ДОКТРИНА НЕПАДШЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Доктрина эта содержит два главных принципа.

Первый гласит о том, что существует непадшее че­ловечество. Монады, не подпавшие под власть Люцифера, образовали духовную цивилизацию на много порядков выше, чем наша. Сведения о ней под разными именами стучались и стучатся в окаменевшие сознания людей. Од­ним из синонимов непадшего человечества несомненно выступает понятие Белого Братства. Обратите внимание на термин «Белое Братство». Как и Белый Поток при­роды, он символизирует собой чистоту, незапятнанность, безгреховность.

Второй принцип Доктрины гласит, что наша связь с Единым, или Отцом Небесным, устанавливается и осу­ществляется через посланников Его, а ими являются представители непадшего человечества. В отличие от нас, у них нет кармы, которую надобно изживать в течение длинного ряда земных воплощений. Если же они облека­ются в человеческие тела, то только для выполнения миссионной задачи. С их стороны это добровольная жертва, продиктованная состраданием и любовью к людям.

— К числу представителей непадшего человече­ства. — говорила Мария Вадимовна, — принадлежали и будущие ученики Христа. Для Иисуса Христа не состав­ляло особого труда различить посвятительные знаки, не­зримо горевшие над ними. Потому с такой легкостью он находилих в толпе и властно звал за собою. И потому с такой легкостью и радостью, поначалу, быть может, не отдавая себе отчета, что заставляетих беспрекословно повиноваться, они и следовали за Ним.

Иисус Христос четко объясняет, почему именно на них остановился Его выбор. «Если бы вы были от мира, то мир любил бы вас, а как вы не от мира — то Я из­брал вас».

Увы, мир не любит того, что не вмещается в его огра­ниченное сознание. Люди как бы инстинктивно сторо­нятся всего, что может вывести их из состояния инерт­ности и духовного оцепенения. Ради сохранения спо­койствия и рутинного образа жизни они подчас готовы на любое злое деяние. Потому пророки всегда подвер­гались унижениям и были побиваемы камнями. Духов­ная пустыня окружала их, и был «гласом вопиющего в пустыне» их зов, обращенный к людям.

Вспомните, как встречали Иисуса Христа и Его Уче­ние иудеи, и, прежде всего фарисеи и книжники, обра­зующие — если употреблять современную терминоло­гию — интеллигенцию иудейского народа. На любое сло­во Нового Откровения они отвечали одним и тем же: мертвой буквой Ветхого завета. Иисус Христос обнажал и вскрывал тайны бытия, возвращал зрение слепорож­денным, исцелял бесноватых. А что же они, знающие о приходе Мессии и теоретически допускающие возмож­ность Его прихода в данный отрезок времени? Или уда­рялись в казуистическое крючкотворство, уличая, пред­положим, Иисуса в нарушении заповеди, запре­щающей любое действие в субботу (если исцеление свер­шалось в субботний день). Или пускались в бесконеч­ные умозрительные словопрения по доводу того, какой силой Иисус изгоняет бесов: силой Бога или Вельзе­вула?

Будда учил: если стрела вонзилась в тело слона, то ее надобно немедленно извлечь, чтобы избавить от стра­даний благородное животное, а не рассуждать о том, от­куда она прилетела, из какого материала изготовлена и т. а. Но именно вот этим, мягко выражаясь, неплодо­творным делом и занимались оппоненты Христа в то время, когда он извлекал стрелу из тела стражду­щего человечества. Живую истину они готовы были похо­ронить под мертвой схоластикой: а правильно ли он из­влекает эту стрелу, а имеет ли он вообще право извлекать ее?

Помрачение сознания падшего человечества было на­столько велико, в такую плотную пелену самости, напо­минающую погребальный саван, было оно закутано, что, казалось, еще мгновение, и погаснут божественные иск­ры, еле-еле тлеющие в душах людей. И лишь в послед­ний момент у самого края пропасти, ведущей в Ничто, было остановлено (не остановилось, а было остановлено) человечество. И произошло это, как вы знаете, примерно две тысячи лет назад по земному времени.

Только те, кто не признает иной силы, кроме матери­альной, могут считать распятие Христа Его поражением. На самом же деле не поражением это было, но величай­шей победой, отозвавшейся гулким эхом во всех невиди­мых сферах Бытия.

Но чтобы понять глубину этой победы, надо осознать космичность явления Христа. Надо четко уяснить себе, что Его воплощение было вселенским событием, причем главным и определяющим, изменившим не только пути земного человечества, но и всего Кольца Ориенталистского, ибо Сын Божий спускался на землю не только ради Земли и земного человечества, но и ради всей Вселен­ной и существ, живущих в ее многочисленных обителях. Иисус Христос прошел сквозь все планы мироздания, перестраивая космические ритмы и преобразовывая ма­териальную структуру звездных материков.

