Официальная биография Уинстона Спенсера Черчилля 33 глава




Это замечание интересно в двух отношениях. Во-первых, оно действительно означало, что Черчилль «был не в курсе текущей ситуации», как выразился автор упоминаемой статьи, редактор Punch Малкольм Маггеридж. Его издание, конечно, было очень влиятельным и пользовалось популярностью. Но в середине XIX, но никак не XX столетия434. Во-вторых, Черчилль на самом деле не собирался уходить. Судя по оценкам членов его семьи, а также близкого окружения, сложилось впечатление, что он продолжит исполнять обязанности до мая 1954 года. Затем, после возвращения королевы из продолжительного тура по Австралазии и Тихоокеанскому региону, он предложит Ее Величеству рассмотреть вопрос о назначении на пост главы правительства своего преемника. Однако по мере приближения к указанному сроку замыслы премьера стали в очередной раз меняться. Или, если выражаться более точно, – путаться, поскольку он и сам не знал, что именно хочет: остаться или уйти. С одной стороны, возраст давал о себе знать. В откровенной беседе с Батлером в марте 1954 года Черчилль признался, что напоминает себе «самолет, у которого вытекает из бака топливо и который летит в темноте в поиске места для безопасной посадки»435. В тот же день в приватном разговоре с Иденом Черчилль подтвердил, что готов покинуть пост премьер-министра в мае либо, в крайнем случае, в конце лета 1954 года436. Через неделю он сообщил лорду Морану, что уйдет из большой политики в конце июня437.


Но была и другая сторона медали. Черчилль не оставлял мысли войти в историю великим миротворцем. В апреле 1954 года появилась возможность провести очередную встречу на высшем уровне с президентом США, которая после задержек и переносов состоялась в конце июня. С учетом возросшей активности на международном поприще срок отставки вновь был перенесен – на этот раз на конец сентября 1954 года. Затем, в августе, Черчилль придет к выводу, что время его ухода еще не пришло. О своем решении он сообщил расстроенному Идену, который в этот момент отдыхал в Австрии. О том, насколько тщательно готовился Черчилль к изложению аргументов, можно судить по тому факту, что он шесть раз переписывал письмо главе МИД, прежде чем удовлетворился изложением своей позиции438. В августе 1952 года Иден скрепил себя узами брака с Клариссой Черчилль (род. 1920), племянницей премьер-министра, к которой Черчилль испытывал, по словам Колвилла, «покровительственное отношение»439. Несмотря на то что ему удалось породниться с семьей премьера, восхождение к заветному посту выгодный марьяж не особенно облегчил. Черчилль продолжал искать новые уловки, всякий раз ускользая от исполнения ранее озвученных планов. Характеризуя его упорство и изворотливость в попытке остаться на посту как можно дольше, Рой Дженкинс назвал поведение Черчилля «одной из самых восхитительных задержек в истории»440.

В конце июля прогрессивное крыло партии во главе с Гарольдом Макмилланом, Ричардом Батлером и Патриком Бачен-Хепбёрном решило вновь поднять неудобный вопрос о кадровых перестановках. На этот раз было решено зайти с фланга, обратившись за помощью к Клементине. Исполнить деликатную миссию выпало Макмиллану, занимавшему в правительстве пост министра жилищного строительства и местного самоуправления. Он постарался быть максимально тактичным, но все равно оставил супругу премьера в расстроенных чувствах. Нуждаясь в поддержке, Клементина обратилась за помощью к Колвиллу, рассказав ему о неприятном диалоге.

– Я полагаю, вы сами согласны с тем, что сэр Уинстон должен уйти, – сказал секретарь.

– Да, верно, – ответила она. – Но мне не хочется, чтобы об этом мне говорил мистер Макмиллан.

Клементина попросила Колвилла присутствовать при ее диалоге с супругом. Она рассказала о беседе с Макмилланом на ближайшем ланче. Черчилль отреагировал выдержанно.

– Когда вы закончите прием пищи, будьте так любезны сообщить министру жилищного строительства и местного самоуправления, что я был бы ему очень признателен, если бы он приехал и познакомил бы меня, а не мою супругу со своей точкой зрения, – не без манерности обратился он к секретарю.

