три женщины из деревни нанимались мыть и чистить избы. Раздевались до пояса, надевали юбки похуже и, начиная с потолка, все тщательно отмывали. Для этого специально готовили «щелок» - заваривали обычную золу с кипятком. Нашлепывали «щелоком» по потолку, затем голиком (старый березовый веник без листьев) или старым лаптем чистили потолочные плахи. Стены и пол мыть было уже легче и проще. Отмывали и чистили все – даже самодельный стол, широкие лавки вдоль стен. Дерево приобретало не только чистоту, но и свет!.. Оно становилось теплым, уютным… И этот запах чистоты долго еще стоял по всей избе. Дышалось в таких хоромах легко, привольно! Стол покрывали домотканой чистой скатертью, на пол стелились красивейшие половики – благодать, одним словом! И, как бы не было трудно и тяжело, а чистоту соблюдали, любили.
Конечно, обе церкви у нас нарушили, - беда. Кто рушил и новую советскую власть в деревне делал, те от колхозов сбежали, не мучились, как мы простые люди.
Теперь, говорят, кладбище намного большое стало. Часовенку бы, кто побогаче, поставили. Не просто на могилки придти, а помолиться, чтобы на душе лучше, чище, светлее было».
«ОКАЗИЯ»
В дни Рождественские и новогодние особенно сильно проявляются языческие пережитки и настроения, когда иные люди нередко прибегают к разного рода сомнительным игрищам и еще хуже гаданиям. Где смех и гадания, там нет веры, надежды и упования на Христа. Всякое обращение не к Христу сомнительно, да и опасно. В народе верующем область всякого непотребства, инобожия и скверны справедливо называется «нечистью». Издавна среди простого русского народа ходили всякого рода истории и байки о нечистой силе – колдунах, лешиях, русалках, ведьмах, кикиморах и тому подобное. То, что раньше обитало в болотах и темных местах, ныне в открытую вышло на экраны телевизора и в нашу и без того неспокойную жизнь.
Мама рассказала нам следующую поучительную историю, видимо старинную: «Однажды некий мужик задумал после полуночи ехать в лес заготовлять дрова, по сути дела воровать. Запряг лошадь в сани и в путь. Заготовив воз, стал собираться в обратную дорогу. Кинулся - нет топора. Шарил везде, шарил и, раздосадованный в чувствах, воскликнул: «Да что за оказия такая, где же может быть топор?» И вдруг лес ему отвечает: «Это не оказия, оказия была на мельнице в Желобах»… Сел мужик на воз и быстрей домой. Приехал и рассказывает батьке: «Тятя, вот что приключилось странное и послышалось мне в лесу».
Тем временем представился вскоре случай и нужда ехать на мельницу. Спросил отец у мельника об оказии, рассказав о приключившемся с сыном в лесу. Мельник тяжело вздохнул и, сославшись на года и что теперь можно все рассказать, поведал следующее: «Однажды шел я по лесу, а навстречу свадьба. Жених с невестой, народу много и все веселые. Я собрался поглядеть и тоже на венчание с ними поехал. Так веселье закружило, что и мне предлагают обвенчаться. Ведут к аналою, ставят невесту рядом. Уже в последний момент перекрестился, произнес молитву и … все исчезло. Стою я в своем овине, а надо мной петля». Мельник вздохнул и снова благоговейно сотворил крестное знамение. «Вот, значит, какая оказия-то была», - заключил он.
Современный человек привык тешить себя иллюзиями и верой «в себя», «в лучшее будущее» (которое еще не наступило), НЛО, «снежного человека», в иные миры. Но духовный опыт подвижников Святой Православной Церкви более чем красноречиво убеждает нас в существовании лукавой темной силы – бесов, истинных врагов нашего спасения, притворяющимися иногда ангелами света. Поэтому отвергающий бесовство, как якобы несуществующее, к истинной вере во Христа отношение не имеет и находится в большом духовном обольщении, а, значит, и в опасности.
ПРИЗЫВ С ФРОНТА
Этот призыв с фронта мы «случайно» отыскали в «Интернете». Через 68 лет нами услышан взволнованный голос нашего земляка!
