В этот самый момент он неожиданно открыл дверь комнаты Сары. Диана изумилась- никогда еще он не возвращался домой до наступления темноты! Должно было что-то случиться, что-то серьезное, чтобы он вернулся домой засветло.
Сара даже не подняла головы. Сегуин молча мотнул головой, знаком прося Диану выйти. Диана взглянула на Сару, но подруга лежала неподвижно, словно статуя, безучастная ко всему. Она тронула Сару за плечо:
- Я через минуту вернусь, - и вышла.
Сара не ответила.
- Как она? - спросил Сегуин, прикрыв дверь.
Диана пожала плечами:
- Так же.
- Как вы думаете, Диана, когда она сможет отправиться в путь?
- Не знаю… Пилар говорила, что через два-три дня она сможет вставать. А в чем дело? И вот еще что… Я хотела спросить, что это за странный грохот, который мы все время слышим? Никаких признаков бури я не вижу.
Сегуин взъерошил волосы. Диана уже знала, что этот его жест обычно свидетельство волнения или неуверенности. Она вдруг почувствовала, что смертельно устала. А тут еще его неожиданное появление, вопросы о здоровье Сары и этот грохот…
- Именно об этом я и пришел поговорить с вами. Вы правы, это не буря. Это грохот орудий. Война приближается к нам… На рудники придут повстанцы. Серебро - это средства для ведения войны.
- Но разве вы не один из них? Почему они хотят забрать у вас рудники?
Он невесело усмехнулся.
- Рудники вернут мне после окончания войны. За мою лояльность. Впрочем, я не говорил, что сдамся просто так. Но война повсюду, она вокруг нас. Уйдут повстанцы, придут французы, а среди французского командования связей у меня нет… Один из рудничных поселков уже разрушен. Оставаться здесь небезопасно и для вас, и для Сары.
- Здесь опасно? - ошеломленно переспросила Диана. Ей казалось, что в этот дом, в орлиное гнездо, свитое Сегуином на скале, никакая война не сможет добраться.
|
|
- Здесь опасно. И потом, я не хочу рисковать. Кроме того, Сара… - казалось, он не мог найти подходящего слова. - Ну, то, как она воспринимает все… Есть и еще кое-что. - Он помолчал, очевидно стараясь привести в порядок мысли. - Гильберто под охраной отплыл в Европу. Дону Карлосу надоело держать сына под замком. Он не отказался от Сары, и поэтому отец отправил его подальше от этого места, а сам подкупил кое-кого из начальства, чтобы аннулировать брачный контракт без согласия супругов.
- О нет!
- О да, - передразнил ее Сегуин. - Учитывая ситуацию с Гильберто и состояние Сары, я думаю, ей следует вернуться к родителям. Я не хочу подвергать опасности ни вас, ни ее… Что скажете, Диана?
Несмотря на плохие новости, ей было приятно, что он интересуется ее мнением. Но, в конце концов, это касалось ее… и Сары. А подруга все еще была в таком состоянии, в каком невозможно принимать решения. Он просто обязан поинтересоваться ее мнением. Ей показалось, что это знамение нового чувства между ними - теперь, отказываясь от обоюдной страсти, они становились друзьями.
Она вспомнила тот легкий поцелуй, которым он наградил ее на прощание, когда отправлялся за Пилар в ту страшную ночь, когда Сара потеряла ребенка. Казалось, что в их отношениях появилось хрупкое равновесие без страстей и страданий. Сейчас она уже не могла приписать его чувств никаким подспудным причинам. Он уже получил в свое полное распоряжение изобретение ее отца и множество раз имел возможность соблазнить ее, хотя ни разу не воспользовался этим. Но он должен знать, чего она хочет, или, точнее, жаждет, ради себя и ради нее.
|
|
Неужели Сегуин видит в ней не только женщину, но и личность? Но тогда это первый росток любви. Не страсти, не влечения, но любви, такой же сильной и всепоглощающей, какая связывала Сару и Гильберто.