Колвилл пригласил Макмиллана на четыре часа. Дальнейшее развитие событий показало, кто в доме хозяин. И насколько расчетлив был этот хозяин.

Черчилль решил поиграть у Макмиллана на нервах. Изменяя своим привычкам, он в половине четвертого сел с Колвиллом за партию в безик. Обычно игра занимала не более двадцати минут, но в этот раз, вновь изменяя обычаю, Черчилль продлил развлечение, решив отыграться. Когда во время игры помощник доложил, что прибыл мистер Макмиллан, Черчилль распорядился впустить его. Затем, предложив гостю виски с содовой и сигару, он попросил его сесть на стоящий неподалеку диван. Настроившись на серьезный разговор, Макмиллан был выбит из колеи. Черчилль же тянул время. Сначала он спокойно завершил партию. Затем, вновь против своих привычек, решил сразу расплатиться за проигрыш. Когда ему принесли чековую книжку и ручку, он сказал, что ручка не та и ему нужна другая, с золотым пером. После он начал спорить с Колвиллом относительно размера проигрыша и суммы выплаты. Макмиллан не находил себе места, пока Черчилль продолжал разыгрывать спектакль. Когда все реплики были сказаны, а номера – исполнены, премьер заметил, что мистер Макмиллан, скорее всего, хочет обсудить какой-то вопрос государственной важности, поэтому он вынужден просить секретаря их оставить.

Сама аудиенция продлилась недолго. Через десять минут Колвилл снова был у премьер-министра. «Не понимаю, к чему вся эта возня, – удивленно произнес Черчилль. – Макмиллану нечего было сказать. Он вел себя очень робко»441.

Решив во что бы то ни стало встретить новый 1955 год на посту премьер-министра, Черчилль нашел осенью 1954 года новый неоспоримый довод в пользу продолжения своей работы на ответственном посту – юбилей. В последний день ноября политику исполнялось восемьдесят лет – «великое достижение для человека с такими привычками»442.

Торжественный день пришелся на вторник. По вторникам обычно проходила аудиенция у королевы. Несмотря на знаковое событие, Черчилль не стал менять распорядок, прибыв в положенное время в Букингемский дворец. Елизавета II с радостью поздравила своего знаменитого подданного, подарив ему четыре серебряных коастера с гравировкой монограммы Ее Величества, герцога Эдинбургского, а также других членов августейшей семьи. На следующий вечер леди Черчилль организовала праздничный банкет с приглашением ста семидесяти человек: членов семьи, друзей и близких коллег юбиляра. Мероприятие венчал огромный бело-розовый торт со знаменитыми строками из «Гамлета»:


Он человек был в полном смысле слова.
Уж мне такого больше не видать![129]

 

На Даунинг-стрит и Гайд-парк-гейт доставили свыше девяти сотен подарков, а также тридцать тысяч поздравительных открыток и телеграмм от простых граждан и глав государств, от различных организаций, объединений и сообществ, включая школу Итон – как «самому великому ученику Хэрроу»; дошли даже такие необычные отправления, на которых указывалось «величайшему человеку», а в качестве адреса значился лишь «город Лондон».

Отдельно Черчилля поздравили британские парламентарии. В честь юбиляра в Вестминстерском зале под звуки марша Элгара «Торжество победы» и знаменитого аккорда Пятой симфонии Бетховена, который, будучи переложен в код Морзе, означает букву V и в годы войны сопровождал передачу новостей Би-би-си, состоялась уникальная в истории британского парламента церемония с участием членов обеих палат. Было произнесено несколько приветственных речей: спикером, «отцом палаты общин», лидером оппозиции[130], а также вручены памятные подарки. «Ни одно официальное мероприятие в моей жизни не вызывало у меня столько эмоций, сколько это», – признался счастливый виновник торжества443.