«Я, старший сержант Колпин Филипп Андреевич, обращаюсь к колхозницам и колхозникам своего родного колхоза «Победа-II-я», Заэрапского сельсовета, с призывом работать с удвоенной энергией, всемерно усиливать помощь фронту.
Я призываю колхозную молодежь крепить дисциплину в колхозе, неустанно изучать военное дело.
Дорогие колхозники, с вами вместе проживает и работает моя жена с малыми детьми и престарелая мать. Они окружены заботой с вашей стороны. Это воодушевляет меня на новые боевые подвиги на фронте во славу нашей Родины.
Только в 1943 году я получил две правительственные награды: медаль «За отвагу» и орден Боевого Красного Знамени. Недавно, участвуя в боях с малой группой бойцов, я разбил замыслы противника и обратил его в бегство во много раз численно нас превосходящего. Командование высоко оценило мой боевой подвиг, наградив не только меня, но и личный состав бойцов. Это обязывает нас еще беспощаднее бить фашистских гадов.
Заверяю вас, дорогие колхозники, что я впредь буду бить врагов еще больше и везде, где только будет возможность.
Победа недалека. Вы поможете нам ускорить ее своим героическим трудом в тылу.
С приветом старший сержант
Ф. А. КОЛПИН.
28 октября 1943 года».
Кстати, обращение к землякам написано фронтовиком в самый день прославления святой великомученицы Параскевы Пятницы по юлианскому календарю…
БАБУШКА
Редко кто из нас, приходя на службу в храм, не удивляется вере наших бабушек, старушек. В годы безбожных гонений они были более всего преданы правой вере, не стыдясь исповедовать ее перед теми, кто предпочел нетленное временному. Их глаза и лица прекрасны, а смиренный облик трогает до слез.
Мы не знаем, какое влияние оказала бабушка (по отцовской линии) Феодосия Максимовна (по другим данным Наумовна) на внука своего – Прохора Мошнина, будущего Чудотворца Серафима. Но что это влияние было благотворным, в том нет никакого сомнения. «Богом данная», а так именно с греческого языка переводится это имя, Феодосия дала миру отца преподобного Серафима Саровского – Исидора Ивановича Мошнина. Возможно, что родная бабушка святого отца Серафима была наречена в честь матери святого Александра Невского, и тогда памятник Благоверному отцу Александру на Красной площади Курска, между Сергиево-Казанским и Знаменским соборами не есть только дань курян заслугам великого русского святого, но и молитвенной памяти его святой матери Феодосии (в иночестве Евфросинии), небесной покровительницы бабушки подвижника Серафима. Хотя, такими покровителями могли бы быть и преподобномученица Феодосия Константинопольская, дева; и преподобная Феодосия Муромская и мученицы – Феодосия Тирская, Кесарийская (Палестинская) дева с Феодосией (Феодорой) Амисийской (Понтийской). Точное установление возможно лишь при условии, если нам станет известна дата рождения Феодосии Максимовны Мошниной.
И еще одно удивляет – как близко сходятся времена, если мы представим, что бабушка преподобного Серафима Саровского жила еще при Петре I! Известно, что она скончалась в 1764 году, то есть когда Прохору было либо десять (если год рождения 1754), либо пятнадцать лет (если год рождения 1759). В любом случае детские годы Прохора прошли вместе с бабушкой Феодосией.