В сердце Дианы снова затеплилась надежда. Но разве могла она честно ответить на его вопрос? Разве могла сказать, что действительно думает.
Правда поймает ее мечту в ловушку, низвергнет на землю погибать под знойным солнцем реальности. Тем более, что он прав: учитывая состояние Сары, лучше всего вернуться к Йоркам. Но… Тогда ей тоже придется покинуть Мексику, и она никогда его больше не увидит!
Потекли мгновения, мучительные, горькие мгновения. И вдруг Диана поняла, каким должен быть ее ответ.
- Да, Сегуин, вы правы, Саре лучше быть с родными, - она замолчала, смутилась, зная, что просит слишком многого, особенно теперь, когда он столько сделал для нее и Сары, но она не могла уехать без него. Это была единственная возможность сохранить надежду. - Но, может быть, вы согласитесь сопровождать нас в Веракрус?
- Мои рудники… - Он кивнул в сторону каньона и добавил: - Герберт Йорк более чем кто-либо способен…
- В последнее время он не слишком хорошо справлялся со своими обязанностями, - резко прервала она его.
Его черные, как ночь, глаза пристально вглядывались в Диану. Удивление, вопрос, неожиданная догадка промелькнула в них. Или он стал более открытым, или она научилась читать его мысли- последнее время ей казалось, что она понимает, о чем он думает.
|
|
Вот и теперь Сегуин, кажется, понял, понял все, что стояло за ее просьбой. Диана затаила дыхание, боясь, что он откажется. Он избегал ее уже несколько недель. Зачем ему продолжать эту игру? Но, к ее удивлению и облегчению, он согласился:
- Я буду сопровождать вас в Веракрус. В конце концов, я, кажется, обещал это вам однажды. Хуан и сам сумеет договориться с повстанцами. Он тоже старый борец за независимость Мексики. Именно это нас и свело.
Горячее счастье победы пело в сердце Дианы. Никогда еще она не ощущала себя столь желанной женщиной. Какое мучение быть рядом, но не вместе, и какое мучение расставаться - для него и для нее. Но она не торопила его, она знала, насколько хрупким было их взаимопонимание. Диана глубоко вздохнула.
- Кто скажет Саре о Гильберто?
Он замер на мгновение, а затем тряхнул головой:
- Мы оба. Думаю, мы оба нужны ей. Я думаю, Гильберто найдет способ бежать и вернуться в Мексику. Как только он появится на ранчо своего отца, ему передадут весточку от меня. Когда он вернется, я помогу ему добраться до Сан-Франциско.
- Вы делаете это для Сары или для Гильберто? Я думала, что вы не любите своего брата.
Он пожал плечами.
- Разве не я помог Саре, как только она обратилась ко мне с просьбой о помощи? - ответил он вопросом на вопрос.
Диана не могла не согласиться с ним. Он действительно помог им, но только ей хотелось знать почему. Она мечтала услышать, что причиной всему его любовь. Ей так хотелось, чтобы он признался, что помогал им только ради нее. И в то же время Диана знала, что рассчитывать на такое признание- смешно. Пусть она и права, он никогда не признается в этом. Они параллельные прямые, которые никогда не пересекутся.
Перед отъездом в Мехико Пилар явилась осмотреть Сару с объемистым свертком в руках.
- Что это, Пилар? - с любопытством спросила Диана.
Из свертка выглядывало крошечное сморщенное личико младенца. У него были каштановые волосики и круглые щечки.
Она не видела, какого цвета у него глаза, так они были плотно закрыты. Губки его подрагивали. Казалось, он вот-вот расплачется.
- О, Пилар, какой чудный ребенок!
- Muy benito[27], да? Это мальчик, ему всего две недели.
- Но откуда он у тебя? - Мальчик никак не мог быть ребенком знахарки. По ее лицу трудно было догадаться, сколько ей лет, Диана никак не могла угадать ее возраст. Но как бы то ни было, Пилар казалась Диане слишком молодой для того, чтобы младенец оказался ее внуком.
