Я прикусываю губу, бросая на нее умоляющий взгляд. Умоляя ее понять. Судя по тому, как она описала этих парней, у меня возникает ощущение чего-то опасного и запретного. Что-то, с чем я понятия не имею, как справиться, словно приблизиться к пламени.
Словно сжалившись надо мной, она улыбается и берет второй поднос, балансируя по одному на каждой ладони. — Расслабься. Тебе все равно туда нельзя. Ты же не клубная девчонка.
Я делаю глубокий вдох. Она просто издевалась надо мной. — Я тебе за это отплачу. Она высовывает язык. — Увидимся через несколько минут. Если только я там не
развлекусь. — Она подмигивает.
Мои щеки пылают. Я никогда не привыкну к тому, что девушки такие дерзкие. Это потрясающе, то, как она может говорить так, не теряя ни секунды. Я чувствую легкую зависть к ней, когда она с высоко поднятой головой исчезает за углом в направлении комнат, предназначенных для частных вечеринок и приватных танцев.
Моника возвращается через несколько минут и загружает поднос с выпивкой для «байкеров».
— О, Стеф, не могла бы ты вынести эти пустые, пока я отнесу это ребятам? — она берет пару коробок сигар и кладет их на поднос, потом кивает на коробки с пустыми пивными бутылками у стены. — Гарольд должен был убрать их до того, как закончит свою смену. Он этого не сделал, и я чуть не споткнулась о них.
— Конечно.
Я загружаю коробки на тележку, а она снова исчезает в коридоре. Затем я беру ключ-карту и ключи от сарая, висящие на стене за баром, и толкаю тележку по коридору к задней части клуба.
В конце коридора, слева от лестницы Ди, я провожу карточкой-ключом через сканер безопасности на двери. Затем я иду по длинному коридору, ведущему в переулок.
|
|
Слева и справа от меня двери ведущие в другие комнаты. Впереди меня Моника проскальзывает в одну из комнат, и шумные крики и мужской смех доносятся в коридор, прежде чем дверь закрывается.
Подавив тревогу за нее, я толкаю стальную дверь в конце коридора и выхожу на свежий ночной воздух.
Выйдя на улицу, я задыхаюсь от того, что вижу, идя по переулку.
Слева от дверей вдоль стены выстроились в ряд пять мотоциклов. Они выглядят огромными и тяжелыми, опираясь на подножки.
Я только один раз видела мотоцикл. Это было на фотографии, показанной прихожанам Дьяконом Харманом. Он выступал в качестве приглашенного оратора во время проповеди, рассказывая нам все о своей жизни до того, как он присоединился к Его Святому Миру. Он показал нам фотографию, где он сидел верхом на мотоцикле, на котором ездил до того, как исправился, отбросил свою дикую греховную жизнь и стал чистым человеком, каким он является сегодня. Мы все были потрясены, увидев этого
сдержанного, мягкого, обычно приличного человека, сидящего на одной из этих штуковин с широкой улыбкой на лице.
Осознание приходит, и я хлопаю себя по лбу. — Байкеры. Точно. Да.
Но у меня такое чувство, что в этом термине есть нечто большее, чем просто владение мотоциклом или езда на нем, как у Дьякона Хармана.
Медленно приближаясь, один мотоцикл особенно привлекает мое внимание. Тонкие серебряные линии, похожие на нити паутины, тянутся по темному, ярко-синему металлу того, что должно быть бензобаком. В центре паутины сидит паук.
|
|
Я с удивлением смотрю на мотоцикл. Зверь достигает моей талии. В нем есть что-то такое, что кричит об опасности, что-то дикое и немного пугающее. Мои пальцы чешутся погладить потертое кожаное сиденье, чтобы убедиться, что оно такое же мягкое и упругое, как выглядит.
Какой человек управляет такой машиной без защиты от стихии или других транспортных средств? Если бы его сбили, он превратился бы в лужу на асфальте. Он должен быть невероятно храбрым.
Или сумасшедшим.
