Ужель никто доныне не умел
Спасенье заслужить и оправданье
67За подвиги и славу прежних дел?
Ужель никто спасти их не решался?»
И отвечал учитель: «Мой удел
70Еще мне нов был здесь, когда спускался
Сюда во мрак Спаситель мира сам
И лаврами победы увенчался.
73Спасен был им наш праотец Адам,
И Ной, и Моисей – законодатель,
И царь Давид, и старый Авраам,
76Рахиль, – и многих спас тогда Создатель,
И в горние селенья перенес,
Прощая их, Божественный Каратель.
79До той поры до мира вечных слез
Ни разу не коснулось искупленье…»
Мы дальше шли. И скоро нам пришлось
82Переходить пространство. Привиденья,
Как лес густой, являлись впереди,
Неуловимы, точно сновиденья.
85Оставивши вход в бездну назади,
Мерцавший свет во тьме я вдруг заметил,
И сердце шевельнулося в груди.
88Я угадал, что в сумраке был светел
Душ избранных особый уголок.
«Учитель мой! Я жду, чтоб ты ответил
91И назвал тех, кому всесильный рок
Дал светлую, особую обитель
И в бездну тьмы с другими не увлек!»
94«Их слава, – отвечал путеводитель, –
Их пережив, живет до поздних дней,
И им за то Небесный Вседержитель
97Отличье дал в обители теней».
И в тот же миг услышали мы слово:
«Привет певцу! Привет его друзей!
100В мир призраков он возвратился снова…»
Тут голос стих. Четыре тени шли
Навстречу к нам. Страдания немого,
103Иль светлой, чистой радости земли,
Иль затаенной на сердце печали –
В их лицах прочитать мы не могли.
106Тогда слова поэта прозвучали:
«Смотри, с мечом1 вот выступил вперед
Певец Омир: царем его считали
109Поэзии. Гораций с ним идет,
А вот Лукан с Овидием. Привета,
Такого же привета, как и тот,
112Что я сейчас услышал от поэта,
Они достойны все…» И я вошел
В собрание певцов великих света,
115В ту школу, где над всеми, как орел,
Вознесся царь высоких песнопений…
Кружок теней со мною речь завел,
118Приветствуя мой восходящий гений;
Вергилий тут не мог улыбки скрыть.
Затем, вслед за приветствием видений,
121Певцами был я приглашен вступить
В их тесный круг, и был шестым меж ими.
Мы стали меж собою говорить
124В согласии, как братья. Вместе с ними
Я шел туда, где бледный свет мерцал;
И с спутниками, сердцу дорогими,
127Величественный замок увидал,
Кругом семью стенами обнесенный;
Поток реки тот замок обвивал.
130И чрез поток, певцами окруженный,
Я перешел, как через сушу, вдруг;
Чрез семь ворот вступил я, пораженный,
133На длинный двор, где цвел зеленый луг.
На том лугу иные тени были:
На лицах их – спокойствие без мук
136И словно думы строгие застыли.
Величием запечатлен их вид;
Они почти совсем не говорили,
139Но мне казалось – голос их звучит,
Как музыка. С холма смотреть мы стали
Кругом себя, – с холма был нам открыт
142Весь светлый луг, где призраки блуждали.
На множество прославленных теней
Мне спутники в то время указали
145Среди поляны. Видел я на ней
Электру2 вместе с многими тенями:
Вот Гектор, всем известный, вот Эней,
148Вот Цезарь с ястребиными очами,
С Камиллою3 Пентесилея4 вот,
Вот царь Латин5 с Лавинией пред нами;
151Вот Брут, а вот Лукреция идет,
Вот призрак одинокий Саладина6,
Тень Марции7 и Юлии8 встает
154С Корнелией9; вот новая картина:
Вкруг мудреца10 философы сидят,
Ему дивясь и славя воедино;
157Сидел Платон, с ним рядом и Сократ.
Вот тени Диогена, Демокрита11;
Вот призраки знакомые стоят
160Фалеса, Эмпедокла, Гераклита.
Вот и Зенон, и он, Диоскорид12,
В котором знанья много было скрыто;
163Анаксагор и геометр Евклид,
Вот призрак Цицерона и Орфея,
Тит‑Ливия, Сенеки; вот скользит
166Тень Иппократа с тенью Птолемея;
Вот Галиен, мудрец Аверроэс13…
Не в силах передать теперь вполне я
169Всех предо мной являвшихся чудес
И слов не нахожу для выраженья.