- Из деревни, которую разрушили французы. Он сирота. Его родители убиты.
Покачав головой, Диана прошептала:
- Бедный малютка. Можно, я подержу его?
- Конечно. - Пилар осторожно протянула ей малыша.
- Я никогда не держала в руках ребенка, - неуверенно призналась Диана. - Я была единственным ребенком в семье.
- Это ничего. Вот так, положите под спинку правую руку, а левой поддерживайте головку.
Диана с опаской взяла ребенка, чувствуя себя неловкой.
- Помните, - наставляла Пилар, - самое главное - это поддерживать ребенку головку.
Когда она наконец уверенно прижала ребенка к себе, сверток развернулся, и Дианой вдруг овладел благоговейный страх. Даже с закрытыми глазками и вздрагивающим ротиком он был очаровательным. Сучил пухленькими ручками и ножками. На коленках и локотках были маленькие ямочки. Она увидела его ноготки, совсем крошечные и хрупкие, словно крылышки мотыльков. Его пальчики на ногах напоминали горошины, маленькие и кругленькие.
Он был прелестным… просто чудо как хорош!
Неведомые раньше чувства нахлынули на Диану. Сердце ее трепетало, любовь, жалость, острое желание прижать к себе это беспомощное существо переполняли ее. Руки дрожали, ничего подобного она не испытывала прежде. Неужели Саре известно это ни с чем не сравнимое счастье? Но ведь и Сара тоже единственный ребенок. Откуда она могла…
Когда Саре сказали, что Дон Карлос отправил Гильберто в Европу, она всех удивила своим спокойствием. Никаких слез, вообще ничего. Похоже, ее больше ничего не волновало. Диана всерьез забеспокоилась, она горячо молилась, чтобы Бог помог им поскорее добраться до родителей Сары.
Внезапно она поняла. Так вот почему Пилар принесла ребенка! Она подняла глаза и взглянула на Пилар: та молча кивнула.
- Давайте покажем его Саре, - прошептала Диана. Пилар улыбнулась и открыла дверь в комнату Сары.
Они молча вошли. Сара сидела в постели, опершись на
подушки, и, не отрываясь, смотрела в окно. Диана осторожно положила сверток рядом с ней. Ей казалось, что Сара ничего не заметила. И тут младенец разразился громким плачем.
Сара вздрогнула, обернулась. Ее глаза широко раскрылись. Она смотрела на ребенка и - куда только девалась ее отстраненность! - удивление, умиление, робкая надежда сменяли друг друга на ее лице. Прошло несколько мгновений, и она неуверенно потянулась, чтобы развернуть малыша.
Нежно поглаживая пальцем по пухлой щечке мальчика, она шептала:
- Ш-ш-ш, маленький. Все хорошо. Все будет замечательно. Твоя мама… - она резко вскинула голову и, глядя на Диану и Пилар, спросила: - Где его мать?
- У него нет матери. Он сирота, мать погибла при обстреле, - тихо сказала Пилар.
- Нет матери, - произнесла Сара. Она снова погладила малыша и задала новый вопрос: - А отец?
- Отец тоже погиб. Война, сеньорита, - добавила Пилар.
- Это мальчик, Сара, - сказала Диана.
Ребенок кричал все громче, Сара уверенно подхватила его на руки, прижала к себе, ласково шептала что-то успокаивающее. Диана и Пилар переглянулись.
- Что… что с ним будет? - спросила Сара.
- Я постараюсь найти добрых людей, кто-нибудь приютит… - легко так сказала Пилар.
Сара целовала плачущего ребенка, и на ее лице появилось новое выражение - решимость. «Странное сочетание, - думала Диана, - горе и радость, особенно странное в сложившейся ситуации».
- Он уже нашел приют, - прошептала Сара едва слышно.
Они поняли ее. Если ты нужен кому-то и если кто-то нужен тебе, у тебя есть надежда на будущее.
Пилар сияла. Диана улыбалась, слезы текли по ее щекам.
