На мой взгляд, начало первой мировой войны знаменовало собой начало Апокалипсиса. Ну, если не Апокалипсиса — то преддверия его. Недаром в канун войны гималайские Махатмы как бы вышли из небытия и направили предупредительные письма в Германию Вильгельму Второму, в Россию — Николаю Второму. Во всяком случае, все началось именно с первой мировой войны, которая предопределила вторую мировую, а из второй мировой выросла «холодная война», которая в сочетании с современной экологической ситуацией грозит автоматически превратиться в третью мировую. А она, как и обещано в Апокалипсисе, действительно может уничтожить все живое на земле.
Словом, после первого августа четырнадцатого года время катастрофически сдвинулось. Его прежний отсчет безнадежно устарел. Прежние либерально-гуманные рецепты оздоровления обстановки (сами по себе правильные) оказались непригодными для новых условий. На первый план выдвинулся, если хотите, иррациональный фактор. Задним числом, на безопасном удалении от совершившегося легко давать советы и предлагать альтернативы той же самой Октябрьской революции. Но в то время страна. стремительно ввергалась в хаос, а российский хаос сулил непредсказуемые последствия для всего мира. Ведь с иррациональной точки зрения, о которой раньше не было принято говорить, судьба нынешней цивилизации теснейшим образом связана с судьбой России. Гибель России будет гибелью современной цивилизации. Но об этом вы знаете, поскольку изучаете Рериха. Из хаоса, долженствующего вот-вот превратиться в апокалипсический, был единственный выход. Да, мучительный. Да, кровавый. Этот выход — Ленин.
Капитализм и коммунизм для меня не политические, а духовные понятия, издревле — еще во времена Христа — противостоящие друг другу. А если капиталистический строй мерить духовной шкалой, то, ей-Богу, он окажется ниже феодализма и даже рабовладельческого строя. При всех трудностях и сложностях докапиталистических эпох в человеке не вытравливалось все человеческое, существовала чистота патриархальных отношений; была романтика; величайшие духовные идеалы могли овладевать людскими массами: вспомним хотя бы первые века христианства. А капитализм? Он превращает человека в некое одномерное существо, сконцентрированное лишь на одной точке: материальные блага, деньги.
Мне как-то довелось прочесть рассказ о том, как в одном городе объявилась чудотворная икона. Она действительно была необычайной, ибо исполняла все желания жителей. Город процветал, и слава о его процветании разнеслась повсюду. Привлеченный слухами, город посетил пустынник. И вот на что он обратил внимание. Все желания исполняются, а люди ходят хмурые, недовольные, и выражение радости отсутствует на их лицах. В чем же дело? Выяснилось, что все желания горожан сводятся к сугубо материальным вещам; тот просит денег, тот новый экипаж, тот загородную виллу. Отказа нет ни в чем, но легко доступное, увы, легко рождает и чувство пресыщения. Но никто из горожан не догадался попросить об усмирении своего раздражения, гнева, зависти, о даровании внутреннего равновесия и гармонии. Никто не подумал попросить, как это сделал царь Соломон, знания и мудрости.
Словом, икона эта была не от Бога, а от дьявола. А дьявол, как известно, смеется, когда человек достигает желаемого (естественно, если это желаемое лежит в области материальных благ и внешних жизненных успехов).
Так вот, для меня этот город — символ капитализма. Лик, которому поклоняется капитализм, как бы его ни подкрашивали христианскими красками, навсегда останется ликом сатаны.
Вот почему, очевидно, русские писатели — предположим, Фонвизин, Карамзин, — когда попадали из своей крепостнической страны на Запад, то вместо того, чтоб восторгаться, приходили в ужас от соприкосновения с западной действительностью. По той же самой причине Герцен, а потом народники — через развитие крестьянской общины — мечтали спасти Россию от капитализма.
Собственно, Россия в чистом виде никогда и не знала капитализма. Во всяком случае, политической властью он у нас не владел.
Да и российские капиталисты разительно были не похожи на европейских и американских. И это не случайно. Дело в том, что там, на Западе, быть миллионером это почетно, а быть миллионером у нас это немножко совестно. Как бы осознавая свою ущербность, наши миллионеры бунтовали против себя (это прекрасно описано Горьким в «Фоме Гордееве»), жертвовали деньги на революцию, то есть подкладывали бомбы под собственное благополучие.