Христос — это Вечность, распятая на Кресте време­ни. Только Вечность и может быть такой снисходитель­ной к нам, ограниченным узкими земными рамками. Только она и может быть столь милосердной и всепро­щающей.

Вспомните, что говорил Христос. Он говорил, что «пришел не судить, но спасти мир». Вспомните, что ни­когда не отсекал Он от себя не поверивших в Него. Он лишь объяснял: «Отвергающий Меня и не принимающий Слов Моих — имеет судью себе:слово, которое Я гово­рил».

Какое же это Слово? То самое, о котором сказано в Евангелии от Иоанна: «В начале было Слово». То есть Слово первозданное, «бывшее в Боге» и заложенное в на­чале времен в монаду. Совесть стоит настраже Его.

Именно она как страж Божественного Слова и есть не­подкупный наш судия.

«Сын Человеческий» — так определял свою земную ипостась Иисус Христос. Вслед за Ним ощутить себя Сыном Человеческим, жить и поступать в соответствии с этим — вот кратчайший путь соединения с Истиной. Именно в этом, а не в соблюдении каких-то определен­ных ритуалов и догм и заключается момент приобщения к Космической Церкви Христа. Она существует, Косми­ческая Церковь Христа, но не всегда она выявлена пря­молинейными человеческими словами, как это делаю я сейчас. А человек должен вырасти в Сына Человеческо­го еще и потому, что только через «Сына» может рас­крыться и стать воплощенной Божественная Мудрость, неразрывная для нас с Именем Параклета.

В одном из сокровенных источников говорится:

«Редко бывает явным Божественное Присутствие на Путях Нисхода, но оно перестает быть тайным, когда совершит половину Пути своего человечество и когда Новое Откровение раскроет Врата Возврата».

Непосредственное Божественное Присутствие — вот главное знамение нынешнего периода времени, делающее его непохожим на любой другой.

В Свете Нового Откровения становится ясным, в чем состоит стратегическая задача наших дней. Две части, на которые раскололось человечество в начале времен — падшее и непадшее, — должны воссоединиться под зна­ком возвращения к истокам. Все, что способствует вы­полнению этой задачи, отвечает духу Учения Пара­клета.

В свете Нового Откровения становится ясным, что Дух Истины это воскресший Бог, сопутствующий людям. Бог, готовый раскрыть людям тайну Воскресения. Ключ к ее расшифровке вот в этой формуле, предельно при­ближенной к языку современной науки: «Материя есть уплотненная энергия, а энергия есть уплотненная мысль».

В свете Нового Откровения становится ясным, что время, послужившее крестом для распятия Вечности, представляет собой лишь тень, Ничто на лике Вечности. И в лучах восходящего Солнца Новой Эры исчезнет вре­мя, погрузившись в Вечность.

Я излагаю — естественно, в общих чертах — суть концепции, к которой приобщала нас Мария Вадимовна на протяжении ряда вечеров. Одушевленный этой кон­цепцией, я писал в своем дневнике, специально предна­значенном для медитаций.

«Сын Человеческий устремляется к Отцу, Сын Бо­жий — к Абсолюту. Все слитно, все едино, а обозначения «Сын Человеческий» и «Сын Божий» указывают на две ипостаси Твои: сотворенную и несотворенную. Между ними непроходимая пропасть, но она мгновенно исчезает, и на ее месте возникает сияющая вершина, если Сын Челове­ческий ощутит себя Сыном Божиим и воззовет к Отцу».

И еще:

«Сын Божий» — понятие это извечно. Оно зафиксиро­вано в древнейших источниках. Но осознание того, что Сын Божий есть в то же время Сын Человеческий, при­ходит позже в результате общего духовного роста. Во­площение Сына Божьего как Сына Человеческого в ис­торически конкретный период времени есть Иисус Хрис­тос. Он возвестил величайшую радость: человек — вместилище Божественной Энергии. В эпоху Святого Ду­ха то, что было исключением, становится Законом».

«Абсолют непостижим. Ни один эпитет нельзя прило­жить к Нему.

Велик Он — да; но одновременно мал, ибо нет такой мельчайшей части, в которой не присутствовал бы Он и иногда во всем Своем Величье. Он -- Все, но он же и Ни­что, как в абсолютном, так и в относительном понятии; в Нем все возможности и невозможности слиты.

...Одновременно Он далек и близок нам. Он есть мы, но часто мы Его теряем, и все-таки мы остаемся с Ним. Мы много лет напрасно ищем Бога, приносим гекатомбы жертв, а иногда достаточно улыбки, чтобы Его, Великого, узреть!

...Все невозможное становится возможным в Его Лу­че; дыханье Вечности лишь в Нем одном живет; лишь в Нем одном не ранишься о грани, об острые углы про­тиворечий, о маленькое человеческое «я».

