Руденко: Понятно, в связи с этим я хочу спросить следующее. В 1941 году ОКВ был разработан ряд директив и приказов о поведении войск на Востоке и об обращении с советским населением, в частности, директива о военной подсудности в районе «Барбаросса» — документ С-50, которая предоставляла немецким офицерам право без суда и следствия расстреливать любое лицо, подозреваемое в неприязненном отношении к немцам. Эта директива объявляла безнаказанность немецкого солдата за преступления, совершенные против местного населения. Такого рода директива должна была вам докладываться?
Геринг: Я видел ее в таблице. Могу ли я посмотреть на документ?
Руденко: Вы хотите посмотреть на экземпляр?
Геринг: Я хочу посмотреть, направлялся ли этот документ лично мне, или в мои управления.
Руденко: Обратите внимание на дату — 13 мая 1941.
Геринг: Этот документ не был непосредственно послан мне. В рассылке говорится: «Штаб оперативного руководства воздушных сил, генерал — квартирмейстер». Я своим войскам давал очень строгие указания в отношении поведения солдат. По этой причине я ходатайствовал о вызове в качестве свидетеля главного судьи воздушных сил и послал ему опросный лист относительно этих людей.
Руденко: Вы это распоряжение знали?
Геринг: Я увидел это распоряжение здесь, после чего я ходатайствовал о вызове данного лица в качестве свидетеля, так как этот приказ был направлен не непосредственно главнокомандующему, а служебным инстанциям, о которых я здесь упомянул. Если эти инстанции действовали, таким образом, то есть в соответствии с этим распоряжением, то я несу, конечно, формально ответственность за эти действия. В данном случае мы имеем дело с приказом фюрера и верховного главнокомандующего вооруженными силами, который войска не могли обсуждать
|
|
Руденко: Но документ был послан в ваше управление и вращался там.
Геринг: Я уже заявлял, что его послали в два учреждения.
Руденко: Этот документ должны были докладывать вам.
Геринг: Нет, мне не должны были доложить о нем. Я уже говорил, что если бы мне докладывали о каждом приказе и каждой директиве, которые проходили по отдельным инстанциям и не требовали моего вмешательства, то я бы потонул в этом море бумаг. Поэтому мне сообщали и докладывали только о самых важных вещах. Я сейчас не могу сказать под присягой, был этот документ упомянут в устной форме, во время доклада, или нет. Это возможно. Формально я и здесь несу ответственность за действия моих служебных инстанций.
Руденко: Я хотел бы это уточнить. Вы говорите, вам должны были докладываться самые важные вещи? Правильно?
Геринг: Это правильно.
Руденко: Я прошу обратить внимание — документ перед вами — на пункты 3 и 4 этого приказа или этого распоряжения. В пункте 3 говорится: «Всякие иные нападения враждебных гражданских лиц на вооруженные силы, входящих в их состав лиц и обслуживающий войска персонал также должны подавляться войсками на месте с применением самых крайних мер для уничтожения нападающих».
Пункт 4: «Таким образом, нельзя терять время…»
Геринг: Секунду.
Руденко: Четвертый параграф…
Геринг: Вы дали мне три документа, и я пытаюсь их разобрать.
Руденко: Хорошо, разберите их.
|
|
Геринг: Я повторю пункт 3, потому что он был передан немного ошибочно на немецком:
«Также в случае других нападений враждебных гражданских лиц против вооруженных сил, их личный состав и обслуживающий персонал, жесткие меры должны предприниматься войсками на месте, включая уничтожение нападающих»
Руденко: Пункт 2?
Геринг: Затем следует параграф 4. Если я вас правильно понял, то там говорится:
«Там, где меры такого рода не были приняты или не могли быть приняты, заподозренные лица должны быть немедленно доставлены к какому-либо офицеру. Последний решает, следует их расстрелять или нет».
Вы это имели в виду?
Руденко: Я именно это имел в виду. Как вы считаете, это важный документ с точки зрения того, что он должен был быть вам доложен вашими служебными инстанциями?
Геринг: Сам по себе это важный документ, но о нем не должны были обязательно докладывать, так как он уже достаточно ясно был сформулирован фюрером в приказе, так что помощник фюрера, даже главнокомандующий отдельной частью вооруженных сил, не может ничего изменить в этом столь ясном и точном приказе.