- Сегуин будет рад- в Америку поедут две женщины и ребенок, - сияла Диана.
- И Лидия. Она поедет с вами. Во время обстрела у нее погибли муж и грудной ребенок.
Лицо Сары погасло, она как-то сразу поникла.
- Я поняла, она хочет… усыновить его, - голос Сары задрожал, и такая боль звучала в нем, что Пилар бросилась к ней и положила руку на плечо.
- Нет, совсем нет, сеньорита! У Лидии теперь нет мужа, как она сможет вырастить его? Она заботится о нем потому… - Пилар запнулась.
- Я поняла, - Сарино лицо прояснилось, - конечно же, нам нужна кормилица. Я найму ее. Ведь ей нужна работа?
А Диана молчала. Она была в смятении, не зная, как правильно поступить. Им завтра уезжать. Сара хочет усыновить ребенка, заменить им ту пустоту, которая осталась от ее собственного неродившегося младенца.
В пору бы радоваться ее счастью.
Но они не просто едут в Мехико. Дальше им придется ехать в Штаты. Захочет ли Лидия, кормилица, оставить родину? А если нет, придется срочно искать новую кормилицу, времени слишком мало.
- Пилар, - Диана тихонько похлопала Пилар по спине. - Мы, скорее всего, уедем из Мексики в Los Estados Unidos[28].
Захочет ли Лидия ехать с нами?
- Не знаю. Спросите ее сами. Она ждет во дворе. В любом случае, сейчас она нужна маленькому muchacho[29]. Я приведу ее.
Ребенок кричал, а устав, тихонько постанывал, потом вопил с новой силой, наконец, его крики перешли в жалобную икоту.
- А без нее он не сможет?
- Нет, конечно, нужно же его чем-то кормить, - объяснила Пилар и вышла из комнаты.
Диане стало неловко. Как она не подумала об этом? Да, и ей, и Саре придется многому научиться.
А Сара подняла сияющие от счастья глаза и заявила:
- Мы назовем его Джеймс Гильберто Агуэрро. Джеймсом в честь твоего отца, а Гильберто - в честь его отца. Гильберто будет рад.
Тронутая желанием подруги назвать ребенка в честь ее отца, Диана приобняла Сару.
- Это очень мило с твоей стороны, но почему бы не назвать его Гильберто Джеймс?
- Нет, я так хочу, Диана, за все, что ты сделала для меня. Должна же я хоть как-то отблагодарить тебя. Я знаю, тебе было трудно с тех пор… как… - она замолчала, облизала губы. - Но ты никогда не колебалась. Ты всегда была рядом со мной, поддерживала меня. - Она протянула руку и положила ее на плечо Диане: - Я не выжила бы без тебя. И ты будешь крестной матерью моего сына.
К глазам подступили горячие слезы, Диана кусала губы, чтобы не разреветься. Глядя на ребенка, ощущая себя одной из сторон этого треугольника: она, Сара и Джеймс. Они стали семьей. Конечно, странной семьей, но, тем не менее, семьей, и она сделает все, чтобы быть хорошей крестной матерью для маленького Джеймса.
- Спасибо, дорогая, - она сглотнула слезы. - Я всегда буду с вами.
- Я знаю. Итак, все решено.
- Да. Я рада, что ты счастлива, Сара.
В этот момент Пилар вернулась, вслед за ней вошла молодая ладная женщина.
Сара заговорила первой:
- Вы, наверное, Лидия. Рада познакомиться с вами. Я - Сара, а это - Диана. - С этими словами Сара подала Лидии уставшего от собственного крика Джеймса: - Пожалуйста, возьмите его. Он голоден. Я назвала его Джеймс.
Лидия села на стул с высокой спинкой, вытащила грудь из корсажа. Малыш Джеймс с жадностью принялся сосать.
Пилар сказала, что у молодой женщины никого не осталось из родных, она хочет начать новую жизнь и потому готова ехать с ними куда угодно.
