Райка шла тропинкой по краю берега. Давно уже не было у нее на душе так легко, как сегодня. Со вчерашнего хоро она изменилась так, что и узнать нельзя. Всю ночь ей снились чудные сны, а рано утром она проснулась такая веселая и улыбающаяся, словно та роза, что сегодня спозаранку, еще покрытую росой, сорвала она в своем садике и воткнула себе в волосы.
Райка спускалась вниз к источнику; он уже виден издали, слышно, как журчат его чистые, прозрачные струи, и вот она у самого источника. Тинки нет, никого поблизости не видно. Райка опустила на землю ведро и кувшин, потом подставила ведро под струю, выпрямилась и огляделась вокруг. И вдруг задрожала, будто горячих углей насыпали ей за пазуху: к Попову источнику, не из села, а с другой стороны, шел человек. Она узнала его, сердце сразу подсказало ей, кто это. Схватив ведро и пустой кувшин, она хотела бежать, но, как и вчера на хоро, что-то против воли удержало ее. Сердце ее стучало так, словно хотело выскочить из груди, лицо покраснело, что твой пион. Вы, верно, уже догадались, кто был этот человек? Конечно, Ненко. Всю ночь он не сомкнул глаз: Попов источник так и маячил перед ним. Заря еще не занималась, когда он встал и вышел из дому.
— Что ты здесь делаешь, Райка? — застенчиво, каким-то чужим голосом спросил он, подходя к ней.
— Ничего, — не поднимая глаз, шепотом ответила Райка.
— Ты за водой пришла в такую рань?
— За водой, — чуть слышно молвила она, нагнулась и отставила полное ведро в сторону.
— Раз уж ты набрала воды, дай мне напиться.
Райка, все так же с потупленным взором, подала ему ведро. Он взял, поднес ко рту и стал медленно пить. Напившись, подал ей обратно, но когда Райка протянула руку, не отдал, а отступил назад. Ненко видел, как парни у чешмы поддразнивают девушек. Райка смутилась еще больше. Ненко опять протянул ей ведро, она боязливо подошла, взяла его и опять подставила под струю.
Ненко не знал, что сказать, и только смотрел да улыбался. А она не поднимала глаз от ведра и, хоть видела, что вода бежит через край, даже не подумала убрать его и подставить кувшин.
— Вы кукурузу сегодня будете окучивать? — спросил Ненко после долгого молчания.
— Нет, сегодня не будем. Послезавтра, наверно.
Они опять замолчали.
— А я теленка ходил искать. С вечера пропал, и нету его нигде. — Ненко соврал, сам не зная, как это у него получилось.
Райка не ответила… Снова наступило молчание.
Ненко с восхищением смотрел на нее.
— Какой у тебя букетик красивый, дай понюхать, — наконец проговорил он, краснея, и потянулся за цветами.
Райка отпрянула, сама вынула букетик из волос и подала ему. Ненко смотрел на нее не отрываясь. Райка поймала его взгляд — нежный и пылкий, испуганный и смущенный. Райка не выдержала и ответила ему глубоким, влажным, чистым взглядом. Она не знала, что с ней делается, никогда раньше не бывало с ней такого.
— А что дед Славчо делает? — помолчав, спросил Ненко. Он понимал, что молчать нельзя, и плел первое, что приходило на язык.
— Дедушка в Тополницу едет на ливаду, — проговорила, уже немного успокоившись, Райка.
— В Тополницу?
Разговор снова оборвался.
Райка подняла глаза, но не решилась взглянуть в лицо Ненко и уставилась на букетик у него в руках.
— До чего ж хорошо пахнет! — заметив это, сказал Ненко. — Надышаться нельзя. У тебя в саду все такие пахучие?
Ненко и сам удивился, как это у него удачно получилось, и замолчал, ожидая, что она ответит. Райка покраснела, кинула на Ненко быстрый взгляд и ответила с улыбкой:
— Еще какие пахучие… Да ты это только так говоришь…
— Так?.. Да бог с тобой, Райка, как это можно!
Ненко уже решился было похвалить ее ожерелье, но вдруг испуганно оглянулся. Ему показалось, будто кто-то идет. И верно, со стороны села спускалась девушка, та самая Тинка Дрындина, которая вчера просила Райку кликнуть ее.
Ненко и Райке было так хорошо у источника, они чувствовали себя такими счастливыми, что готовы были отдать все на свете, лишь бы побыть здесь подольше. Ничего, что они не слышали своих слов и сами не понимали, о чем говорят. За них говорили глаза, глаза вливали в них восторг и упоение, переполняющие их сердца. Да если б они даже не смотрели друг на друга, если б и не встречались взглядами, с них было довольно и того, что они здесь одни, без людей. Райка была счастлива тем, что Ненко, тот самый Ненко, о котором она так тосковала, который столько раз снился ей, пришел сюда, чтобы попросить у нее напиться. Она знала: он пришел только за этим. А Ненко простодушно радовался тому, что он вдвоем с Райкой, о которой мечтал вот уже две недели, из-за которой не спал по ночам. Достаточно с него было, что он держал в руках ее букетик, не одну забытую гвоздику, как в прошлый раз, а целый букетик. И она сама дала его! Им не нужно было другого, чтоб чувствовать себя счастливыми.
Но оба знали: никто не должен видеть их вместе. Увидят — подумают, не дай бог, плохое, а они не хотели этого. Потому Ненко и вздрогнул так, заметив Тинку, потому и Райка смутилась и покраснела. «Откуда она только взялась, эта Тинка! — злился Ненко. — Так уж ей приспичило сейчас за водой идти. Принесло ее сюда, будто чешмы возле них нет!» — «Ох, не звать бы мне ее вчера!» — горевала про себя Райка. Она отодвинула полное ведро и поставила вместо него кувшин.
Ненко не знал, как ему поступить: остаться или уйти. Внезапно он решился и скорым шагом пошел навстречу Тинке.
— За водой идешь? — спросил он.
— А то за чем же?
— Не видала серого теленка с красным пятном на шее? Теленок у нас вчера пропал. С утра всюду сегодня обегал, как сквозь землю провалился.
— Не видала. Корова чья-то на кладбище пасется.
— Да ну его к шуту. Может, он и сам уж домой приплелся, — пробормотал Ненко и ушел.
— Ладно же, ладно, Райка, так мы с тобой уговаривались? Кто обещал позвать меня?
— Да разве я виновата, сестрица! Я калитку только дернула, у вас собака как залает, я испугалась, да и пошла. Скажешь, не покусала бы она меня? Как можно держать такую злую собаку!
— А что она у нас на цепи, ты не знала?
— Откуда мне знать, сестрица? Услыхала я лай, да и…
— Так я тебе и поверила! Сама, небось, только и думала, как бы одной удрать, чтоб Ненко у тебя воды попросил.
— Да что ты в самом деле, Тинка! — краснея, сердито ответила Райка. — Как тебе не совестно! Будто уж я такая… Что за вода тебе померещилась? Он теленка искал, вот и подошел спросить. У тебя ведь он тоже спрашивал…
— Толкуй, толкуй, знаю я…
— Да что ты знаешь? Думаешь, если у тебя Пано Пайтека берет цветы, так уж и все…
— Ой, Райка, ты что, и вправду рассердилась? Я же так просто, в шутку сказала.
— Не сержусь я, а говорить такое ни к чему.
— Ну ладно, не буду.
Кувшины Тинки тоже были уже полны, девушки взяли их и пошли по берегу.
Дорогой Райка была весела и разговорчива, как никогда. Она не умолкала ни на минуту. Такой Тинка ее еще не видывала.
Диву далась и мать, когда заслышала Райкин веселый щебет и увидела ее сияющие глаза. Кто узнал бы в ней вчерашнюю осунувшуюся, поникшую Райку? Не помня себя от радости, она перекрестилась перед иконами, шепча: «Слава тебе, пресвятая богородица, что отвела беду от моего детища и вернула мне мою ласточку. Слава тебе, пресвятая матерь божия!»
На другой день Райка опять до зари нарвала в садике букетик, еще красивей, чем вчера, воткнула его в волосы, взяла ведро с кувшином и пошла к Попову источнику. Она шла берегом веселая и размышляла о том, кого назавтра позвать помогать в поле и кто из девушек будет петь песни. Никаких других мыслей не было у нее в голове. Но если б она вдруг увидела, что впереди на дороге или следом за ней идет какая-нибудь девушка или женщина, от веселья не осталось бы и следа. Она не думала о Ненко, но если бы он не пришел к источнику, она грустила бы весь день.
А Ненко, как и она, не мог не прийти сюда. Не сговариваясь, они оба знали, что сегодня снова здесь встретятся. Так оно и вышло. Только Райка стала спускаться к источнику, с другой стороны по тропинке показался Ненко.
Он опять стал расспрашивать ее, как живет дед да где у них сегодня работник, опять попросил налиться и не отдал сразу кувшин, а подразнил сначала. Потом попросил букетик, и она его дала ему.
На этот раз Ненко говорил с ней уже не так застенчиво, как раньше, да и сама Райка меньше краснела, когда он просил у нее цветы и шутил с ней. Взгляды их встречались все чаще, становились все длительней, глаза горели все жарче. Но когда они совсем перестали стесняться друг друга, на крутом берегу показался подпасок с ослом. Ненко, разозлившись на него, как вчера на Тинку, поспешил отойти от Райки, чтоб подпасок не вздумал про них болтать. Оба они боялись дурной молвы и потому, не сказав друг другу ни слова, решили больше сюда не ходить.
X
Было это в Петров пост. В следующее воскресенье на майдане не водили хоро. Под вечер Ненко зашел к тете Гане и разговорился с дядей. Они спокойно сидели у окна и неторопливо беседовали о том о сем, как вдруг Ненко оборвал речь на полуслове и бросился к дверям. Обещал, мол, после обеда зайти к приятелю, да вот заболтался и чуть не забыл. Так он объяснил дяде свой поспешный уход.
На самом деле Ненко увидел из окна Райку и, сообразив, что она идет к Донке, тоже поспешил туда. Он не обманулся: Райка была уже там.
Донкина мать куда-то ушла, подружки пошли в сад за цветами, да там и остались. Ненко, проходя, не заметил их в раздумье. Донка окликнула его, он подошел к ним и остановился, прислонясь к садовому забору. Донка принялась подшучивать над ним, дразнить его то тем, то другим. Ненко смеялся и тоже отвечал веселыми шутками. Поглядывая на них, смеялась и Райка. Донка срывала зеленые сливы и бросала в Ненко, а тот ловил их и кидал обратно, стараясь попасть в нее. Когда Донка полезла под дерево за сливами, он бросил в Райку и попал ей по руке. Она зарделась, застенчиво взглянула на него, он бросил опять и на этот раз угодил во вторую руку, открытую до локтя. Тогда и Райка схватила сливу и бросила в него. Слива пролетела мимо, Райка кинула в него златоцветом. Цветок ударил Ненко по щеке, он поймал его, но не бросил в Райку, а только понюхал. Райка покраснела еще больше и опустила глаза. А Донка, которая бежала к Ненко с полными руками слив, остановилась, посмотрела на них и лукаво засмеялась.
Через два дня после этого Райка на огороде поливала капусту. Время было вечернее, после заката. На сердце у нее было легко-легко. С недавних пор, неизвестно почему, ей все время было так хорошо. Левый глаз у нее сильно подергивался, она объясняла это тем, что кто-то должен прийти, и все оглядывалась по сторонам.
Солнце уже село, и начало смеркаться, когда Райка увидела, что через плетень к ним на бахчу прыгнул какой-то человек. Она не разглядела, кто это, но у нее вдруг запылали щеки, сердце забилось сильней, а по всему телу прошла дрожь. Она бросила мотыгу и пошла узнать, кто это и что ему нужно.
Если б ее спросили: «Куда ты?» — она так бы и ответила. Но в душе она, сама не зная почему, была уверена, что там ждет ее Ненко. Они не виделись уже два дня и не уговаривались встретиться. Но Райка ни минуты не сомневалась, что сейчас увидит его. И не ошиблась: Ненко ждал ее под грушевым деревом.
— Это ты, Райка?
— Я, Ненко.
— Что делаешь? Поливаешь?
— Капусту поливаю. Как ты придумал прийти с той стороны?
— Как придумал? Просто взял да и пришел. А что тут такого?
— Да ничего, я так… Тут-то нас никто не увидит. Я про то спрашиваю, как ты догадался…
— Мне Донка сказала.
— Ой, какая она! До чего хитрая да лукавая, правда, Ненко?
— Еще какая, вся в тетку! Донка, пожалуй, еще похитрее будет.
— А знаешь, Ненко, у нее Стойчо каждый вечер воду пьет и берет букетик, а запрошлым вечером они под вербой допоздна сидели.
— Так я и думал, что тут неспроста. Мы на той неделе со Стойчо вместе пахали, так когда потом волов стали пасти, я по разговору сразу понял. Он все меня родичем звал.
— Донка говорит, после успенья Стойчо к ним сватов пришлет.
— После успенья, говоришь? А мне когда сватов засылать, а, Райка?
— Не знаю я… — шепотом ответила Райка и опустила голову.
— Я скажу когда. Хочешь, я тебе на успенье сережки куплю? Или, может, бисерное ожерелье?
— Ожерелье мне дедушка к пасхе подарил. Ты лучше серьги купи, как у Рады Тошовичиной, видел, такие с висюльками. Хорошо?
Стоя под грушей, Райка с Ненко мало-помалу разговорились. Они больше не стеснялись друг друга и беседовали так, точно были знакомы давным-давно. Ненко взял Райку за руку и вертел ее мизинчик, приговаривая, словно играл с маленькой девочкой: «Ешь, зайка, ешь». А возле них на развесистой черешне заливалась пара соловьев, будто подзадоривая их. За два двора от них Доко Маньевчето играл на кавале — век можно слушать его не наслушаться. А тут из-за рощи выплыла луна, ясная и полноликая, заливая божью землю золотыми лучами, озаряя всю ее мягким бледным светом, таким же дурманящим и нежным, как речи молодых влюбленных, казалось бы простые и грубые, но милые для них и прекрасные, как только может быть прекрасно что-нибудь на земле.
С тех пор грушевое дерево стало часто скрывать своей широкой кроной их свидания, слушать их беззаботные речи.
Вечером, только начнет смеркаться, Райка сделает себе пестрый душистый букетик, воткнет его в волосы и, веселая, с сияющими глазами, крикнет: «Мама, можно я пойду на огород фасоль поливать?», или «Можно, я перец порыхлю?» И мать, видя, что она так весела, всегда ее пускала.
На огороде Райка поливает, копает, полет, напевая песню, а сама все смотрит туда, на бахчу и в балку. Как стемнеет, в балке мелькнет чья-то тень, перелезет через забор и исчезнет на бахче между деревьев. Райка тут же бросит полоть или копать, оглянется вокруг и побежит к грушевому дереву, — там ее ждет уже Ненко. И пойдут у них сладкие речи, тихие и неторопливые, — о том, кто сегодня полол у Гинчовичиных, о вчерашнем хоро у Станки Паниной, о хлебах деда Славчо, какое поле раньше созреет для жатвы, о Нене Пройкиной, которая на той неделе окучивала кукурузу у своего жениха Геты Белки, о Донке и Стойчо и о всяких других обычных вещах.
Часто они говорили о себе. Райка, к примеру, рассказывала Ненко, что видела его во сне сегодня, или сколько рубах сделала ей к свадьбе мать и какие вышила рукава, а Ненко хвалился тем, каких музыкантов позовет на обрученье и сколько золотых дал ему для этого дядя.
Так они и беседовали под грушей, когда дольше, когда короче, смотря по тому, раньше или позже ждала в тот день Райку мать.
