Где легче казнь и где сносней мученья».
Невольного восторга я не скрыл:
118«Ты – солнце, возвращающее зренье!
Ответ твой каждый счастье мне несет,
И мне полезно самое сомненье,
121Как знание: я вижу в нем оплот…
Еще один вопрос мне разреши ты,
Который мне покоя не дает:
124За что пути к спасению закрыты
Мздоимцам? Вот что хочется мне знать…»
«Нас учит философия – пойми ты, –
127Что мы должны в природе уважать
Божественного разума начало
С его искусством; можно доказать
130По книгам, что искусство подражало
Природе всей: так робкий ученик,
Изведавший науку слишком мало,
133Копировать учителя привык.
Искусство от Небес родится тоже,
Как внук от деда. Двойственный родник –
136Искусства и природы – нам дороже
Всех родников, и в нем лишь почерпать,
В своей душе сомненья уничтожа,
139Мы можем жизнь и жизни благодать.
Мздоимец же идет другой дорогой.
Природу он лишь может презирать,
142В искусстве не находит школы строгой,
Нуждается в опоре он иной,
И грудь его полна другой тревогой.
145Однако в путь; иди теперь за мной.
На горизонте, вижу я, явилось
Сиянье знака Рыб, а в тьме ночной
148На западе почти уже скатилось
Созвездье Колесницы… Мрак глубок…
Вот яркая звезда на небе скрылась.
151А нам до спуска путь еще далек».
Песня двенадцатая
Данте и Вергилий спускаются в седьмой круг подземного Ада по отвесному обрыву, где на полуразрушенной скале находят чудовище – Минотавра. Вергилий смиряет его бешенство. Встреча с центаврами, из которых один – Несс делается проводником двух путников и указывает на кровавый поток, где грешники по степеням терпят кару за насилие.
|
|
1 Дорога, по которой в этот час
Нам приходилось далее спускаться,
Была почти отвесна, и не раз,
4 Взглянувши вниз, мог всякий содрогаться.
Гора, с которой сброшен был обвал,
Непроходимой стала мне казаться
7С вершины до подножья: груды скал
Низринуты лежали перед нами.
Таков был спуск, и бездны мрак зиял
10Над ним кругом, а близко, под ногами,
Чудовище лежало на скале1,
Чудовище, которое сосцами
13Не матери питалось на земле,
Но деревянной телки… Ужас Крита,
Чудовище, заметя нас во мгле,
16Себя кусало, пеною покрыто,
Не в состоянье бешенства смирить.
И закричал мой проводник сердито:
19«Тварь гнусная! Ты мыслишь, может быть,
Что царь Афин к тебе явился снова,
Чтоб вновь тебя, чудовище, убить?
22Прочь, гадина! Для подвига иного
Спустился этот смертный в Ад сюда;
И у него желанья нет другого,
25Как только посмотреть на Царство мук…»
Как ярый бык в минуту пораженья
Срывает узы тягостные вдруг
28И, силы потерявший, в исступленье,
Бросается то прямо, то назад,
Так Минотавр метался в то мгновенье.
31Поэт сказал с любовью мне, как брат:
«Скорее вниз, пока он бесноваться
Не перестал…» И, не боясь преград,
34Чрез груды скал мы начали спускаться,
А из‑под ног срываясь, камней ряд
Летел и падал в бездну. Подвигаться
37Я стал вперед, кругом бросая взгляд,
И размышлял, поэта слыша голос:
«Ты думаешь, быть может, мой собрат,
40О той скале, что сверху раскололась,
И где теперь чудовище лежит,
В котором злость с бессилием боролась?
43Мной усмирен, ужасный зверь молчит.
Так знай же, что, когда еще впервые
|
|
Сходил я в Ад, вон той скалы гранит
46Еще был цел, и камни вековые
Не треснули. Случилось то поздней
В другие дни и времена иные,
49Пред тем, как Тот спустился в мир теней,
Который многим в Ад принес спасенье…
Тогда‑то с страшным грохотом камней,
52Скалу поколебало сотрясенье
И рухнул сокрушительный обвал.
Подумал я в то самое мгновенье,
55Что от любви весь мир затрепетал,
От той любви, которою держалась
Вселенная. Любовью – я слыхал –
58Не раз уже мир обращался в хаос2.
Тогда‑то раскололась вдруг скала
И грудою каменьев разметалась.