Как правило, людей, проживших столько, сколько прожил Черчилль, и видевших столько, сколько видел он, трудно чем-нибудь удивить на девятом десятке. Но парламентарии превзошли сами себя. Они подарили премьер-министру два подарка, каждый из которых не смог оставить его равнодушным, вызвав при этом противоположные эмоции. Первым стала памятная книга с автографами практически всех депутатов палаты общин, вне зависимости от их партийной принадлежности[131]. Такому человеку как Черчилль, который дважды менял партийную принадлежность и всегда являлся сторонником срединного курса в партийной политике, столь единодушное поздравление от разных представителей политического спектра было более чем приятно444. «Я уверен, – сказал он, – что еще никто из членов палаты общин не получал таких поздравлений, какими вы осыпали меня»445. Второй подарок – внушительных размеров (250 х 288 см) портрет юбиляра кисти известного английского живописца Грэхема Вивиана Сазерленда (1903–1980).

Нельзя сказать, что сама идея с портретом стала для Черчилля неожиданностью. Он знал о желании коллег и поддержал их, согласившись позировать художнику. Работа над портретом началась в середине августа 1954 года. Премьер-министр сам рисовал (правда, не портреты) и понимал толк в живописи. Но его сложно было отнести к почитателям Сазерленда, знаменитого своим экспрессионистским и сюрреалистичным видением мира. Сам художник понравился чете Черчиллей гораздо больше, чем его творчество. «Он и в самом деле очень привлекательный, – делилась Клементина с дочерью Мэри. – Трудно даже поверить, что из-под его пера выходят столь свирепые и жестокие образы»446.

Работа над портретом заняла три месяца и потребовала десять сеансов позирования. На первом сеансе политик спросил художника:

– Как вы собираетесь меня изобразить – в виде херувима или бульдога?

Сазерленд не растерялся:

– Все зависит исключительно от того, кем вы себя сами покажите.

Черчилль видел наброски, но полностью ему позволили оценить работу только после ее завершения, примерно за две недели до праздника. Картина ему не понравилась. И чем больше он вглядывался в свой портрет, тем больше отвращения он у него вызывал. Помимо произведения, которое он назвал «злобным»447, его также возмутило поведение художника. Он считал, что Сазерленд его предал, отплатив за гостеприимство и добродушное отношение созданием извращенного изображения: старика, который находится в состоянии депрессии и думает об атомной бомбе448. Не без благотворного влияния своей супруги Черчилль смог сдержать негативные эмоции, великодушно и иронично заметив на церемонии во время вручения подарка, что «этот портрет представляет собой прекрасный пример современного искусства с объединением в себе силы и прямоты»449.

Клементине в этой истории была отведена особая роль. Сначала она нашла картину удачной450, но в дальнейшем быстро прониклась негативными флюидами своего мужа и также возненавидела мрачный портрет, представлявший Черчилля «огромным и ужасным монстром». По ее словам, работа Сазерленда причинила ее супругу «сильную боль» и «разрушила юбилей»451. Впоследствии она предала картину ножу и огню452. Сазерленд охарактеризовал поступок решительной женщины, как «акт вандализма»453, в чем был по-своему прав. Потомкам останутся лишь несколько своевременно сделанных фотоснимков и сохранившиеся наброски, представленные сегодня в Национальной портретной галерее в Лондоне.

После неудачного опыта работы с сюрреалистами Черчилль откажется позировать другому знаменитому представителю этого течения – Сальвадору Дали (1904–1989)454. Значительно более удачно у Черчилля сложились отношения со скульптором Оскаром Немоном (1906–1985). Они познакомились в январе 1951 года в Марракеше, где Черчилль отдыхал и работал над завершением пятого тома «Второй мировой войны». На следующий год королева заказала Немону мраморный бюст своего первого премьера для замка в Виндзоре. Как и в случае с Сазерлендом, скульптор и политик быстро наладили личный контакт, только в отличие от общения с живописцем их общение оказалось более благожелательным. Оказалось оно и более плодотворным. В 1955 году Немон сделал еще один бюст премьера для Гилдхолла, который получил восторженный отзыв Черчилля455. Постепенно Немон превратился в едва ли не официального скульптора выдающегося политика. Помимо многочисленных мест в самой Британии, созданный им «Черчилль» будет установлен в Париже, Нью-Йорке, Канзас-Сити, Монреале, Монте-Карло, Брюсселе, Копенгагене и других городах.