Прошу прощения перед читателями, но как тут не вспомнить наших родных бабушек. По материнской линии наша прабабушка Устинова Ульяна Агаповна, уроженка вологодского села Заэрап (Кадуйский район), родилась аж за семь лет до отмены крепостного права – в 1854 году, то есть, спустя век после рождения преподобного Серафима Саровского! Для кого-то это «случайность», «притяжка», но что есть, то есть и в этой связи событий, времен все представляется единым, неразрывным, таинственным. Мать Ульяны - Феня умерла, со слов моей матери, рано. После нее в сундуке осталась и хранилась, как дорогая, ценная реликвия, белая шаль. Прадед Василий также умер рано. Так что прабабушка моя сиротинкой была. Все умела делать – прясть, ткать, принимать роды. Была очень полная. У Василия и Ульяны Устиновых в семье из 11 детей осталось четверо дочерей – Клавдия (наша бабушка), Акулина, Агафия и Надежда. Наша бабушка хорошо помнит, как погибшую (сказывали насильственной смертью) под колесами поезда совсем молодую сестру Акулину зарезало поездом. Она лежала ночь в часовне, и, когда стали выносить гроб, то покрывало откинулось, и бабушка, испугавшись, убежала без памяти…
Прабабушка Ульяна умрет осенью 1941 года в возрасте 86 лет. Моя шестнадцатилетняя мама в это время была на окопах. Стали снимать бабушку с печи, почувствовала себя плохо. Потом полегчало. Просила перед смертью у всех прощения. На ноги одеть было нечего. Хоронили в галошах. До войны хлеба не едали. Брали картошку, смешивали с небольшим количеством муки и ставили в печь. Получалась кислая, но теплая похлебка. Зато мука пахла пшеницей и была белая-пребелая. Если пекли пироги, то они тоже получались белые. Пекли пироги также из ячменной муки (назывались житные).
Бабушка Клавдия скончается в нашем родном доме в Бабаево 3 марта 1986 года. В этот день Православная Церковь чествует чудотворный образ Божией Матери Волоколамская. «Таких тружениц белый свет не видывал», - часто вспоминает мама. И что характерно, она никогда не была в подавленном состоянии духа! То серьезная, то улыбчивая, бабушка «не поддавалась» никаким веяниям времени, сохраняя внутренний молитвенный дух и настрой, что все, хорошее и плохое, ниспослано Богом для нашего воспитания и исправления. Памятник на могиле приказала не ставить, а только крест. По последней просьбе ее повезли хоронить в родную деревню. И только проехали на погост и предали тело земле, как на следующий день дорога «пала» и по ней движение стало невозможно...
И еще один удивительный факт – небесная покровительница нашей бабушки святая мученица Клавдия Анкирская (Коринфская) дева (память 18 мая) вместе с другой мученицей Анкирской (Коринфской) - Иулией покровительствуют нашей старшей дочери Иулии. А мученица Амиссийская (Понтийская) Клавдия вместе с Феодосией Амиссийской (Понтийской) не являются ли небесными покровительницами бабушки преподобного Серафима Саровского, всея Руси Чудотворца?..
ТРИ СЕСТРЫ
«Нас три сестры, - рассказывает мама, - я, то есть Анна; Капитолина старшая и младшая Таня. Выросли в деревне без батька: мать Клавдия – дважды вдова. Я одна всего жива из всех – 86 лет. Возможно самая старая из всех капчинских. Лина самая покладистая была из нас (скончалась в мае 2009 г.); я была до замужества очень стеснительная (тем не менее, дробила на плясках, пожалуй, лучше других в деревне, а тогда в нашем Капчино жило более трехсот душ); Таня (скончалась 15 февраля 2011 г.) же была самая боевая – до того пристает, что единственным спасением от нее в раннем детстве была угроза не слезать с печи и не ходить с ней вместе ночью по малой нужде.
Нас, троих сестер, крестили в Успенском храме, в купели. Это было в 1928 году. Успенская церковь была кирпичная, высокая, выкрашенная в белый цвет, и возвышалась над лесом куполом и звонницей. Как сейчас в глазах стоит, ничего, что деревенская церковь. Запомнилось немногое: с двоюродной сестрой Ларисой Ветровой дверями храма хлоп – хлоп; нас приструнивают, а мы маленькие, не понимаем. Внутри все золотом…
Успенскую нашу церковь нарушили в 30-х годах. Мужики, упаси Господи, храм не ломали. Даже если бы заставляли, не пошли бы. Молодятина куражилась, разве они - народ? Посулили власть, новую жизнь, рай, а как припекло, первыми из деревни умотали, чтобы в колхозе не работать.
Когда ломали храм, бабушка Ульяна строго наказала нам, чтобы ничего из церковного в избу не приносить, «ни одной палочки», «ничего».
…«Ни под каким видом, предлогом, либо делом никогда не брать церковного, боясь за то прещения Божия. Все, хотя бы и малое, взятое оттуда, есть как бы износимый огнь все и вся попаляющий» (прп. Серафим Саровский).