Руденко: Я обращаю ваше внимание на дату этого документа. В нем говорится: «Главная квартира фюрера, 13 мая 1941».
Геринг: Да.
Руденко: Это, стало быть, больше чем за месяц до нападения Германии на Советский Союз? Уже тогда было разработано распоряжение о применении военной подсудности в районе «Барбаросса», и вы не знали об этом документе?
Геринг: Когда составляется план мобилизации, нужно определить, если к этому имеются особые основания, что следует предпринять. На основании опыта фюрер считал, что особая угроза возникнет тотчас же на Востоке. Поэтому здесь предписываются те меры, которые должны быть приняты, если будет оказываться сопротивление или если будет иметь место нападение с тыла. Речь идет о предварительном приказе на случай, если такие события наступят.
|
|
Руденко: И офицеру предоставлено право без суда и следствия расстреливать?
Геринг: Он мог созвать особый суд на месте. На основании этого параграфа он мог также, если он считал нужным и имел все доказательства того, что преступник участвовал в нападении с тыла, — расстрелять такого человека.
Руденко: Вы считаете, что офицер мог создать суд на месте?
Геринг: В военных условиях предусмотрено, что офицер, имеющий отдельную, самостоятельную войсковую часть, может в любое время создать особый суд.
Руденко: Но вы согласны с тем, что здесь ни о каком суде не говорится, что здесь говорится о том, что офицер единолично решает вопрос?
Геринг: Он мог решить сам при помощи этого суда на месте. Он должен был призвать еще двух человек и за две-пять минут мог принять решение о составе преступления.
Руденко: За пять или две минуты расстрелять?
Геринг: Если я поймаю на месте преступления человека, который стрелял из дома в спину моим войскам, то особый суд может установить состав преступления в самый кратчайший срок. Но если доказательств не было, то этого нельзя было сделать. Однако, здесь мы имели дело с внезапными нападениями и хотели положить им конец.
Руденко: Подсудимый Геринг, оставим этот вопрос. Я отмечаю еще раз, что директива была принята высшим командованием вооруженных сил 13 мая 1941, и что этот приказ давал офицерам право расстреливать человека без суда. Я предполагаю, вы этого не отрицаете. Продолжим.
Геринг: Да, но я это определенно отрицаю. Здесь ничего не говорится о праве офицера расстреливать просто так. Поймите меня правильно. Здесь сказано — я повторю — «Нападения враждебных гражданских лиц на вооруженные силы» и затем сказано, «там, где такие меры не применимы в настоящий момент подозреваемые…» — здесь имеется в виду только «подозреваемые» — доставляются старшему офицеру подразделения и он решает вопрос. Другими словами, здесь не сказано, о том, что офицер мог решить судьбу любого гражданского.
Руденко: Разрешение на расстрел. Ясно. Второй документ, который я бы хотел представить сейчас и спросить вас о нем, датирован 16 сентября 1941. Он представлен суду как экземпляр Р-98.
Геринг: Секунду. Какую дату вы упомянули?
Руденко: Документ, который я хотел бы представить здесь и о котором хотел спросить вас по существу, — это документ от 16 сентября 1941 г.
Здесь указывается, что «за жизнь немецкого солдата, как правило, подлежат смертной казни пятьдесят-сто коммунистов. Способ казни должен увеличиваться в степени устрашающего воздействия». Об этом документе вы тоже не знали?
Геринг: Этот документ не направлялся мне. Этот документ был направлен в какую-то служебную инстанцию. Воздушные силы вообще мало имели дела с подобного рода вещами.
Руденко: И служебная инстанция не докладывала вам о такого рода документе?
Геринг: Я знаю об этом мероприятии, лишь в общих чертах, но я не осведомлен о них в такой степени. Об этом я узнал позднее, но еще во время войны, то есть до процесса. Я знал, что в этом приказе первоначально было указано пять-десять человек. Фюрер же лично сделал из этого количества пятьдесят-сто человек. Вопрос в том, есть ли у вас доказательства того, что воздушные силы исполняли, когда-либо такой приказ. Это все, что я могу вам сказать.
Руденко: Здесь вопросы задаю я. Я вас спрашиваю: вам служебная инстанция об этом документе докладывала?
Геринг: Нет. Но я позднее слышал об этом документе.
Руденко: Когда позднее?
