С нами пока все в порядке, но ведь мы, ребенок и я, не сможем уехать? Или все-таки есть какой-нибудь, пусть самый маленький кораблик, на который можно сесть?
Сегуин вздохнул:
- Именно об этом я справлялся сегодня утром, - он побарабанил пальцами по грубой поверхности стола. - Все суда конфискованы для эвакуации французской армии. И пройдут недели, может быть месяцы, прежде чем какой-нибудь корабль отправится в Штаты.
Диана подавленно молчала.
- У меня есть другой план, Диана. Начальник порта сказал мне, что порт Акапулько открыт. Корабли из Акапулько регулярно ходят в Штаты. Вы сможете оттуда отправиться прямо в Калифорнию.
- Это замечательно, - она оживилась, посветлела лицом. - Далеко ли до Акапулько?
- Далеко. В два раза дольше, чем до Мехико. Но если вы решитесь, мы пойдем еще более длинным путем, забирая южнее, чтобы не попасть в места возможных боев.
- Я готова.
- Вам не страшно? Это долгое и опасное путешествие. Французы нам скорее всего не встретятся, но повсюду бродят банды, а горы нам предстоит преодолеть покруче тех, что вы видели раньше.
Она смотрела на него, не отрываясь, глаза ее потемнели, стали совсем бездонными.
- Не знаю, Сегуин. Но, кажется, это единственный шанс, который у нас остался. Я полагаюсь на вас и уверена, что мы благополучно доберемся до Акапулько. Пожалуйста, скажите, что все будет хорошо!
Следующие дни прошли в подготовке к путешествию. Необходимо было приобрести одежду, продовольствие, лошадь для Лидии, вьючного мула.
В Веракрусе почти не осталось продуктов: толпы французов съели все, что можно было съесть.
Сегуин несколько раз отправлялся в близлежащие деревни, запасался необходимой провизией, животными, теплыми одеялами. Ему нужны были люди для охраны, но он не нашел никого, на кого можно было бы положиться. Оставалось одно, отправить письмо Хуану на северные рудники с просьбой, чтобы Хуан отправил ему на помощь небольшой отряд, а если возможно, и сам присоединился к ним. Но доставить письмо было некому. Найти надежного посыльного, который согласился бы немедленно отправиться в путь по дорогам, кишащим бандитами и дезертирами, было практически невозможно.
В деревне Гермоза Сегуин нашел наконец необходимого им мула. Хозяин конюшни заломил цену, но мул был таким сильным, таким выносливым, что Сегуин, немного поторговавшись, купил его.
Ведя животное под уздцы, Сегуин снял шляпу и отер пот. Солнце уже садилось, пора было возвращаться в Веракрус. С покупкой мула все приготовления были закончены. Оставалось решить последнюю проблему - найти посыльного.
Сегуин пересек главную улицу Гермозы и лицом к лицу столкнулся с Джулио Гомесом. Сегуин удивился несказанно и некоторое время пристально разглядывал Джулио, чтобы убедиться, что это не мираж.
Казалось, Джулио был удивлен не меньше неожиданной встречей. Сдвинул шляпу, он поклонился:
- Здравствуйте, сеньор Торрес. Buenas tardes.
- Buenas tardes, Джулио, - похлопал его по плечу Сегуин. - Какой замечательный сюрприз! Так, значит, твои родственники живут в Гермозе?
- Да, сеньор. Я повидал всех. Пора возвращаться в Мехико.
- Не зайти ли нам в таверну, Джулио? Хочу угостить тебя стаканчиком.
Час спустя Сегуин вышел из таверны один. Встреча с Джулио показалась ему подарком судьбы, благодаря которому он нашел посыльного. Сегуин все объяснил ему, заручился его согласием. Написал управляющему Йорков записку, в которой просил отпустить Джулио к нему. А потом, используя собственный шифр, написал письмо Хуану. В письме указал маршрут, которым они будут следовать, и попросил Хуана выслать охрану или присоединиться к ним самому как можно скорее.