ВОСПОМИНАНИЯ СЕСТРЫ
Мы попросили родную сестру Татьяну Николаевну Истомину (Башкирову) поделиться своими воспоминаниями о пребывании в Капчино в подростковом возрасте. Вот что она рассказала: «У меня детство «закончилось» с 10 лет. Как стала нянчиться с братьями Андреем и Алексеем (а мы с рождения слабенькие были), так некогда стало много гулять. В деревню приезжала не только с ними нянчиться, но еще за племянниками смотреть – Димой и Костей. У бабушки не соскучишься – то нянчись, то сенокос для себя и на колхоз, то лен дергать и т.д.. Вот бабушка и обещает нам с Тамарой, единственными племянницами, по платью, если мы будем хорошими нянькам и работницами. Воодушевленные, мы стараемся вовсю. Помню, гребем с бабулей сено. И метать надо, а погода начинает портиться. Одновременно с погодой изменяется и поведение бабушки Клавдии. Она покрикивает все чаще: «Шевелись!» и подгоняет разными способами. У меня же рука не держит ручки ноши с сеном. Но вот дело доходит и до метания собранного сена в стог. Стою наверху, а бабушка уже орет снизу: «Шевелись! Давай!!», да еще и вилами снизу тычет… Не выдержала я, съехала вниз со стога и опрометью в лес. Вслед мне все что угодно, вплоть до матюгов. Потом слышу бабушка затихла, да плачет так сильно и приговаривает: «Вернись, Танюшка, слова больше не скажу». А у меня злость в душе, но когда она заплакала, жалко ее стало. Вышла, значит и, слава Богу, до дождя завершили дело. Ну, пришел день расчета с нами, племянницами. Вытаскивает откуда-то бабушка красное сатиновое платье с желтым спереди… Пока шла до Ширьева на поезд, всю дорогу проревела. Внутри все кипело: не поеду больше на лето в деревню. Платье один раз постирали, оно вылиняло, и стало никуда не годно. Но наступает следующее лето, куда денешься, надо опять к бабушке ехать».
УСПЕНСКОЕ СУСЛО
«На престольный праздник Успения Пресвятой Богородицы, - вспоминает мама, - у нас в деревне обычно варили вересовое сусло.
Ломали верес, когда он обламывался с хрустом. Клали его в мешок, колотили, провеивали на ветру. Затем ягоды измельчали ступой, в горшок и в печку. Когда ягоды выпаривались, помещали их в бочку со специально вделанным в ней штырем. Из бочки вытекало сладкое, успенское, вересовое сусло.
Ничего другого сладкого в деревне на стол в престольный праздник не было».
РЕКА
На высоком крутом берегу, с поднимающимися по его склону соснами, стоит человек. Он пристально вглядывается в распахнутую перед ним тихую даль. Между стволами до самого поворота реки мягко волнуется и серебристой рябью играет на солнце вода. Дивное это состояние – идти по сосновому бору и вдруг обнаружить, что дальше обрыв и внизу река. Но что-то удерживает человека от желания вместе с подругами-соснами, не спеша, спуститься к речной глади. Видать душа его устремляется дальше в заветные дали, хочет полететь над извилистым руслом любимой с детства реки Колпи.