Когда Дьякон Харман произносил свою речь, Пастор Сет называл мотоциклы колесницами Дьявола. Сет еще тот напыщенный, жуткий ублюдок, который служит высшим руководителям церкви, но даже в этом случае я не уверена, что хочу встретиться
с наездником этой штуки.
Чувствуя себя так, словно стою у края самого искушения, я отрываю взгляд от механического чудовища и оглядываю пустынный переулок в поисках сарая.
Прямоугольное строение размером с комнату, расположенное в тупике переулка, в той части парковки, которая плохо освещена, вне досягаемости сигнального фонаря над дверью клуба. Я никогда раньше здесь не была. Обычно эту работу выполняют мужчины. Теперь я понимаю почему.
Здесь больше никого нет, и глубокие тени оставляют много мест, чтобы спрятаться
в темных углах. Когда дверь захлопывается, грохочущая музыка изнутри обрывается, оставляя после себя тяжелую тишину.
Я делаю глубокий вдох и толкаю тележку к передней части сарая. У двери я замираю, уставившись на висячий замок.
В Колонии, когда мы шли против правил, установленных церковью, нас наказывали. Иногда грешников били плетьми, но за самые грубые нарушения нарушители получали срок в изоляции — это был деревянный сарай рядом с задней частью собственности, которую делили старейшины. Сарай, удивительно похожий на этот. На двери был висячий замок, и, как и в этом сарае, в нем не было окон.
|
|
Подавляя нахлынувшие воспоминания, я закрываю глаза, напоминая себе, что это не Колония, и что та часть моей жизни мертва и похоронена.
Это не сработало. Мои руки дрожат, когда я открываю замок. Петли на двери громко скрипят, когда я открываю ее, заставляя меня съежиться.
Как только я переступаю порог, дверь захлопывается, и темнота поглощает меня целиком. Меня охватывает паника.
Я была в изоляции за несколько недель до побега. Это продолжалось три дня, и этого было достаточно. Когда я была там, свет был выключен большую часть времени, погружая меня в темноту. Безмолвная, мертвая чернота, лишенная каких-либо звуков или человеческого контакта, за исключением тех случаев, когда пасторы проталкивали еду через щель в двери.
Я с трудом сглатываю, ощупывая стену в поисках ручки на двери. Когда я не могу найти ее, я пытаюсь нащупать выключатель. Его там нет. Мое дыхание громко отдается в ушах.
Эти дни в изоляции были ужасающими. Дело было не только в том, что пасторы могли включать и выключать свет, когда им заблагорассудится. Там не было слышно ни звука. Это была полная сенсорная депривация. Весь остальной мир исчезает, и возникает постоянный страх, что тебя забудут, что дверь никогда не откроется.
Тот же самый знакомый страх остаться в темноте навечно впиваясь в меня когтями.
«Возьми себя в руки, Эмма. Это просто сарай, а не изолятор. Возьми себя в руки».
Шаркая в темноте, я ощупываю все вокруг руками. Ничего, кроме воздуха.
Что-то длинное и тонкое касается моего лица. Я почти кричу, отмахиваясь от него руками. Пока оно не касается моего плеча, и я не понимаю, что это такое. Это металлическая цепь, из тех, что свисают с лампочек.
Я рычу на собственную глупость и дергаю за цепь.
Раздается щелчок, и единственная лампочка над моей головой заливает сарай светом.
— Ох, Эмма. Ты такая глупая.
Теперь, когда здесь есть свет, комната совсем не похожа на изолятор в Колонии. В этом сарае не было ничего, кроме четырех голых стен. Здесь полки выстроились вдоль каждой стены, каждая была заставлена коробками с пустыми бутылками из-под пива, ликера и бочонками. Это не так уж много, но вида дюжины фирменных сортов пива достаточно, чтобы привести меня в замешательство.
Если я внимательно прислушаюсь, то услышу отдаленный шум машин на дороге снаружи. Звуки реального мира поддерживают меня.
Я вздыхаю и возвращаюсь к двери. Открываю ее и подтягиваю тележку к двери, чтобы она не закрылась снова. Я не собираюсь рисковать, позволяя этой двери захлопнуться за мной, даже если она не может запереться.