Так тайна несказанна Абсолюта, что слов достойных нет, чтоб говорить о Нем! Он Всюду, Он во всем — и нет Его нигде. Проявленный — Он одновременно и часть, и целое, Множественность и Единство! Как может часть быть в то же время Целым? И все-таки один из основ­ных Его Законов гласит, что капля каждая Его, как ни ничтожна, ни мала она, не только станет Им в конце каких-то сроков, — но может бытие раздельное вести в слиянье с Ним. Когда она себя в Великом ощущает — то и она есть Все и разделенья нет!

...Во временном проделывая Путь, монада в Вечности хранит слиянность с Абсолютом, а повенчать она долж­на Путь с Вечностью; тогда раскроется одна из Истин ее Высокой Цели, и миссионное служение свое она свер­шит».

Это фрагменты из работы Марии Вадимовны. Помню, когда она мне ее читала, я обратил внимание на четкую ритмическую организацию текста.

— Ведь этоже стихи! — воскликнул я.

— Да? — удивилась Мария Вадимовна. — Никогда не замечала этого. Но вы же знаете, что эти работы я не считаю своими, потому что рождаются они под импульсом свыше и степень моего участия вих материали­зации весьма минимальна.

Мы не раз потом возвращались к этому сюжету, и каждый раз Мария Вадимовна удивлялась, что ее работы, оказывается, выдержаны в стихотворном размере. В ко­нечном итоге мы сошлись на мысли, что откровения вы­сокого плана, очевидно, всегда стараются облечься в сти­хи. Об этом свидетельствуют, сказала она, и Веды, и Библия, и Коран.

— Мысль, обращенная к Абсолюту, — утверждала Мария Вадимовна, — даже важнее Безмолвия, ибо она может превратиться в Слово, а Слово есть то, что и по­рождает Безмолвие.

Обращаясь к Абсолюту, мы, по существу, выходим из сферы влияния первотолчка, образовавшего мироздание наше. С одной стороны, мы подчинены законам этого мироздания, а с другой — если почувствовали в себе вибра­ции Абсолюта — как бы поднимаемся над ними.

Абсолют можно назвать еще и светящейся точкой со­прикосновения падшего и непадшего человечества. Здесь — в поле тяготения несотворенного — они, наконец, становятся едиными.

«Абсолютное там, где кончается мысль».

— Это верно, — подтвердила Мария Вадимовна, — но мы говорим с вами не о Невидимом и Неназываемом, а о путях приближения к Нему. А самый надежный путь приближения к Нему — постоянство устремления на­шего.

Ученье всех Учений — Устремленье

Под знаком Абсолюта. В этом все, — писал я впоследствии, развивая мысль Марии Вади­мовны.

— Подумать об Абсолюте, — продолжала она, — значит соединиться с Ним и значит стать на самую твердую основу, ибо Абсолют — реальность, порождаю­щая остальные реальности. Не употребляю слова «иллю­зия», ведь иллюзия — та же реальность, но искаженная и искривленная. А раз так — то ей суждено выправление.

Не забудьте о простой и в то же время великой ис­тине: человек есть то, о чем он думает. Это прекрасно понимал, например, Рамакришна, когда говорил: будете думать о Духе, станете Духом, будете думать о Боге, ста­нете Богом. Продолжая Рамакришну, можно сказать: будете думать об Абсолюте, станете Абсолютом.

Однако нет нужды доказывать, что отождествление с Абсолютом коренным и решительным образом отли­чается от любого другого отождествления. Ведь как бы ни был высок предмет, к которому ты устремлен, он все же содержит в себе ограничения зрительного и слухового характера. Отождествляя с Абсолютом, исключаешь вся­кое ограничение, ибо, по существу, ты отождествляешь себя со всем, что окружает тебя.

Но что это означает практически? А практически это означает, что ты отдаешь все свое внимание каждому явлению и что каждое мгновение жизни ты живешь как бы заново.

Мозг создан для беседы с Абсолютом.

Постигший это — возвратился в рай.

Удивительное и странное дело — ничто не воспри­нималось мной и не переживалось с такой обостренной силой, как это, казалось бы, сугубо абстрактное понятие:

Абсолют. Ничто — ни до, ни после — не заставляло в столь убыстренном темпе работать мое воображение. Впервые я, пожалуй, понял то, чего не понимал раньше или понимал лишь умом: «Отдай жизнь так называемым абстракциям — и ты вкусишь жизнь вечную».

И был целый период времени — он занял примерно месяц, — когда внешний мир как бы перестал существо­вать для меня. Вернее, он существовал, но как будто в каком-то тумане или полусне: я двигался и действовал в нем, но действовал автоматически и отстраненно, ис­пользуя механизм привычки. А все мысли мои были со­средоточены на одном и том же, и одна и та же нота неотступно звучала во мне: «Свет Света, Огонь Огня, Бог Бога, тайна — с тобой, тайна — в тебе, тайна — ты, устремивший свой дух к Абсолюту».

