В другом конце Диана заметила Лидию. Молодая вдова была окружена группой привлекательных поклонников. Диана порадовалась за нее. Ее поражала преданность Лидии ребенку, но не всегда же он будет нуждаться в молоке. Ей захотелось, чтобы Лидия развеселилась. Сегуин пробирался сквозь шумную толпу. Ей трудно было отвести от него взор, но она с усилием это сделала.
Он принес глиняные кружки, остановился передней и, поклонившись, протянул одну.
- Благодарю вас. Что это? - Она отхлебнула, скривилась. Он фыркнул.
- Фруктовый пунш в честь дам. Но большинство дам предпочитают это, - он поднес ей другую кружку.
На этот раз она сделала большой глоток в надежде, что второй напиток заглушит терпкий привкус первого. Он обжег горло, как расплавленная лава, из глаз брызнули слезы. Задохнувшись, она ловила воздух открытым ртом, наконец прохрипела:
- Что это было?
Сегуин засмеялся, лукаво подмигнув ей:
- Pulque[35].
- Вы это нарочно! Чтобы посмеяться надо мной, - возмутилась Диана.
- Может быть, - признался он и взял ее под руку.
Прикосновение его пальцев к ее обнаженной руке обожгло сильнее, чем огненный напиток. Она знала, что нужно вырваться, знала, но не могла. Слишком долго она ждала его прикосновений.
- Пульке расслабляет, теперь вы сможете вполне насладиться празднеством. Одна предосторожность: пейте его мелкими глотками. Он очень крепкий. - Он отхлебнул напиток, облизнул губы, глаза его не отрывались от ее губ. Диана догадалась, что его слова, мол, пульке нужно пить маленькими глотками, как-то связано с ее губами. - Вы поймете, что фруктовый напиток не такой уж терпкий, если сначала отхлебнете пульке, а запьете пуншем. Попробуйте, - настаивал он.
Диану била дрожь.
|
|
Чтобы не дрожать, она попробовала, послушно сделала глоток огненного напитка, стараясь не задохнуться.
- Вот и славно, - одобрил он. - А теперь запейте фруктовым пуншем. Это не так уж плохо.
Фруктовый напиток пригасил огонь пульке, а пульке придал пуншу остроту. У Дианы закружилась голова, золотистый свет в комнате стал мягким, манящим, ласкающим.
Она улыбнулась ему, высоко вскинула брови.
Его глаза заискрились, он рассеянно сжал ее руку и повел к танцующим. Рука Дианы горела под его ладонью, она тяжело дышала, постоянно облизывая губы.
Стоя рядом в шумной толпе, они смотрели на танцующих. Диана вдруг почувствовала себя легкой пушинкой, совсем невесомой, которая вот-вот взлетит. И рядом он - жаркий огонь в снежную ночь, кипение холодного вина.
- Мне здесь нравится, - заявила она. - А как вам нравится в этой прелестной деревушке? Хотя это так далеко от столицы и от ваших серебряных рудников.
Сегуин сделал маленький глоток пульке и снова предложил ей. Диана затрясла головой - не хочу. После двух-то глотков она опьянела дальше некуда.
Он кивнул в знак согласия:
- Я отыскал Санта-Марию, когда был одним из Juaristas. Обычно мы скрывались на севере Мексики, но однажды нам с Хуаном пришлось исчезнуть на несколько месяцев. И мы решили укрыться подальше от наших старых стоянок.
Ей захотелось спросить, почему им пришлось исчезнуть на несколько месяцев, но она знала, что он не ответит. «Может быть, и в этом его притягательность? В этом почти зверином предчувствии опасности, которое ни на миг не оставляет его?» Она вспомнила убежище в горах, которое служило ему домом, и поняла, что подстерегающая опасность для Сегуина - составная часть его повседневной жизни.
|
|
- Кстати, о Хуане. Я послал за ним, просил присоединиться к нам. Странно, что его до сих пор нет. Я расспросил всех, но в Санта-Марии он не объявлялся.