Иной раз любили они пошутить и посмеяться, а порой и поддразнить друг друга. Райка как-то не дала Ненко букетик, а вынула его из волос и спрятала. Ненко пригрозил, что рассердится; она ударила его им по щеке и сейчас же поспешила отдать цветы. В другой раз он схватил ее за руки, сжал их сильно, как только мог, сам нашел у нее букетик и забрал его.
Но на людях они притворялись, будто совсем незнакомы. Ни на праздничном, ни на вечернем хоро Ненко не танцевал рядом с Райкой, а всегда старался стать напротив, так, чтобы можно было смотреть друг на друга. Они никогда не разговаривали на хоро, и Ненко не брал у нее там букетик. Не надо было ему и воду пить у Райки. Иногда, совсем редко, он дождется ее у моста и возьмет кувшин, но так, будто и взглянуть на нее стыдится.
XI
Так они скрывались и прятались от людей, но подружки догадывались, в чем дело. Да и мать начала замечать кое-что. Еще раньше, когда Райка была печальной и поникшей, запала ей дума: уж не то ли всему причиной? А теперь, видя, как дочь повеселела и расцвела, она укрепилась в своей догадке. Поняла мать, отчего переменилась Райка, и стала следить за ней, ожидая, когда все выяснится.
Как-то под вечер Райка с матерью чистила фасоль.
— Мама, — спросила вдруг Райка чуть изменившимся голосом, — а кто живет во дворе у Димо Кривого, в пустом доме?
Мать удивленно посмотрела на нее.
— Как кто? Хозяин и живет.
— А кто там хозяин — Димо? — будто ничего не зная, спросила Райка.
— Димо у себя в доме хозяин. А разве у него во дворе не Ненко Крынёвче живет?
— Какой Ненко Крынёвче? Ненко Бостанжия?
— У Ненко Бостанжии дом внизу на холме, а это Ненко Крынёвче, так его и зовут, — сестры Димо сын. Мать у него умерла и отец умер, вот он и живет один в доме. Пригожий такой парень. Нешто ты не видала его на хоро или возле чешмы?
— Нет, не видала, — проговорила Райка и покраснела от стыда. Было уже совсем темно, и мать ничего не заметила, а только подивилась странным расспросам да кой о чем призадумалась. А тут еще соседка стала ей намекать.
Скоро она все узнала. Случилось это опять вечером. Райка пошла нарвать луку для салата и что-то замешкалась на огороде. Мать подождала, подождала, да и пошла посмотреть, чего она не идет. Видит, на огороде никого нет, а на бахче слышны голоса. Стемнело уже, и разглядеть, кто там разговаривает, трудно было.
Младенчовица прислушалась: один голос был Райкин, другой мужской. «Неужто она с парнем болтает?» — изумилась Младенчовица и напрягла слух. Сомнений больше не оставалось: она узнала Ненко. Все перепуталось у нее в голове. Что было делать? Сначала хотела она позвать деда — пусть ей покажет, как по вечерам на бахче болтать с молодыми парнями, да и его пускай отчитает, чтоб не повадно было в другой раз по огородам шататься да девок смущать, потом решила сама взять коромысло, пойти туда и задать хорошенько.
Но понемногу гнев ее утих. Встали в памяти свои девичьи годы, встречи с Младенчо под вербой возле их дома, и какое-то сладкое умиление охватило ее от этих воспоминаний. И стала она уже спокойней обдумывать все.
Поняла она теперь, отчего больна была Райка и почему повеселела в последнее время… Поняла, зачем чуть не каждый вечер находила себе работу на огороде и оставалась там так долго. Все поняла Младенчовица. Знала теперь, по ком недавно сохла дочка и для кого вьет сейчас свои букетики.