61Но вниз взглянуть тебе пора пришла:
Мы около кровавого потока,
Где в кипяток за грязные дела
64Насилия – повержены глубоко
Преступники. О ты, развратный род,
Жизнь тративший на подвиги порока,
67Вот как тяжел последний твой расчет!»
И вкруг равнины ров дугообразный
Увидел я с кровавой пеной вод,
70А от скалы до рва с пучиной грязной
Центавры появлялись здесь и там
Со стрелами, как на потехе праздной.
73Когда они домчались ближе к нам
И нас на спуске взоры их открыли,
Они остановились. К тетивам
76Центавры разом стрелы наложили,
И трое, отделившись от других,
К той крутизне, где шли мы, подскочили.
79И крикнул нам тогда один из них:
«Откуда вы? Какой вы казни ждете,
Спускаясь в мир созданий неживых?
82Когда вы мне ответа не даете,
Я с тетивы стрелу спущу тогда,
Которая верна в своем полете».
85«Зачем вдвоем нисходим мы сюда,
Хирону3 мы поведаем при встрече.
Ты опрометчив ныне, как всегда,
88В заносчивых желаниях и речи».
|
|
Так отвечал Вергилий наотрез
И, положивши руку мне на плечи,
91Заметил мне тихонько: «Это – Несс4;
Плененный Деянирою прекрасной,
Он умер за нее, но Геркулес
94И сам погиб, надевши плащ ужасный
Покойника. Второй из них – Хирон,
Ахилла пестун; третий Фол5, известный
97По бешенству. Сюда со всех сторон
Свирепые центавры наезжают, –
Неисчислим их грозный легион, –
100И в кипятке потока поражают
Преступных жертв, когда из пены вод
Они чело высоко поднимают,
103Чтоб легче были муки их…» И вот
Мы подошли к центаврам. Под скалою
Хирон раскрыл чудовищный свой рот
106И, бороду раздвинувши стрелою,
Товарищам сказал он наконец –
С улыбкой отвратительной и злою:
109«Вы видели, как шел второй пришлец?
Он шел – и часто камни рассыпались
Из‑под него: не ходит так мертвец.
112Усопшие сюда так не являлись».
Мой проводник к центавру подошел,
В котором две природы совмещались,
115И возразил: «Да, в это море зол
Действительно сошла душа живая:
И человека этого я вел
118Через долину тьмы, не уставая.
Не любопытство странника вело
В подземный Ад, но цель вполне благая.
121В Эдеме Дева есть – ее чело
Сияньем Рая блещет постоянно.
Покинув Рай, где счастье так светло,
124Она ко мне явилася нежданно,
Меня на подвиг новый обрекла…
Я чист душой и лгать мне было б странно,
127А этот смертный всякого чужд зла…
Во имя добродетели, ведущей
По Аду нас, где всюду смрад и мгла,
130Чтоб впереди не знать напасти пущей,
Прошу тебя, пускай один из вас
Проводит нас тропою, в Ад идущей,
133И человека этого сейчас
Пусть на себе перенесет чрез реку.
Не призрак он; и смерти не страшась,
136Нельзя пройти пучину человеку:
Лишь только тень по воздуху скользит».
Таких речей не ведая от века,
139Хирон центавру Нессу говорит:
«Ступай, их проводи и охрани ты,
Когда толпа другая их смутит».
142При появленье новой той защиты
По берегу мы шли. Кипел поток,
Где выли тени злы, полуубиты,
145Повержены в кровавый кипяток.
Вплоть до бровей я видел погруженных,
Измученных от головы до ног, –
148И, показав рукой на осужденных,
Центавр сказал: «То казнь земных владык,
Невинной кровью ближних обагренных.
151Их легион обширен и велик:
Здесь Александр, с ним Дионисий вместе,
Что столько лет давить народ привык
154В Сицилии во имя хладной мести,
Здесь Аццолино6 грозный заключен;
Казнится здесь и он, Обидзо Эсти,
157Что пасынком своим был умерщвлен».
Хотел к певцу я с словом обратиться,
Но, указав на Несса, молвил он:
160«Теперь тебе он больше пригодится,
Чем я, мой сын». И в этот самый срок,
Когда певцу спешил я покориться,
163Центавр опять взглянул на кипяток:
«Иные души страждут здесь жестоко,
До шеи погруженные в поток.
166Вот там теперь стоящий одиноко
Ужасный грешник, – знаешь ли, кто он?