Перед мной круг спутников исчез.
172Из светлого приюта в то мгновенье
Мой проводник со мной спускаться стал
В зловещий, мрачный мир грехопаденья,
175Где даже воздух самый трепетал,
Куда сквозь мрак, который там гнездился,
Луч света никогда не западал.
178И в этот мир с поэтом я спустился.
Песня пятая
Вергилий вводит Данте во второй, меньший круг Ада. Они видят свирепого Миноса, творящего суд и расправу с кающимися душами грешников и распределяющего их по разным отделам Ада. Казнь за преступную любовь. Франческа де Полента. Ее рассказ. Поэт лишается чувств и падает.
1 Круг первый Ада нами был пройден,
И во второй – в круг меньший – мы спускались,
Где жалобней звучали плач и стон
4 И муки бесконечнее казались.
Там злобный Минос с скрежетом зубов
Внимал, как тени, плача, признавались
7 В своих грехах, и, их казнить готов,
Произносил свой суд неотразимый.
Признания их слушая, без слов,
10Своим хвостом, судья неумолимый,
Всегда спешил обвиться столько крат
Вокруг себя, лишь бешенством томимый,
13На сколько ступеней пониже в Ад
Им осужденный призрак повергался,
И тем хвостом, свернувшимся в обхват,
16Род казни их всегда определялся.
Пред Миносом, покаявшись в грехах,
Ряд призраков один другим сменялся
19И падал в бездну с воплем и в слезах.
Меня увидя, Минос суд ужасный
Остановил с проклятьем на губах:
22«Зачем ты здесь, скажи, пришлец несчастный?
Здесь мир скорбей и ужаса приют.
Сюда тебе ворота отопрут,
25Но выйти вон отсюда очень трудно».
«К чему грозишь? – сказал мой проводник. –
Мы не поймем друг друга обоюдно:
28Тот, кто своим могуществом велик,
Сойти сюда ему дал позволенье.
Впусти ж его и удержи язык».
31И вопли я услышал в отдаленье,
Когда вступил в тот мрачный, адский круг,
Где раздавались стоны исступленья,
34Где омертвел, казалось, свет вокруг,
Где, словно вечный ропот океана,
Носился гул неутихавших мук;
37Где адские порывы урагана,
Бичуя и терзая и кружа,
За тенью тень несли среди тумана,
40И души падших грешников, дрожа,
Стеня, хулы на Бога изрыгали.
За чувственность казнь эту заслужа,
43Как я узнал, те души в Ад попали…
Как стаи птиц в холодный день зимы
В бессилии мятутся, так летали,
46Вперед и взад метались в Царстве тьмы
Страдальческие тени. В их страданье
Надежды нет; должны смутиться мы –
49Лишенные в грядущем упованья,
Им отдыха в мучениях не знать.
Как в небе журавли в ночном молчанье
52Начнут, порою, жалобно кричать,
Так тени, в общем плаче надрываясь,
Неслись в Аду, не в силах устоять
55В круженье вихря знойного. Теряясь,
Про сонм тех душ поэта я спросил,
Их адскому круженью ужасаясь.
58«Вот первая, – Вергилий говорил, –
Народов многих гордая царица.
Пороком лишь – он ей законом был –
61Жила сластолюбивая блудница,
Открыто поощрявшая разврат.
Звалась Семирамидой та срамница.
64Она была, как хроники гласят,
Женою и преемницею Нина,
Владея краем, – край тот был богат,
67Где властвует Судан теперь. Кручина
Другую тень смущает: то жена –
Самоубийца1. Горькая судьбина
70Ее любви печальна и страшна.
Вот призрак Клеопатры сладострастной…»
Затем Елену видел я: она
73Являлась на земле звездой несчастной;
За нею шли – великий муж Ахилл,
Погибший от любви своей напрасной,
76Парис, Тристан2… Вергилий повторил
Имен людей прославленных немало,
Которых пыл их страсти погубил.
79От состраданья к ним изнемогала
Моя душа, и был я поражен,
Когда близ нас собрание предстало
82Известнейших мужей и славных жен.
И я сказал: «Мне хочется, Вергилий,
Речь повести с четой теней, как сон,
85Скользящей и несущейся без крылий».
«Пусть ближе налетят они, тогда, –
Сказал поэт, – мы можем без усилий
88Для той беседы вызвать их сюда,
Любовью, их связавшей, заклиная».