И его она хорошо знала, с детства он был смирный, добрый да послушный. Да и теперь, взрослым парнем, остался таким же — кротким, работящим, набожным. Часто, видя в церкви, как он крестится и ставит свечи перед иконами, или встречая его, когда он возвращался с пашни или после другой полевой работы, думала она про себя: «Какой хороший парень, и собой красивый, жалко, мать на него не полюбуется. Как мне хотелось такого сына!» Никогда и в голову ничего плохого о нем не приходило, и вот этот Ненко и ее скромница Райка… «Видно, такова воля божья, — решила Младенчовица. — Горевала, что у меня нет сына, а у бога, видать, вон что на уме было, слава ему. Только вот свиданья эти да разговоры в потемках… не годится это. Известно, дело молодое, им хочется, да нельзя. Что люди подумают, если увидят или услышат? Да и дед вдруг застанет. Нельзя этого, нельзя».
— Райка! — тихо и ласково позвала Младенчовица.
Ненко и Райка вздрогнули и остались на месте, будто громом пораженные. Испуганно, не смея пошевельнуться, глядели они туда, откуда раздался голос.
— Райка, доченька! — крикнула Младенчовица погромче.
— Я тут, мама, сейчас иду, — отозвалась Райка и побежала к матери, а Ненко, как еж, шмыгнул в бурьян у забора.
— Что это ты так долго? Дед домой пришел, время на стол собирать, а тебя нет. А лук где? Или ты уж и про салат забыла?
— Заговорилась с Пекой Цановичиной на бахче, мама. Больше не буду.
— А что там Пека Цановичина делает?
— Она воду пошла открыть, полить что-то в огороде, капусту или перец, не знаю, — растерянно пробормотала Райка. Она боялась, что мать слышала, с кем она говорила.
Мать улыбнулась этой лжи, но ничего не сказала. Ей не хотелось бранить сейчас Райку. Лучше потолковать с ней на свободе, когда дочка успокоится.
Погода на другой день была дождливая. Работник уехал пахать, дед Славчо понес ему в поле обед и остался там. Райка села вышивать рукава, мать пряла возле нее. Обсуждая то, другое, Младенчовица спросила будто между прочим:
— С кем это ты вчера стояла на бахче?
— С Пекой, я ж тебе говорила, — краснея, прошептала Райка.
— А мне почему-то послышался мужской голос.
— Мужской? Это у Пеки голос такой грубый…
— Я его узнала, Райка, — спокойно продолжала Младенчовица. — Что ж это ты говоришь, будто не знаешь Ненко Крынёвче, а сама с ним ночью на огороде болтаешь?
Райка готова была сквозь землю провалиться от стыда. Бросилась она в ноги матери и все ей рассказала.
Мать ласково пожурила ее и добром, по-хорошему стала поучать. Не годится, мол, девушке видеться в темноте с парнем, — стыдно это. Потом заговорила о Ненко, похвалила за трудолюбие и доброту, сказала, что была бы рада видеть его своим зятем и что, верно, когда Ненко пришлет сватов, дед не станет противиться и отдаст ее за него замуж. Как бы только, не дай бог, не дошло до его ушей, что она виделась с Ненко в потемках.
Райка слушала ее с радостно бьющимся сердцем и обещала больше не встречаться с Ненко на бахче.
Как-то вечером в косовицу, когда Славчовы сзывали косарей, а их все не набиралось, сколько нужно, Младенчовица предложила позвать Ненко. Дед Славчо согласился, тотчас послал за ним, и Ненко обещал прийти.
Назавтра мать Райки спозаранку начала стряпать для косарей обед и полдник. Она и раньше, когда к ним собирались работники, любила приготовить все вкусно и хорошо, а в этот раз старалась так, словно ждала гостей. Райка хозяйничала вместе с матерью, во всем ей помогала. Она была счастлива, видя, как хлопочет мать, чтобы получше встретить Ненко. Если б можно было ласточкой обернуться, она полетела бы на луг рассказать ему, что ее мать готовится принять его… принять как зятя.
Вечером Райка с засученными рукавами суетилась вокруг стола — приносила, уносила, как делала каждый раз, когда в доме бывали гости, но смущалась и краснела в этот раз больше, чем всегда, и на душе у нее было не по-обычному радостно, хоть она совсем и не смотрела на Ненко. Когда косари стали расходиться, Райка в дверях, как полагалось, провожала их, приговаривая: «Идите с богом, дядя Панчо, с богом, дядя Цено», только Ненко она не сказала ничего.