Из этого состояния меня вывело заурядное проис­шествие. Была гололедица. Погруженный в свои размыш­ления, я не разглядел гладкой ледовой площадки перед домом и тяжело грохнулся об асфальт. Падение было таким сильным, что я на мгновение потерял сознание. Острая боль в позвоночнике привела меня в чувство. Она не покидала меня в течение нескольких дней и поневоле заставила переключиться на другое. Постепенно я снова вошел в привычное русло жизни.

Вот некоторые из моих медитаций, родившихся в тот промежуток времени (нетрудно заметить, что они перекликаются с мыслями Марии Вадимовны).

Наверное, самая смелая смелость обратиться к истоку истоков — Абсолюту. Обращение к Нему, Неназываемому, означает воскресить в себе всех богов, все имена, звучащие и уже отзвучавшие, все человечество прошлого, настоящего и будущего.

Идти к Абсолюту — бессмыслица. Выявить Абсолют во всем, а значит, и в себе — единственно реальный, единственно верный путь. Как это сделать? Уделяй внимание Абсолюту, пусть кратковременное, но постоянное. Помни, что время, ушедшее на устремление к Абсолюту, превращается в Вечность и вовлекает тебя на орбиту Веч­ности, Причем немедля, сейчас!

Пробудить в себе искру Абсолюта значит вспомнить о том, что ты беспределен. Радость, рожденная мыслью об Абсолюте, устремлением к Абсолюту, растворением в Абсолюте — радость совершенная, ибо в ней нет и не может быть страха. А если нет страха, значит, умерла личность и, значит, ты соединен со своим истинным «я».

Пустота, в себя вместившая мир, есть Абсолют. Мир, вместивший в себя пустоту, есть Абсолют. Пустота без мира и мир без нее невозможны. Это Майя, а истина есть Абсолют.

Осознавшего, что есть Абсолютное, приблизившегося к Абсолютному, ничто не может уже удивить, а может только радовать все, вынырнувшее из Океана Беспре­дельности.

Достигая слияния со Вселенной, я растворяю в себе Вселенную; достигая слияния с Абсолютом, я становлюсь Абсолютом, оставаясь самим собой.

Всеми способами следует тормошить дух, дабы он не заснул. Лучший из них — устремить его к Абсолюту.

Никогда еще очевидность так не торжествовала над сущностью. Никогда еще Майя не была так сильна, как сейчас. Война беспощадная — Майе! Ниспровергайте Майю! Устремлением к Абсолюту побеждайте Майю, и вы победите ее!

 

РУССКИЕ ГИМАЛАИ

Не помню, кому и когда пришла в голову эта мысль: отправиться на Алтай. В памяти моей осталось, что мы говорим об алтайской поездке как о чем-то уже твердо решенном; обсуждаем маршрут; намечаем конкретные да­ты выезда. Никто из нас — даже неутомимая путеше­ственница Мария Вадимовна — в этих краях не бывал.

Разумеется, мы знали пророчества Рериха о будущем Алтая. Знали, что новой духовной цивилизации челове­чества — если планета наша сохранится — суждено раз­виваться именно здесь. Знали, что центр обновленной России должен переместиться сюда. Со слов Рериха зна­ли даже название будущей духовной столицы России Звенигород.

Знали мы также полузашифрованный текст из «Крип­тограмм Востока» — о таинственном посещении святым Сергием Алтая. По свидетельству монахов его обители, игумен рассказывал о своем путешествии, но весьма ску­по и сдержанно. Упоминал о Белой Горе, «но никогда не указывал места ее». Рассказывал о фантастических существах из иного мира, обитающих на Белой Горе. Рассказывал, как бы заглядывая в будущее; «Сани там без коней и для скорости могут летать».

И, наконец, мы знали апокрифическое сказание о Гаутаме Будде. Согласно этому сказанию, Белая Гора, она же Белуха, явилась кульминационным пунктом великого сокровенного странствия Будды по дорогам Азии (кстати, трансгималайская экспедиция Рерихов впоследствии в точности повторит этот маршрут). Здесь, на этой горе, где смыкаются — как утверждает древнее предание — токи земной и небесной Шамбалы, он принял космиче­ское посвящение.

Священная гора, окутанная туманом и облаками, не всегда была доступна для взоров людей. Говорят, что еще в середине XIX века жители окрестных селений не подо­зревали о ее существовании. Лишь сегодня она откры­вается нам, что может восприниматься (согласно тому же сказанию) как обнадеживающий знак наступления но­вой эры.

Естественно, что вся эта информация, накладываясь одна на другую, лишь укрепляла нас в нашем намерении совершить паломничество в русские Гималаи (так для себя мы теперь окрестили Алтай).

Разумеется, мы — в особенности я — отдавали себе отчет в трудностях предстоящей поездки. Мы отправля­лись в места, где нельзя было рассчитывать даже на ми­нимальный уровень удобств. Было неясно: как будем ре­шать вопрос с транспортом и удастся ли решить его во­обще? К тому же нас запугивали бездорожьем, дождями, энцефалитным клещом, которого, дескать, в тамошних лесах великое множество.

— У меня, — признавалась Надежда Михайловна, — то и дело вырастает заячий хвостик. Мне, конечно, не очень хочется ехать. И когда я обращаюсь к Учителю по поводу поездки, то втайне надеюсь, что его слова совпадут с моим желанием. Но нет, Он говорит прямо противопо­ложное.

— Ну, если у вас лишь иногда вырастает хвост, — развил я эту тему, — то у меня заячий хвост присутству­ет постоянно.

Мария Вадимовна с неподдельным изумлением по­смотрела на меня.

— Не может быть. Вы, конечно, шутите.

— Да нет, не шучу.

Надежда Михайловна приняла мою сторону.

— Я думаю, что у Валентина не один, а два хвоста выросли. Не только за себя боится, но прежде всего за нас.

Это было правдой. Ведь вместе со мной в экспедицию отправлялись три женщины: Мария Вадимовна, Надеж­да Михайловна и ее духовная дочь Галя. Младшей из них было зa пятьдесят, старшей — под девяносто. Мало ли что могло случиться? И потом: где размещать? Как обеспечить питанием?

— Предлагаю самый лучший вариант, — заявила Ма­рия Вадимовна, дух которой не ведал никаких сомнений. — Берем палатку. Устанавливаем ее в горах. Воз­дух, простор, красота.

Не думайте, что это говорилось в шутку. Это говори­лось на полном серьезе.

Говорила еще Мария Вадимовна следующее:

— Алтай — это особое место сосредоточения магнети­ческих токов. Собственно, комплекс Алтайских гор пред­ставляет собой космический магнит, связанный напрямую с Орионом — центром нашей ориенталистской Вселенной,

Вы знаете, что, выполняя определенную задачу, я по­сетила Карпаты, Кавказ, Север, Памир. Остался Алтай. Я обязательно должна туда поехать. Это звучит во мне как приказ.

Организация поездки легла на меня, и начал я с того, что оформил себе творческую командировку от Союза пи­сателей в Горно-Алтайск. Теперь я имел на руках офи­циальные документы, что должно было — это я хорошо знал по предыдущему опыту — облегчить контакты с местными властями. Кроме того, случилось так, что мне удалось познакомиться с директором горно-алтайского из­дательства Аржаном Адаровым. Очень кстати — как раз накануне намечаемого нами отъезда — он оказался в Мо­скве.

Я пригласил его к себе в гости. Изложил суть проб­лемы. Вначале сказал, что речь идет о моих родственницах, но потом, когда разговорились и я понял, что могу быть откровенным, признался, что не родственницы это, а люди, близкие мне по духу; невзирая на более чем преклонный возраст, хотят прикоснуться они к священ­ной земле Алтая. Аржан был растроган. Сказал: «Отныне можете полностью полагаться на меня».

Из Москвы наша группа отправилась на разных видах транспорта: мои спутницы — на поезде, я с Аржаном Адаровым — на самолете, дабы опередитьих на несколько дней. За этот промежуток времени мы надеялись оце­дить обстановку на месте и должным образом пригото­витьсяк их встрече.

Полет до Барнаула я, по существу, и не почувствовал, потому что был поглощен беседой с Аржаном. По моей просьбе он «просвещал» меня насчет духовных течений Алтая.

— Самая древняя религия алтайцев, — говорил он, — шаманизм. Потом уже на Алтае как бы сошлись две ре­лигиозные волны: с Запада — христианская, с Востока — буддийская. Наибольшее распространение получил у нас белый бурханизм, особая ветвь последователей Будды. О ней упоминал Рерих в своей книге «Алтай — Ги­малаи».

По словам Адарова, белый бурханизм — это буддизм с явственной примесью язычества.

— Часть алтайцев приняла христианство, — продол­жал Аржан, — часть стала под знамя Белого Бурхана. Естественно, что начались гонения на хранителей тради­ций шаманизма. Порою это принимало жестокие формы. Существует легенда о том, как были собраны все шаманы в одной избе. Избу заколотили досками и подожгли. Ска­зали: «Если они настоящие чудотворцы, то пусть дока­жут это и выйдут невредимыми из огня». Сгорели все. Лишь один обернулся камнеми, когда погасло пламя, стряхнул с себя пепел я принял прежнее обличье. Но и его одного оказалось достаточно, чтоб доказать истин­ность древней религии и чтоб продолжалась она и по сю пору на нашей земле.

Многие наши легенды (вы несомненно заметите это), — обратился Аржан ко мне, — начинаются словами:

«Это было в то время, когда не было берез». Как вы по­нимаете, это не случайность. Дело в том, что все алтай­ские предания сходятся в одном пункте: когда-то в нашем крае не росло ни одной березы. Другой климат здесь был, Другой пейзаж. И другой народ здесь жил. Назывался он Чудью. Когда появилось необычное дерево. Чудь увидела в этом недобрый знак для себя. Она восприняла его как предвестник наступления Белого Царства, крайне враж­дебного ему, приверженному черной магии. И ушла Чудь под землю в Царство тьмы, оставив после себя курганы, обложенные камнями. В крае поселились нынешние алтайцы. Памятуя о том, что именно береза изгнала Чудь из Алтая, мы почитаем ее как священное дерево. Впро­чем, как священное дерево, имея, очевидно, веские при­чины для этого, почитала березу и языческая Русь. Так­же благоговейно относятся к ней и староверы, живущие на Алтае: они видят в ней символ грядущей победы над тьмой христианской Шамбалы — Беловодья.

Название «Алтай» многие лингвисты, — говорил Аржан, — выводят из татарского слова «алтын», что озна­чает золото. Но есть и другая версия, по которой совер­шенно тождественными понятиями выступают слова «Ал­тай» и «Родина». Мне же кажется, что версии не проти­воречат друг другу, а название «Алтай» может быть пе­реведено следующим образом: «Золотая Родина».

Во всяком случае, — добавил Аржан, — это отвечает духу нашего фольклора, этому стихотворению, например (обратите внимание на своеобразную мистику чисел в нем):

Треуголен ты, Хан-Алтай,

Когда взглянешь ты с высоты,

Со стороны поглядишь на тебя,

Ты блестишь как девятигранный алмаз!

Благодаря командировочному удостоверению я полу­чил номер в центральной гостинице Горно-Алтайска. Но здешним масштабам это был почти что люкс: отдель­ная комната да еще с умывальником.

Гораздо сложнее обстояло дело с размещением на­ших дам. Свободных мест в гостиницах, как всегда, не было, а если и было, то нас не устраивало: комнаты типа общежития по семь-восемь человек в каждой.

Но выход все-таки нашелся. Аржан вспомнил, что у него есть знакомый, который работает начальником турбазы под Чемалом. Мы немедля отправились туда.

База располагалась в живописнейшей местности в об­рамлении гор и лесов и носила название «Катунь». Разу­меется, мы прекрасно понимали, что такое лагерь для ту­ристов: обилие людей, шумные сборища у костра, песня за полночь под гитару. Но, с другой стороны — обеспе­чивалось жилье (две уютные комнаты с небольшой ве­рандой) и полный пансион, что снимало все заботы о пи­тании. Я согласился не колеблясь. Тем более что считал чемальский лагерь лишь перевальным пунктом нашего пу­тешествия. Передохнув, мы должны были проследовать по алтайскому маршруту Рериха. Мы планировали побы­вать в Усть-Коксе, Верхнем Уймоне и обязательно у под­ножия Белухи (на этом, как на главной цели поездки, настаивала Мария Вадимовна).

Поезд из Москвы прибывал в Бийск ранним утром. Чтобы успеть к поезду, чтобы, не дай Бог, не опоздать (от Горно-Алтайска до Бийска примерно сто километ­ров), мы выехали с Аржаном в два часа ночи.

Аржан восседал за рулем. Он недавно приобрел ма­шину, прошел курс обучения и, как всякий неофит, был чрезвычайно уверен в своих знаниях как писаных, так, главное, и неписаных законов вождения. Утверждал, что обладает своего рода рецептом, гарантирующим от ката­строф и происшествий.

— Надо соблюдать правило трех «д», и тогда ничего с тобой не случится.

— А что такое три «д»? — полюбопытствовал я.

— Дай дорогу дураку, и все будет в порядке, — ав­торитетно заявил Аржан.

Так как мы выехали с солидным запасом времени,тоиногда останавливались, чтобы полюбоваться искрящим­ся сверкающим небом. Звезды, крупные и яркие, — го­раздо ярче, чем у нас, в Москве, — стояли над головой. Аржан объяснял, как называются они по-алтайски. Боль­шая Медведица — созвездие Семи Ханов. Полярная звез­да — Золотой Кол. Считалось, говорил он, что к нему привязывают своих огненных коней небесные богатыри.

Мы мчались мимо тополей, выстроившихся вдоль до­роги. Тишина. Ни единой души. Редко-редко вынырнет навстречу машина с зажженными фарами. Да еще од­нажды наткнулись мы на зайца, мирно дремавшего на асфальте. Увидев нас, он испуганно порскнул в кусты.

Около часа мы ждали поезда, а потом выгружали из вагона бесчисленное количество чемоданчиков, узелков, авосек. Пришел на помощь носильщик. Багажник «Жи­гулей» забили до отказу; часть вещей взяли на руки и — в путь.

Постепенно дамы стали приходить в себя, и, конеч­но, красота окружающих пейзажей привелаих в восторг.

На границе, официально отделяющей Горный Алтай от степного, мы сделала остановку.

— По старому обычаю, — сказал Аржан, — здесь полагается отдать поклон Алтаю.

Мы разбрелись в разные стороны, дабы в одиноче­стве и безмолвии совершить положенный ритуал. А Галя спустилась к Катуни и окунула лицо и руки в воду.

— Причастилась, — заявила она.

— Сейчас все причастимся, — пообещал Аржан. Вскоре он затормозил у деревянного сруба родника, священного родника, по словам Аржана. Когда-то со все­го Алтая шли к нему паломники. Потом за это стали пре­следовать. Но традиция не умерла, а сейчас как бы обре­ла полуофициальное признание. Во всяком случае, теперь никто не воспрепятствует человеку омыться водой из родника и привязать к ветке священного дерева над род­ником платочек или ниточку.

Мы уже обратили внимание на это дерево и гадали, почему оно, как праздничная елка, обвешано разноцвет­ными кусками материи.

— Существует поверье, — пояснил Аржан, — если вы завяжете узелок на священном дереве и загадаете же­лание, то оно исполнится.

По примеру паломников мы причастились водой из родника и снова — в машину.

И вот мы—в лагере. Наше появление, как и следо­вало ожидать, вызвало сенсацию. Представляю, какое эффектное зрелище являла собой наша группа: Мария Вадимовна в панамке и с маленьким рюкзачком за пле­чами, Галя тоже в панаме и с большим рюкзаком за плечами. Надежда Михайловна, грузно опирающаяся на палку, напоминающую посох, и мы, сопровождающие их. Помню, как изумленно и суеверно-почтительно расступа­лись перед нами люди в штормовках, какими взглядами провожали они нас. А уж какие строились предположе­ния на наш счет — об этом можно только догадываться. Единственное, о чем я узнал впоследствии, что на ка­кое-то время мы стали предметом острого любопытства среди туристов, причем все они сошлись на одном: толь­ко сумасшедший мог поместить в молодежном лагере дру­гих сумасшедших, сбежавших, по всей вероятности, из дома для престарелых.

— Священные горы непредсказуемы, — еще в Москве предупреждала нас Мария Вадимовна, — и нужно быть готовым к тому, что могут возникнуть препятствия и осложнения.

Они и начались, и начались сразу, как только выехали мы с Аржаном Адаровым из ворот чемальской турбазы. Препятствие обрело форму автобуса. Идет посредине, загораживая проезд. Аржан сигналит, чтобы тот уступил дорогу. Никакой реакции. Аржан нервничает. Я, словно предчувствуя что-то недоброе, говорю: да не обращай внимания, пусть едет как едет, куда нам торопиться. Но Аржан продолжает сигналить все яростнее и яростнее. Наконец, вроде бы автобус сдвинулся вправо. Мы — на обгон. Некоторое время идем впритык, чуть не касаясь боками друг друга. Обогнали. И вот тут Адаров во власти справедливого негодования обернулся и погрозил шоферу кулаком. И в то же мгновение мы очутились в кювете. От растерянности вместо тормозов Аржан нажал на газ. На газующей машине мчим в кювете. Нам еще повезло, что канава была неглубокой и что мы Еаткнулссь на ка­кой-то валун. Машина остановилась, запрокинутая на левый бок.

Моя дверца действовала, и я выбрался на волю. Вслед за мной вылез и Аржан, продолжая ругать шофера ав­тобуса, но теперь уже за то, что он бросил нас в беде и скрылся с глаз долой.

— А как же правило трех «д»? — пошутил я, чтобы как-то успокоить Аржака.

— Забыл! — воскликнул он.

Ждать помощи нам пришлось недолго. Вскоре пока­зался «рафик». Остановился. Из него высыпала группа людей. Они направлялись в лес по грибы. Начали ломать голову, как вытащить нас из канавы. Дело в том, что ни у них, ни у нас не было троса. Потом откуда-то по­явилась веревка. Но при первом рывке она оборвалась. Тогда веревку сложили вдвое и с двух концов закрепили тугими узлами. «Рафик» дернул, и наша машина мед­ленно поползла вверх. И вот она на шоссе — грязная, крыло смято, дверцы тоже. Но пострадал, как выясни­лось, лишь внешней вид. А мотор и все остальное — в полном порядке. Поэтому мы благополучно добрались до города. Но, конечно, Адаров был расстроен и укатил в Бийск, чтобы отремонтировать машину.