Сара разулыбалась. А Диана тревожилась, как к этой новости отнесется Сегуин?
Как ни странно, Сегуин обрадовался. Диана и подумать не могла, что он выкажет такой восторг. Но он, казалось, хорошо понимал, что значит для Сары этот осиротевший ребенок, и не жаловался, хотя младенец существенно осложнил их путешествие.
Чем ближе они подъезжали к Мехико, тем сильнее Диана тревожилась: путешествие явно было не на пользу младенцу, а ближайшее будущее ничего хорошего ему не сулило. Кроме того, ее мучили мысли о родителях Сары. Трудно было представить, что встреча с дочерью после ее побега, да еще с осиротевшим ребенком пройдет спокойно. Диана боялась даже думать, что будет, если Йорки не примут Сару. Кроме того, она очень беспокоилась о матери. Она понимала, что ее поступок больно ранил Элизабет. Но больше всего Диане хотелось избежать тягостных объяснений.
Но когда они добрались до дома Йорков, измученные, потные и грязные, встреча, вопреки всем мрачным предчувствиям Дианы, оказалась на редкость радостной и радушной.
Йорки и Элизабет были так счастливы видеть их невредимыми, что встретили детей с распростертыми объятиями. Зато к Сегуину Герберт Йорк испытывал несомненную враждебность, хотя не был уверен в его причастности к их побегу.
Маленького Джеймса приняли с любовью и нежностью. Мэри Йорк настолько привязалась к нему, что Диана не переставала удивляться, почему у женщины, настолько любящей детей, всего один ребенок.
Несмотря на скрытую враждебность, Герберт и Сегуин часами обсуждали план предстоящей поездки в Веракрус. Война охватила полстраны. Движение на юг было временно приостановлено. Французы отступали к побережью, и путешествие к морю сделалось невероятно опасным. Все труднее становилось получить разрешение на выезд из Мехико. После долгих раздумий Герберт объявил, что заказал места на океанском лайнере «Красное облако». Они поплывут на юг, в Панаму, пересекут Панамский перешеек, а затем по Тихому океану поплывут в Сан-Франциско.
Диана вдруг остро почувствовала, как мало осталось времени до расставания с Сегуином. А он упорно избегал ее. Время шло, и постепенно она теряла надежду. Она думала, он согласится уехать с ней, но дни шли, и, казалось, его все больше и больше поглощают мысли об успешном завершении путешествия.
Одиночество угнетало ее. Ну что ж, думала она, значит, надеяться не на что, он забыл о своем обещании.
Сегуин сам руководил их сборами. Он пообещал доставить их в Веракрус самым безопасным маршрутом и долгие часы проводил над картой, сосредоточенно выбирая путь следования.
Он давал указания охране мистера Йорка, объяснял маршрут, распределял обязанности. Несмотря на протесты Мэри и Сары, он настоял, чтобы весь багаж и младенец с кормилицей поместились в один фургон. Он заявил, что путешествовать они будут налегке, избегая главных магистралей - придется ехать проселочными дорогами, чтобы свести к минимуму возможность столкновения с бандами бродяг и солдатами. Уже в пути Диана поняла, почему Сегуин не захотел брать лишнего груза. Дороги Мексики были такими отвратительными, а он к тому же выбрал едва различимые тропы среди зарослей нетронутой сельвы.
Фургон скрежетал и раскачивался, будто готов был вот-вот развалиться на части.
Лидия изо всех сил старалась успокоить младенца, обкладывала его подушками, чтобы не так трясло, но мальчик кричал беспрерывно. Он похудел, стал капризным и успокаивался только тогда, когда они останавливались на ночлег.
Пятнадцать долгих и напряженных дней они продирались через горные ущелья, пока наконец-то достигли прибрежной равнины, откуда до Веракруса было рукой подать. В тот вечер Сегуин сделал привал, охрана расположилась вокруг лагеря.