Готовя деду Славчо постель, Райка слышала, как он сказал матери: «Хороший парень этот Ненко, и работает на совесть, и умный, и тихий. И вздору не болтает, как другие ветрогоны; если что — молвит, так дельное и к месту. Хорош парень!»
Мать ничего не ответила, а у Райки сердечко забилось быстро-быстро, глаза засияли, а щеки так и вспыхнули.
После, этого Славчовы стали часто звать к себе Ненко: то сделать что-нибудь, то помочь работнику, если он один не управлялся с волами. И дед Славчо всегда бывал рад и постоянно его хвалил.
XII
Славчо и вправду всегда хвалил Ненко и каждый раз наказывал звать его, когда в доме нужны были помощники. По делал он это только потому, что Ненко был парень трудолюбивый, а вовсе не из-за чего-нибудь другого, как думали Райка с матерью да как рассудили соседи Славчовых и другие люди на селе. Ничего такого не приходило ему в голову, просто потому, что он искал совсем другого жениха для внучки. Давно уже задумал он выдать ее в богатый дом, чтобы и ей хорошо жилось и самому вступить в родство с чорбаджиями.
Райка у него одна-единственная, собой красавица, да и он не бедняк какой-нибудь. Отчего же ему не породниться хоть бы и с самым первым в деревне богачом?
Так мечтал он, как мечтает каждый отец и дед, если в доме есть красивая девушка. И вот теперь эта мечта стала близиться к осуществлению. Сам хаджи Донко заводил с ним разговор насчет Райки, и он почти дал ему слово.
А знаете вы, что за человек был хаджи Донко? Быть не может, чтоб вы не слыхали про него, Куда только не долетала о нем молва! И в Каменце, и в Комарцах, и в Панагюриште его знали, и в Копривштице, и в Клисуре, да мало ли где еще.
В нашем селе он был первый человек. Стражник вставал перед ним. Ага приглашал его выпить кофе, когда хаджи Донко случалось бывать в ближайшем городке. Даже сам софийский паша, и тот его знал и, приезжая в наши места, всегда призывал к себе, чтобы расспросить обо всем, и потчевал шербетом. А почему? Потому, что хаджи Донко был человек богатый, такой богатый, какого не видал я нигде, да, наверно, другого такого и не найдешь. Бабка хаджи Пондёвица, та, что ходила вместе с ним в Иерусалим, рассказывала, что одних денег золотом да серебром было у него закопано где-то несколько кувшинов, таких, как те, в которых держат кизиловую трошню. А целый сундук долговых расписок — сколько же это денег! Да разве только это? Три водяные мельницы и суконовальня возле села, чьи они? Хаджи Донко. А сингеровская корчма, а бырзаковская пекарня, а кузница, постоялый двор, тот, что на базаре, и магазины возле него — чьи они? Хаджи Донко. А сколько у него домов, огородов — все хозяйство, пожалуй, за один раз и не обойдешь. Потому неслась о нем повсюду слава, и стражник вставал, паша угощал шербетом, потому и считался хаджи Донко первым человеком на селе. Потому-то все кругом его боялись, и слово его было законом для всего села.
А посмотреть на него — так себе человек. Встретишь его где-нибудь на дороге, когда он, сгорбившись, ковыляет с палкой в руке, в длинном, первоначально синем, а теперь совсем побелевшем кафтане, в грубых шерстяных шароварах, феска на голове полинялая, рваные туфли надеты прямо на босу ногу, и если его не знаешь, ни за что не скажешь, что этот старикашка — тот самый человек, что пьет вместе с агой кофе.
А погляди, когда он идет по деревне, — все перед ним встают, каждый смотрит, как бы дорогу не перейти, каждый, едва завидит, торопится сказать «добрый день» и «помоги бог», потому что это сам хаджи Донко, а его нельзя не почитать, нельзя ему не поклониться.