Мне думается, что здесь срабатывал инстинкт самосохранения, ибо Россия и капитализм — вещи несовместные. Разве страна богоносного начала, каковой считал Россию Достоевский, может когда-нибудь примириться с внедрением начала сатанинского? «Нельзя служить одновременно Богу и Мамоне» — это русский человек ощущает, быть может, гораздо острее, чем любой другой человек в мире.
— Но говорят, — вступил я в беседу, — что капитализм изменился, стал мягче и гуманнее.
— Разумеется, изменился, — согласилась Надежда Михайловна. — Но изменения эти касаются частностей, а не сути. Да и пошли на эти изменения, может быть, потому, что над миром, как грозовая туча, нависала наша страна с новым строем и новыми идеалами. Еще неизвестно, как повели бы себя капиталисты, не будь нашей страны.
В частичные изменения капитализма верю. Но не верю, что он когда-нибудь откажется от сути своей — от накопления материальных благ как главной движущей силы, как самоцели. Ведь тогда капитализм перестанет быть капитализмом.
Разумеется, и наш социализм — далеко не райские кущи. Его называют казарменным, а я бы назвала двумерным, ибо он оторван от духовной основы и духовных корней. Потому как плоскость и парит в пустоте. И наша задача состоит не в том, чтоб оглядываться и. тем более обольщаться призрачной трехмерностью капитализма — оглядываться назад значит окаменеть, — а в том, чтоб шагнуть в четырехмерное пространство духовного коммунизма.
Собственно, к этому и призывало письмо Махатм. Если б оно было воспринято! Но, увы...
Правда, меня несколько удивило, что авторы письма называют Ленина Махатмой. Вы же знаете, что к Ленину особых симпатий я не испытываю. Однако думаю, Махатмы исходят из знания чего-то более глубинного и сокровенного, нежели я.
И, во всяком случае, следует, очевидно, прислушаться к Черчиллю. Да, да, кажется, Черчилль, если мне не изменяет память, говорил примерно так: «Величайшим несчастьем России было то, что она породила Ленина, но и величайшим несчастьем России было то, что она потеряла его». Доживи Ленин до послания Махатм, ход истории — в этом я не сомневаюсь — был бы совершенно иным.
КНИГА ЕГИПТА
Надо сказать, что Надежда Михайловна была решительно не согласна с мнением (ставшим в то время расхожим), что все откровения идут из Индии и Гималаев.
— Это не так, — возражала она. — Традиция, которой я придерживаюсь, гораздо старше. Через Египет она получена нами из Атлантиды. Да, да — из той самой Атлантиды. Если теософия имеет свои корни в восточной мудрости, то эзотерическое христианство является непосредственным продолжением космического учения атлантов и египтян.
— Так, значит, — спросил я, — ваше учение можно назвать христианской теософией?
— Дело не в словах, — отвечала Надежда Михайловна. — Да и разница между нами и теософами в чем-то условна. В особенности если учесть то обстоятельство, что индийское учение представляет собой не что иное, как фрагменты и сколки сокровенных знаний Атлантиды.
— Грядущая гибель Атлантиды, — продолжала она, — не являлась тайной для высоких посвященных этой страны. Были предприняты все меры, дабы спасти посвятительные центры, а значит, накопленные знания и небесные откровения. Задолго до потопа на берегах плодоносного Гапи (прежнее название Нила) были основаны первые колонии атлантов.
Солнечными учителями называли местные жителя пришельцев с другого континента, ибо, если верить преданию, тела их были прозрачны и как бы светились, пропуская яркий огонь духа. Они стали наставниками местного населения и передатчиками тайн.
Атланты построили храмы, в которых религиозная атрибутика гармонически сочеталась с математически точными выкладками научных исследований. Поэтому подчас и непонятно было, что это: то ли храм, предназначенный для молений, то ли лаборатория, ждущая своих работников? И недаром пирамиду — а пирамиды в Египте сооружались по чертежам, полученным от атлантов — арабы называли книгой, застывшей в камне, которая содержит в себе, как писали они, «мудрость и результаты, достигнутые в разных науках и ремеслах, чтобы познания арифметики и геометрии навсегда оставались запечатленными на пользу тем, кто оказался бы в будущем в состоянии понять их».
С атлантами в Египет как бы пришло небо, ибо они уделяли много времени и внимания эзотерической науке звезд. Они считали, что звезды начертаниями своих лучей и постоянно меняющимися позициями на небосводе говорят о будущем и предостерегают человечество от надвигающихся бедствий. (Кстати, благодаря именно этой науке звезд, подкрепленной пророческой информацией сновидцев и ясновидцев, и была предугадана катастрофа и определено оптимальное месторасположение эвакуируемых посвятительных центров.)
Однако астрология атлантов была бесконечно далека от того, что именуется безысходным фатализмом. Если опять-таки верить преданию, то их наставники учили следующему.
«Сын мой, зная теперь значение и силу звезд, не поступай слепо и не уподобляйся незнающему рабу, говоря: «Этот день неблагоприятный по звездам — не стану работать или молить богов, предамся безделию, покою, дабы не совершить чего-либо противного звездам, и они покарают меня». Поступая так, ты готовишь худшее, ибо вместо того, чтобы победить эти влияния своей умственной работой или работой рук, ты поддаешься течению слабостей и бессилия и можешь легко поступать так постоянно. Воля твоя, особенно сознательная, изменяет влияние звезд — запомни это. Звезды для мудрого лишь Указания, чего ему следует остерегаться».
Атланты принесли в Египет свои песнопения, обряды, обычаи. Но кое от чего им пришлось и отказаться.
В Атлантиде, например, высоко чтили таинственную жизнь волос, растущих на человеческом теле. Считалось, что они весьма чувствительны к тонким воздействиям а вибрациям. Поэтому жрецам категорически запрещалось брить бороду. Но то, что было приемлемым в стране умеренного климата (а таковой была Атлантида), стало невыносимо тяжелым в жарком Египте. Пришлось изменить прежний порядок вещей и разрешить служителям храмов прибегать к услугам бритвы. Но отношение к волосам осталось по-прежнему благоговейным. И не случайно фараону вменялось в обязанность носить привязанную бороду в качестве священной подставки для лица.
И, наконец, атланты принесли с собой арканы, или рисунки-символы, выдержанные в определенных геометрических пропорциях. В этих символах зашифрованы знания о строении Вселенной и духовном пути человечества.
На сакральном языке слог «Ар» означает свет. Буква «к» — для. «Ан» — сын. Получается: «Свет для сына». Иначе говоря, это — послание Бога и Вечности человеку, в смысл которого он должен проникнуть, если хочет понять свою миссию в мире.
Изображения арканов в их строгой иерархической последовательности высекались на стенах подземной галереи. Храмовый ученик мог попасть туда, лишь выдержав серию тяжелейших испытаний и искушений.
В галерею вел длиннейший тоннель, где от непроницаемой тьмы можно было ослепнуть, а от гробового безмолвия — оглохнуть. Мрак внезапно обрывался пространством, наполненным мерцающим светом. И первое, что видел ученик, когда его глаза обретали способность видеть, — величественная фигура человека, над головой которого сияла лемниската, знак бесконечности в виде горизонтально лежащей восьмерки. Левая рука поднята вверх, правая опущена вниз. Ноги наполовину скрыты зеркальным кубом. На этом кубе, а точнее, престоле — жезл, чаша, меч.
Все предметы и жесты были исполнены особого смысла на этой древнеегипетской фреске, запечатлевшей первый аркан. Так, например, жезл, чашу и меч, по словам Надежды Михайловны, можно интерпретировать как символы Святой Троицы: Отца, Сына и Духа Святого. Жезл, говорила она, олицетворяет собой Волю Творца. Чаша — Любовь. Меч — Мудрость.
Арканология, может быть, самая загадочная и парадоксальная из всех эзотерических наук. Так, во всяком случае, полагал автор некогда знаменитых книг «Четвертое измерение» и «Tertium Organum» («Ключ к загадкам мира») Петр Успенский, перу которого и принадлежит вот эта легенда.
«Пришло время, когда Египет не был больше в состоянии бороться против нашествия иноплеменников. Зная, что на этот раз царство фараонов уже не восстанет, жрецы решили приготовиться к гибели всего. Тогда они собрали всех ученых, чтобы обсудить, как сберечь знание, накопленное тысячелетиями, как передать его будущим поколениям, которые, они знали, придут после варваров.
Сначала думали доверить знание добродетели. Выбрать среди посвященных особенно добродетельных людей и поручить им хранить знание и передавать его только таким же добродетельным людям, как они сами, из поколения в поколение.
Но один жрец возразил, что добродетель — это самая хрупкая вещь на свете и что, кроме того, ее труднее всего найти, особенно тогда, когда она нужна. Поэтому он предложил доверить сохранение тайн пороку, который везде и всегда имеется и необыкновенно прочен в людях.
Порок, сказал он, никогда не исчезнет совершенно, и мы можем быть уверены, что наши принципы, если мы доверим их пороку, сохранятся долго и надежно.
Это мнение было принято, и была изобретена игра, как служащая пороку, в которую была вложена вся тайная доктрина. Таро[1] состояло первоначально из небольших металлических пластинок, на которых были выгравированы таинственные фигуры. Известно, что игроки очень суеверны. И они хотя и не понимали их значения, тем не менее в точности сохраняли все фигуры и знаки и передавали Таро из поколения в поколение гораздо лучше, чем могли бы сделать это какие бы то ни было добродетельные люди.
И таким образом, Таро, представляющее синтез или квинтэссенцию всего знания древнего мира, дошло до нас под видом игральных и гадальных карт».
В классическом варианте колода Таро делится на две части. Первая — 22 карты (что в точности соответствует числу мажорных арканов). Вторая — 56 (что в точности соответствует числу минорных арканов).
Для нас, по утверждению Надежды Михайловны, наиболее существенное значение имеют арканы мажорные, изображения которых и по сию пору можно видеть в некоторых святилищах Египта. Именно они нашли зеркальное отражение в знаменитых изумрудных таблицах Гермеса Трисмегиста и их двадцати двух скрижалях. Несомненна также и генетическая связь арканов с двадцатью двумя буквами древнееврейского алфавита. Следует, однако, заметить, — сказала Надежда Михайловна, — что «древнееврейский» — понятие условное, ибо корни этого языка уходят в глубину веков, в те времена, когда еще существовала Атлантида. Тогда и был создан алфавит, каждая буква которого рисунком своим воспроизводила контуры того или иного созвездия, сияющего над землей. Поэтому данные буквы, по существу, являются звездными знаками посвятительного словаря арканов.
Могу признаться, что в арбатской келье Надежды Михайловны я прошел целый курс арканологии. Причем особенности курса состояли в том, что он не опирался на источники, у нас неизвестные, но все же опубликованные, такие, как, предположим, «Энциклопедия оккультизма», изданная в Шанхае в тридцать восьмом году, или книги Шмакова, Леви, Папюса. Надежда Михайловна считала заслугой перечисленных авторов, что при всех их ошибках и недостатках они донесли все же до людей внешнее начертание арканологических знаков. Но вот ключ к внутреннему значению этих знаков ими, говорила Надежда Михайловна, утерян.
Что касается нас, то мы имели дело с теми работами, которые были написаны у нас в России в самый пик сталинского террора, а также в период величайшего напряжения сил народных — в Великую Отечественную войну. Не без трепета брал я в руки пожелтевшие, отпечатанные подчас на старинном «Ундервуде» страницы рукописей, которые властями предержащими могли восприниматься лишь на уровне идеологического диверсионного акта со всеми вытекающими отсюда последствиями. Религиозная и духовная жизнь России была загнана в подполье, но она продолжалась, она стала, может быть, еще более интенсивной, ибо на границе жизни и смерти и возникают искры подлинных откровений.
Час постижения этих откровений, думается, пришел. И если я не собираюсь сейчас углублять тему арканологии, то это лишь потому, что она требует специального исследования, выходящего за скромные рамки замысла данной книги. Одно лишь хочу добавить: увлечение арканами — непосредственно и опосредствованно — сказалось на моих стихах.
Особое впечатление на меня почему-то произвел шестнадцатый по счету аркан. Я знакомился с ним по рисунку, исполненному во времена Парацельса.
На фоне вспаханного поля — цилиндрическая каменная башня без окон. Это башня духовного посвящения, ибо над ней горит восьмиконечная звезда — символ Духа Святого. Башня заперта. Но в массивный замок на ее дверях бьет ослепительная молния. Башня рушится. С ее высоты ниспровергаются две человеческие фигуры. С правой стороны — увенчанная короной (император). С левой —увенчанная тиарой (папа).
Текст, поясняющий рисунок, гласит:
«Падает Посвященный правой стороны, падает Посвященный левой стороны. Незыблем Маг, стоящий в центре».
Иными словами: в равной степени обречены на гибель и человек, слишком уж тяготеющий к земле и всему земному (император), и человек, слишком уж оторвавшийся от земли и устремившийся лишь в небо (папа). Для себя же я интерпретировал аркан следующим образом:
Не страшен вихрь, когда стоишь ты в центре,
Житейское с духовным сочетая.
Но если порознь эти два начала —
То человека бездна поглотит.
«Первичный двигатель — Отец всего — породил человека по подобию своему и возлюбил его, как собственного сына!
...Но человек, пожелав творить сны, отделился от Отца, вошел в сферы творчества и даже перешел положенный ему предел...
И этот властитель мира и существ смертных и лишенных разума показал низшей природе — сквозь гармонию и заслон небесных тел — прекрасный лик Божества. При виде этой чудесной красоты... Природа с любовью улыбнулась, так как она узрела красоту человека в водном зеркале и тень его — на земле. А он, увидев в воде отражение своего образа, воспылал любовью к нему и пожелал им обладать. Природа захватила своего возлюбленного и оплела его всего.
И вот почему из всех существ, живущих на земле, один человек двойственен: смертей телом, бессмертен по сущности своей. Божественный властитель всего — он подчинил себя судьбе, правящей тем, что смертно. Стоящий выше гармонии миров, он пленник ее пут!»
Это отрывок из работы Гермеса Трисмегиста («Видение Гермеса»). Родина Гермеса Трисмегиста — Египет. Но в стране пирамид его называли иначе, а именно:
«Тот, трижды величайший, писец божественной книги, изрекший сущее и создавший то, чего не было». Ему принадлежит пророчество, что никогда не иссякнет небесная мощь Египта.
— Разве это не так? — утверждала, облекая в форму риторического вопроса свое утверждение, Надежда Михайловна. — Разве исчерпаны нами тайны Египта? Разве приблизились мы хоть на йоту к разгадке секрета пирамиды Хеопса, внутреннее пространство которой стерильно чисто и совершенно лишено микробов и бактерий — они погибают, проникая сюда? Разве так уж абсурдна мысль некоторых ясновидящих, что в подземный помещениях, надежно спрятанных под основанием пирамид, продолжают действовать посвятительные центры а значит, не прерывалась и не прерывается самая древняя духовная традиция на Земле? Наконец, разве в самой Библии не чувствуется отзвук египетского храмового учения и его знаменитого постулата: «Безмолвие изрекло свое Слово и выявило Бытие»?
«Книга Египта». Так называлась рукопись, с которой Надежда Михайловна знакомила меня в течение ряда вечеров. Эта книга — как и многие другие, обреченная на долгие годы подпольного существования — представляла собой основы древнеегипетского храмового учения, изложенного в форме беседы старого жреца со своим учеником.
Делая выписки из довольно объемистой рукописи, я по укоренившейся привычке своей и для удобства восприятия разбивал текст на определенные разделы, обозначая их теми или иными заголовками. В этом виде «Книгу Египта», а точнее — извлечения из нее, я и предлагаю вниманию читателя. Эпиграфом к ней, на мой взгляд, могло бы служить изречение, высеченное на стенах египетских храмов:
«Стань пирамидой среди Круга Вечности».
КНИГА ЕГИПТА
Раздел первый. Путь Посвящения.
Трудна дорога Посвящения, но, вступив на нее, не оборачиваются назад и не уходят на прежние тропы, ибо соприкоснувшийся с иным миром, с иными воззрениями, иной жизнью не может вернуться к старому. Так нельзя сложить растение обратно в зерно, невозможно плоду стать цветком.
Многие, еще не будучи посвященными, стремятся устроить свою жизнь в согласии с законами, считая истиною, что всякие искажения, неправильности, попрание божественных указаний есть нарушение Великого песнопения Мира и Божества. Так, сохраняя красоту жизни своей, они способствуют очищению мира и увеличению его красоты. Но ты скажешь, что далеко не все осознают важность жизни, указания богов, что мысль одних убога, не глубока, воля бессильна, сердце или жестоко, сухо, или тупо, безразлично. Да, сын мой, но все равномерно наделены богами различными способностями, но одни способствовали их развитию, сохранению в чистоте, а другие в небрежности, лени, противясь законам, не пожелали хранить их и теперь уменьшили их силу, а то и совсем закрыли их густой пеленой своих недобрых дел, мыслей и слов. Так появились «рабы». Истинно они рабы своего искаженного тела, своих смятенных мыслей, своей слабости, своего незнания.
Обманывает себя тот, кто говорит легкомысленно: «Я посвященный, омытый, в одежде чистой», а сам не вырывает из себя презрения к низшим душам, которых должен поучать своим примером, не борется с завистью, не умеряет гнева, не отказывается от мести. Ибо когда звучит одна струна тела и души, она невольно задевает другую и третью, и нельзя говорить «я чист», если не чиста мысль или слово. Постоянно очищение для Посвященного. Посвящение не может быть только на словах, только в обрядах или символах, только на несколько дней или часов, только для внешности.
Труден путь Посвящения, нелегко отказаться незнающему от соблазнов мира, от удовольствий, от суеты, напрасных разговоров, от мнения толпы и осуждения близких, но более всего — от своего искаженного воззрения на жизнь, на мир, и людей, и богов. Воистину, сын мой, все изменяется, все приобретает иную ценность, и мир людей незнающих явится перед тобой как собрание слепых или разъяренных зверей. По-иному ты оценишь этот мир! Принимая иные указания, запасаясь иным опытом, почувствуешь ты, как умираешь для легкомысленного, мятущегося мира, и вначале это переживание покажется тебе как горькое лекарство, как та чаша смерти, которую предлагали тебе в дни испытаний! Но горечь превратится в сладость, и смерть в жизнь, и скорбь сердца, и порывы его снова вернутся на стезю закрытости — в твердости познания и утверждения целебности Пути.
Раздел второй. Законы ученичества.
Если ученика коснулось Высшее, если Свет всколыхнул его душу, то обычно он стремится тотчас поучать других, как бы взойти на крышу храма и кричать оттуда всем о своем переживании. При этом он забывает, что не все готовы для внутреннего рождения, что именно сокрытое в жизни пугает многих. Если ученик станет говорить о высшем тому, кто погружен в домашние дела, материальные расчеты, то увидит на лице лишь усмешку и отрицание.
О, сын мой, помни и не старайся убедить неготовых: каждое сознание растет так, как надо — одно медленно, другое быстрей, иное только дожидается своего часа. Надо ли тогда только молчать или показывать видом своим, что ты мудрее их? Нет, надо уметь говорить согласно времени и определенному развитию. Ты не станешь говорить рабу о небе и небесных излучениях — это скользнет мимо его сознания. Но если ты начнешь говорить о порядке в доме, то незаметно перейдешь на порядок в мире, его законы, на порядок отношения между людьми. И пахарь поймет тебя, если услышит о тайне посева, как правильно исполнять свое дело и какая чудная тайна лежит в расцвете зерна. И каждое время показывает, насколько вперед ушел народ, насколько он готов к той или другой тайне, ибо, если открывать высокое откровение, народ по неготовности исказит его и более того — загрязнит в опрощении.
Молчание дается не ради того, чтобы выставить свою гордость, якобы высоту; не ради того, чтоб подчеркнуть, что знаешь тайны; оно предлагается ученику как воспитательное средство. Необходимо молчать ради сбережения блеска истины, ибо она совершеннейший драгоценный камень, который может быть захватан грязными руками, темными чувствованиями и сдвигами мыслей. Блюсти тайное значит уважать его.
Наш Учитель Тот, трижды величайший, говорил:
«Блюди тайное, склонись перед тайнами мира и человека и постигнешь еще большее тайное».
Если самолюбие твое еще слишком обострено, если тебя задевает всякий пустяк, значит, ты еще нетвердо стоишь на Пути Посвящения и тебя всякий может легко столкнуть с него, возбуждая в тебе все недоброе, протесты, неповиновение.