- Вы что же, договорились с ним встретиться именно здесь? Но почему? Потому что когда-то вы здесь бывали? Но ведь это было давно и…
- Хуан родился и вырос здесь, в Санта-Марии, - мягко прервал он. - Это самое безопасное место встречи, о котором можно только мечтать.
- О! И его родители все еще живут здесь?
- Нет, его родители умерли. У него здесь несколько двоюродных братьев и сестер, несколько племянников и племянниц.
Теперь становилось понятным, откуда он всех знает и почему его так тепло здесь принимают. И главное, почему он уверен, что здесь безопасно. Родственники и друзья Хуана были испытанными, преданными союзниками, готовыми как один встать на его защиту.
- Хотите потанцевать?
Диана всмотрелась в его красивое лицо, стараясь понять, он это всерьез или попросту снова дразнит ее? Поет, ухаживает за младенцем, теперь вот хочет танцевать? Это был совсем не тот Сегуин, которого она знала.
Она неуверенно переминалась с ноги на ногу. Наблюдая за танцующими, она поняла, что фигуры этого танца ей незнакомы и довольно сложны. Они сходились, раскланивались, вращали бедрами, касались друг друга ладонями, расходились и снова начинали сложное кружение вокруг партнера.
Народный танец напоминал ей стилизованный ритуал обольщения: сближение, общение, очарование, отступление. Странный танец, он кружил голову, увлекал в свой водоворот, завораживал. И вот уже жаркие ритмы музыки застучали у нее в висках. Она раскачивалась в такт музыки.
|
|
Разгоряченная, освобожденная, возбужденная, она пропела:
- Я хочу танцевать!
На лице его промелькнуло удивление, сменившееся восхищением. Он поклонился, подал ей руку, повел в круг танцующих.
- Не волнуйтесь. Это легче, чем кажется. Просто следите за мной.
Она смотрела, как его ноги выписывают сложные фигуры, сильные руки, словно крылья, взлетают над головой, и ринулась навстречу музыке, счастью, к нему!…
Они сходились, касались друг друга поднятыми руками, расходились только для того, чтобы снова сойтись, коснуться друг друга, опалить дыханием, жаром тела.
«Как похоже на наши отношения», - печалилась и одновременно радовалась она.
А потом забыла обо всем на свете, музыка подчинила ее себе. Она двигалась легко и грациозно, следуя ритму мелодии, растворяясь в этом ритме, в мерцании свечей, в многоцветии костюмов и цветочных гирлянд.
Сегуин подбадривал ее, вел за собой, поддерживал. Раскачиваясь и вращаясь в танце, она скользила взглядом по его гибкой фигуре, сильным ногам, обтянутым кожаными бриджами. Он вскинул над головой руки, победно улыбнулся, расправил широкие плечи, выпятил грудь. Его бил озноб, она откинула голову, прищелкнула пальцами, их руки сплелись в жарком пожатии, и тут же - шаг назад, еще шаг, улыбка, глаза, не отрываясь, следят за ней. В его глазах был вызов.
Он танцевал для нее… для нее одной.
Она повела бедрами, юбка взметнулась, она притопнула ногой, принимая его вызов. Музыка стала громче, Диана сама была музыкой, каждой клеточкой отзываясь на его призыв. Таверна, танцующие перестали существовать для нее.
Непреодолимая сила толкала их друг к другу. Их движения - слаженные, дерзкие, дразнящие - излучали испепеляющую чувственность.
Ее глаза пожирали его, тело искушало. Извиваясь и раскачиваясь, она изнемогала от желания прикоснуться к нему, скользнуть пальцами по мускулистой груди и животу, ощутить на губах солоноватый вкус его пота, поцеловать впадинку на шее, прижаться щекой к жестким черным завиткам на груди. Ее грудь напряглась, она представила их обнаженные тела, утоляющие страсть друг друга.
Музыка неожиданно оборвалась. Разгоряченная, распаленная до изумления, она продолжала двигаться под музыку, звучащую в душе. Сегуин подхватил ее под руку и увлек за собой. Не стало музыки, свечи догорали, ее охватило замешательство. Лицо горело. Она вся была сплошное желание. Диана опустила голову, прятала глаза, чтобы он не прочитал в них ее бесстыдного желания.