И вот она уже видит заброшенную почти на середину реки лодку-плоскодонку. Торчат лишь одни борта…С шумом проносятся над головой три утки и, словно по команде, разлетаются вверх и в стороны…Снова воцаряется царственная тишина…Береза склонилась когда-то к воде, но вдруг опомнилась, чуть расклонилась, да так и осталась стоять над омутной водой…А вот и легкие мостики, баньки, избы – вид спокойный, старинный…Рядом из-под земли бьет ключевая вода. В чистейшей прозрачной воде медленно колышется зеленая трава…Узкие спины рыб пронзают водную толщу…Скоро деревянный мост, который покоится на мощных быках, как на сказочных китах…Мост выгнулся на водном стекле, словно чудное коромысло, еле удерживающее два берега, и завис среди отраженных в воде пушистых облаков. Вся эта фантастическая картина живет, плывет, сияет… Между соснами кресты городского погоста. И там тоже царят свет и запах янтарной смолы, разносится пение птиц…
Река пересекает город и теряется в необозримых северных просторах. Изредка пролетит усталая ворона или в самое неподходящее время вдруг вскинется, заверещит сорока и опять безмолвие, молчание, безлюдье…Скоро, совсем скоро на расстоянии всего одной версты от берега покажется родное Капчино. Там на краю поля дорогие могилы - бабушки и ее первого мужа Севастиана Дмитриевича и двух их деток – Виктора и Ангелины, умерших очень рано. Маленький Витя все ходил по избе и приговаривал: «Один, один…». С тех пор нет двух церквей на деревенском кладбище, но везде кресты, кресты, кресты …
Стоит человек над высоким речным обрывом и всматривается душою в даль: в детство ли, в Русь прошедшую и грядущую?.. Рука гладит шероховатую сосновую кору, а глазам представляется, что родная река уходит не за поворот, а в Небо, туда в вечную синеву. Ведь только в Святой Вечности все соединяется, все остается, все сохраняется, ничего и никто не забыт, самое малое и великое.
ВСПОМИНАЯ БАБУШКУ
Мама вспоминает деревенскую жизнь и вдруг заливается слезами. «Что ты, мама?» - спрашиваю ее. «Да, вот вспомнила, - ответила мама, - как родимая приехала из деревни на зиму и спросила меня: «Вот, Анна, приехала я к тебе, примешь меня?» А я и говорю ей: «Что ты, конечно же, мама, поживи у нас». А весной рано в свое Капчино упалит – забот и делов много у ней всегда было».
«…А вот еще такое, - уже смеется мама, - пишет мне, родимая, значит письмо: «Пасу коров в Луке. Пишу на пне. Ты пишешь, что с делами со всеми управилась, а у меня делов, как у Милютина (кажется, министр при Государе-Мученике Николае II был)»…А образования-то было всего полкласса. Учиться некогда было с работой на земле. Сейчас вот опять призывают поднимать сельское хозяйство, а зачем было разваливать?.. «От земли до лесу сто пудов весу».
И вот новые воспоминания приходят на сердце: «Мы втроем – я, Алеша и бабушка пасем стадо коров в поле. Вдруг поднимается такой крик, что мы вскакиваем со своих мест, как ужаленные. Это бабушка заметила, что корова с колокольчиком стала заходить в лес. «Сейчас все стадо в лес уйдет, разбредутся кто куда!», - кричала она. «Заходи, заходи оттуда, а мы отсель будем!» - кричала она что есть силы. Я тогда немало струхнул, да и по лесу пришлось побегать немало. Но все закончилось благополучно. Оказывается пасти бессловесных животных – немалое искусство. Не зря пастухов в деревне ценили и уважали… Еще запомнилось, как Алеша показывал в больших заводях спины больших рыб. А какой сладкой была черемуха на пути от деревни к реке…
Вспоминается бабушка, когда она жила у нас в Бабаево – тихая, светлая, неунывающая. Иногда скажет так скажет, - ухохочешься. Комментировала хоккей: «Иди Петров вдоль завора, выверни из-за ворот, да как шарни по ним, по чучелу-то…». Очень живая, непосредственная. Не зря ее все в деревне уважали и многие любили. Брат Алексей, так тот был любимцем всей деревни. Любил я подходить к смеющейся и улыбающейся бабуле и легонько так трепать ее за розовые прямо девичьи щечки. Она к концу жизни стала сущим ребенком. Так и помню, сидит на нашей русской печи и какие-то тряпки все перебирает, как маленький ребенок, а глаза светлые, добрые, лучезарные даже… Когда она умерла, мы с семьей на Чукотке были. И, увы, об упокоении бабушки мы тогда не молились. Только на Чукотке мы впервые взяли в руки Библию, которую, кстати, нигде нельзя было купить. Но, увы, и Библия-то тогда была воспринята нами, как историко-культурный документ, а не Откровение Божие о мире и человеке.