Как только я заканчиваю выгружать пустые ящики, я выбегаю с тележкой и захлопываю дверь. Напряжение покидает меня, когда я запираю дверь.
И тут я подумала, что наконец-то начала жить в настоящем, что мое прошлое начинает казаться мне другой жизнью. Я думала, что была в безопасности, но нет. Колония все еще преследует меня.
Прекратится ли это когда-нибудь?
Подходя к двери стрип-клуба, я уже чувствую себя намного спокойнее. Кто бы мог подумать, что здесь я буду чувствовать себя в безопасности?
Я возвращаюсь в здание и закрываю за собой дверь.
Когда я подхожу к стойке, Моника все еще не вернулась. Интересно, не слишком ли она развлекается с байкерами? Мое лицо горит от этой мысли.
Возвращаясь к подаче напитков, начинается ночная скука, но это все же лучше, чем сидеть в сарае.
Я ставлю напитки для группы мужчин, когда замираю, глядя на клиента, сидящего за столом напротив. Его глаза устремлены на сцену, на танцующих там девушек, и тени скрывают его лицо, но не настолько, чтобы я не узнала его.
Мое сердце бешено колотится. Я бы узнала эти рыжие кудри где угодно. Дьякон Джейкоб!
У меня перехватывает дыхание, нарастает гигантская паника. Что, черт возьми, он здесь делает?
Должно быть, он знает, что я здесь. В Лас-Вегасе сотни стриптиз-клубов. Какова вероятность того, что дьякон из церковной колонии в Нью-Мексико окажется в одном месте со мной в час ночи, если он не знает, где меня найти?
Мое дыхание заполняет мои уши. Я поспешно раздаю оставшуюся выпивку и спешу к бару, надеясь, что при слабом освещении и толпе он меня не заметит.
Если Дьякон Джейкоб увидит меня здесь, я знаю, что он сделает. Несколько других девушек уже пытались сбежать из колонии, и мы все слышали истории о том, что с ними сделали.
Джейкоб может попытаться вежливо уговорить меня вернуться в лоно церкви, если он решит, что сможет заставить меня уйти, упрекнув меня в этом. А когда он не сможет, то прибегнет к менее Благочестивым способам вернуть меня, оправдывая свои действия напоминанием, что я слишком важна, чтобы потерять.
И когда я вернусь в Колонию, все, что я получу — это месяц изоляции, и я буду счастлива. Будучи дочерью пастора, я была в безопасности от большинства более суровых
и болезненных наказаний, но я никогда не пыталась убежать раньше.
Я вздрагиваю. Мне нужно убираться отсюда, и из Вегаса немедленно. Но как же без
денег?
Я перевожу взгляд на банку с чаевыми, стоящую за стойкой. Там должно быть несколько сотен долларов.
Моника все еще не вернулась. Сильвия исчезла за левой стеной бара, обслуживая посетителей. Все взгляды устремлены на девушек. Никто не обращает на меня никакого внимания. Я снова смотрю на банку.
От ужаса у меня кровь стынет в жилах. Господи помилуй, неужели я действительно думаю о воровстве? Моника была просто душкой. И Ди. После всего, что она мне дала…
Должен быть другой путь.
Я бросаю взгляд через плечо. Дьякон Джейкоб встает и направляется к бару. У меня нет времени.
Глубоко вздохнув, я бросаюсь за стойку бара. Я хватаю банку с чаевыми, беру ключ-карту от задней двери и бегу к ней.
Кто-то кричит — кажется, кто-то из посетителей, я задумываюсь — но не обращаю на него внимания, заставляя себя идти дальше, пока не достигаю запертой двери. Я прислоняю карточку и бегу по коридору. Я врезаюсь в дверь, ведущую в переулок, и толкаю ее, распахивая настежь.
Сделав два шага по переулку, я сталкиваюсь с крепким мужским телом.
Пара татуированных рук хватает меня за плечи, словно пытаясь удержать, и дьявольская улыбка заполняет мое поле зрения.
— Эй, куда это ты собралась, красавица?
Я в ужасе отшатнулась.