Он вручил Джулио письмо и увесистый кошелек.
Сегуин решил, что им пора покинуть Веракрус. Слишком опасно было оставаться в этом последнем оплоте императора Максимилиана. Сегуин не сомневался, что как только основная часть французской армии уберется из города, повстанцы начнут осаду.
Сколь опасным не казалось ему путешествие с двумя женщинами и ребенком, оставаться в Веракрусе становилось совершенно невозможным. Еще раз взвесив все за и против, Сегуин решил отправиться в Акапулько немедленно.
Они ехали на юг, вдоль побережья, подальше от военных действий. Когда они добрались до рыбацкой деревушки Бока-дель-Рио, Сегуин объяснил Диане, что теперь им придется двинуться на запад, к истокам реки Атояк, через восточную гряду Сьерра-Мадре.
Диана, сама не понимая почему, радовалась, что они снова в пути. В долгие томительные дни в Веракрусе, пока Сегуин занимался делами, нервы ее были напряжены до предела. Она очень печалилась, тревожилась о Саре и маме, боялась за малыша.
И конечно, тревожилась о Сегуине. Когда он предложил ехать в Акапулько, ее сердце сжалось от радости - еще несколько недель она будет рядом с ним!
Но если он не любит ее, зачем продлевать страдания, продолжать надеяться? Хотя в глубине души она чувствовала, что даже страдать от любви легче рядом с ним, чем вдали.
Любовь и здравый смысл - вещи несовместимые.
Диана бросила взгляд на Джеймса, привязанного к спине Сегуина. Он безмятежно спал, капризничал только изредка, разве что когда был мокрый или хотел есть.
К ее удивлению, они все по очереди везли ребенка. Диана думала, что после бегства через болото Сегуин передаст ребенка ей и Лидии, но она ошиблась. Он настоял на том, чтобы малыша везли по очереди. Казалось, ему доставляло удовольствие возиться с мальчиком, он ни разу не жаловался, когда Джеймса в пути приходилось помыть и перепеленать.
Диана и раньше знала, что Сегуин может быть нежным, но никогда не ожидала, что он окажет такое внимание ребенку. К сожалению, эти его качества только усиливали ее тоску. Она представляла, как они вдвоем могли бы растить своих детей и вместе радоваться, глядя на них. Но она ему не нужна. Его влечение к ней - быстроутолимое влечение плоти.
Эти мысли все больше пугали Диану, но она твердо знала, что без Сегуина останется одинокой - всегда и навсегда. Она не представляла себе жизни с любым другим мужчиной. Без него она вообще не представляла своей жизни.
Через несколько дней пути они добрались до предгорий и сделали привал возле ручья. Лидия готовила ужин, а Диана возилась с малышом. Лидия уже покормила Джеймса, а на долю Дианы пришлось купание и пеленание.
Крошка Джеймс был весел, ворковал и пускал слюнки, размахивал пухлыми ручонками и ножками. Диана сидела рядом с ним на одеяле и, улыбаясь, наблюдала за возней малыша.
Тень заслонила заходящее солнце: Диана подняла глаза и увидела Сегуина. Он собирал сучья для костра, занимался лошадью и мулом. Потом подошел к ручью, присел на корточки, наполняя фляги водой. Распрямился, глянул на малыша.
- У него такие темные глаза, - заметил он.
Диана кивнула и почему-то смутилась. А потом сказала, но очень тихо:
- Такие же черные, как ваши, Сегуин.
У младенца были необычные глаза. Обычно у новорожденных светлые глаза, затем со временем они темнеют, но у Джеймса глаза были черными, как ночь, даже тогда, когда Диана увидела его впервые, а ведь тогда ему было всего две недели от роду.
- У вас были темные глаза, когда вы были младенцем? - спросила она.
Он пожал плечами:
- Знаете, Диана, в то время я редко гляделся в зеркало.