Вот дунул ветр. Как облаков гряда
91Несется, воли собственной не зная,
Приблизились к нам тени. Оживясь,
Воскликнул я, к себе их призывая:
94«О, страждущие тени! Если нас
Беседой подарить вы в состоянье,
Поговорите с нами!» Как подчас,
97При радостном, веселом воркованье
К родимым гнездам голуби летят,
Так при моем невольном восклицанье
100Чета теней, сквозь общий вихрь и смрад,
Толпу тех душ покинув, где стояла
Несчастная Дидона, – тихо, в ряд,
103Порхнула к нам. Одна из них сказала:
«Ты, ради нас сошедший в эту тьму,
Ты, чья душа к нам жалость испытала,
106Хотя преступны все мы, – твоему
Величию не можем не дивиться,
И если бы, в грехах своих, Ему,
109Творцу миров, мы смели помолиться,
Просили б мы, чтоб мир и благодать
На голову твою могли спуститься
112За то, что нам ты можешь сострадать.
О, говори – тебя мы слушать станем,
Расспрашивай – мы станем отвечать,
115Пока в пучину бездны вновь не канем…
Мой край родной – на берегу морском,
Где волны По бегут, подобно ланям,
118Теряясь в океане голубом.
Любовь, души прекрасная подруга,
В груди Паоло вспыхнула огнем.
121Он был пленен той красотою юга,
Которая была во мне и вдруг
Исчезла от жестокости супруга.
124Любовь – призыв души, как сладкий звук,
Откликнулась в душе моей любовью,
Которая не убоялась мук,
127Не умерла, хоть истекала кровью.
Любовь нас к ранней смерти привела, –
Но казнь – братоубийце! К изголовью
130Его, так много сделавшего зла,
Должны спуститься адские страданья…»3
Умолкла тень. Не поднимал чела
133Я, слушая ее повествованье,
И долго пересилить не умел
Невольного, глубокого молчанья.
136«Куда с своей ты думой залетел?» –
Спросил поэт. «О, сколько наслаждений?
И чудных грез им посулил удел,
139Но вместо них дал вечный гнет мучений!» –
Воскликнул я и тени молвил вновь:
«Франческа, ты несчастней всех видений!
142Волнует сострадание мне кровь…
Поведай же: когда ты угадала
В себе свою неясную любовь
145И чувство непонятное узнала?»
Франческа мне дала такой ответ:
«Воспоминания язвят меня, как жало!..
148Ужасней и сильнее скорби нет –
О днях блаженства вспомнить в дни печали;
О том тебе расскажет твой поэт,
151С тобой идущий. Если о начале
Моей любви ты хочешь правду знать,
Так слушай же, как мы любовь узнали:
154Рассказ мой слезы будут дополнять…
Однажды Ланчелота4 приключенья
Мы с любопытством начали читать,
157Где он любви испытывал волненья.
Чувств собственных не ведая тогда,
Одни мы оставались в те мгновенья.
160От книги отрываясь иногда,
Бледнели мы, и чтенье забывалось;
Мы трепетали вместе, но когда
163Одна страница в книге нам попалась,
Решилась вдруг судьба обоих нас:
Читали мы, как сладко улыбалась
166Влюбленная красавица в тот час,
Когда любовник пламенный и страстный
Поцеловал в уста ее. Зардясь,
169Тогда и он, Паоло мой прекрасный,
Трепещущий, прильнул к моим устам.
И книга та, как Галеот5 опасный,
172Служила искушеньем сладким нам.
В тот день мы уже больше не читали».
Умолкла тень. Внимая тем словам,
175Другая тень, не в силах скрыть печали,
Заплакала так горько, что терял
Сознанье я… мне силы изменяли,
178И я, как труп безжизненный, упал.
Песня шестая
Поэт вслед за своим путеводителем спускается в третий круг Ада, где Вергилий усмиряет адского Цербера. Сластолюбцы и обжоры. Признание призрака Чиакко и его речь о будущей судьбе Флоренции. Грешники, ожидающие дня Страшного суда, и их слабая и смутная надежда на прощение.
1 Когда опять от тяжкого забвенья
Очнулся я, о муках душ скорбя,
Лишившись чувств своих из сожаленья,
4 Я снова увидал вокруг себя
Ряд призраков и новых мук картины.
То был круг третий Ада, где, губя
7 Все встречное, струился дождь на льдины;
Проклятый, страшный дождь, и крупный град,
И грязный снег слетали на вершины
10Угрюмых скал. Зловоние и смрад…
Там Цербер отвратительно ужасный,
С тройною пастью, лаял, дикий взгляд
13Бросая вкруг, и с жалобой напрасной
Тонули тени, вспугнутые им.
Цвет грозных глаз его – кроваво‑красный.
16Он отличался бешенством своим,
Когтями лап и безобразным чревом.
Неутомимой злобой одержим,
19Он грешников царапал с адским гневом
И на клочки их кожу разрывал…
О, грешники! Достались муки все вам!
22Пронзительный их дождик бичевал;
Они, как псы, уныло завывали…
То грудь, то спину призрак укрывал,
25Где гнойных язв следы не заживали,
То беспрерывно двигался, кружась,
Чтоб хоть движенья муку облегчали.
28Едва заметил только Цербер нас,
Как у него раскрылась пасть тройная,
Сверкнул огонь его кровавых глаз,
31И задрожал от злобы он, не зная,
Кто нас привел, как мы сюда зашли.
Тогда рукой горсть праха поднимая,
34В пасть гадины мой спутник ком земли
Швырнул без слов. Как по добыче вывший
Смолкает жадный пес, когда в пыли
37Теребит тихо жертву, так, открывший
Тройную пасть, умолкнул Цербер вдруг,
Чудовищные челюсти смеживший.
40Рев, в трепет повергавший все вокруг,
В минуту стих. Мы дальше подвигались,
Стонали всюду призраки от мук
43И нашими ногами попирались,
Склонясь к земле от адского дождя.
Все тени распростертыми казались,
46Когда я шел близ мудрого вождя;
Лишь только тень одна с земли привстала,
За нами очень пристально следя.
49«О, ты, сошедший в Ад, – она сказала, –
Узнай меня, коль это можешь ты.
Ты был рожден, когда еще не знала
52Я этих адских мук». «Твои черты, –
Я отвечал, – быть может, изменились
Среди страданий вечной темноты
55И так под адским ливнем исказились,
Что мне тебя припомнить средства нет.
Кто ты? Иль Небеса так возмутились
58Твоим грехом, что ты покинул свет
Для этих отвратительных страданий?»
«В том городе, – мне тень дала ответ, –
61Где много так завистливых созданий,
Я был, как ты, на этот свет рожден.
И жил, не зная тяжких испытаний,
64Мой грязный грех – обжорство, бог мамон.
Известен я под именем Чиакко1
И за порок обжорства осужден
67Томиться под дождем в жилище мрака.
На эту казнь, за тот же самый грех
Не я один здесь осужден, однако:
70Приговорили к казни этой всех
Отверженных, что вкруг меня теснятся».
И после слов и после жалоб тех
73Умолкла тень. «Чиакко, удержаться
Нельзя от слез, – я вновь проговорил, –
Твои страданья видя… Может статься,
76Ты будущность Флоренции открыл:
Скажи, что с этим городом случится?
Иль нет людей там праведных? Иль пыл,
79Пыл мятежей в нем ввек не прекратится?»
И призрак отвечал мне: «Вновь и вновь
Мятеж за мятежом там разразится,
82И долго будет литься граждан кровь.
Сперва Лесные2 сделают восстанье,
С насилием изгнав своих врагов;
85Продолжится три года ликованье, –
Потом падут Лесные, наконец,
И гордость Черных, после испытанья,
88Поднимет, ими вызванный, пришлец3.
И долго над врагом своим кичиться
Там станет победитель, как боец,
91Который угнетенья не стыдится.
Два праведника только там живут4,
Но их народ не знает, не боится.
94Три страшных искры сердце граждан жгут:
Гордыня, зависть и любостяжанье».
Он замолчал, но я заметил тут:
97«Тень бедная, прерви свое молчанье
И отвечай, хоть речь тебе тяжка:
Где Фарината? Местопребыванье
100Где Рустикуччи, Арриго, Моска,
Тегьяйо5? В мире добрыми делами
Они известны были. Иль горька
103В Аду их участь, или Небесами
Дарована теперь им благодать
И мир овладевает их сердцами?
106Так где ж они? И как мне их узнать?»
Чиакко мне сказал: «Искать их надо
Не в Небесах, – там их не отыскать, –
109Но ниже, в глубине подземной Ада, –
Ты встретишь их, когда сойдешь туда,
В числе теней: прощенье и пощада
112Им неизвестны будут никогда.
Прошу тебя: из этих мест унылых,
Когда вернешься к людям ты, тогда
115Им обо мне напомни… Я не в силах
Вновь говорить. Дождь жжет сильней огня…»
Его глаза, – темно в них, как в могилах, –
118Перекосились вдруг; он на меня
Взглянул и снова низко опустился
В среду слепцов6, чело свое склоня.
121«Пока, трубя, архангел не явился,
Пока Судья Небесный не сойдет», –
Сказал поэт, – и сильно я смутился:
124«Казня теней, дождь адский не пройдет.
А в Судный день все тени возвратятся
В свои могилы; быстро в свой черед
127В свой прежний образ, в плоть преобразятся
И будут ждать последнего Суда».
Вперед мы стали тихо подвигаться
130По мрачному пространству, и тогда
Смесь грязи и Теней мы увидали;
Про Страшный суд в грядущие года
133Мы по дороге тихо толковали.
«Учитель! – между прочим я спросил, –
Усилятся ль их муки и печали,
136Иль ослабеют кары адских сил,
Когда суда последний день настанет?»
«Знай, смертный, – спутник мой проговорил, –
139Чем ближе к совершенству каждый станет,
Тем ближе для него добро и зло.
Хоть эту сволочь адскую не тянет
142Достичь до совершенства, – не могло
Родиться в них подобное стремленье, –
Но осеняет грешников чело
145Надежда, и пощады и прощенья
Все ждут они в день Страшного суда».
Мы шли. Не передам я в песнопенье
148Всего, что говорили мы тогда.
Но вот у спуска Плутуса7 нашли мы,
Который был врагом людей всегда:
151Для Плутуса все люди нестерпимы.
Песня седьмая
Путники спускаются в четвертый круг Ада, где у входа встречают Плутуса. Вергилий его усмиряет, и он падает ниц. Круг, где страдают скупцы и расточители, раскрывается перед путниками. Рассуждение Вергилия о фортуне. Он ведет Данте в другой круг Ада, где тени караются за зверство.
1 «Papé Satán, papé Satán, aleppe!»1 –
Так грозно адский Плутус зарычал,
Встречая криком нас в своем вертепе.
4 Но мне певец всеведущий сказал:
«Не бойся неожиданной преграды…
Вредить он нам не может… Прочь, шакал!»
7 Он говорил, остановивши взгляды
На демоне: «Молчи и пожирай
Ты сам себя от бешеной досады:
10Спуститься должен смертный в адский край,
Куда идет по воле Провиденья…
Молчи и злобой внутренней сгорай…»
13Как мачта корабельная в крушенье,
В морскую бездну с парусом летит,
Повергнута, изломана в мгновенье,
16Пал Плутус ниц, приняв покорный вид,
А мы все глубже в тартар углублялись,
В вертеп, который грешникам открыт,
19Которым все пороки поглощались.
О, Боже мой! Могу ль я передать
Ряд новых мук, что предо мной являлись?
22Ужель за грех так можно пострадать?
Как меж собой сшибаются в смятенье
Харибды волны с ревом, чтоб опять
25Бежать назад, так в вечном исступленье
Должны сшибаться тени меж собой.
Их много здесь, кричащих в озлобленье.
28Двойной толпой они вступают в бой
И, тяжести огромные бросая
Друг в друга, поднимают дикий вой,
31С упреками такими отступая:
«Что бросил ты?» «А ты что не бросал?»
И, двигаясь и вновь в борьбу вступая,
34Ревут, бегут, как моря грозный шквал,
И снова отступают и мятутся,
И снова бой… Скорбеть о них я стал,
37Успела жалость в сердце шевельнуться.
«О, кто они? Поведай мне, поэт!
Вон там, левей, – иль мог я обмануться?..
40Толпа духовных лиц… Сомненья нет:
На них я вижу знаки постриженья».
«Знай, все они, – мудрец мне дал ответ, –
43Свой разум довели до ослепленья,
И грех их – расточительность. Взгляни
На их толпу, на шумное движенье:
46Здесь гранью полукруга все они
Отделены от области другого
Греха. Ты угадал – в иные дни
49Тех призраков, чьи головы сурово
Обнажены, – монахами мир звал.
Здесь можешь встретить папу ты иного,
52Здесь не один погибший кардинал».
«Но как же между ними, мой учитель,
Знакомых лиц пока я не узнал,
55Которых грех смутил, как искуситель?»
«Напрасно разглядеть их хочешь ты, –
Мне отвечал тогда путеводитель, –
58Грехи так исказили их черты,
Что лиц их распознать нам невозможно;
И вечно в этом Царстве темноты
61Сшибаться будут призраки тревожно,
Пока день воскресенья не придет.
Тогда они восстанут осторожно
64Из тьмы могил, иные сжавши рот
И с сжатою рукою, а другие
Лишенные волос своих. Как мот,
67Так и скупец, все блага дорогие,
Все радости земного существа
Теряют навсегда. Грехи такие,
70Как скупость и безумье мотовства,
Приводят к мукам вечного боренья
Без отдыха, без криков торжества.
73Так гибельны фортуны искушенья,
Хотя за них людской безумный род,
Не ведая в раздорах пресыщенья,
76Терзается и много крови льет.
Все золото, и все богатство света
Людей не избавляют от забот
79И не внесут покой в жилище это,
Где мук неотразим жестокий гнет».
«Но объясни, – я спрашивал поэта, –
82О, кто она, смущавшая народ,
Богиня, что Фортуною зовется?
Всех благ земных и всех земных щедрот
85Из рук ее источник вечный льется».
«Безумцы! Ваш рассудок омрачен,
Вам в заблужденье правда не дается», –
88Сказал мудрец и продолжал так он:
«Так слушай же ты истинное слово:
Мир видимый едва был сотворен,
91Как власть уж для него была готова,
Чтоб в мире свет равно распределять,
И эта власть, как сам закон, сурова.
94Над благами земными наблюдать
Другая власть поставлена; власть эту
Фортуною привыкли люди звать;
97Богатства и сокровища по свету
Дарит и отнимает вкруг она,
Переходя от холода к привету,
100Любя то те, то эти племена
Иль возвышать, иль в грязь топтать бесстрастно.
Фортуны той над миром власть сильна,
103Сопротивляться стали б ей напрасно.
Вот почему, порой, иной народ
В падении страдает ежечасно,
106Другой же процветает и живет
В довольстве, не смущаемый бедами:
Фортуна всех незримо стережет,
109Как лютый змей, сокрытый под цветами.
Ей ум людской – пути не преградит,
И, властвуя над нашими умами,
112Она провидит все, она царит
В пределах власти, данной ей. Преграды
Ни в чем ей нет. Вперед она спешит,
115Как будто ждет там, впереди – награды.
Вот вечная фортуна какова.
Ее хулить нередко люди рады,
118Ей вслед бросая гневные слова,
Хоть к ней питать должны благоговенье.
Она же под лучами Божества,
121Не замечая общего хуленья,
Живет среди созданий неземных,
Рожденных в первый день миротворенья,
124Блаженствует средь радостей иных,
И катит шар свой… Далее иди же
К другим теням, чтоб видеть муки их,
127Которые ужаснее, чем ближе.
Все звезды, освещавшие восток,
Склоняются на западе все ниже.
130Иди скорей! Нам дан недолгий срок».
И мы границу круга миновали;
Пред нами встал кипящийся поток.
133Бесцветные и мутные бежали
Потока волны; далее ручьем
Они в болоте гнусном пропадали;
135Болото это Стиксом мы зовем.
И по пути неровному к нему‑то
Мы подошли. Бросая взгляд кругом,
139Увидел я, – ужасная минута! –
Толпы нагих и бешеных теней,
В зловонии болота вывших люто.
142Они кусались с яростью зверей,
В клочки одна другую разрывали
Зубами и при помощи когтей.
145«Они за зверский нрав свой пострадали, –
Сказал певец. – В воде и над водой,
Куда бы взгляды мы ни обращали,
148Они томятся вечною чредой».
И в тине голоса их раздавались:
«На свете, в блеске жизни молодой,
151Мы преступленьем только упивались;
От копоти душа у нас черна,
И за порок в болота мы попались».
154Их жалоба была едва слышна,
Немел язык в их огненной гортани…
Дорогой, что была едва видна,
157По берегу скользили мы в тумане,
Большую часть болота обошли
И, наконец, в виду зловещей грани,
160К подножью страшной башни подошли…
Песня восьмая
Пятый круг Ада. Флегиас перевозит чрез болото Стикса Вергилия и Данте. Отвратительные мучения Филиппа Ардженти. Путники приближаются к адскому укреплению Дитэ, где адская стража демонов преграждает им вход в проклятый город.