Господний храм он оскорбил глубоко
169И поразил вблизи его колонн
Того, чье сердце люди сохранили
На Темзе вплоть до нынешних времен
172И в дорогом ковчеге схоронили7».
Других теней потом я увидал, –
Их головы и груди видны были, –
175И я иных невольно узнавал…
Поток все мельче, мельче становился,
Так что в конце лишь ноги покрывал.
178Ров этот скоро сзади очутился,
Когда центавр перескочил поток
И мне сказал: «Сейчас ты убедился,
181Как ров мелел; но страшно он глубок
В другом конце, и в глубине той вечной
Властители страдают за порок
184Насилия и власти бессердечной.
Там в пламени несет свой тяжкий крест –
Бич Божий, сам Аттил бесчеловечный;
187Там властолюбец Пирр8, разбойник Секст9,
Там очи у Реньеро да Корнета,
Реньеро Падзо пламень адский ест.
190Они народ терзали, и за это
Кровавый кипяток их вечно жжет,
И впереди нельзя им ждать рассвета».
193И Несс назад отправился чрез брод.
Песня тринадцатая
Путники вступают во второй отдел седьмого круга. Перед ними самоубийцы, превращенные в деревья, и расточители, терзаемые гарпиями. Пьер делле Винье, секретарь Фредерика II.
1 Едва от нас сокрылся мрачный Несс
И чрез поток еще не перебрался,
Как мы вдвоем вступили в темный лес,
4 И лес непроходимым мне казался.
В нем не было тропинки ни одной.
Он зеленью лесов не распускался:
7 На нем являлись листья предо мной
Все черные; все ветви кривы были,
И не плоды в трущобе той лесной
10Росли кругом, но всюду только гнили
Растенья ядовитые везде.
Мы хуже места верно б не открыли
13В лесах Корнето1 и Чечины2, где
Лишь дикий зверь в густой листве скрывался
И птицы робко прятались в гнезде.
16Но страшный лес, где путь наш потерялся,
Наполнен только гарпиями3 был
(С Строфадских островов от них спасался
19Когда‑то род Троян): меж черных крыл
Они людские головы имели, –
Большой живот, две лапы… Я следил,
22Как гарпии на деревах сидели
И пó лесу их раздавался вой…
Я чувствовал, что ноги онемели…
25Тогда сказал учитель добрый мой:
«О, прежде чем вперед ты устремился,
Узнай, что перешел ты во второй
28Круг Ада4, и пока нам не открылся
Пустыни вид ужасный, до тех пор
Отсюда ты не выйдешь». Я смутился…
31«Кругом смотри ты зорко, и твой взор
Понять скорей всю истину сумеет:
Тогда с тобой вступлю я в разговор».
34Смотрю я вкруг, лицо мое бледнеет:
То здесь, то там я слышу тяжкий стон,
Но чьи они? Мой разум цепенеет…
37Не видя никого со всех сторон,
Прислушиваясь, я остановился
Стенаньями страдальцев изумлен.
40Поэт разубедить меня решился,
Чтоб думать я не мог, что стон теней
Из‑за лесной трущобы доносился,
43И мне сказал: «Чтоб в голове твоей
Мысль приняла другое направленье,
Сломи в лесу любую из ветвей».
46Я увидал колючее растенье,
Растущее на деревянном пне.
С него сорвал я ветвь, и в то мгновенье
49Древесный пень со стоном крикнул мне:
«За что меня так больно ты терзаешь?
Или в твоей сердечной глубине
52Нет жалости? Зачем меня ломаешь?»
Облившись черной кровью, он вопил:
«Теперь ты за деревья нас считаешь,
55Но прежде я, как и другие, был
Таким же человеком, как вы оба…
За что ж меня, как враг, ты оскорбил?
58Когда б в тебе не шевелилась злоба,
Ко мне бы прикоснуться ты не мог,
Хотя бы гадом был я…» Вся трущоба
61Завыла вдруг. Как из березы сок,
Под топором, ручьем порою льется,
Так кровь лилась из пня, как бы поток…
64Я чувствовал, как сильно сердце бьется,
И наземь ветвь невольно уронил,
Не в состоянье с жалостью бороться.
67Тогда учитель мой проговорил:
«О, оскорбленный дух! Неосторожно
Он на тебя руки б не наложил,
70Когда б не растолковывал он ложно
Моих стихов. Желанье убедить
В том, что по виду вовсе невозможно,
73Заставило меня ему внушить
Совет, мне самому невыносимый.