Наклонившись, он прошептал:
- Вы разгорячились. Не хотите ли на свежий воздух?
Она не знала, понял ли он, как ей стыдно, или предпочел не заметить ее смущения, поверил ли, что она раскраснелась от танца? Но это, наверное, неважно. Он предлагал ей передышку, и она с благодарностью приняла ее. Но от смущения у нее перехватило дыхание, и Диана молча кивнула.
Взявшись за руки, они выскользнули из комнаты. Свежий горный воздух холодил разгоряченные щеки, голову, кровь… Они молчали. Диана думала, что надо бы хоть что-то сказать, - лишь бы рассеялся этот туман, окутавший их.
Вокруг стояла мертвая тишина, спустя несколько мгновений она услышала низкий грохочущий рокот. Должно быть, водопад был рядом. Она не видела его, но отчетливо различала его рев.
- Это водопад, Сегуин. Я хочу посмотреть.
Его глаза, как два горящих угля, опалили ее. Не отрывая от нее взгляд, он кивнул:
- Пойдемте.
Они прошли до конца каменистой тропы, обошли стороной конюшню. И тут, будто с небес, обрушился, прыгая и пенясь, водопад - серебристо-белый поток, ослепительно яркий в ночной темноте.
Охваченная благоговейным страхом, Диана, не отрываясь, смотрела на мощные скачки огромной массы воды.
Громкий, резкий крик разорвал воздух. Диана вздрогнула. Жуткий вопль - смесь детского плача и крика женского отчаяния.
Она бросилась к нему, припала к груди, задыхаясь от ужаса, пролепетала:
- Что это?
- Ягуар, кошка джунглей. Я видел его следы, странно, что он отважился подойти так близко к деревне.
Диана сжалась. Она читала о ягуарах, об этих горных кошках, когда жила в Калифорнии. Большие кошки были опасными, своенравными и жестокими. Но ей не приходилось слышать, как они кричат. Окружающая красота померкла, опасность притаилась в глубине джунглей.
- Значит, вы видели?…
Его губы накрыли ее рот. Ожог его губ, печать на сердце. Ягуар и джунгли, болота и горные тропы - все кануло в забвение, ухнуло в небытие, словно водопад - в каменное ложе реки. Единственная реальность, - его губы на ее губах - ласкающие, горячие, возбуждающие.
Диана прижалась к нему теснее, отдаваясь его страстному призыву. Их языки сплелись, скользя и ласкаясь в лихорадочном танце. Сердца их бились гулко, тела горели жаром. Прижавшись к нему, она таяла в его объятиях.
Его рука легла на ее грудь, страсть огненной лавой разлилась по ее телу, сметая все преграды, сжигая на своем пути предрассудки, этические нормы и представления о порядочности.
Звериный глухой стон вырвался из глубины ее естества.
Его губы скользили по нежной коже шеи, упивались ее шелковистостью, дразнили, возбуждали, ласкали. Груди ее напряглись от мучительного желания.
- Mi rubia, я хочу тебя, - стонал он. Его дыхание обожгло ее, - ты хочешь меня?
- Да, да, да.
- Даже если я не могу обещать любить тебя вечно?
Диана слышала его слова будто издалека. Наверное, их заглушал грохот водопада? Или это кровь шумит у нее в ушах? Она не знала. Что он пытался сказать ей? Так трудно рассуждать трезво, когда рядом он, единственный, а страсть клокочет в крови. Он говорит о будущем. Но ведь будущее - это бледный призрак, несбывшаяся, ускользающая мечта. А есть настоящее.
И все уже не имело значения… сейчас. Может быть, завтра она пожалеет. Но сегодня Диана больше не хочет убегать от него и от себя тоже. Она крепче прижалась к Сегуину и шепнула:
- Я хочу тебя… сейчас. Вечность может подождать.