Но хоть хаджи Донко и был так богат, хоть и шла о нем повсюду слава и монахиня хаджи Пелагея говорила, что во всем селе нет человека праведней его, потому что раньше всех приходит он в церковь и истово крестится, должен вам сказать: он вовсе не был хорошим человеком. Хаджи Донко был зол, жесток и притеснял людей, как почти все чорбаджии. Думаете, богатство он своим потом нажил? Как же! Бедняков это пот. Откуда у него дома, и каменные заборы, и земля? Все у бедняков отнято.
Хаджи Донко давал деньги в рост. Каждый, кого застигла нужда, мог у него взять в долг, но хаджи всегда брал себе расписку. Возьмешь ты у него триста — четыреста грошей, да через два-три года не сможешь отдать, тут и оказывается, что твоя лучшая земля принадлежит ему, волы проданы, а дом хаджи с превеликим удовольствием забрал себе, не глядя на то, что твои дети голые и голодные остались на улице. Пойди судись с ним, коли хочешь в каталажке насидеться. А Салчо, приказчик хаджи, еще говорил, что он для бедняков истый благодетель, и многие люди, из тех, кто побогаче, кому не доводилось иметь с ним дела, в это верили. Хорош благодетель!
Зверь — не человек был хаджи Донко. И хоть все боялись его и в глаза кланялись ему и почитали, как господа бога, за глаза вся деревня его проклинала и звала антихристом, кровопийцей и бог знает как еще.
У хаджи Донко был сын, молодой парень. А знаете вы, что за ягодка был этот сын? Известное дело, яблоко от яблони недалеко падает.
Из трех сыновей остался у хаджи Донко один только — Димо. Старший давно ушел куда-то, подальше от тяжелой крестьянской работы да отцовских попреков. Хаджи не ударил пальцем о палец, чтобы узнать, где он. Он никогда про него не спрашивал и, наверно, забыл и думать о нем. Второй сын, Станчо, не захотел жениться на девушке, которую выбрал ему отец, — хаджи избил его и выгнал. Пропадал где-то и он. Через два года вернулся, женился на той, которую любил раньше, выстроил себе дом на другом конце села и жил там, словно никогда не был сыном хаджи Донко. Отец знать его не хотел, и только хаджи Донковица тайком бегала к нему повидаться да посмотреть на внучку. Дочь вышла замуж за среднего сына хаджи Стефана. Там она перессорила братьев, била свекровь, не слушала свекра — такая уж это была баба, и хаджи Стефан выгнал ее вместе с мужем. Она поселилась в доме, который принадлежал ее отцу.
Вот и остался у хаджи Донко один младший сын. Димо видел, что старый черт, так он называл отца, долго не проживет, и надеялся все прибрать к своим рукам, если, конечно, не рассердит раньше отца и тот не выгонит его, как старших братьев.
Вот он и решил угомониться на время, всячески угождать старику, слушать его беспрекословно, а потом… потом вознаградить себя за все. Так он и делал. Тайком пьянствовал, хулиганил, что на ум взбредет, то и вытворял, а на глазах у отца прикидывался тихим, как божья коровка, таким работящим, что больше, кажется уж, и некуда, в глаза ему смотрел. И хаджи Донко, попивая кофе, самодовольно говорил: «Из этого малого будет толк, а те вот бездельники, лучше б их совсем не было, только даром хлеб у меня ели».
Дед Славчо и хаджи Донко давно знали друг друга и давно были приятелями. В молодости они вместе ходили на Святую гору и с тех пор называли друг друга побратимами. Хаджи часто заходил к Славчовым выпить подогретой ракии — дед Славчо был большим до нее охотником.
Дед Славчо уважал хаджи Донко за то, что он чорбаджия, первый хозяин на селе. Сам он был человек прямой и честный, никогда не взял чужого гроша, не присвоил чужого зернышка. Но в своем простодушии считал, что все должны быть такими же, как он. Ему никогда не пришло бы в голову плохое подумать о ком-нибудь, тем более о таком уважаемом человеке, как хаджи Донко.