Кто ты – ему ты должен объяснить,
76Чтоб на земле, раскаяньем томимый,
Он о тебе не в силах был забыть…
И в памяти сберег неутомимой…»
79И дерево ответило: «Хранить
Не буду я упорного молчанья.
Речь добрая твоя не может возбудить
82Сомнения. Прошу у вас вниманья.
Я тот, кому был дорог Фредерик5:
Его души все тайны, все желанья,
85Как книгу, я читать всегда привык.
Монарха сердце было мне открыто,
Мне одному, и в мире каждый миг
88Я охранял то сердце, так что свита
Его рабов в глубь царственной души
Проникнуть не могла, была забыта
91И заговор затеяла в тиши.
А между тем все силы, все здоровье
Я потерял, не зная сна в ночи:
94Готов отдать был Фредерику кровь я,
Но был силен наложницы разврат.
Она, змея порока и злословья,
97Она, зараза цесарских палат,
Она, монархов язва моровая,
На мне остановила злобный взгляд
100И, завистью и бешенством пылая,
Умела страсти многих возбудить
Против меня, и Август сам, сгорая
103Досадою, свой лик отворотить
От верного товарища решился,
Успел в печальный траур обратить
106Все почести, которыми гордился
Я некогда… В душе моей тогда
Проснулся гнев и умысел родился –
109Искать забвенья в смерти от стыда.
И – праведник неправедное дело
Я выполнить решился в те года.
112Но, слушайте, клянусь теперь я смело,
Что я царю ни в чем не изменял
И верность сохранил к нему всецело:
115Я кесаря до смерти обожал:
Он стоит и любви, и уваженья…
Пусть тот из вас, кому я жалок стал,
118Пусть тот из вас, кого ждет возвращенье
В живущий мир, там честь мою спасет
И восстановит истинное мненье
121О грешнике, которого гнетет
И клевета, и ненависть людская».
Затем сказал Вергилий в свой черед,
124Речь мудрую ко мне лишь обращая:
«Знай – времени не должен ты терять:
Ему свои вопросы поверяя,
127Расспрашивай – он станет отвечать».
И молвил я: «Прошу тебя – спроси ты
Его о том, что было бы узнать
130Полезно мне – ведь от тебя не скрыты
Все помыслы мои – во мне самом
Теперь все чувства горестью убиты,
133Лишь состраданье в сердце есть моем».
Тогда сказал поэт: «Твое желанье
Исполнит он. Мы просим лишь о том,
136Чтоб ты сказал, как высшее созданье,
Как человек мог обратиться вдруг
В ствол дерева? Ужель для наказанья
139Такого нет конца?» Вздохнув от тяжких мук,
Мне, словно вздохом, дерево сказало,
В стенанья обращая каждый звук:
142«В той повести ужасного немало:
Знай – всякий раз, когда, покинув грудь,
Душа самоубийцы вылетала,
145Тогда в седьмой круг Ада страшный путь
Указывает Минос ей. Тогда‑то,
Нигде в пути не смея отдохнуть,
148В лес этот попадает без возврата
Дух грешника; кругом в лесу – темно.
Рок, не щадящий злобы и разврата,
151Несет его, бросает, как зерно,
И он росток пускает, как растенье;
Растенье это вырасти должно
154И, наконец, не ведая гниенья,
Преобразится в дерево. Потом
На нем все листья в диком исступленье
157Жрут гарпии и язвами кругом
Все дерево до корня покрывают.
И никогда, пока мы здесь растем,
160Нас муки ни на миг не оставляют.
Мы носимся, чтоб плоть свою найти,
Но в тело нас опять не облекают:
163Что раз не сберегли мы на пути,
Того не получить нам в настоящем.
Плоть потеряв, не жить нам во плоти.
166Мы наши трупы в этот лес притащим,
И каждый труп повесим мы тогда
На дереве, где с ужасом палящим
169Томится дух наш: худшего стыда
Не знаем мы…» Стояли, ожидая
Дальнейшей речи, мы; вдруг – новая беда;
172Шум страшный услыхал в лесу тогда я.
Как дикий вепрь, спасаясь от собак,
Бежит порой, деревья вкруг ломая,
175С ужасным, хриплым воем, точно так
Две тени впереди нас быстро мчались.
Истерзан каждый призрак был и наг,
178Пред ними ветви хрупкие ломались.
Та тень, что быстро мчалась впереди:
«Эй, смерть, сюда!» – вопила, и старалась
181Другая тень, что мчалась назади,
Не отставать и громко восклицала
На всем бегу: «О, Лано6, погоди!
184Я за тобой той быстроты не знала
В сражении при Топпо». И потом
Как бы в изнеможении упала
187Она, бежать не в силах, под кустом.
А по лесу за этими тенями,
Раскрывши пасти с черным языком,
190Псы жадные неслись меж деревами.
В несчастного, что под кустом упал,
Они впились с неистовством зубами,
193И страшную он участь испытал:
Разорван был собаками он в клочья.
И за руку меня мой спутник взял
196(Едва мог тайный трепет превозмочь я),
И подошел к тому кусту со мной.
И куст заговорил: «О, чем помочь я
199Тебе мог, Сант‑Андреа7? И зачем
За мною ты решился укрываться?
Я ль виноват, что пренебрег ты всем,
202Чтоб жизнию преступной наслаждаться?»
Учитель мой сказал ему затем:
«Кто ты, уставший кровью обливаться
205Из вечных ран? О чем страдаешь ты?»
Он отвечал: «О, души! Посмотрите:
Ужасным истязаньем все листы
208Оборваны на мне. Их соберите
Вокруг меня. Я в городе рожден, –
Не скрою я, когда вы знать хотите, –
211Известном вам; переродился он,
Им позабыт был гордый покровитель8.
За что навек, изменой возмущен,
214Для города неутомимый мститель
Останется опасным, и давно
Его руки боится каждый житель.
217О, если б на мосту через Арно
Не видели его изображенья,
То все для граждан было б решено.
220И, созидая град свой, разрушенье
Пришлось бы им увидеть в страшный час
На пепелище, полном запустенья,
223Оставленном Аттилою для нас.
Тогда бы целый город развалился,
Когда бы Марс мечом своим потряс…
226Я в собственном приюте удавился!»
Песня четырнадцатая
Данте и Вергилий вступают на грань второго отдела седьмого круга Ада. Степь и огненный дождь. Преступники против Бога, природы и искусства. Бешенство Капанея и его наказание. Таинственный исток трех адских рек.
1 Любовь к отчизне вспыхнула во мне.
Разбросанные листья собирая,
Их отдал я, растроганный вполне.
4 Тому, который, скорбь свою скрывая,
Уже замолк. Мы стали на предел
Второго круга с третьим, и тогда я
7Еще полнее вдруг уразумел
Всю силу правосудия. Я буду
Рассказывать: куда я ни глядел,
10Степь голая вставала отовсюду:
Ни травки, ни былинки нет кругом,
Лишь страшный лес – доныне не забуду –
13Лес скорби, опоясан темным рвом,
Степь окружал. Мы тут остановились.
С горячим и безжизненным песком
16Равнины мертвой степи нам открылись:
Такую степь переходил Катон,
Когда Помпея полчища разбились1.
19И вот увидел я со всех сторон
Толпы теней нагих и истомленных,
Сливавшихся в один унылый стон.
22На разные мученья осужденных.
Одни из них лежали на земле,
Другие сидя, членов утомленных
25Поднять не в силах, с мукой на челе,
Не двигались; иные же бродили
Без устали, без отдыха во мгле.
28Их много было там, а тех, что ныли,
Во прахе лежа, меньше было, но
Они зато охотней говорили.
31Дождь огненный спадал на всех равно,
Как в Альпах снег в безветренную пору,
Как пламенный тот ливень, что давно
34Случилось в знойной Индии, герою
Путь с войском преградивший. Смелый вождь
Тогда велел смутившемуся строю
37Топтать ногами землю, чтобы дождь
Не мог вредить, вкруг войска зажигая
Поля, траву и зелень темных рощ, –
40И, волю Александра исполняя,
Тушило войско землю под собой2.
И точно так слетал, не уставая,
43Дождь пламенный, ниспосланный судьбой,
На адскую пустыню, и пылала
Она, как трут, и раздавался вой
46Несчастных жертв: их пламя пожирало.