Его взгляд устремляется прямо на банку с чаевыми и ключ-карту, прижатую к моей груди. Эта улыбка становится шире. Его глаза сияют триумфом.
— Так, так, так. Что мы имеем здесь? — говорит он. — Похоже, у нас тут маленькая воровка.
Глава 2
Воровство у дьявола
Эмма
Когда он в первый раз схватил меня за плечи, миллион вещей пришли мне в голову одновременно.
Этот человек прекрасен. Сильные черты лица, словно вырезанные ангелами. Глаза сверкают, как кусочки льда. Аккуратно зачесанные назад светлые волосы.
Это огромный человек, возвышающийся надо мной больше чем на фут. Аккуратно подстриженная борода должна была бы убить внешний вид, но ему идет.
Я никогда не любила бороды; она позволяет мужчине прятаться за ней, но он выглядит с ней грубым и опасным.
Он так великолепен, что просто смотреть на него — грех. Его руки посылают электрический разряд от моих плеч до самых пальцев ног. Я не могу отвести от него глаз.
Одного года в изоляторе было бы недостаточно, чтобы оправдать меня.
— Куда это ты собралась, красавица?
С его глубоким чувственным голосом, его мягкие слова окутали меня, как одеяло, искушая потерять себя в его запретном горячем прикосновении. Я отшатнулась, отрывая взгляд от его лица. Его руки крепче сжали мои плечи, а затем все остальное, что я увидела, просочилось в мой мозг.
Он одет в самую странную одежду, которую я когда-либо видела. Все кожаное и обтягивающее, и на нем какой-то необычный кожаный жилет с серыми прямоугольными нашивками на каждой груди. Жилет расстегнут спереди, оставляя обнаженной мускулистую, мощную грудь. Одна из нашивок «SGT At Arms» (эта нашивка означает, что данный человек руководитель службы безопасности клуба) была пришита к нему. Что бы это ни значило, это звучит опасно.
Его массивные руки, покрытые слоями мускулов, в татуировках, как у Ди, но их больше. Я также чувствую запах дыма, восхитительный древесный аромат.
Все это поразило меня в течение одной секунды после того, как он сказал мне свои первые слова. Наконец я отрываю от него взгляд и смотрю на его огромные ботинки.
Он снова заговорил, и одно слово, которое он произнес, теперь было слышно, затмевая все остальное.
Воровка.
О нет…
Банка с чаевыми все еще прижата к моей груди, деньги в ней, и этикетка «чаевые», ясная как день. Я также держу карточку-ключ от двери. Я украла у людей, на которых работаю, только для того, чтобы врезаться прямо в клиента.
Нет, судя по интонации, он член команды.
— Похоже, мы сами поймали вора, — вот что он сказал.
Хищный триумф в его голосе заставляет мой желудок сжиматься от страха, и я украдкой смотрю на него сквозь ресницы.
Он смотрит на банку, а затем на меня, с презрением, его слова полны обвинений, которые наводят на мысль, что он воспринял то, что я сделала, как личную угрозу.
Страх пробегает у меня по спине. Дьякон Джейкоб, вероятно, все еще там и ищет меня. Из-за того, как жестоко скривился рот этого парня, я не уверена, что, если Джейкоб найдет меня, будет ли это лучше.
Годы укоренившейся субординации пытаются пнуть в полную силу. Я чувствую, как мое тело пытается стать маленьким, часть меня кричит, чтобы я опустила глаза и думала о нем только как о «сэре».
Нет. Я больше не буду той девушкой. Я не буду слабой. Не сейчас. Только не здесь.
Только не снова, и уж точно не с ним.
Я заставляю себя посмотреть ему прямо в глаза и яростно вырываюсь из его объятий. — Отпусти меня! — я срываюсь.
Я должна кричать, чтобы привлечь чье-то внимание, но я не могу позволить себе привлекать внимание властей.
Волчья улыбка кривит его красивые губы, как будто мое сопротивление забавляет его. Он с насмешливой медлительностью сжимает мою рубашку в кулак. Агрессия заставляет мою панику трансформироваться в настоящий страх.
— Убери от меня свои руки, — рычу я, все еще пытаясь вырваться.