Диана вздохнула. В Веракрусе, она злилась на него, хотя у нее не было на то особой причины, намеренно говорила ему колкости. Теперь она понимала, как гадко это было с ее стороны, и сожалела об этом. Но было, видимо, поздно. Сегуин ни разу не упрекнул ее, но, похоже, все-таки обиделся.
Диана вдруг подумала, что каким бы неустроенным ни было ее детство, в воспоминаниях оно осталось приятным временем. Она с нежностью вспомнила и родной дом, и отца. Очевидно, у Сегуина таких воспоминаний не было. Он слишком рано лишился родителей и, похоже, постарался вычеркнуть из памяти детские годы.
Диане очень хотелось заставить его вспомнить детство. Она давно поняла, что он осуждает свою мать, считая ее предательницей. Но ведь отец-то не предавал его, не отказывался от сына?
- Сколько вам было лет, когда вы потеряли отца? - спросила Диана.
Сегуин отвернулся, ему совершенно не хотелось откровенничать с ней, но он все же ответил:
- Четыре.
- Вы помните его?
Он глубоко вздохнул, задумался, и стал смотреть куда-то вдаль.
- Плохо. - Голос его звенел от сдерживаемых чувств. - У него были довольно резкие черты лица и большие усы, как у Хуана. Очень сильные, но в то же время нежные руки. - Он отвернулся, Диана поняла, что он пытается скрыть свое волнение. - Когда я был маленьким, он поднимал меня над головой и подбрасывал, говоря, чтобы я летел, как птица. Когда я стал старше, я проделывал то же самое с Гильберто.
Ей стало жаль его. Вот любопытная дура, разве она не знала, что ему будет больно говорить об отце? Даже не любопытная… Бестактная и беспардонная.
Отругав себя, Диана взяла Джеймса на руки и прижалась к нему лицом:
- Я помню, он любил музыку, - продолжал говорить Сегуин. - Мог часами играть на гитаре. У него был глубокий баритон. Он хорошо пел.
Диана изучала лицо Сегуина - теперь в нем больше не было боли. Лицо оставалось спокойным, глаза блестели как-то особенно, словно от непролитых слез. Он как будто преодолел свою прежнюю сдержанность и говорил об отце без напряжения.
«Интересно, - подумала Диана, - поверял ли он прежде кому-нибудь свои чувства?» Ей хотелось думать, что она первая заработала право на его откровенность.
- А вы помните песни, которые он пел?
- Одну или две.
- Может быть, споете? Для меня и для Джеймса.
Сегуин удивился, губы его растянулись в улыбке.
- О, нет! Я не унаследовал таланта к музыке.
Но просьба его явно позабавила, и Диана решила не отступать. Она же не заставляет его возвращаться к болезненным воспоминаниям, это совсем другое. Легко коснувшись его руки, она снова попросила:
- Пожалуйста. Я слышала, как вы напевали ребенку. Замечательная мелодия.
Недоверчиво глядя на нее, он насмешливо приподнял черную, как смоль, бровь:
- Вы шутите? Вы просите меня спеть?
- А что в этом плохого? Ваш отец пел для вас. А вы споете для нас. Если у вас выйдет плохо, я обещаю не смеяться. Ну пожалуйста!
Он подвинулся ближе. Их взгляды встретились, он поднял руку и легонько погладил ее по щеке. Диана закрыла глаза, зарделась.
- А что же вы предложите мне взамен? - спросил он внезапно севшим голосом.
Она открыла глаза и отшатнулась - такая страсть была в его черных глазах. Диана почувствовала, как горячая волна окатила ее, поняла, что сейчас зарыдает. Она страстно желала этого мужчину, он владел ее сердцем, ее душой, он измучил ее своим спокойствием. Диана знала, чтобы оставаться спокойной, ей лучше держаться от него подальше. Но она ничего не могла с собой поделать.
- Поцелуй? - спросил он, наклонился и легко коснулся губами ее губ. Она удивилась, что он не потребовал большего.
Глядя в его черные бездонные глаза, она поняла, что огня в них уже не видно.
- Восхитительная сделка, - подмигнул он. - Но если Пепито начнет плакать, я умолкаю. Согласны?
- Согласна.
Она протянула ему Джеймса. Он чувствовал себя неловко, поглядел в сторону Лидии, очевидно не желая, чтобы она услышала его.
- Спойте Пепито колыбельную, - просила она, называя ребенка ласкательным именем. - Ему пора спать.
Он откашлялся:
El dia que tu naciste
Nacieron todos los flores.
En tu pila de bautismo
Cantaron los ruisenores.
Очарованная, она слушала его глубокий, рокочущий баритон, умилялась мягкими переливами испанского языка. Он замолчал, она вспомнила слова, пытаясь перевести их на английский:
В тот час, когда родился ты, Кругом алели все цветы. И у истоков юности твоей Звенела песня средь полей.
- По-английски это звучит иначе. Вы научите меня испанским песням? - попросила она.
Они оба склонились над ребенком, она коснулась его лица.
- Да, если вы хотите. - На одно сумасшедшее мгновение ей показалось, что он снова поцелует ее. Но он не сделал этого. Просто передал ей спящего ребенка и спросил: - Почему это так важно для вас?
Диана опустила глаза, почувствовав, что кровь прилила к лицу. Она хотела, чтобы он поцеловал ее, но когда он не сделал этого, устыдилась своего желания. Чтобы скрыть смущение, она начала медленно и старательно укутывать малыша на ночь.
- Я не знаю, что будет с Гильберто и Сарой. Я не знаю, будут ли они жить здесь или в Штатах. У Пепито тоже испанская кровь. И я хочу, чтобы он рос, зная, что он - испанец. Думаю, Сара захочет того же. Я запомню песни и научу его петь их.
Конечно, дело было в ином. Она запомнит его песни, сохранит их как подарок, как живое напоминание об этой стране, об этом путешествии и о несбывшейся надежде на счастье. Но, конечно, она научит им Джеймса. Эти песни для нее будут частицей Сегуина, ее сокровищем, которое она будет хранить вечно.
- Вы говорите так, будто не уверены в Гильберто. Будто думаете, что он может не вернуться к Саре, - обиделся он.
- Ни в чем нельзя быть уверенным в этом мире.
- Да, думаю, что ни в чем.
- Разве не вы говорили, что Саре не следует полагаться на вашего брата? А потом помогали нам, старались помочь Гильберто. Почему, Сегуин?
Он молчал, потупя взор:
- Я не знаю, Диана. Просто мне казалось, что так нужно.
- Значит, вы не изменили своего мнения о Гильберто?
- Даже не знаю…
Расстроенная, она отвернулась, собираясь вернуться в лагерь.
- Спокойной ночи, - кивнула на прощание.
Он преградил ей путь. Их взгляды встретились, он долго-долго смотрел на нее, потом обнял, поцеловал в макушку.
- Спасибо, Диана, за доброту ко мне… и ребенку. - Он наклонился и поцеловал спящего младенца в щечку. - Вы чудный человек. Пепито повезло, что у него такая крестная мама.
Он отступил от нее. И тут она заметила, что глаза его блестят как-то подозрительно ярко.
Но прежде чем она успела заговорить, он повернулся и исчез в сгущающихся сумерках.
Дон Карлос сидел за столом в своем кабинете. Он прочитал записку, которую Игнасио доставил ему, затем скомкал и швырнул в камин.
- Хорошие новости, Дон Карлос? - поинтересовался Игнасио.
- Можно подумать, будто ты не читал ее.
- Конечно, нет, сеньор Дон! - запротестовал Игнасио. - Я никогда бы…
Дон Карлос махнул рукой, чтобы он замолчал.
- Уж и не знаю, хорошая эта новость или нет, но, по крайней мере, она кое-что проясняет.
- Что, сеньор Дон?
- Я попросил своего друга, начальника порта в Веракрусе, чтобы он выследил Гильберто, если тот попытается вернуться в Мексику. Вместо моего сына в сети попалась другая рыбка… мой пасынок. Кажется, Сегуин пытался заказать билеты в Соединенные Штаты для двух женщин и младенца. Теперь становится ясным, почему мой сын отказался бросить эту гринго. Она была беременна! - Он покачал головой. -
Наконец-то мой красавчик сын попался. Только странно, что он не рассказал мне об этом. Мы могли бы договориться. - Он откинулся в кресле. - Мой сын слишком благороден, даже в ущерб себе. - Игнасио молчал, но Дон Карлос и не ждал ответа. Поглаживая подбородок, он продолжал: - Я хотел бы увидеть внука, несмотря на то, что он полукровка, да к тому же и незаконнорожденный. Интересно, это мальчик? - Он помолчал, повертел в руках дорогую серебряную чернильницу. - И хотел бы я знать, почему это Сегуин помогает своему единоутробному брату? Я сделал все, чтобы Сегуин ненавидел его… Значит мало… - Обернувшись к Игнасио, Дон Карлос спросил: -А как насчет изобретения?
Удивленный неожиданным переходом, Игнасио долго собирался с мыслями, прежде чем ответить.
- Мне удалось подкупить одного из рабочих. Несколько недель он внимательно следил, присматривался, записывал все, что можно, количество используемых материалов, ну и прочее… - Он поклонился, шагнул к столу и подал второй лист бумаги.
Дон Карлос бегло просмотрел его и хмыкнул:
- Совсем неплохо. Половина ртути, всего восемь часов на выпаривание. Интересно. Попробуем, но не сейчас. Ты знаешь, что повстанцы захватили рудники?
- Да, сеньор. Правда, я уехал раньше, чем это случилось.
- Хаос не кончится, пока не завершится эта проклятая война. А потом, если эта безумная крестьянская армия не сровняет наши рудники с землей, испробуем изобретение. Сегуин тоже ничего не сможет сделать, пока рудники в руках повстанцев.
Игнасио лучше знал, как обстоят дела на самом деле, но предпочел промолчать. У Дона Карлоса было немного шансов вернуть себе рудники, всем было известно, что он поддерживает французов и ненавидит Juaristas. Игнасио сильно сомневался, что рудники вернутся к его хозяину.
Видно, та же мысль пришла в голову и Дону Карлосу, потому что он прошипел:
- Только мы можем помешать ему вернуться на рудники. - Он взглянул на Игнасио. - Мне надоело играть в прятки со своим пасынком. Сейчас, пока идет гражданская война, настало время свести старые счеты. Ты уже давно хотел отомстить ему, Игнасио.
Игнасио все понял. Дон, наконец-то, дал ему разрешение убить Сегуина.
- Я хочу, чтобы эту гринго тоже убили. Но мой внук должен остаться невредимым. Мы должны устроить так, чтобы все думали, будто Сегуин убил мать ребенка, а я его спас. А потом я пошлю за Гильберто и заслужу его вечную признательность. И он станет послушным сыном.
Игнасио было все равно. Все, что ему нужно, - убить Сегуина и насладиться своей местью.
- Хороший план. Чем я могу быть полезен, Дон Карлос?
- Собери людей, подготовь все, что нужно для дальней поездки. На рассвете мы отправляемся в Акапулько. Я давно не охотился.
Обдумывая маршрут движения в Веракрус, Сегуин по возможности избегал гор, потому что карабкаться вверх с громоздким фургоном было почти невозможно. Но в этот раз они шли крутыми тропами. Окруженные со всех сторон высокими вершинами, они упорно взбирались вверх по тропкам, пригодным разве что для горных козлов и баранов.
По мере того как они поднимались вверх, воздух становился все более разреженным и влажным. С каждым днем становилось все холоднее. Иногда им казалось, будто они идут среди облаков прямо к небу. Влага не выпадала дождем, она словно окутывала путников толстым одеялом, покрывала туманом.
Сегуин объяснял, что зимой в горах относительно сухой сезон. А вот весной и летом тут идут проливные дожди.
Диана была очень довольна, что они запаслись плотными шерстяными плащами с капюшонами и одеялами.
Они продирались через заросли можжевельника, ехали среди эвкалиптовых деревьев. Чем выше, тем зеленее и гуще становились деревья. Тропы заросли ползучими растениями и банановыми деревьями.
Густые и буйные заросли - очарование тропических джунглей. Ярко-оранжевые, зеленые и желтые бабочки вспыхивали в тумане. Кричали попугаи, а чачалакас - птицы размером с цыпленка - без умолку бормотали, словно сплетницы-старушки. Красногрудые дятлы долбили клювами кору деревьев в поисках личинок, радужные длиннохвостые попугаи мелькали в вершинах.
Цветы в это время года поражали невероятной окраской лепестков. Странные экзотические цветы, похожие на звезды или речные раковины, ослепляли глаза многоцветием. Единственные цветы, которые Диана узнала, были орхидеи. Они примостились среди слоев известняка, липли к деревьям.
Но этот дивный тропический лес был безлюден.
Тропа время от времени приводила их в деревушки. Здесь, высоко в горах, обитали коренные индейцы, тысячелетиями населявшие Мексику. Нищие, жалкие, оторванные от всего мира, они жили так, словно ничего на этих землях не изменилось. Единственное, что отличало их от предков, - это наличие католических священников и часовен в каждой деревушке.
Путники карабкались по крутым склонам. Иногда тропы становились совсем непроходимыми, тогда они спешивались и вели лошадей под уздцы. Время от времени прямо над их головами нависали огромные тучи - плотные, тяжелые, темно-лиловые.
На одном из таких подъемов Диана почувствовала, что задыхается. Она тянула за собой упирающуюся лошадь и думала, что еще немного, и ее легкие разорвутся от нехватки воздуха. Скоро она поняла, что больше не сможет сделать ни шага, и тогда Сегуин объявил привал.
- Смотрите, Диана, - вдруг услышала она голос Сегуина.
Она перевела дух и, тяжело дыша, побрела к нему. С места, где он стоял, открывался удивительный вид. Диане вдруг показалось, что они стоят на вершине мира. Горы волнообразными уступами спускались вниз. Далеко внизу виднелись очертания огромного котлована. Указав на него, он объяснил:
- Это плато Оахака. Туда мы и направляемся. Когда доберемся туда, будем на полпути к Акапулько. - Диана устало кивнула и тут заметила деревню, раскинувшуюся прямо перед ними. Крытые хворостом дома, сложенные из грубого камня, дымок над домом.
- Это Санта-Мария. Бедная деревушка, но в ней живет одна семья, которая дает приют путешественникам. Их фамилия Сотоc.
Диана прислушалась к непонятному грохоту и, повернувшись в направлении звука, увидела водопад, каскадами падающий с высоты около сотни футов.
Стремительный пенный поток показался ей подвенечной вуалью.
- О, как прекрасно!
- Я знал, что вам понравится. В месяцы, когда идут проливные дожди, он доставляет много бед, заливая дома. Но он - источник жизни этой для деревни. Кажется, вокруг нас столько влаги, но нет! Известняки впитывают ее так быстро, а источников тут немного. - Он помолчал, скользнул по ней откровенно чувственным взглядом. - В летние месяцы здесь приятно выкупаться, но сейчас, боюсь, слишком холодно.
Его взгляд смутил Диану, но она подумала, что прекрасно понимает, чего он хочет: выкупаться обнаженными, вместе, в волшебном водоеме под ниспадающими каскадами воды.
Она хотела ответить ему, что мечтает о том же, но что-то удержало ее. Еще в Веракрусе она готова была отдаться ему, но сейчас сомневалась и в нем, и в себе. Одна мысль, одна мысль не давала ей покоя - как только они достигнут Акапулько, он распрощается с ней навсегда.
- Водопад великолепный. Спасибо, что вы показали мне его. Но еще только полдень. Я, конечно, смертельно устала, но не могу понять, почему вы решили остановиться, - Диана ссутулилась, голова ее поникла.
Пожав плечами, он отвернулся.
- Ни вы, ни Лидия не жаловались на то, как быстро мы продвигаемся, на ночевки под открытым небом. До этого места я намеренно избегал лишних остановок, но эту деревушку я знаю. Здесь живут славные люди, - в голосе его послышалась насмешка. - Не будете же вы возражать против того, чтобы провести ночь на матраце и вымыться теплой водой.
Диана кивнула и, став на цыпочки, поцеловала его.
И тут он запрокинул ее голову и приник к губам. В этот момент совсем некстати появилась Лидия, спросив:
- По какому поводу праздник?
Диана высвободилась из объятий Сегуина:
- Сегодня - матрац и мытье. Вот это праздник!
Лидия усмехнулась:
- Как в раю!
Черный, как ночь, взгляд Сегуина был прикован к Диане. В его глазах читалось явное разочарование.
Отвернувшись, он начал спускаться по крутой, извилистой тропе, ведущей к деревне, зло бросив через плечо:
- Ну и чего вы ждете?
Диана весело плескалась в теплой воде. Какая роскошь! Конечно, не ванная, а всего лишь старая жестяная лохань, маленькая, но безупречно чистая. Сотосы встретили их дружелюбно и приветливо.
Их домик обставлен был скудно, а матрац, который обещал Сегуин, оказался набит кукурузными листьями и лежал на плотно утрамбованном земляном полу.
Но это не смущало Диану. Как ни беден был дом, в нем все блестело. Тушеное мясо, которое подали на ужин, было необыкновенно вкусным. В очаге потрескивал огонь, в доме было тепло и уютно в эту январскую ночь.
Диана наслаждалась очарованием простого уюта. Она почувствовала, как истома окутывает ее, будто горячая вода совершила чудо. Веки ее опустились, она позволила себе несколько минут блаженной полудремы. Волосы она вымоет чуть позже.
Девушка очнулась от крика малыша. Он спал в соседней комнате. Она встревожилась, но надеялась, что Лидия возьмет его на руки. Очнувшись от дремы и обнаружив, что вода совсем остыла, Диана стала мыть волосы, ругая себя лентяйкой. Малыш Джеймс не унимался, продолжал плакать. Он плакал до истерики, до икоты.
Да где же Лидия?
Покончив с волосами, она выскочила из лохани. Обернула волосы единственным полотенцем, набросила на себя покрывало. Смешно, но как только она обернулась покрывалом, ребенок тут же затих - так же неожиданно, как и начал плакать. Наверное, пришла Лидия. Она отдернула шерстяное одеяло, служившее дверью.
Но Джеймса успокоила не Лидия. Это был Сегуин.
Ее охватил жар, она вся горела - от кончиков босых ног до головы, увенчанной тюрбаном из полотенца. Она мучительно осознавала свою почти полную наготу, а его взгляд, казалось, срывал с нее небрежно наброшенное полотно.
И внезапно чувство невероятного счастья охватило ее, оно плескалось в ней, мурлыкало, словно игривый котенок, и она ощутила почти непреодолимое желание броситься к нему в объятия, слиться с ним воедино, дать себе волю, а там будь что будет!
Но… Она плотнее запахнула покрывало, отвела глаза и прошептала:
- Я услышала плач ребенка. И подумала, что пришла Лидия.
Он похлопал Джеймса по спине, небрежно обронил:
- Это газы его беспокоят.
И тут Джеймс громко отрыгнул и заулыбался.
Диана подняла глаза и едва не засмеялась. Как же он ловко управляется с ребенком. Она и не предполагала, что он знает, как нужно держать малыша, чтобы он отрыгнул, наглотавшись воздуха.
Сегуин улыбнулся в ответ, уложил малыша в деревянную люльку.
- Лидии нет, - объяснил он. - Она хотела побывать на празднике. Я бы раньше пришел на плач Пепито, но был во дворе с сеньором Сотосом, помогал ему носить дрова.
- Что за праздник?
- Завтра Крещение, Los Tres Reys. Будет богослужение, подарки для детей, а в деревенской таверне сегодня вечером танцы.
- Я и забыла.
Действительно, она потеряла счет дням. Рождество, должно быть, прошло, когда они были в пути. И вдруг, отрезанная от матери и Сары, она почувствовала себя очень одинокой. Если бы только Сегуин любил ее, но он не любит, и она одна. Диана украдкой шмыгнула носом. Поплакать, что ли?
Отогнав мрачные мысли, она утешилась тем, что у нее есть малыш Джеймс. Она нужна маленькому Джеймсу, названному в честь ее отца. Подойдя к люльке, Диана укрыла ребенка одеяльцем.
Проверила пеленки: ребенок был сухим. Лидия покормила его, он спокойно лежал на животике, один кулачок засунув в рот, и был похож на темноволосого ангела.
Она легонько провела пальцем по бархатистой щечке, затем по шейке, пробуя, нет ли у него температуры. Хотя уже прошло несколько недель, как они выбрались из болота, она все тревожилась, искала признаков болезни. Тельце было прохладным.
Улыбка тронула губы Сегуина:
- Довольны?
- Да. Где вы научились держать ребенка?
- У меня же есть глаза. Я наблюдал за вами и Лидией. Это не так уж трудно, как утверждают женщины.
Поддавшись искушению, она ответила:
- Не будьте таким самоуверенным. Хотела бы я посмотреть, как вы будете менять его грязные… - Она умолкла на полуслове, забыв, о чем говорила. Этот взгляд обжигал, сжигал, испепелял. Грудь ее стала твердой в томительном ожидании его прикосновений, губы пересохли. Машинально она плотнее закуталась до самой шеи. Его забавляло ее смущение. Он зашелся смехом, облизнул пересохшие губы.
- Пойдите оденьтесь. Вы же не хотите пропустить праздник?
- Что?
- Праздник. Я прошу вас пойти со мной на праздник. Я даже приоделся по такому случаю.
Мысли ее были заняты ребенком, собственной раздетостью, ее сложными чувствами к нему, где уж там заметить, как он одет.
На нем была рубашка из хлопка цвета индиго. Красный кушак, повязанный на талии, оттенял яркую синеву рубахи. Ее взгляд скользнул ниже, и у нее захватило дух от изумления.
На нем были черные кожаные бриджи. Лоснящиеся и мягкие, они плотно облегали его тело и…
У Дианы застучало в висках, она судорожно сглотнула. Ее снова охватило страстное желание, сладостное томление, слабость, кружилась голова, в ушах звенело.
- А как же ребенок? - пролепетала она.
- Сеньора Сотоc любезно согласилась присмотреть за ним. Мы будем буквально в двух шагах. Деревушка маленькая. Если он проснется, наша хозяйка сходит за нами или за Лидией.
Он снова окинул ее горящим взглядом:
- Больше никаких отговорок. Одевайтесь. Я жду вас.
Они вошли в таверну, их тепло приветствовал алькальд - старейшина общины Санта-Марии, сеньор Бенигвес. Это был огромный человек, словоохотливый и веселый, с нафабренными усами, которые грозно торчали в стороны, словно стрелки часов.
Сегуин был знаком с алькальдом, как и с большинством присутствовавших, и по-братски приветствовал их. Диане оставалось только удивляться, откуда он знает эти горы и их обитателей.
Жителей Санта-Марии, как и сеньора Бенигвеса, полюбить было легче легкого. Они были открытыми и наивными, словно дети. Искренно веселились, размахивали руками, смеялись и болтали, танцевали и ели с веселой непринужденностью. Сотни цветных, искусно изготовленных бумажных гирлянд преобразили убогую таверну. Повсюду свисали ветки вечнозеленых деревьев, перевитые гирляндами лесных цветов. Восковые свечи в ярко расписанных керамических горшках были расставлены по всей комнате, вся таверна была наполнена золотистым мерцающим светом.