Метались тени грешников в огне,
Но кара их повсюду ожидала,
49И не могли нигде спастись они
От огненного жупела… «Учитель,
Ты должен на вопрос ответить мне, –
52Я говорил, – в Аду ты мой спаситель,
В Аду ты все преграды победил
И только, мудрый мой путеводитель,
55Двух демонов одних не усмирил
У огненного города. Поведай –
Кто этот великан? С сознаньем сил
58Надменно он глядит вокруг с победой,
Лежит, как бы не чувствуя огня…
О, просвети меня своей беседой».
61А грешник, посмотревши на меня,
Вдруг понял, что о нем держу я слово,
И произнес: «Мученья все кляня,
64Живой и мертвый тот же я, и снова
Силен теперь. И если бы опять
Юпитер ковачей своих сурово
67Заставил громы новые ковать,
Чтоб поразить меня в одно мгновенье,
Когда б он стал Вулканов всех сзывать,
70Измучил бы их всех до отупленья
И восклицал: ко мне, Вулкан, скорей!
Как в страшный день Флегрийского3 сраженья
73Он говорил; когда б рукой своей
Все молнии на грудь мою направил,
То и тогда б погибели моей
76Он не достиг!» Тут грешника заставил
Умолкнуть мой суровый проводник
Громовой речью; ужас весь представил
79Его греха: мне нов был тот язык
Наставника. Заговорил он гневно:
«О, Капаней! По‑прежнему ты дик,
82Твоя гордыня также неизменна,
За то и казнь преступника страшна:
Лишь бешенство дала тебе геенна
85За прежнее безумство, и должна
Та кара быть возмездием достойным
В Аду, где заседает сатана!»
88И с словом, уже более спокойным.
Ко мне тут обратился мой мудрец:
«Перед тобой в вертепе этом знойном –
91Великий грешник. Царственный венец
На нем блистал и, Фивы осаждая,
В числе семи царей был он. Гордец,
94Он, как и прежде, Бога отвергая,
Доныне покориться не хотел
И, постепенно в Тартаре сгорая,
97За гордость в нем находит свой удел…
Иди ж за мной, но бойся погружаться
Ногой в песок: он раскален и бел.
100Лесной опушки нужно нам держаться».
В молчанье мы к источнику пришли;
К нему приблизясь, стал я содрогаться:
103Кровавым выбегал он из земли.
Его струи тогда напоминали
Буликаме4 кипучие струи,
106Где грешницы по берегу блуждали…
Бежал в степи кровавый тот поток,
А берега и ложе состояли
109Лишь из каменьев; берег был отлог…
Я угадал, что наша шла дорога
Вдоль берега, что путь тот был далек.
112«В своем пути ты видел уже много
Предметов очень странных с той поры,
Когда вошли мы в Ад по воле Бога,
115В врата едва достигнутой горы;
Но этого источника печали,
Где носятся кровавые пары,
118Где все огни мгновенно потухали,
Ты ничего ужасней не встречал», –
Так предо мною тихо прозвучали
121Учителя слова. Его просить я стал
Со мною вещим знаньем поделиться,
Которым мой наставник обладал.
124И начал он: «Есть в море остров. Длится
За веком век, но все он там стоит,
И жизни шум в то место не домчится.
127На острове – его названье Крит –
В уединении жил древний царь когда‑то5.
И в дни его – предание гласит –
130Не ведал мир пороков и разврата.
На острове была тогда гора,
Ей имя – Ида; царственно богата
133Была ее природа. Та пора
Уже прошла: исчезли водометы,
Цветов, растений пестрая игра…
136Теперь в забвенье Ида. Нет охоты
Ни у кого об Иде вспоминать.
Но эту гору, полная заботы,
139Когда‑то Реа вздумала избрать
Для сына неприступной колыбелью.
Чтоб лучше там ребенка укрывать,
142Малютки плач веселых песен трелью
Она всегда старалась заглушать,
Кричать других просила с этой целью.
145А в сердце Иды старец древний скрыт;
Спиною к Дамиетте обращенный,
Очами – к Риму. Золотом блестит
148Его чело; стан, гордо обнаженный,
Из серебра, – от пояса до ног –
Со сталью медь. Из глины обожженной
151Одна нога, но на нее он мог
Наклонно, с большой силой опираться.
Из старца льются слезы, как поток,
154И как поток могучий, пробиваться
Сквозь гору смело могут и спешат
Вот в эту бездну с шумом изливаться,
157Где их тройной ужасный водопад
Является рекою Ахероном,
Потоком Стикса – он‑то вводит в Ад –