Многих великих личностей отличает любознательность, стремление к неизвестному и готовность экспериментировать. Некоторые исследователи даже относят эти качества к неизменным спутникам величия. Не беря на себя доказательство универсальности высказанного тезиса, заметим лишь, что Черчилль обладал перечисленными качествами в полной мере. Причем не только в молодые или зрелые годы, когда жажда освоения нового недостаточно утолена, продолжая толкать в неизведанные дали. Желание Черчилля освоить что-то новое, незнакомое и необычное, хотя и приутихло с годами, осталось достаточно сильным в старости. Одухотворенной работой Немона, он решил попробовать себя в скульптуре. Вначале в 1952 году Черчилль набросал эскиз (С 527[132]), а затем в 1954-м сделал из гипса слепок головы Немона (С 496), на основе которого сам Немон отлил копию в бронзе (С 495)456. Сегодня это уникальное в творческом наследии политика произведение представлено на обозрение в студии Черчилля в Чартвелле.

После юбилея до нового года оставался еще месяц, за который состоялось семь заседаний правительства, но Черчилль председательствовал лишь на двух. Это недвусмысленно говорило о том, что, несмотря на непоколебимое стремление остаться на посту премьер-министра, многие объективные факторы были не в пользу политика. Включая самый непримиримый и безжалостный – время. Черчилль продолжал сопротивляться неизбежному, но даже его изворотливости подходил конец. После очередной – в конце февраля 1955 года – настоятельной просьбы коллег-тори указать точную дату отставки Черчилль вместо привычного «нет» ответил, что он подумает.

О чем он размышлял в тот момент? Не о том ли, что, несмотря на пошатнувшееся здоровье и солидные лета, он смог и во время второго премьерства добиться значительных успехов: стабилизировать экономическую ситуацию, построить обещанные триста тысяч домов, сделать Великобританию ядерной державой? Или о том, что, несмотря на весь свой авторитет, он больше неспособен был оказывать существенное влияние на международную обстановку и убедить американцев провести трехстороннюю встречу с руководством СССР? Или о том, что его жизненная энергия, которая поражала столь многих столь долго, иссякла, и у него уже больше не было сил вникать, толкать и достигать? На политической сцене появились новые игроки и новые правила, новые реалии и новые модели, новые возможности и новые подходы. О чем бы он ни думал в тот момент, вывод был один – пришло время отойти в сторону и дать другим продолжить начатое, наблюдая, сочувствуя, а иногда и советуя.

В первый день весны 1955 года Черчилль представил в парламенте Белую книгу обороны. Это выступление, продлившееся сорок пять минут, стало последним крупным политическим действием знаменитого государственного деятеля. До своей отставки он еще несколько раз будет держать слово перед палатой общин, в основном отвечая на вопросы и обходясь без громких и длительных выступлений. По сути, его речь стала политическим завещанием для коллег и страны.

Свое выступление он начал с описания текущего «уникального периода в мировой истории», который характеризуется «разделением мира интеллектуально и географически» между «коммунистической дисциплиной и индивидуальной свободой». В подобных условиях каждая сторона пытается превзойти другую в силе и мощи, создав сначала атомную, а теперь – водородную бомбу. Какой путь должны избрать государственные деятели? Непраздный вопрос. На кону стояло будущее всего человечества.

И дальше Черчилль произнес наводящие на размышления слова: «Этот вопрос не имеет большого значения для пожилых людей, так или иначе, они скоро оставят этот мир, но я с тревогой наблюдаю за молодежью <…> что их ожидает впереди, если Господь устанет от человечества?»

Произнося эти слова, Черчилль тем самым указал на редко артикулируемую причинно-следственную связь между решением и последствиями, а также тем, как первое и второе разнесены во времени. На животрепещущие вопросы современности ответы ищут маститые политики. Они что-то предлагают, что-то исправляют, что-то нарушают. Но в полной мере воспользоваться плодами их решений смогут только будущие поколения. Поэтому на каждом государственном деятеле лежит огромная ответственность. Своими поступками они программируют не свою жизнь и не жизнь своих современников – они определяют судьбы тех, кто будет жить после них. И тем, кто этого не понимает либо живет сегодняшним днем и личными интересами, не стоит заниматься государственным управлением.