Наш Учитель Тот, трижды величайший, говорил:
«Не бойся, если, постигая иное — тонкое, станешь странным для людей, люди не поймут тебя и даже отстранятся от тебя в слепоте своей. Ты не одинок, ты с богами и высшими наставниками. Возрасти в себе прощение и снисхождение к их непониманию. Оставь озлобленных, не раздражайся на них. Горе ученику, если он носит в себе озлобленность и станет проклинать, захваченный бурей переживаний. Проклиная — он летит в бездну!
Некий ученик был приведен в сокровищницу храма и услышал от жрецов следующее повеление:
«Если ты пожелаешь что-либо взять отсюда, то бери свободно все, что можешь унести с собой без труда». Это был человек жадный, он увидел вокруг себя золото, серебро, драгоценные камни, чудесное оружие, богатейшие одежды и многое другое. Он помыслил: в руках я не унесу того, что мне желается, но повешу на себя мехи, чтобы наполнять их золотом.
Так он и сделал. Но ему была открыта дорога только через поток воды, струящийся от Гапи. Ему необходимо было его переплыть, ибо дверь за ним замкнули. Он же не хотел расстаться с сокровищами, бросился в воду, она наполнила мехи, в непосильная тяжесть увлекла его на дно.
Таков несознательный ученик, просящий постоянно о тайнах. Чем более жаждет он скорее и больше получить откровений, тем яснее, что этот ученик — быстро вспыхивающая солома и очень скоро от его желаний останется лишь кучка пепла. Открывая ему одну тайну, мы видим, как мало он трудится над ней, мало переживает ее, не входит в ее сущность.
Были у нас и такие ученики, которые крали священные папирусы высоких тайн и тоже уподоблялись этому тонущему безумцу. Тяжесть откровений угнетала их.
Посему заповедано ученику не просить Учителя открывать ему то или другое; Учитель, учитывая его силы, знает, что дать ему.
Раздел третий. Наука излучений [2].
«Ты — свет», — указывают храмы. Как солнце убывает, постоянно давая из себя лучи, так не иссякает это истечение сил из человека. Лишь в момент смерти бурным потоком изливаются эти силы, и тогда тело холодеет, костенеет и разлагается.
Прозревая в чистых истечениях жизненную силу, естественно, жрецы пришли к мысли лечить ими слабых и больных; и так как руки, как и все конечности, излучают силы, то храмовые врачи возлагают руки на больных и укрепляют здоровье, исцеляют немощи и способствуют бодрости духа. Этот метод возложения рук так же древен, как и лечение лучами солнца или нагретой солнцем водой, или песком.
Человек толпы, удовольствий мира не знает о тайне этих излучений, иначе он больше бы обращал на это внимания и не посещал игроков, развратников, пьяниц и т. п. Он легко перепутывает свои излучения с другими и слишком много отдает жизненной силы. Сдерживать, согласовывать свои излучения — вот чему наставляют храмы своих учеников.
Ничто так не связывает людей, как излучения: добрый тянется к доброму, печальный к печальному, здоровый любит здоровых, веселый ищет радостных; но мало этого — сильная мысль притягивается к такой же, как и движение сердца. Так, наши излучения тел создают нам и наши влечения к особым людям, и равнодушие к другим.
Мысль тесно связана с чувством и волей. Как мы мыслим и чувствуем — таковы и мы. И наши переживания и чувства, и наши мысли действуют на истечения наши. Когда человек чего-либо пугается, вся сетка его истечений из тела сжимается и опускается — так непроизвольно защищает себя тело. Когда человек настроен благодушно — весел, доверчив, эта сетка расширяется и подобна лепесткам цветка. Больной для ясновидца имеет спутанные, медленно движущиеся струи излучений. Злой, недовольный, недоброжелательный сжат, как запеленутая мумия.
Наш Учитель Тот, трижды величайший, говорил:
«Не смешивайте ваших излучений с другими, которые как нечистые, несовершенные или даже несоответствующие вам могут заразить вас, и это случится, если вы будете носить чужую одежду, обмениваться уборами или даже священными поясами. Не принимайте даров от лиц, вас задабривающих, льстящих вам, но в сердце не принимающих. Как может жрец принимать вещи, если они окружены недоброжелательностью, или корыстью, или завистью, не отдаст ли он обратно вещь, говоря: «поди и исправь вначале сердце свое!»