А на другой день утром — я не успел еще позавтра­кать — телефонный звонок. Беру трубку. Слышимость ужасная. Но сквозь треск и разряды различаю Галин голос. Галя говорит:

— Возьми машину и приезжай к нам сегодня.

Я объясняю, что Адарова нет в городе и потому при­ехать к ним не могу.

— Обязательно приезжай, — настаивает Галя. — Ба­ба Надя сломала руку, и ее необходимо доставить в боль­ницу.

Бросаюсь на поиски транспорта. Хотя в Горно-Алтайске почти никого не знаю, машину все-таки добыл: опять помогли служебные документы. Приезжаю. Надежда Ми­хайловна сидит на веранде с забинтованной рукой. Вид у нее не столько печальный, сколько смущенный.

— Извините, — говорит, — что доставляю такие хло­поты.

— Как же это случилось? — спрашиваю.

— Галя пошла на почту давать телеграмму в Москву. Правда, сделать ей это не удалось. Накануне молния уда­рила в телеграфный столб, и связь не работала. А я одна решила помыться. Как вы знаете, эти удобства у нас здесь на улице. Поскользнулась, упала, и вот результат.

Я доставил Надежду Михайловну в больницу где-то в одиннадцатом часу ночи. Невзирая на позднее время, ей тут же сделали рентген. Глубокий перелом двух ко­стей. Дежурный врач распорядился, чтоб ее положили в палату.

Через несколько дней Надежду Михайловну выписа­ли, и я опять отвез ее в чемальский лагерь. Разумеется, ни о каких передвижениях — пока не срастутся кости — ей нечего было и думать. Покой и уход.

Так что в наши планы пришлось вносить коррективы. В конечном счете, решили, что женская группа в полном составе останется на турбазе «Катунь», а я во исполне­ние намеченного проеду по маршруту алтайской экспеди­ции Рериха и обязательно побываю у подножия Белухи.

— Без этого, — подчеркнула Мария Вадимовна, — цель поездки не будет достигнута.

Не буду останавливаться на подробностях своего пу­тешествия к Белухе. Об этом я писал в стихах и других книгах. Белую Гору я наблюдал со стороны Тюнгура, и концентрацией космического света показался мне снег, сверкающий на ее вершинах. Как и договаривались, я обратился к ней от себя и своих спутниц и мысленно произнес: «Благослови нас, Белуха!»

На обратном пути, естественно, я заехал в чемальский лагерь. Все были в сборе. Надежде Михайловне стало значительно лучше. Положение — чувствовалось — ста­билизировалось, и удивительный дух тишины и покоя витал над верандой, где мы сидели и откуда открывался величественный вид на зеленые волны Катуни и зеленый массив лесов, покрывавших горы.

Я рассказал своим спутницам о том, что увидел, и о том, что пережил во время поездки. Больше всего — об Усть-Коксе, которую называют сердцем Алтая, и о Белухе. Посожалел, что не удалось им побывать там, где побывал я.

— Это не совсем так, — улыбнулась Мария Вадимов­на. — Мы все увидели вашимиглазами и почувствовали вашими чувствами.

А то, что случилось с нами в нашей экспедиции, долж­но восприниматься как урок и предупреждение. Проти­водействие темноты здесь, в зоне сгущения света, неизбеж­но, и оно будет нарастать и нарастать, пока не выльется в открытое сражение. Мы с Надеждой Михайловной до этого не доживем. Вы — доживете.

Алтай предназначен для будущего. Но так как об этом знаем не только мы, но знают и темные, то они сде­лают все, чтоб уничтожить базу для будущего. Поэтому как бы предопределено, что главный накал битвы света и тьмы будет именно здесь, на Алтае. Поэтому мы и обя­заны быть особо бдительными ко всему, что происходит на берегах Катуни, ибо все, что здесь происходит, реши­тельным образом скажется на равновесии Земли и даже Космоса,

Вопрос стоит так: отстоим Алтай — отстоим будущее. Не отстоим — значит, нет у нас будущего, во всяком случае, на планете Земля.

Мы возвращались в Москву через Барнаул. Из Горно-Алтайска вылетали в ясную безоблачную погоду. Сверху алтайская земля вставала совершенно в ином ра­курсе. Резко и отчетливо она обнажала напластования веков, и горные ущелья казались древними тайниками, а горы—не все, но некоторые из них—были удивительно похожи на пирамиды.

— Должна сознаться, — адресовалась Мария Вади­мовна ко мне, — что на Алтае во время медитации я ис­пытала исключительной силы переживание. Я увиде­ла — причем и видением это не назовешь, настолько это реально, — Храм Параклета посреди Алтайских гор. И знаете, что он больше всего напоминал своими очер­та<