Кроме апеллирования к ответственности, обращает на себя внимание упоминание имени Господа. Для Черчилля не были характерны сильные религиозные чувства, и появление темы Всевышнего, да еще в контексте «уставшего от человечества», позволяет понять критичность положения и масштаб нависшей над миром угрозы.

Какие практические шаги предлагает Черчилль? Он сразу дал понять, что «от водородной бомбы нет гарантированной защиты». Идеальный выход в его представлении – всеобщее разоружение, как в области ядерного, так и конвенционального оружия. Но он понимал, что это невозможно. Даже создание «сбалансированной и поэтапной системы разоружения» требует значительных обсуждений и компромиссов. Пока такая система не создана, «единственной разумной политикой для свободного мира на следующие несколько лет» станет политика «сдерживания». А для этого у Великобритании должно появиться собственное термоядерное оружие. И такие исследования начаты, сообщил премьер собравшимся депутатам. Но будут ли они достаточны?

Черчилль и в былые времена, когда заходила речь о менее разрушительном летальном оружии, придерживался стойкого убеждения в бесперспективности гонки вооружений. А учитывая мощь водородной бомбы, раскручивание военной спирали грозило уничтожением всего человечества. Первоначально Черчилль планировал выразить в своем выступлении сомнения относительно надежности политики разоружения, ссылаясь на то, что радиоактивные элементы могут быть достаточно легко скрыты от проверяющих инспекторов. Но под влиянием Макмиллана он благоразумно согласился исключить этот пассаж. Вместо этого он недвусмысленно указал на основную дихотомию, в которой придется двигаться перенявшим у него эстафету политикам (причем не только в его стране), одновременно наращивая военную мощь и ведя переговоры по сокращению вооружений. Понимая, что этот путь будет непростым, британский лев закончил выступление следующим призывом: «Возможно, настанет день, когда честность в игре, любовь к ближнему, уважение к справедливости и свободе позволят измученным поколениям триумфально покинуть отвратительную эпоху, в которой мы с вами живем, и устремиться к сияющим и безоблачным далям. А пока этот день не настал, никогда не отступайте, никогда не поддавайтесь слабости, никогда не отчаивайтесь»457.

Выступление премьер-министра растрогало одного лейбориста до слез, а консерватор Генри Чэннон (1897–1958) назвал это событие «олимпийским спектаклем», «исполнением высочайшего класса, которое мы больше никогда не увидим ни от мистера Черчилля, ни от кого-либо другого». По слова Чэннона, за восемнадцать лет парламентской деятельности он «никогда не слышал что-либо подобного»458. Чэннона поддержал Гарольд Макмиллан, по мнению которого это выступление было «и в самом деле замечательным». Черчилль продемонстрировал, что «полностью владеет собой и палатой общин»459.

Когда парламентские прения закончились, Черчилль проследовал в свой кабинет.

– Если вы больше не выступите ни с одной речью, ваше нынешнее выступление станет прекрасной лебединой песней, – произнес Кристофер Соамс.

– Возможно, я больше действительно не буду выступать с большим количеством речей в палате общин, – ответил Черчилль.

После короткой беседы с близким окружением он попросил пальто и сказал, что направляется к королеве. Присутствующие замерли в ожидании – неужели это произошло, и восьмидесятилетний политик собирается сообщить Ее Величеству о своей отставке? Поймав на себе заинтересованные взгляды, Черчилль добавил:

– Все в порядке. Конечно, я устал, но не настолько. Я чувствую себя прекрасно. Я сделал это сам. Никто не смог бы это сделать за меня460.

Через неделю после выступления в палате общин Черчилль пригласил на ланч Идена. «Все решено, – записал Макмиллан на следующий день в своем дневнике. – Уинстон уходит в отставку 5 апреля»461.

До знаковой даты оставалось меньше месяца. Другой бы стал готовиться к неизбежному, передавать дела, завершать то, что еще можно было закончить. Но Черчилль отказался мириться с неотвратимым. Он продолжал сохранять надежду и искать повод остаться. Кто ищет, тот всегда найдет. Спустя три дня после встречи с Иденом в Лондон пришла телеграмма от британского посла в Вашингтоне сэра Роджера Мэкинса (1904–1996), в которой сообщалось, что Эйзенхауэр планирует 8 мая посетить Париж по случаю десятой годовщины победы в Европе. На повестке дня было два вопроса, привлекшие внимание премьера. Первый: намерение президента «ратифицировать с президентом Коти[133], Аденауэром и сэром Уинстоном Черчиллем» соглашение о Европейском оборонительном сообществе. Второй: «наметить планы для встречи с советским руководством с целью ослабления напряженности и снижения риска начала войны»462.