Малыш Джеймс раскапризничался, отказывался от груди даже во время стоянки. Лидия перепробовала все, чтобы хоть как-то накормить его, но все тщетно. Сара взяла его на руки, прижала, пытаясь успокоить, но у нее самой разболелся желудок, и она не могла нянчиться с малышом.
Диану очень беспокоило, что за время пути малыш стал таким капризным, похудел и измучился. Она забрала его у Сары, стала покачивать, тихо напевая колыбельную.
Глядя на красное сморщенное личико ребенка, Диана думала, что все проблемы с малышом из-за того, что он мало спит. Она почти ничего не знала о младенцах, кроме одного - малыши должны много спать. Вот только Джеймсу не повезло - скрип фургона и бесконечные ухабы не давали ему уснуть. Тяготы последних недель измучили младенца до такой степени, что Диана опасалась, как бы он не захворал всерьез.
Сердце ее сжалось, когда она разглядывала воспаленное измученное личико. Веракрус был уже близко, но она молилась, чтобы остаток пути не доконал младенца.
Она баюкала и укачивала его больше часа, и, наконец, бедный крошка успокоился. Он был такой трогательный, такой беспомощный в ее нежных объятиях. Она смотрела, как он крепко спит, и вдруг заволновалась, не зная, что делать дальше.
Пусть спит, пока сам не проснется, или нужно будет разбудить его, чтобы накормить? Но когда? Она задумалась.
И вздрогнула, услышав позади скрип шагов и тихое позвякивание шпор. Диана обернулась и увидела Сегуина, в изумлении глядящего на нее. В его взгляде она прочла сочувственное понимание, и молчаливое признание, и откровенную нежность.
Всю дорогу Диана злилась на него за то, что он не обращал на нее никакого внимания, а с некоторых пор стала сама избегать его. По указанию Сегуина она ехала верхом возле фургона, где располагалась Лидия и Джеймс, а потому была избавлена от его беспокойного внимания. Сегуин чаще всего ехал впереди отряда, высматривая, нет ли опасности.
Но в этот вечер именно он разыскал ее.
Господи, помоги! Она ведь так мало просит, только склонить голову на его сильное плечо, найти у него утешение. Вопреки здравому смыслу, она страстно мечтала открыть ему свою душу, высказать ему все страхи за ребенка. Но все это глупости, пустые мечты. Он, должно быть, пришел поговорить с ней о чем-то, что имело отношение к путешествию.
- Бедный nino[30], ему пришлось трудно, - заговорил Сегуин. - Я могу чем-нибудь помочь?
Диана покачала головой, опасаясь, что ее голос выдаст мучительное влечение, горечь, тоску и страсть, бушевавшую в ней.
Сегуин наклонился над малышом, согнутым пальцем осторожно провел по щечке:
- Маленький Пепито, всякая дорога когда-нибудь заканчивается. Ты должен быть сильным, - и он внимательно посмотрел на Диану.
Она поняла, что он говорит с ней. Путешествие не будет длиться вечно. Оно скоро закончится, и они расстанутся. Навсегда.
Как же глупо с ее стороны рассчитывать на большее, чего-то ждать, на что-то надеяться. Любовь… Его любовь придумала она, Диана, а он испытывал к ней только страсть… всепоглощающую, но подконтрольную. Видимо, она не так поняла его нежный поцелуй и обжигающий взгляд. Ему нет до нее дела, думала она. Значит, он помог им с Сарой по каким-то своим, неизвестным ей причинам. Быть может, им двигало все то же чувство вины за смерть ее отца? Она как-то забыла об этом, но теперь…
Но даже если дело именно в этом, он благороднее, чем она считала. К сожалению, ей не нужно его благородство. Ей нужна его любовь.
Да, его любовь, но и этого недостаточно. Диане хотелось, чтобы он страстно желал ее любви, ей казалось, что у них еще есть надежда на счастье. Но с каждой милей ее надежда умирала. Измученная, она решилась убить свою любовь, защитить себя от дальнейших страданий и стала избегать его, старалась не вспоминать о нем. Взяла с него пример.
Повисло тягостное молчание, прерываемое только кваканьем лягушек в прибрежном болотце, окружающем лагерь. Диана молчала. «Лучше не говорить с ним», - подумала она, пожала плечами и отвернулась. Девушка решила не будить Джеймса - пусть спит, пока сам не проснется. Сейчас покой ему нужнее молока.
Она поднялась, осторожно держа Джеймса, и молча направилась к фургону. Слушая, как мирно сопит во сне Джеймс, она поняла, насколько устала сама. Завозившись с ребенком, она не поужинала и теперь испытывала мучительный голод.
Не успела Диана сделать и нескольких шагов, как Сегуин догнал ее, взял за руку и прошептал:
- Подождите. Не уходите.
Его прикосновение обожгло ее даже через тонкую ткань платья, всколыхнуло горячее желание. Она резко остановилась, стряхнула его руку.
- Я должна уложить Джеймса. Ему нужен покой.
- Да, - шептал он ей в ушко, лаская своим дыханием. - Диана, я беспокоюсь о вас. Я хочу, чтобы вы были счастливы. Что вас так печалит? Ведь скоро вы будете дома?
«Змея», - подумала она почти с ненавистью. Все, что он делал для нее и для Сары, лишь желание оправдаться за смерть ее отца! Единственное, чего он хочет, - запаковать ее в аккуратный ящичек и отправить багажом в Штаты, пожелав счастливого пути.
Как она могла быть такой дурой, считая, что ему есть до нее дело? Да, он пылал страстью, но беременность Сары испугала его, он быстро взял себя в руки.
«Змея, - повторяла она про себя, - низкая ползучая тварь».
Но голос справедливости твердил ей другое. В чем она обвиняет его? В том, что он сдержал себя, чтобы не соблазнить невинную девицу?
Нет, самой себе возражала Диана. Пусть бы лучше это случилось. Все равно. Она злилась потому, что он не захотел полюбить ее так, как Гильберто полюбил Сару. Она так часто молила ниспослать ей любовь Сегуина, что надоела себе самой. А молитва осталась без ответа. Остановившись, она вскинула голову и холодно спросила:
- Какое это имеет значение, Сегуин?
- Это важно для меня.
- Все еще пытаетесь успокоить свою совесть?
- Что вы имеете в виду? - его черные, как ночь, глаза сузились.
Она бросила:
- Не будем об этом говорить.
Он склонился угрожающе близко, его губы были совсем рядом. Диана поняла: он хочет поцеловать ее. Но сейчас это было выше ее сил, совсем, как тогда, в южной гостиной Йорков, когда она продала ему изобретение отца и думала, что больше они не увидятся. Ее захлестнула боль от той же муки, от неизбежности расставания.
Его поцелуи слишком мучительны для нее. Выскользнув, она бросилась к фургону.
Сегуин был доволен. Огромное расстояние им удалось преодолеть без происшествий. До Веракруса оставалось всего два или три дня пути. Но последние мили, к сожалению, были самыми опасными. Вокруг шла война. Сегуин разведал местность и обнаружил несколько французских биваков. Он понимал, что продвигаться необходимо как можно быстрее, хотя бы и до полного изнеможения.
Но в глубине души он хотел, чтобы путешествие длилось вечно. Быть рядом с Дианой - его горькая радость. Не позволять себе прикоснуться к ней, не говорить с нею - его постоянное мучение. Да, ему было мучительно тоскливо, но ведь он мог видеть ее лицо, слышать ее звонкий голосок. Простое сознание того, что она рядом, наполняло его душу радостью. Конечно, ему было мало этого сознания, но это хоть что-то…
И потом этот младенец… малыш Джеймс… маленький Пепито.
Сегуин даже представить себе не мог, что можно так привязаться к ребенку, даже если этот ребенок целый день плачет. Бедный малыш, осиротевший ninо. Он глубоко сочувствовал ребенку и остро ощущал потребность защитить его. Видимо потому, что Диана любила этого мальчика так сильно.
Когда он увидел, как нежно Диана заботится о малютке, она стала для него воплощением Мадонны. Глядя, как она держит младенца на руках, он представил, что она держит его ребенка, их сына…
Он мечтал построить для нее дом, где будет резвиться дюжина веселых ребятишек.
«Но я представить себе не могу, что стану мужем и отцом, - печалился он в глубине души. - Я не умею доверять, а без доверия не может быть настоящей любви, настоящей ответственности. Чуть что, и я усомнюсь в ней, в нашей любви. Из этого ничего не выйдет. Я превращу ее жизнь в ад».
Сегуин постарался отвлечься от мучительных мыслей и сосредоточиться на дороге. Он резко осадил своего черного жеребца, приподнялся в стременах, оглядел отряд. Йорки, сеньора Мак-Фарленд и Сара, охранники… Но фургона не было видно, хотя дорога просматривалась, по крайней мере, на милю.
У него заломило затылок. Он развернул коня, пришпорил его, пустил галопом и остановился, когда увидел фургон.
Фургон лежал перевернутый в придорожной пыли. Эстебан, возница, рассматривал колесо, которое отлетело на несколько метров. Возле фургона стояла Лидия с младенцем на руках, а рядом спешившаяся Диана, держа лошадь под уздцы.
Сегуин соскочил на землю. Он осмотрел фургон - ничего удивительного, что он развалился, не выдержав такой дороги. Было ясно, что починить его невозможно. Им придется обойтись без фургона.
- Mi amigo[31], что ты смотришь на него? Это ничего не даст. - Он приблизился к Эстебану. - Его не починить. По крайней мере, не здесь. Здесь нужен кузнец, а ближайшая кузница в Веракрусе. Мы должны продолжить путь. - Сегуин задумался. - Вот что, Эстебан, распряги одну из лошадей и догони остальных. Вернешься с лошадью для Лидии. И захвати веревки.
Мы погрузим багаж на лошадей, которые были запряжены в фургон. Скажи остальным, пусть подождут.
Эстебан кивнул, распряг лошадь, вскочил на нее и поскакал вверх по склону догонять отряд. Сегуин проводил его взглядом, затем стал распрягать лошадей.
Женщины молчали, а младенец спал.
Сегуин обернулся к ним:
- Попробую прикрепить какой-нибудь тюк на спине у лошади. Диана, в фургоне должны быть веревки. Поищите. Те, которые привезет Эстебан, мы используем, чтобы навьючить другую лошадь. Все вещи мы не заберем, придется отобрать только самое необходимое…
И тут раздался выстрел. Сегуин взлетел на коня и галопом помчался к холму. Скрывшись среди зарослей, он увидел, что дорога перекрыта французскими солдатами. Выстрел мог означать одно из двух: Эстебан либо пленен, либо убит. Сегуин внутренне сжался. Это его вина, что Эстебан попал в руки неприятеля. Он не должен был посылать его одного, без разведки. Впрочем, у него не было иного выхода. Его первым побуждением было броситься на солдат, попытаться отбить Эстебана, но здравый смысл взял верх, и он решил предоставить Эстебана его участи, чтобы спасти женщин и младенца. Сегуин прекрасно понимал, что ждет Диану и Лидию, если их заметят изголодавшиеся по женскому обществу французские солдаты. У него не было никакой возможности отбиться от многочисленного отряда. Его убьют, а женщины подвергнутся насилию и тоже, возможно, не переживут его надолго.
Его затрясло от ужаса. Нужно выбираться. Но как? Будь они вдвоем с Дианой, им не составило бы труда скрыться от преследования - его вороной жеребец и серая кобыла Дианы были быстрыми и выносливым. Но что делать с Лидией и младенцем? Ни одна из ломовых лошадок, запряженных в фургон, не годилась для верховой езды, тем более в таких обстоятельствах. Текли минуты, минуты, от которых зависела их жизнь, Сегуин лихорадочно искал выход и не находил его.