Мама вспоминала, что когда скончалась родимая, они мыли ее с сестрой Татьяной. Поплакали, но и восхищались: «Легкая какая…Смотри, какая мамонька фигуристая была, даже в 88 лет это видно»… Упаси Бог, хоть и вдова дважды была, гулять ни-ни, ни на кого не смотрела, а с молоду такая завлекательная была, черноватая, вся из себя…. Не до любви, когда надо было троих детей поднимать и в колхозе работать. Царство ей Небесное. Многим, ой многим помогла и словом, и делом, мудрая была».
НА УСПЕНСКОМ ПОГОСТЕ
Видя, как падший во зло греха мир предается самоуничтожению, и как в современном обществе со всей очевидностью сформировался культ смерти, обратимся к противоположному смерти успению. Вовсе не смерть, а успение завершает земной путь человека, которого ожидает пробуждение в ином духовном мире. Чтобы эта встреча с совершенно новым для нас миром не обратилась в трагедию, чтобы нам подготовиться к ней, нужна вера в Того, Кто является Создателем всего видимого и невидимого – Бога, Святую Троицу. Вот почему так важно размышлять не о смерти, а о жале ее – грехе и неизбежном нашем успении, освобождающем нас от власти греха и зла, если, конечно, мы сподобимся освободиться от воюющих на нас страстей внутри себя в кратковременной земном бытии.
Снова и снова вспоминается наша поездка с братом Алексеем в родное Капчино, когда в деревне еще жила наша родная тетя Лина. Добирались мы от Бабаево сначала на рабочем поезде, а потом пешком. Много чего можно вспомнить об этом до боли знакомом пути, и все наши воспоминания останутся светлые, добрые и немного грустные. Алеша до школы постоянно жил у бабушки, а потом каждое лето на школьных каникулах ездил в деревню. Вся деревня знала бабушки Клавдии внука и считала его своим коренным жителем. Наездами и я бывал в Капчино, но, честно говоря, без мамы мне было в деревне скучно. Дома в Бабаево было спокойнее, уютнее, да и друзья там оставались, а в деревне я тосковал. Алексей был в деревне, как рыба в воде, я же как будто полузадыхался: мне не хватало более шумной и привычной жизни. Хорошо помню множество комаров по вечерам, вернее, тучи комаров. Спасение было одно – полог… Прямо на краю деревенского поля стояли армейские радары. Солдаты часто ходили в деревенский магазин. Кто ж знал, что через определенное время я закончу военное училище и стану офицером именно в радиотехническом подразделении, осуществлявшем воздушную разведку… Но что особенно запомнилось – журавлиные колодцы, простые избы, искренние люди. Очень хорошо запомнилось собирание клюквы на болоте – ягодка висит на тонком волоске! Однако же, идти за клюквой надо было очень далеко, и одна дорога отнимала много детских сил. Очень хорошо запомнилось, как бабушка сушила белые червивые грибы, и я давал слово никогда и ни за что их не есть зимой… Деревня мне стала гораздо ближе к сердцу, в том числе и родное Капчино, после того, как, начиная с 1979 года, я каждый год стал бывать в родовой деревне моей жены Марии Николаевны – Бор Верховажского района Вологодской области. Меня научили в деревне косить, а, главное, постепенно русская деревня открылась мне во всей своей сокровенной сущности и красоте, как идеал прохождения православным христианином узкого скорбного, но одновременно исполненного духовной радостью, жизненного пути. И еще, именно честная, справедливая и добропорядочная жизнь в русской северной деревне стала для меня своего рода откровением в те советские годы или практическим богословием, которое я все больше вспоминаю с великой благодарностью. Возможно, что деревня и спасла меня, да и многих других в то время, от окончательного одурманивания сладким атеистическим дурманом.
По знакомой, родной, но ставшей, увы, слишком уж широкой и укатанной дороге, идем с разъезда рано в деревню. Не дойдя несколько сот метров до деревенской околицы, круто сворачиваем влево и продолжаем путь по песчаной полевой дороге. Здесь все осталось неизменным: огромное поле (так называемое «Поповское») по левую сторону, и, справа, за соснами-великанами пойма старого речного русла. В одном прикровенном месте мы по крутому берегу спустились к воде, и Алеша с радостью обнаружил старый родник: «С бабушкой еще из него воду брали!» Очень низко над водой пролетела утка, и снова вокруг нас воцарилась никем не нарушаемая тишина и покой.