Черчилль отреагировал незамедлительно. В записке Идену он указал, что возможность встречи с Эйзенхауэром на высшем уровне «создает новую ситуацию, которая влияет на наши личные планы и расписание»463. Иден встретил поступившие предложения в штыки. На очередном заседании правительства между старыми коллегами состоялась холодная дискуссия, значительно обострившая их многолетние отношения. Струна была натянута до предела. До взрыва не хватало последнего акта. Утром 16 марта была получена новая телеграмма Мэкинса, уточняющая намерения американского руководства. В частности, сообщалось, что ни президент, ни госсекретарь не настроены на скорейшую встречу с представителями СССР. Послание из Вашингтона выбило почву из-под ног главы британского правительства. Его надежда на саммит с советскими политиками испарилась, словно никогда и не существовала ранее. «Кризис в кабинете министров завершен», – констатировал Макмиллан с облегчением464. Двадцатого числа Sunday Express впервые обнародовало сообщение о предстоящей отставке.

Наш герой тяжело переживал происходящее. Его сын подарил ему только что вышедшую книгу: «Черчилль: его жизнь в фотографиях». Политик внимательно просмотрел все фотографические оттиски, запечатлевшие его жизнь от рождения в Бленхеймском дворце до празднования восьмидесятилетнего юбилея. У Черчилля ушло на знакомство с книгой два часа. Он связывал это со своим «тщеславием» и добавлял, что «возможно, читателям эта книга будет менее интересна, чем мне»465. Политик ошибался – многочисленные сборники с его фотографиями, которые будут выходить в дальнейшем, убедительно опровергают его точку зрения.

Столько лет потратив на аккумулирование власти, на движение по скользким и крутым тропам, ведущим наверх, на партийные и межпартийные баталии, Черчиллю тяжело было отказываться от своего положения. Даже публично объявив о своей отставке, он все равно искал повода отсрочить неизбежное. За восемь дней до намеченной даты он сказал Колвиллу, что в настоящее время перед правительством стоят важные и срочные задачи: принятие бюджета и проведение всеобщих выборов. Возможно, сейчас тоже не время уходить. На аудиенции у королевы он отметил, что рассматривает перенос своей отставки. Будет ли она возражать? Королева ответила, что нет466. На следующий день на заседании кабинета Черчилль попытался поднять вопрос о дате предстоящих выборов, на что получил вежливый, но недвусмысленный комментарий: принимать решение по этому вопросу должен новый премьер. Видя настрой кабинета, Черчилль был вынужден уступить. «Если приходится подчиняться, то это нужно делать, как можно грациознее», – писал он в своих военных мемуарах467. Вечером Черчилль пригласил к себе Идена и Батлера. Он подтвердил им, что собирается уйти в отставку 5 апреля468. Решение принято. На этот раз окончательно. В последний день марта Черчилль попросил личного секретаря королевы Майкла Одена (1910–1984) проинформировать Ее Величество, что он покинет пост премьер-министра в назначенную дату.

Первого апреля на Даунинг-стрит отметили семидесятилетний юбилей Клементины. По воспоминаниям очевидцев, Черчилль «выглядел усталым и старым»469. Четвертого числа в резиденции премьер-министра тоже принимали гостей. Только это были необычные гости. На Даунинг-стрит приехала королева с супругом. Журналисты раздули этот инцидент до колоссальных размеров, отметив беспрецедентный характер подобного визита. На самом деле прецедент был. Георг VI в аналогичной ситуации навестил Стэнли Болдуина в момент отставки последнего в 1937 году. Так или иначе, но появление монарха на Даунинг-стрит все равно было событием экстраординарным и, несомненно, говорило об огромном уважении Ее Величества к своему самому знаменитому подданному.