И Сегуин сдался. Не в силах больше сдерживать себя, он подхватил ее на руки, он почти бежал в страхе, что она может передумать. В доме было темно и тихо. Он бесшумно передвигался, обещая себе остаться с нею до утра. К черту приличия! Сотосы и Лидия все поймут.
В своей комнате он осторожно положил Диану на кровать, зажег лампу, обернулся и увидел, что она закрыла глаза и свернулась калачиком. Господи, до чего же она неискушенная, а теперь еще испугана… У него сжалось сердце, он пообещал себе, что будет мягким и терпеливым. Волком был - буду шелком, пухом, воском в ее руках.
Он сел на краешек постели, ласково позвал:
- Иди ко мне, Диана, любимая.
Она робко протянула руки. Он посадил ее на колени и стал баюкать, как маленького ребенка. Маленькая испуганная девочка. Он нежно поцеловал ее, почувствовал запах сирени, медленно и нежно провел языком по ее сжатым губам. Она приоткрыла рот, кончиком языка облизала губы, их языки соприкоснулись, Диана охнула. Он вдыхал ее нежный медовый запах, гладил ее грудь, сквозь тонкую ткань блузки просвечивались напряженные соски.
Сегуин осторожно опустил ее на постель, стал на колени, томительно начал раздевать ее. Наконец она лежала передним обнаженная, и он не мог оторвать глаз от ее прекрасного тела. Она была еще красивее, чем он воображал. Мягкий свет лампы зажигал золотые искорки в густых волосах, рассыпанных на подушке.
Глубокая впадина на шее больше подчеркивала соблазнительные округлости грудей. Кораллово-розовые соски затвердели. Взгляд скользнул ниже - плоский живот, темная впадина пупка, золотистый треугольник пушистых волос, который так манил его.
Сегуин застонал, сжал зубы. Жгучее, невыносимое желание.
Он быстро разделся. Он знал, что Диана смотрит на него. Ее огромные светло-карие глаза потемнели, стали почти черными. Она вздохнула, покорно протянула руки. Он понимал, что это не покорность, скорее, обреченность, мол, что уж теперь…
Сегуин лег рядом с ней, прильнул к ее губам, легонько покусывая их, его пальцы играли ее сосками. От его прикосновений соски стали твердыми, как камешки. Рука его скользнула ниже, она вздрогнула и теснее прижалась к нему. Его губы терзали ее рот, в его поцелуях было пламя, от которого она таяла, как воск. Мягкая и теплая, готовая сгореть дотла.
Диана перебирала его волосы, развязала кожаный шнурок. Волосы его густой волной упали ей на лицо, она погрузила в них пальцы, притянула его к себе. Как странно, что можно испытывать такое наслаждение, ведь он едва касается ее тела своими руками. Она мурлыкала от наслаждения, осторожно высвободила руку, положила ему на грудь. Она робко ласкала его соски, они напряглись. Он застонал. Желание неодолимо, оно торопит, но он знал, что наслаждение будет острее, если не спешить, хотя сдерживаться было сущим мучением, томительной болью.
Язык его медленно касался изгибов ее живота. Его правая рука расположилась между ее раздвинутых ног, пальцы гладили горячие, нежно-бархатистые складки. Она почувствовала ноющую боль, сродни голоду, потом взрыв неведомых ощущений. Она выгнулась ему навстречу, пульсирующая плоть требовала удовлетворения.
Чувствуя, что балансирует над пропастью, он все сдерживался, подводя ее к наслаждению. Он осыпал поцелуями ее живот, лизнул горячим языком пупок, устремился ниже.
Диана заметалась, схватила его за плечи, выдохнула:
- Нет, нет… ты не должен!
Он сказал прерывающимся от страсти голосом:
- Позволь мне доставить тебе наслаждение.
Она замерла, не ответила. Он сознавал ее невинность, ему хотелось не просто доставить ей удовольствие, но обучить ее искусству любви. Потом они расстанутся. Чутко прислушиваясь к ней, он снова губами нашел ее грудь, нежно поласкал, легонько куснул сосок. Она задвигалась, стала извиваться, забыв о своей невинности. Он довел ее до беспамятства, закружил в водовороте страсти. Она снова изогнулось дугой, дыхание стало тяжелым, она сдавленно вскрикнула:
- Сегуин! Сегуин! Моя любовь, моя любовь! Я хочу тебя!
Она дрожала, волны страсти сотрясали ее тело, она в изнеможении откинулась на подушку.
И тогда он вошел в нее одним резким, почти грубым движением, устремившись сквозь преграду ее девственности. Наслаждение, острое, как боль, охватило его. Лоб его покрылся испариной, он рухнул на нее, затаил дыхание, ощущая, как дрожь наслаждения пробегает по ее телу.
А потом она погладила его по щеке. Глаза ее, почти черные, пугающе прекрасные, смотрели на него с огромной нежностью. Губы улыбались, она прошептала:
- Сегуин, это было изумительно… Это было…
- Тебе было не очень больно?
- Нет, это не боль, это болезненное наслаждение, или нет, боль, несущая наслаждение…
Слава Богу, он доставил ей радость и с новой силой, словно безумный, хотел быть с ней, не мог дольше медлить. Он осыпал поцелуями ее тело, ее ноги плотно охватили его бедра, грудь напряглась, она стонала:
- О, Сегуин, пожалуйста, пожалуйста. Я хочу… Я хочу еще.
Голова ее металась по подушке, бедра высоко вздымались, с неистовством откликаясь на каждое его движение.
А он все входил и входил в нее. Головокружительный водоворот ощущений, немыслимое блаженство и исступленный восторг. Она мысленно произносила его имя, так как сил осталось только на то, чтобы теснее прижиматься к нему в страхе, что это чудо слияния кончится. Спустя несколько мгновений он соскользнул на бок, не отпуская ее. Он крепко обнимал ее и целовал ее медовые локоны. Наконец он покинул ее тело, но продолжал ощущать неразрывную связь с ней.
Сегуин не помнил, чтобы испытывал подобное чувство прежде, и это было прекрасно. Но очень больно. Она как будто забрала себе его сердце. «Теперь я обречен на бессердечие», - улыбнулся он.
- Сегуин, - мечтательно сказала Диана. - Мне очень понравилось.
- Да что ты говоришь, - засмеялся он. - Спи, глупышка, скоро утро.
Диана внезапно проснулась. Серый январский рассвет был не при чем. Скорее, она проснулась от пронизывающего холода. Огонь давно погас, сквозь щели в окнах немилосердно дуло.
Она вспыхнула от стыда, вспомнив, как сгорала от страсти. Тогда огонь не был ей нужен. Они лежали, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Рядом с Сегуином ей было тепло, но ноги заледенели. Она проснулась от холода. От ледяного порыва ветра.
Или это холод его слов, осознание того, что у них нет будущего? Сегодняшняя ночь преобразила ее. Преобразилась вся вселенная. Как просто, думала Диана, разделенная страсть, прекрасная близость… Ее сердце забилось в другом ритме.
В ритме, не имеющем отношения к похоти, но только к любви с яростным желанием защитить и желанием никогда не расставаться. И это причиняло ей мучительную боль. Почему им не суждено быть вместе? Он не хочет этого. Неужели эта ночь - все, что у нее есть…
Он пошевелился во сне, и Диана вдруг испугалась, что скажут Сантосы и Лидия. Об их любви узнают все. Она не слышала, чтобы Джеймс плакал… пока. Может, еще не поздно пробраться в свою постель, сделать вид, что ничего не произошло?
Она попыталась высвободиться из рук Сегуина, он только крепче прижал ее к себе.
- Mi rubia, не уходи. Мне хочется проснуться с тобой, - голос был с хрипотцой: - Не волнуйся о том, что подумают другие, mi preciosa[36].
Это неважно. Они поймут.
Другие поймут, что у нас была только эта ночь. Она знала, что будет дальше. Холод пронзил ее, она вздрогнула. Сегуин что-то почувствовал, прижал ее к себе крепче.
- Я через минуту разведу огонь в очаге, но предпочел бы разжечь огонь здесь… в постели, - и губами коснулся ее щеки, накрыл руками груди, лаская их. И хорошо, что огонь погас и свечи догорели, в темноте осязание, вкус, запах и слух обострились до предела.
Она замерла на секунду, но тут же откликнулась на его ласку, волшебные прикосновения. Уже знакомое сладостное томление стремительно нарастало в низу живота. Просто поразительно, как быстро он возбудил в ней желание. Она уже пылала, она уже хотела ощутить его внутри себя.
И вдруг раздался резкий крик, она вздрогнула. Черным вороном ворвалась суровая реальность и разрушила чары. Закричал малыш Джеймс, Диана оттолкнула Сегуина, вскочила, лицо ее горело.
Дом проснулся. Она должна вернуться в свою комнату.
Он схватил ее за руки, притянул ее к себе, вздохнул, наклонился и поцеловал ей ладони.
- Не уходи. Я не хочу… Постой же, рог favor, подожди минуту! У меня есть кое-что, я сохранил это для тебя.
Он выскользнул из смятой постели, метнулся в угол. Ее взгляд был прикован к его обнаженному телу. Его тело, поросшее черными волосами, было невероятно мужественным. Широкие плечи, упругие бедра излучали какую-то первозданную силу. И двигался он со звериным изяществом, с грацией пантеры или ягуара, крик которого они слышали у водопада.
Он порылся в седельной сумке, достал маленький сверточек. Грязная папиросная бумага скрывала небольшую коробочку. Сегуин протянул эту коробочку Диане.
- Я давно хотел отдать тебе это. Но не был уверен, представится ли такая возможность… и захочешь ли ты… - он пригладил взъерошенные волосы, нахмурился, очевидно подыскивая нужные слова: - Сегодня начинаются праздники, принято дарить подарки. Кажется, подходящий случай отдать тебе сегодня эту штучку.
Она вертела сверток в руках, чувствуя, что комок подступает к горлу, и не знала, что ответить.
- Открой его, прошу. Я знаю, он не слишком хорош, ноя…
- Нет, нет, - прервала она. - Просто это так неожиданно….. Но мне нечем одарить тебя.
Он усмехнулся:
- Я бы не сказал, что тебе нечего мне предложить.
Она покраснела, поняв, что он подразумевает, но не смогла сдержать невольную улыбку. Как приятно сознавать, что тобой восхищаются, тебя хотят!
Она развернула сверток.
Это был серебряный браслет очень тонкой работы - свернувшаяся кольцом змея.
- Она прелестна, Сегуин! Благодарю тебя! -Диана надела его на левую руку, медленно повернула. Казалось, змея, извиваясь, ползет по ее обнаженной руке.
- Это так необычно. Почему?…
- Это сделал я. Из самого чистого серебра. Для очистки этого серебра использовалось изобретение твоего отца. - Его глаза сверкнули. - Топазы очень подходят к твоим золотистым глазам. Но ведь ты не об этом хотела узнать, ведь так? Ты хочешь узнать, почему я захотел вычеканить змею?
- Да. Почему ты выбрал змею?
- Ты всегда все додумываешь до конца, всегда анализируешь все «почему». Да, Диана?
Она не была уверена, что это комплимент, но почему-то растрогалась. Он думал о ней, старался понять ее. И это признание было гораздо важнее для нее, чем тысяча серебряных браслетов, нет, тысяча тысяч таких браслетов.
Диана даже тихонечко всхлипнула.
Сегуин увидел блеснувшую в глазах предательскую влагу и поцеловал ее веки так нежно, что у нее захватило дух.
- Я выбрал змею потому, что это - символ Мексики. Ацтеки построили свой древний город там, где сейчас находится Мехико. Они верили, что боги указали им это место. В легенде говорится, что они узнали это место, когда увидели орла, сидящего на кактусе, в клюве он держал змею.
- Но что?… - вскинула она брови.
- Подожди, mi preciosa, - он легко коснулся губами ее щеки. - Ты не дала мне закончить. Я выбрал ее как символ своей страны, чтобы она напоминала тебе о Мексике и… обо мне.
Она уже не сдерживала слез, и они текли ручьем по щекам. «Это прощальный подарок… память о нем и о Мексике», - горько плакала Диана.
Сегуин подарил ей рай только затем, чтобы холодным утром кинуть ее в ад одиночества.
- Еще раз благодарю за подарок. Он замечательный.
Он обнял ее, осторожно смахнул ее слезы:
- Я знаю, ты растрогана, mi rubia, но не плачь, пожалуйста. Была и другая причина выбрать змею. Еще ни одна женщина со времен Адама и Евы не искушала так мужчину.
Солнце и переливающиеся воды залива Сан-Франциско ослепили Сару. Туман рассеялся, когда они вернулись из церкви. В заливе белели парусники - сезон морских прогулок был в самом разгаре. Иногда она завидовала беззаботным, праздным дамам, которые могли наслаждаться солнцем и сверкающей гладью океана, радоваться жизни, поклонникам, собственной привлекательности.
Сара сидела в лоджии, на коленях у нее лежала раскрытая книга. Но она забыла и о книге, и об окружающих, неотрывно глядя в окно. Это стало привычкой, там, в доме Сегуина, когда она потеряла…
Она получила письмо от Дианы. Сегуин благополучно доставил Диану, крошку Джеймса и Лидию в Веракрус. Но они не смогли сесть на корабль и решили добираться по суше до Акапулько.
Но прошло уже несколько недель, а о них все еще ничего не было слышно. И о Гильберто тоже.
У парадной двери послышался стук, эхом прокатившийся по притихшему дому. «Не хочу никаких визитеров», - подумала Сара.
В последнее время Сара сильно переменилась, ее стали раздражать фальшивые улыбки, пустые разговоры. Она чувствовала себя одинокой, и беззаботность посторонних людей ее раздражала. Самая страшная пытка - пытка неизвестностью. Страшнее только - пытка надеждой. Она надеялась, верила, но где вы, Диана и Гильберто, ау! И Сара молила: откликнитесь!!
Сара уткнулась в книгу. Она была уверена, что мама не будет настаивать на ее присутствии в гостиной. Да, в последнее время ей грех жаловаться на родителей. Они сочувствовали ей, хотя никак не могли найти для дочери слов утешения.
Поднимая дверной молоток, Гильберто шепотом молился Пречистой Деве Марии. Он не знал, что его ждет, но надеялся, что он не зря ускользнул от приспешников отца и объездил полмира, чтобы найти свою жену.
Дверь открыла толстая служанка в белом чепчике, отороченном кружевом.
- Добрый день, сэр. Это дом мистера Йорка. Чем могу служить, сэр?
- Да, добрый день. Сара Агуэр… Сара Йорк дома?
- Да, сэр. Не могли бы вы назвать свое имя, сэр?
- Меня зовут Гильберто Агуэрро. Не могли бы вы доложить обо мне?
- Конечно, сэр… Соблаговолите подождать, сэр.
И тут, словно ожидая этого визита, в холле появился Герберт Йорк. Этого момента Гильберто ждал и боялся. Но он не позволит выгнать себя. Он заберет свою жену, свою любимую Сару.
- Вы можете идти, Молли, - сказал Герберт Йорк. - Я сам провожу мистера Агуэрро.
Служанка присела в реверансе и исчезла.
Гильберто и Герберт несколько секунд внимательно смотрели друг на друга. Наконец Герберт протянул Гильберто руку:
- Рад вас видеть, Гильберто. Мы думали, вы в Европе. Пораженный неожиданно теплым приемом, молодой человек растерянно пожал руку своего тестя.
- Я рад, сэр, - пробормотал он. А потом собрался с мыслями и спросил: - Могу я увидеть Сару?
Герберт похлопал его по плечу и улыбнулся:
- Я понимаю ваше нетерпение, Гильберто. Но, если позволите, сперва я хотел бы поговорить с вами. Поверьте, я пекусь только лишь о благополучии Сары и нисколько не хочу стоять у вас на пути, но нам нужно поговорить серьезно.
- Конечно, сэр.
- Пожалуйста, называйте меня Гербертом. И, надеюсь, вы не возражаете, что я называю вас Гильберто?
- Нет, сэр, э… э, Герберт. Почту за честь, что вы называете меня по имени.
- Чудесно. - Он подхватил Гильберто под руку, провел в гостиную в стиле ампир. - Садитесь, Гильберто. Не хотите ли подкрепиться с дороги?
- Спасибо, не сейчас. Так что вы хотели сказать, сэр? Простите, но мне бы хотелось поскорее увидеть Сару.
- Я понимаю… И все же вам придется выслушать меня. В настоящее время я больше не намерен препятствовать вашему браку. Сара безумно любит вас и мы с женой пришли к выводу, что нельзя идти наперекор ее чувствам. Но с момента вашей женитьбы произошло столько событий, что вы даже не можете себе представить.
Гильберто вцепился в резные подлокотники кресла. О чем говорит Герберт? Неужели с Сарой что-то случилось? Рог Dios, этого он не вынесет.
- Успокойтесь, Гильберто, - поспешил сказать Герберт. - Я думаю, ваш приезд все расставит по местам.
Спокойные слова тестя немного успокоили Гильберто. Но то, что он услышал в следующий момент, оказалось настолько невероятным, что молодой человек с трудом мог поверить. Его единоутробный брат Сегуин увез Сару и ее подругу в свое убежище в горах, потому что его жена не желала покидать Мексику без мужа. Там с ней случилось несчастье, она потеряла ребенка и усыновила осиротевшего малютку. Диана и ребенок все еще в Мексике, так, по крайней мере, думал Герберт. Йорки вынуждены были отплыть без них.
- Я не мог подвергать риску жизнь Сары и ее матери. Мы совершенно не представляли, что произошло с Дианой и Сегуином, но опасались самого худшего. Сара буквально обезумела. Удары следовали один за другим, Гильберто. Сначала вы, затем ваш ребенок. И мы… - он запнулся, закашлялся, - мы с Мэри опасались за рассудок дочери…
- Но что же случилось с Сегуином и Дианой?
- У Панамского перешейка я оставил Сару и Мэри с надежным другом, а сам зафрахтовал небольшое суденышко и вернулся в Веракрус, чтобы попытаться найти их. Но мне так и не удалось причалить к берегу. Пришлось вернуться.
- Так, значит… они погибли? - Гильберто неожиданно испытал такую слабость, приступ такой невыносимой тоски, что сам удивился. Почему? Сара жива и, кажется, здорова. Она, конечно, подавлена, но ведь сеньор Йорк утверждает, что не будет противиться их браку. У них вся жизнь впереди.
Неужели он так испугался за Сегуина и Диану?
Но с тех пор как умерла их мать, Гильберто почти не виделся с братом. Сперва он винил Сегуина в безвременной кончине матери, а потом считал, что старший брат презирает его. Хотя, конечно, именно брат постарался помочь ему… и его жене, несмотря ни на что, хотя лучше других понимал, сколько трудностей и опасностей подстерегает его в этом случае. А Диана? Гильберто видел ее всего несколько раз, да и то мельком. Конечно, она милая девушка, да к тому же она лучшая подруга Сары, но совершенно чужая Гильберто… И потом еще малыш, которого он никогда не видел. Но если этот осиротевший ребенок помог его жене справиться с горечью утраты собственного ребенка, он признает его своим сыном.
- Нет, я думаю, они живы, - успокоил Герберт, внимательно наблюдавший за выражением лица Гильберто. -
Уже здесь Сара получила от Дианы письмо. Оно было отправлено из Веракруса. Не знаю, как им удалось добраться туда, но в любом случае они опоздали - наш корабль уже был в море. Диана сообщила, что они решили ехать в Акапулько, чтобы оттуда на корабле отправиться в Штаты.