— Ох. Совсем как маленькая дикая кошка, правда? — его улыбка становится шире.
— Это будет весело.
Мое сердце замирает. У меня тут столько неприятностей.
Он тычет подбородком в сторону кого-то рядом с собой. — Пип, иди сюда.
Мы здесь не одни. Рядом с ним появляется худощавый парень чуть пониже ростом,
с коротко подстриженной темной бородой и бритой головой. Он не старше меня больше чем на год или два. На нем такая же безрукавка, но без нашивок спереди. Страшный человек, держащий меня, вырывает банку с чаевыми и ключ-карту из моих рук и толкает их в грудь другого парня.
— Отнеси это внутрь, пока я разберусь с этим.
Разобраться со мной? Меня пробирает ледяная дрожь. Похоть, горящая в его глазах, заставляет мой желудок сжиматься, даже когда в нем разливается жар.
Пип исчезает внутри.
— Я буду кричать, — говорю я громиле, стоящему передо мной. Это блеф, и я надеюсь, что он не раскусит его. Я заставляю себя смотреть ему в глаза.
Его рука сжимает мое горло так сильно, что я начинаю волноваться. — Нет, не будешь, — рычит он.
Ладно, вопросы от властей предпочтительнее того, что он запланировал для меня. Когда я открываю рот, чтобы позвать на помощь, его пальцы сжимаются. Он качает
головой. Этот зверь слишком силен, чтобы я могла убежать. Я хнычу.
Его губы кривятся в жестоком подобии улыбки. — Успокойся и заткнись, иначе то, что я с тобой сделаю, будет намного хуже. Ты поняла меня, воровка?
Господи, у меня такое чувство, будто я попала в самую гущу кошмара. Его слова наполнены мрачным обещанием, которое пугает меня до смерти.
Пасторы говорили нам, что делать, когда сталкиваешься с подобными вещами. Им легко говорить «подставь другую щеку», когда они в этом не участвуют.
Несколько месяцев назад я бы безмолвно помолилась, умоляя Бога спасти меня, но сейчас в этом переулке нет Бога, который был бы со мной.
Я заставляю себя расслабиться. Единственный выход — ждать, пока я найду возможность сбежать, или пока я не найду способ поговорить с ним, прежде чем он решит «разобраться» со мной.
Он оттягивает жилет в сторону.
Из кобуры на боку торчит приклад пистолета. В Колонии есть люди, которые патрулируют территорию с оружием. Я знаю, что они делают.
— У меня нет проблем с использованием этого, — говорит он. — Кивни, если поняла.
Его гортанный голос делает странные вещи с моими внутренностями. Жар его руки обжигает мне горло. Это не имеет никакого смысла, но ощущение его пальцев, сжимающих мое горло, вызывает спазм между ног. Спазм, что должно быть совершенно неправильно, и не только потому, что он только что угрожал застрелить меня.
Я киваю.
— Хорошая девочка. Мы с тобой немного поговорим. — Он убирает руку, потом взваливает меня на плечо, как мешок с зерном. Затем шагает к двери с такой легкостью, словно не несет на плече сто двадцать фунтов.
Мои мысли разбегаются, пока я отчаянно пытаюсь соотнести действия этого парня с тем, что я знаю о мире, который еще полгода назад был мне так же чужд, как и другая планета.
Это очень странно. В Колонии пасторы говорили так, будто весь остальной мир наводнен бандами, которые бегают и стреляют друг в друга, как будто это Дикий Запад. Они произносили это так, будто, выйдя за пределы Колонии, нас расстреляют или еще хуже. Когда я приехала в Санта-Фе, первую остановку за пределами Колонии, я была сбита с толку и почти не видела оружия и насилия.
Поговорим о пробуждении. Сначала, когда я поняла, что старейшины Его Святого Мира делают с нами, я нервничала, задаваясь вопросом, что же в мире происходит. Единственное оружие, которое я видела, было у полицейских. На улицах не было ни трупов, ни женщин, растерзанных на каждом шагу.
Постепенно, в течение первых нескольких дней, я поняла правду. Мы были обмануты, напуганы, оставаясь со страхом, что если мы уйдем, то вступим в пугающий мир, с которым никто из нас не был готов иметь дело.
Видя, как этот грубиян, который явно не из полиции, с такой легкостью показывает мне свой пистолет, я понимаю, что рассказы об опасностях этого мира не были полной ложью. Мир не является логовом зла, но там есть монстры.
Чудовища существуют, и этот человек — одно из них.
Мой похититель открывает дверь в клуб и шагает внутрь, позволяя ей захлопнуться за ним. Поскольку охраняемая дверь отделяла это место от остальной части клуба, никто из посетителей не увидит, как он несет на плече женщину, словно украденную невесту на свадьбе Викингов.
Он идет по коридору к охраняемой двери, но у меня такое чувство, что он идет не
туда.
Страх и возмущение лишают меня всякого разума и делают этот укоренившийся инстинкт молчания невозможным. Я лучше умру стоя, чем на коленях.
— Куда, во имя всего святого, ты меня тащишь?
Его рука шлепает меня по заду.
От унижения у меня горят щеки. Уязвимость почти затыкает мне рот, но я не позволяю этому случиться.
— Серьезно? — я рычу.
Он хмыкает и проводит ладонью по моей ягодице, что кажется пародией на нежность. — Как сердечный приступ. Ты обокрала нас, Дикая кошка. Теперь ты за это заплатишь.
— Заплатить за это как? — снова начинаю паниковать.
Не отвечая, он останавливается в коридоре, и я поднимаю голову, пытаясь обернуться и посмотреть через плечо, но не могу.
— Монике сказали, что девочки нам здесь больше не нужны, — произносит незнакомый молодой человек. — Вам, ребята, никто не помешает.
Подожди, Монике? Боже милостивый, что здесь происходит? Она просто позволит этому случиться?
Если никого не пускать сюда, то никто не будет знать, что здесь происходит…
Я подумываю позвать на помощь, но все, что мне нужно сделать, это напомнить себе о том огнестрельном оружии, которое носит мой похититель, и любое желание закричать умрет быстрой смертью.
Ужас пронзает меня насквозь. Я молюсь, чтобы если истории, которые церковь рассказывала нам о внешнем мире, были ложью, то часть о Боге, наблюдающем за нами,
— нет.
— Спасибо, Пип, — говорит мой похититель, и я слышу шлепки, как будто он хлопает Пипа по спине.
Дверь со щелчком открывается, и парень несет меня в хорошо освещенную комнату, где сильно пахнет выпивкой, сигарами и кожей.
— Не мог бы ты меня опустить, пожалуйста? Я не собираюсь пытаться бежать. — Это ложь. Если я смогу выбраться отсюда без того, чтобы мне не оторвало голову, я уйду.
— Посмотрим, будешь ли ты по-прежнему так думать, когда увидишь, что я для тебя приготовил.
Я пытаюсь найти ответ на этот вопрос, когда замечаю свое окружение.
На стенах висят зеркала, в которых отражается вся комната. Все в комнате темно-алое и черное. Кожаные диваны стоят в центре комнаты вокруг подиума с латунным шестом, соединяющим ее с потолком.
Латунный шест, вроде тех, что используют стриптизерши на сцене. О, нет, нет, нет.
Это одна из тех частных комнат, которые используются для вечеринок. Вечеринки, где девушки — это развлечение.
Этого не должно случиться.
— Опусти. Меня. Вниз, — выдавливаю я.
Он игнорирует меня.
— Ох. Что у тебя там, Спайдер? — откуда-то рядом доносится голос постарше. Спайдер. Так вот как зовут этого парня? Он подходит к другим именам (прим.пер.:
здесь игра слов, так как Спайдер (spider) с английского переводится как паук), которые Ди упоминала раньше, как Снейк и Дизель. Я что-то упускаю. Что-то большее, что я должна понять.
— Похоже, на нас работает воровка, Арсон, — сказал Спайдер, увлекая меня вглубь комнаты.
Пип закрывает дверь в комнату, и когда он поворачивается ко мне спиной, я мельком вижу его кожаный жилет. Там есть нашивки, но та, что посередине, привлекает мое внимание. Это большое изображение черепа с рогами, в сочетании с пистолетом по обе стороны. «Дьявольские бандиты МК» написано по середине пылающим курсивом.
«Дьявольские бандиты». Это название Моника использовала для байкеров, которые были на их встрече. Все, что связано с этой нашивкой, опасно и порочно, и посылает странную смесь страха и любопытства через меня.
Взглянув на спину Спайдера, я вижу ту же самую нашивку на его жилете, только под моим углом, она перевернута вверх ногами. Во что я вляпалась?
Пип запирает дверь и стоит там, как будто чего-то ждет.
— Я думаю, мы разберемся с ее проступком здесь, прежде чем я решу, что с ней делать, — говорит Спайдер.
Вот она опять, эта угроза расправиться со мной.
Человек, которого Спайдер назвал Арсоном, смеется, как будто Спайдер рассказал анекдот.
— Отпусти меня! — рявкаю я, дрыгая ногами.
Спайдер сбрасывает меня с плеча и швыряет на подиум. Мой зад покалывает.
— Ой! — я свирепо смотрю на него, и он ухмыляется, взяв меня за подбородок. Я отворачиваюсь, и он хихикает. Я бы пнула его, но у него все еще есть пистолет. — Это действительно необходимо?
— Почему ты болтаешь, воровка?
Тьфу. Я ненавижу, как он использует это слово, как будто это все, что я есть. Я и так чувствую себя достаточно виноватой.
— Ты и сам болтун, Спайди, — сказал Арсон с довольным видом.
Я бросаю взгляд на стул слева от меня и едва успеваю рассмотреть дикие волны светлых волос Арсона и его квадратную челюсть, как понимаю, что он, Пип и Спайдер не единственные в комнате.
Я резко поворачиваю голову, оглядываясь через плечо.
С другой стороны подиума сидят еще двое мужчин. Они оба выглядят такими же свирепыми и пугающими, как Спайдер. У одного темные волосы с проседью. У другого короткие каштановые кудри и серьга в форме кинжала, свисающая с одного уха. Оба выглядят на несколько лет старше Спайдера, от тридцати до сорока.
Все они одеты в такие же кожаные жилеты, как и Спайдер, но с разными нашивками на груди. У всех есть татуировки, куда бы я ни посмотрела.
Моника была права, они все горячие. Даже Пип хорош собой, но гораздо моложе.
— Ладно, иди отсюда, малыш, — сказал Спайдер, оглядываясь на Пипа. — Иди трахни свою девчонку. Пора мужчинам заняться делами.
Я дважды моргнула, пораженная той легкостью, с которой он говорит о сексе.
— Никаких претензий, сэр. — Пип уходит, закрыв за собой дверь.
— Страйкер, — позвал Спайдер.
— Сделаю, — скрипит стул, и парень с кинжалом в ухе, кажется, Страйкер, подходит и запирает дверь, прежде чем вернуться на свое место.
Серьезно? Этот «малыш» просто оставил меня здесь с этими животными?
— Сейчас, — говорит Спайдер, скрещивая свои мощные руки и пригвоздив меня холодным взглядом. — Не хочешь сказать мне, почему ты решила, что это хорошая идея
— обокрасть нас?
Нет. Если я скажу ему об этом, он может отправить меня обратно в Колонию. Или это может подвергнуть людей опасности. У меня там есть друзья. Мои родители. Я не могу ему сказать.
— Что ты собираешься со мной сделать? — я не смогла сдержать дрожь в голосе. Взгляд Спайдера скользнул по моему телу, округлости груди, изгибу бедер. Он
расправляет руки и с хищной медлительностью сокращает расстояние между нами, прежде чем провести рукой по моей ноге.
Ощущение его грубой, мозолистой ладони на моей коже вызывает мгновенную вспышку жара на каждом дюйме моего тела.
В Колонии женщине запрещено позволять прикасаться к себе любому мужчине, кроме мужа. Если она позволит, то будет выглядеть как шлюха. Гнев и стыд обжигают мне щеки.