Несмотря на торжественный характер вечера, не все прошло гладко – сказался человеческий фактор. Иден, хотя и рассматривался в качестве потенциального главы правительства, имел невысокий общественный статус. Однако в лучах славы хотят погреться все, вне зависимости от своего положения. Чтобы иметь возможность засвидетельствовать свое почтение перед королевой, глава Форин-офиса решил нарушить протокол, и был одернут герцогиней Вестминстерской. Произошедший казус усугубил сын главного виновника торжества Рандольф. Хватив по привычке лишку спиртного, начал надоедать миссис Иден своей непочтительной статьей о ее супруге, которую написал для Punch410.

На следующий день Черчилль провел заседание кабинета, последнее в своей жизни. Он сообщил министрам, что на сегодняшней аудиенции в Букингемском дворце будет просить королеву принять его отставку. Он поблагодарил всех за достойную службу и пожелал всем дальнейших успехов. На повестке дня нерешенным оставался только один вопрос.

Речь шла не просто об обычном премьер-министре, добровольно оставлявшим свой пост. Речь шла о человеке, который, обращаясь к братьям нашим меньшим, мог сказать: «Пес, представлял ли ты, проснувшись сегодня утром, что встретишь человека по имени Уинстон Черчилль»471, а на вопрос сверстника своего шестилетнего внука: «Правда ли говорят, что вы самый великий человек в мире?», не тушуясь, спокойно ответить: «Да, а теперь не мешай мне работать»472. Выдающиеся достижения Черчилля не могли остаться незамеченными. Верный секретарь Джон Колвилл счел, что в сложившейся ситуации было бы уместно отметить уникальность премьер-министра в британской истории, предложив ему самый высокий титул – герцога. Это была смелая инициатива, поскольку герцогство не предлагалось в течение века ни одному подданному, в жилах которого не текла королевская кровь. Тем не менее Колвилл поделился своей идеей с Майклом Оденом. В ответ ему сообщили, что королева не намерена менять устоявшиеся традиции. Однако, учитывая великие заслуги сэра Уинстона перед Короной, предложение герцогства могло бы состояться при условии, что Черчилль откажется от этого титула. Таким образом, королева сохранит многолетний обычай, одновременно оказав огромную честь своему подданному.

Колвилл пообещал узнать мнение политика. При первой удобной возможности он поинтересовался у Черчилля относительно его реакции на возможное предложение титула герцога. Пожилой джентльмен, который даже на посвящение в рыцари ордена Подвязки согласился не сразу, ответил, что решительно отклонит это предложение. Во-первых, какой именно титул ему собираются пожаловать? Герцог Вестерхемский – по названию населенного пункта, рядом с которым расположен Чартвелл? Тогда кем будет его сын? Маркизом Падлдак-Лэйнским, от названия единственного земельного владения политика за исключением Чартвелла?473 Во-вторых, и это гораздо важнее, наш герой хотел даже после отставки сохранить место в палате общин и войти в историю под именем Уинстона Черчилля.

Удовлетворенный ответом, секретарь не преминул сообщить о диалоге в Букингемский дворец. После чего Корона согласилась разыграть сцену с герцогством. Главное, чтобы Черчилль, который не знал об имевших место договоренностях, правильно исполнил свою роль. Колвилл опасался, что, поддавшись обаянию королевы или увлекшись своими романтическими представлениями о Короне, пожилой политик может изменить свое мнение и согласится принять титул. Какой бы тогда получился конфуз! После завершения аудиенции Колвилл первым делом спросил Черчилля, как все прошло. Тот со слезами на глазах ответил, что «случилось нечто невероятное, королева предложила мне титул герцога». «Я практически согласился, – продолжил он. – Я был настолько тронут красотой, шармом и добротой Ее Величества, решившей сделать мне подобное предложение, что в какой-то момент даже захотел принять ее предложение. Но потом я вспомнил, что должен умереть Уинстоном Черчиллем, и попросил меня простить»474.

Впоследствии в архиве Черчилля обнаружат его собственные воспоминания о той достопамятной аудиенции. После обсуждения кандидатуры нового премьера (Черчилль, кстати, отказался назвать имя Идена, предоставив королеве возможность самой выбрать своего первого министра) и небольшого диалога Ее Величество произнесла:



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2021-02-02 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: