Джексон: Вы как военный человек, осознавали или нет, до января 1945, что Германия не сможет успешно завершить войну?
Геринг: Как я уже сказал, следует четко разделять две вероятности: Первая, успешное завершение войны, и вторая, война в которой не будет победителя. Что касается успешного варианта, момент, когда я осознал, что такой вариант упущен и невозможен, наступил, гораздо раньше, чем я осознал, что мы стоим на пороге поражения.
Джексон: За некоторое время до этого, вы знали, что успешное завершение войны возможно, в случае если бы вы пришли к какому-либо соглашению с противником; не так ли?
Геринг: Конечно, успешное завершение войны было бы успешным в случае покорения противника или путем переговоров с противником, которые бы гарантировали мне успех. Так я бы назвал успешное завершение. Я назову это ничьей, когда я договорюсь с противником. Это не дает мне успеха, который могла бы принести победа, но с другой стороны, это исключает поражение. Это итог без победителей или побежденных.
Джексон: Но вы знали, что политикой Гитлера был отказ от переговоров и вы знали, что поскольку он является главой правительства, враг не будет вести переговоры с Германией.
Геринг: Я знал, что вражеская пропаганда отмечала, что ни при каких обстоятельствах переговоров с Гитлером не будет. Что Гитлер не желает переговоров при любых обстоятельствах, я также знал, но не в связи с этим. Фюрер желал переговоров, которые бы гарантировали результат; но он был абсолютно против безнадежных и безуспешных переговоров. Из-за декларации противника на Западе, после высадки в Африке, насколько я помню, о том, чтобы ни при каких обстоятельствах не вести переговоры с Германией, а заставить её принять безоговорочную капитуляцию, соответственно сопротивление Германии только усилилось. Если у меня нет возможности, завершить войну путем переговоров, я должен напрячь нервы до максимума, взявшись за оружие.
Джексон: В январе 1945 вы также знали, о том, что вы неспособны защитить немецкие города от воздушных атака союзников, не так ли?
Геринг: Рассматривая оборону немецких городов от воздушных атак, я должен описать возможности как следующие: сама по себе….
Джексон: Вы можете ответить на мой вопрос? Время для вас не играет такой важной роли как для нас. Можете вы ответить «да» или «нет»? Вы знали, в то время, когда вам было известно, что война проиграна, что немецкие города нельзя успешно защищать от воздушных атак врага? Не могли бы вы сказать нам «да» или «нет»?
Геринг: Я могу сказать, что в то время, это было невозможно.
Джексон: И в то же время вам было известно, что продолжение воздушных атак на Англию не может переломить войну, и что их цель только затянуть войну?
Геринг: Я убежден вы ошиблись. После января 1945 не было атак на Англию, за исключением единичных самолетов, потому что в то время весь мой бензин нужен был для истребителей обороны. Если бы я имел в своем распоряжении бомбардировщики и нефть, конечно, я бы продолжал такие атаки до последней минуты, в качестве возмездия за атаки осуществляемые на немецкие города, без разницы какой эффект был бы от этого.
Джексон: А что насчет атак роботов? Ведь были атаки роботов после января 1945?
Геринг: Слава богу, у нас оставалось оружие, которое мы могли использовать. Я только что сказал, поскольку, били по нам, мы отвечали; как солдат я могу только сожалеть, что у нас было недостаточно этих бомб V-1[248] и V-2[249], ослабить вражеские атаки на немецкие города, можно было, только причинив аналогичный урон противнику.
Джексон: И не оставалось способа предотвратить их, поскольку Гитлер оставался главой германского правительства?
Геринг: Поскольку Гитлер являлся фюрером немецкого народа, он в одиночку решал, будет, продолжаться война или нет. Поскольку враг угрожал мне и требовал безоговорочной капитуляции, я боролся до последнего вздоха, потому что для меня не оставалось ничего иного, чем следовать своей судьбе, даже если путь выглядел безнадежным.
Джексон: Что же, народ Германии, который считал, что настало время прекратить эту бойню, не имел иной возможности изменить такое положение вещей, кроме революции или убийства Гитлера, не так ли?
Геринг: Революция всегда меняет ситуацию, если она успешна. Это очевидно. Убийство Гитлера тогда, скажем в январе 1945, означало бы начало моих полномочий как преемника. Если бы противник повторил свой ответ, то есть, безоговорочную капитуляцию, и заявил бы о тех же ужасных требованиях, которые предъявлялись, я продолжил бы борьбу при любых обстоятельствах.
Джексон: На Гитлера произошло покушение 20 июля 1944[250]?
Геринг: К сожалению да.
Джексон: И пришло время в 1945, когда Гитлер в Берлине выразил волю о передаче президентства подсудимому адмиралу Дёницу. Вам известно об этом.
Геринг: Это верно. Я прочитал это завещание здесь.
Джексон: И в заявлении о своём желании передать правительство Германии адмиралу Дёницу, я обращаю ваше внимание на это заявление:
«Геринг и Гиммлер, совершенно независимо от их предательства по отношению ко мне лично, нанесли неизмеримый ущерб стране и всей нации, ведя тайные переговоры с врагом, которые они проводили без моего ведома и против моих желаний, и незаконно пытались присвоить себе власть в государстве»
И согласно этому завещанию он исключил вас и Гиммлера из партии, и снял со всех постов в государстве.
Геринг: Я могу говорить только за себя. Что делал Гиммлер мне не известно.
Я никогда не предавал фюрера, я не вел никаких переговоров ни с одним иностранным солдатом. Это завещание, или эта последняя воля фюрера, основывалась на досадной ошибке, которая меня глубоко печалит — том, что фюрер был уверен, в свои последние часы, что я предал его. Все это произошло из-за ошибки в радиопередаче, и вероятно из-за того, что Борман ввел его в заблуждение. Я лично никогда не думал, действовать против фюрера незаконно, или каким-либо другим путем.
Джексон: Как бы то ни было вы были арестованы и ожидали расстрела?
Геринг: Верно.
Джексон: Далее, описывая приход партии к власти, вы опустили некоторые вещи, в частности пожар Рейхстага[251] 27 февраля 1933. После этого пожара — не так ли? — была большая чистка, во время которой многие были арестованы и многие — убиты.
Геринг: Мне не известно ни одного случая, чтобы хоть один человек был убит из-за пожара здания Рейхстага, кроме осужденного судом действительного поджигателя ван дер Люббе[252]. Двое других подсудимых были оправданы. Не был привлечен к суду господин Тельман[253], как, вы ошибочно предполагали, а депутат от коммунистов Торглер[254]. Его оправдали, так же как и болгарина Димитрова[255]. В связи с пожаром Рейхстага арестов было произведено относительно мало. Аресты, которые вы относите за счет пожара рейхстага, в действительности были направлены против коммунистических деятелей. Я часто об этом говорил и подчеркиваю еще раз, что аресты производились совершенно независимо от этого пожара. Пожар только ускорил их арест, сорвал так тщательно подготовлявшееся мероприятие, благодаря чему ряду функционеров удалось вовремя скрыться.
Джексон: Другими словами, у вас уже были готовы списки коммунистов для последующих арестов до пожара Рейхстага, не так ли?
Геринг: В противовес моему намерению отложить данные действия на несколько дней и действовать согласно плану, соответственно отлаживая сам механизм, фюрер распорядился провести аресты немедленно той же ночью. И это явилось недостатком в наших приготовлениях.
Джексон: Вы и фюрер встретились во время пожара, не так ли?
Геринг: Да.
Джексон: И здесь же на месте вы решили арестовать всех коммунистов, которые значились в составленных списках?
Геринг: Я еще раз подчеркиваю, что решение об этих арестах было принято задолго до этого. Однако решение о немедленном выполнении арестов последовало в эту ночь. Мне было бы выгодней подождать несколько дней, как было предусмотрено, и тогда от меня не ускользнули бы несколько важных партийных руководителей.
Джексон: На следующее утро президенту фон Гинденбургу[256] был представлен проект закона об изменениях конституции, о которых мы говорили здесь, не так ли?
Геринг: Думаю, да.
Джексон: Кем был Карл Эрнст[257]?
Геринг: Я не знаю, было ли его имя Карл, но знаю, что Эрнст являлся руководителем СА в Берлине.
Джексон: Кто такой Хелльдорф[258]?
Геринг: Граф Хелльдорф позднее стал руководителем СА в Берлине.
Джексон: А кто такой Хайнес[259]?
Геринг: Хайнес был в это время начальником СА в Силезии.
Джексон: Вам известно — не так ли? — что Эрнст сделал заявление, сознаваясь, в том, что эти трое подожгли Рейхстаг и что вы и Геббельс[260] планировали этот поджог и предоставили им воспламеняющиеся составы — жидкий фосфор и керосин, — которые положили для них в подземный ход, ведший из вашего дома в здание Рейхстага. Вам известно о таком заявлении, не так ли?
Геринг: Я не знаю ни о каком заявлении руководителя СА Эрнста, но я знаю некую сказку шофера господина Рема, вышедшую вскоре после этого и опубликованную в зарубежной прессе после 1934 года.
Джексон: Но из вашего дома в Рейхстаг вел специальный ход. Не правда ли?
Геринг: С одной стороны улицы стоит здание Рейхстага, напротив — дворец президента Рейха. Между обоими зданиями имеется ход, по которому доставлялся кокс для центрального отопления.
Джексон: В любом случае, вскоре после этого, Эрнст был убит без суда и шанса рассказать историю, не так ли?
Геринг: Это не верно. Пожар Рейхстага произошел в феврале 1933. Эрнста расстреляли 30 июня 1934, потому что совместно с Рёмом он планировал свергнуть правительство и у него был заговор против фюрера. Следовательно он, имел год и четверть, чтобы сделать заявления по поводу пожара в Рейхстаге, если бы захотел.
Джексон: Хорошо, он начал делать такие заявления, не так ли, и в целом обвинял вас в поджоге здания Рейхстага? Вы знали об этом, не так ли? Это было…
Геринг: Обвинение о том, что я подготовил пожар в Рейхстаге появилось в зарубежной прессе. Меня это не волновало, так как не опиралось на факты. У меня не было причины или мотива поджигать Рейхстаг. С художественной точки зрения я не сделал все возможное, чтобы сжечь зал собраний; я надеялся построить другой получше. Но я очень сожалел, что вынужден искать новое место для Рейхстага, и не найдя такого, выбрал оперный театр Кроль[261], то есть, второй государственный оперный театр для этой цели; опера была важнее для меня чем Рейхстаг.
Джексон: Вы когда-нибудь хвалились тем, что подожгли здание рейхстага, хотя бы в шутку?
Геринг: Нет. Я употребил только одну шутку, если вы подразумеваете именно это. Я сказал, что я конкурирую с императором Нероном[262] и, что вероятно скоро скажут, что я одетый в красную тогу с флейтой в руке, смотрел на огонь и играл пока Рейхстаг горел. Это была шутка. Но фактически я чуть не сгорел в том пламени, что было бы не очень удачно для немецкого народа, но очень удачно для его врагов.
Джексон: Значит, вы никогда не заявляли, что подожгли здание Рейхстага?
Геринг: Нет. Я знаю, что господин Раушниг[263] в своей книге, которая здесь неоднократно цитировалась, писал о том, будто бы я беседовал с ним об этом. Я господина Раушнига видел в своей жизни два раза, и то мимоходом. Если бы я поджег Рейхстаг, я бы признался в этом только в очень узком кругу лиц, — если бы я вообще собирался кому-нибудь говорить об этом. Однако человеку, которого я совершенно не знал и даже не могу сказать, как он выглядит, — я не мог бы этого сказать. Это абсолютное искажение истины.
Джексон: Вы помните завтрак в день рождения Гитлера в 1942 году? Это было в ставке фюрера в Восточной Пруссии, в офицерском клубе. Это был офицерский завтрак?
Геринг: Нет.
Джексон: Вы не помните этого? Я попрошу, чтобы вам показали письменное показание генерала Франца Гальдера[264]. Я обращаю ваше внимание на его заявление, которое может освежить вашу память.
Я читаю:
«За общим завтраком в день рождения фюрера в 1942 году люди кругом разговаривали относительно здания рейхстага и его художественной ценности. Я слышал собственными ушами, как Геринг вмешался в разговор и крикнул: «Единственный человек, который действительно знает рейхстаг, — это я, потому что я поджег его!». Сказав это, он похлопал себя по ляжке».
Геринг: Этого разговора вообще не было. И я попрошу очной ставки с Гальдером. Прежде всего, я хотел бы отметить, что написанное здесь, полная чепуха. Там сказано: единственный человек, который действительно знает Рейхстаг, — это я». Рейхстаг был известен, каждому депутату Рейхстага. Огонь возник в главном зале заседаний, и сотни или тысячи людей также хорошо, как и я знали это помещение. Заявления подобного рода полная чепуха. Как господин Гальдер мог сказать такое я не знаю. Судя по всему по причине плохой памяти, которая изменяла ему и в военных вопросах, только такое объяснение подходит.
Джексон: Вы знаете, кто такой Гальдер?
Геринг: Да, достаточно хорошо.
Джексон: Можете вы нам сказать, какой пост он занимал в германской армии?
Геринг: Он был начальником штаба сухопутных войск. Когда началась война, я беспрестанно указывал фюреру, что он должен взять себе такого начальника штаба, который что-нибудь понимает в военных делах.
Джексон: Итак, вы оставили небольшую неопределенность, описывая чистку Рёма. За что был расстрелян Рём? Какие поступки он совершил?
Геринг: Рём планировал свергнуть правительство, и также намеревался убить фюрера. Он хотел, воспользовавшись революционной ситуацией, в первую очередь выступить против армии, офицерского корпуса — тех групп, которые он считал реакционными.
Джексон: У вас были доказательства этого?
Геринг: У нас было много существенных подтверждений этого.
Джексон: Но разве он предстал перед судом и имел возможность рассказать свою историю, как делаете сейчас вы?
Геринг: Верно. Он хотел совершить путч и, поэтому, фюрер считал своим правом пресечь его в зародыше — не путем судебных процедур, но раздавив восстание.
Джексон: Были ли опубликованы имена тех, кто был убит в ходе чистки, последовавшей после ареста Рёма?
Геринг: Мне кажется, несколько имен да; но не все.
Джексон: Кто в действительности убил Рёма? Вам известно это?
Геринг: Мне это не известно, потому что расстрел Рёма был санкционирован фюрером, а не мной, я был полномочен в северной Германии.
Джексон: А кто задерживал тех, кого ожидали концентрационные лагери, и как много таких было?
Геринг: Полиция осуществляла аресты тех, кто в первую очередь допрашивался, тех в отношении кого не было серьезных обвинений, и тех в отношении кого было неизвестно подозреваются они или нет. Многих из этих людей вскоре выпустили, остальных позже. Как много было арестовано в этой связи я не могу сказать. Аресты проводились полицией.
Джексон: Вы имеете в виду Гестапо?
Геринг: Я так полагаю.
Джексон: Мильх[265] свидетельствовал о том, что в 1935 он видел в Дахау 700 или 800, это значит, что арестованных было очень много если вы говорите, что многих отпустили. Вы знаете скольких арестовали?
Геринг: Я снова заявляю, я не знаю, сколько именно было арестовано по необходимости, или арестовано лиц принимавших участие в этом, через меня это не осуществлялось. Мои действия завершились, так сказать, в тот день когда бунт был подавлен. Я немного по другому понял показания Мильха и послал записку своему защитнику с целью выяснить вопрос, имел ли Мильх в виду 700 человек задержанных в связи с путчем Рёма или же, он видел иных 700 человек. Я так это понимаю. Но с целью прояснить этот вопрос следует снова спросить Мильха, мне кажется, что число 500, 600, или 700, слишком велико для общего числа людей задержанных в связи с путчем Рёма.
Джексон: Среди тех, кто был убит были фон Шлейхер[266] и его жена. Он был вашим политическим противником, не так ли?
Геринг: Да.
Джексон: А также Эрих Клаузнер[267], который был главой католического движения Германии?
Геринг: Клаузнер также находился в числе расстрелянных. Действительно, случай с Клаузнером заставил меня, как я недавно заявлял, попросить фюрера отдать немедленные приказы с целью предотвратить подобные действия, поскольку, по моему мнению, Клаузнер был расстрелян ошибочно.
Джексон: И Штрассер[268], который был бывшим человеком номер 2, с которым Гитлер поссорился в декабре 1932 — Штрассер был расстрелян, не так ли?
Геринг: Про Штрассера нельзя было сказать, что он человек номер 2 после Гитлера. Он играл чрезвычайно важную роль в партии до захвата власти, но его исключили из партии еще до захвата власти, Штрассер участвовал в бунте и также был расстрелян.
Джексон: И только, когда оставалось двое выживших из списков вы вмешались и попросили остановить это; верно?
Геринг: Нет, не совсем верно. Я уже достаточно четко заявлял и снова кратко повторюсь, что я вмешался не просто, когда в живых оставалось двое человек; я вмешался, когда увидел, что расстреляны многие не имеющие отношения к этому делу. И, когда я это сделал, оставалось два человека, принимавших очень активное участие в этом, и фюрер лично приказал расстрелять их. Фюрер в особенности негодовал в отношении одного из них, главного инициатора. Я бы хотел заявить, что я сказал фюреру: «Лучше отказаться от идеи казнить этих преступников, и уже положить конец всему этому». Вот, что я имел в виду.
Джексон: Какое было число. Вы уточните время?
Геринг: Да, я могу сказать точное время. Насколько помню, решающим днем была суббота; субботним вечером между 6 и 7 часами фюрер на самолете прибыл в Мюнхен. Моя просьба остановить действия была в воскресенье, между 2 и 3 часами после полудня.
Джексон: И что произошло с теми двумя людьми, остававшимися в списке — они предстали перед судом?
Геринг: Нет. Одного, насколько помню, поместили в концентрационный лагерь, а другого поместили под своего рода домашний арест, если не ошибаюсь.
Джексон: Итак, вернемся в то время, когда вы встретили Гитлера; вы сказали, что он был человеком, у которого была серьезная и определенная цель, что он не смирился с поражением Германии и Версальским договором[269]; можете вспомнить?
Геринг: Я извиняюсь, перевод прошел с ошибками и я не разобрал его. Повторите, пожалуйста.
Джексон: Когда вы встретили Гитлера, как я понял из ваших показаний, вы нашли человека, у которого была серьезная и определенная цель, как вы сказали, и что он не смирился с поражением Германии в предыдущей войне и не смирился с Версальским договором.
Геринг: Я думаю, вы не совсем правильно поняли меня, так как я не ставил вопрос таким образом. Я заявил, что меня впечатлило, что Гитлер имеет очень определённые взгляды на бессилие протестов; во-вторых, что у него было мнение о необходимости освободить Германию от диктата Версаля. Оно было не только у Адольфа Гитлера; каждый немец, каждый патриот чувствовал тоже самое; я, являясь пламенным патриотом, с горечью ощущал позор от диктата Версаля, и я стал союзником человека, который прекрасно понимал последствия такого диктата, и что вероятно он был тем, кто может найти путь как избавиться от него. Все остальные разговоры в партии о Версале были, извините за выражение, просто болтовней.
Джексон: Насколько я вас понял, с самого начала, публично и громко, позицией нацисткой партии являлось устранение Версальского договора и то, что протесты бессильны в этом?
Геринг: С самого начала целью Адольфа Гитлера и его движения было освободить Германию от гнетущих оков Веерсаля, то есть, не от всего Версальского договора, но от тех условий, которые удушали будущее Германии.
Джексон: И если необходимо пойти по пути войны?
Геринг: Мы не спорили об этом все время. Мы обсуждали только главное условие, что Германия должна иметь отличную политическую структуру, которая бы позволила сделать возможными возражения этому диктату, одностороннему диктату — который все называли миром, в то время как немцы называли его диктатом — и не просто возражения, но такие возражения, которые мы считали существенными.
Джексон: И это подразумевало — подразумевало реорганизацию немецкого государства, но вашей целью было избавиться от того, что вы называли диктатом Версальского договора.
Геринг: Освобождение от этих условий диктата Версаля, которые в дальнейшем могли сделать невозможной жизнь для немцев, было целью и намерением. Но мы не заходили настолько далеко, чтобы говорить: «Мы хотим вести войну с нашими врагами и победить». Скорее, целью было подобрать методы для политических событий. Такими был основные соображения.
Джексон: И до самого конца вы и другие члены нацисткой партии дали Гитлеру власть принимать решения за них, и согласились, в своей присяге, быть верными ему?
Геринг: Снова несколько вопросов. Вопрос первый: борьба против диктата Версаля для меня стала определяющим фактором вступления в партию. Для других, вероятно, другие положения программы или идеологии, выглядели более важными, более решающими. Передача фюреру абсолютной власти не являлась основным условием борьбы с Версалем, но реализовывала на практике нашу теорию фюрерства. Давать ему свою клятву, до того, как он стал главой государства, в тех условиях, было значимым для тех кто рассматривал себя членами её руководящего состава. Я не знаю и не могу сказать именно, как клятва приносилась до захвата власти; я могу сказать только о себе. После некоторого времени, когда я уже хорошо узнал личность фюрера, я дал ему свою руку и сказал: «Я объединяю свою судьбу с вашей в горе и в радости: я посвящаю себя вам в плохие и хорошие времена, до самой смерти» Я действительно имел это в виду — и до сих пор имею.
Джексон: Если бы вы ответили на три или четыре вопроса «да» или «нет», то я бы дал вам возможность озвучить полную версию этой клятвы. В первую очередь, вы хотели сильного германского государства, чтобы преодолеть условия Версаля.
Геринг: Мы хотели сильного германского государства, независимо от Версаля; но с целью отказаться от Версаля, государство должно было в первую очередь быть сильным, для слабого государства это было невозможно; это мы знали из своего опыта.
Джексон: И фюрер-принцип был введен вами с целью построить сильное государство?
Геринг: Верно.
Джексон: И эта цель, которая была одной из целей нацистской партии, изменение условий Версаля, была публичной и громкой целью призванной привлекать людей в партию — не так ли?
Геринг: Диктат Версаля был таким, что каждый немец, по моему мнению, сознавал, что просто изменение ничего не поменяет, и было ясно, что это сильная причина для вступления в партию.
Джексон: Итак, те люди принимавшие участие в движении не здесь; и, для протокола, вы не сомневаетесь, что Адольф Гитлер мертв?
Геринг: Мне кажется в этом нет сомнений.
Джексон: И это же касается Геббельса?
Геринг: Геббельс, у меня нет сомнений в этом, так как от тех, кому я полностью доверяю, я слышал, что они видели Геббельса мертвым.
Джексон: И вы не сомневаетесь в смерти Гиммлера не так ли?
Геринг: Я не определился с этим, но я думаю, вы определились, поскольку вам известно об этом больше меня, так как он умер, будучи вашим заключенным. Меня там не было.
Джексон: Вы не сомневаетесь в смерти Гейдриха[270], не так ли?
Геринг: Я абсолютно определился с этим.
Джексон: И вероятно с Борманом?
Геринг: Я не абсолютно определился с этим. У меня нет подтверждений. Я не знаю, но я полагаю, что так.
Джексон: И они были главными персонами в ваших показаниях, кто был ответственным — Гитлер за все, Геббельс за возбуждение беспорядков против евреев, Гиммлер, который обманывал Гитлера, Борман, кто ввел его в заблуждение относительно его завещания?
Геринг: Влияние, оказываемое на фюрера изменялось со временем. Главное влияние на фюрера, по крайней мере, до конца 1941 или начала 1942, если говорить именно о влиянии, оказывалось мной. Затем с 1943 мое влияние постепенно снижалось, после чего оно быстро уменьшилось. В общем, я не уверен, что кто-либо имел такое же влияние на фюрера, которое имел я. Следом за мной, или независимо от меня, если говорить о влиянии, Геббельс, с кем фюрер проводил много времени, оказывал влияние в определенных сферах с самого начала. Это влияние изменялось со временем, будучи слабым, затем сильно усилившись в последние годы войны, так как это влияние легко могло быть изменено средствами….
До захвата власти и непосредственно после захвата власти, Гесс имел определенное влияние, но только в своей специальной сфере. Затем, по прошествии лет, возросло влияние Гиммлера. С конца 1944 его влияние быстро упало. Наиболее решающее влияние на фюрера в ходе войны, и особенно с 1942 — после побега Гесса в 1941 и по прошествии года — оказывалось господином Борманом. Впоследствии, имевшем, в самом конце, разрушительно сильное влияние. Это стало возможным, потому что после 20 июля фюрер был полон недоверия, и потому что Борман постоянно находился с ним и докладывал ему о происходившем. Широко говоря эти лица, имели в разное время большее или меньшее влияние.
Джексон: В 1933, вы руководили специальной разведывательной организацией, которая занималась отслеживанием телефонных переговоров публичных чиновников и остальных внутри и извне Германии, не так ли?
Геринг: Я уже объяснял, что я имел технический аппарат, как вы сказали, отслеживающий переговоры важных иностранцев с и в иностранных государствах — телеграммы и беспроводные сообщения, которые передавались не только из Германии за рубеж, но и из-за рубежа, перехватывались. Он также отслеживал телефонные переговоры в Германии: 1) всех важных иностранцев; 2) важных фирм, временами; 3) лиц которые по каким-либо причинам политического или полицейского характера, должны были находиться под надзором.