Геринг: Я сейчас не могу этого сказать. Во время войны я слышал о нем в связи с тем фактом, что лично фюрером было изменено число, первоначально означавшее пять-десять человек, на пятьдесят-сто человек. Об этом факте я слышал.
Руденко: За одного немца?
Геринг: Сначала там стояло пять-десять человек, а потом фюрер сам изменил это число путем прибавления нуля. Этот факт обсуждался, и в то время я узнал об этом документе.
Руденко: Вы имеете в виду, что фюрер добавил нули?
Председательствующий: Генерал Руденко, вы действительно считаете, что следует вдаваться в такие подробности? Документы говорят сами за себя, и они уже представлены Трибуналу.
Руденко: Я завершил с этим документом господин Председательствующий.
Известно ли вам о директивах ОКВ «Об обращении с советскими военнопленными»?
Геринг: Я должен был бы сначала просмотреть их.
Руденко: С разрешения господина Председательствующего прошу приобщить документ 338-ПС.
Обратите внимание на пункт «А», параграф 3, где указывается основное положение о том, что применение оружия против советских военнопленных, как правило, считается правомерным и освобождает караульных от всяких обязанностей разбираться в этом.
Я еще хочу вам напомнить одно место…
Геринг: Подождите, я прочту сначала; здесь есть двусмысленность.
Руденко: Я хочу освежить вашу память по другому вопросу, то есть, кратко прокомментировать. Это из распоряжения об обращении с советскими военнопленными. Здесь говорится: «По совершающим побег военнопленным следует стрелять без предупредительного оклика». Это излагается и в памятке об охране советских военнопленных.
Геринг: Здесь указывается на трудности, которые заключаются в незнании и непонимании языка. Поэтому охрана должна немедленно применять оружие при попытках к бегству. Вот в чем приблизительно заключается смысл. Ясно, что при этом могут возникать недоразумения.
Руденко: Я спрашиваю: вы знали об этом документе?
Геринг: Здесь речь идет о документе, касающемся обращения с военнопленными. Он направлялся непосредственно моим инстанциям. Я не знал об этом документе, как и не знал о мнении управления зарубежной разведки по данному вопросу.
Руденко: Вы не знали об этом документе? Хорошо. Еще один документ. Я имею в виду документ 854-ПС, который уже предъявлен, о безусловном уничтожении политруков и других политических работников.
Геринг: Я хотел бы подчеркнуть для разъяснения, что воздушные силы не имели никаких лагерей, в которых содержались бы советские военнопленные. Они имели только шесть лагерей, в которых содержались военнопленные других держав. Лагерей для советских военнопленных воздушные силы не имели.
Руденко: Я поставил этот вопрос и предъявил эти документы, потому что вы, по своему положению второго человека в Германии, не могли не знать таких принципиальных указаний.
Геринг: Как раз потому, что мое положение было таким высоким, я мало занимался приказами об обращении с военнопленными, которые были приказами чисто ведомственного порядка и не имели наиважнейшего политического или военного значения. Если бы я занимал более низкую должность, тогда бы я мог знать больше о таких приказах. Я, смотрю на документ, который вы представили мне — управление внутренней обороны. Там слева написано «Тема: Обращение с захваченными политическими и военными функционерами». Вот, что я вижу в документе.
Руденко: Обратите внимание на дату этого документа: «Главная ставка фюрера, 12 мая 1941»
Геринг: Да.
Руденко: Обратите внимание на параграф 3 этого документа:
«Политические руководители в войсках не считаются пленными и должны уничтожаться, самое позднее, в транзитных лагерях. В тыл не эвакуируются».
Вы знали об этой директиве?
Геринг: Я позволю себе обратить ваше внимание на то, что в данном случае перед нами не какое-то указание, а «запись для доклада», подписанная Варлимонтом. В списке адресатов для рассылки документа не указывается никакая другая служебная инстанция, кроме отдела обороны страны. Таким образом, этот документ представляет собой запись для доклада.
Руденко: Значит, вы не знали об этом документе?
Геринг: Эта запись для доклада является записью штаба оперативного руководства ОКВ. Это не директива и не приказ. Это — лишь запись для доклада.
Председательствующий: Это не ответ на вопрос. Знали ли вы об этой директиве или нет?
Геринг: Нет, я не знал о ней.
Руденко: Дальше. Директивы об обращении с советскими военнопленными должны были выполняться в частях авиации?
Геринг: Если они исходили от фюрера, то да. Если они исходили от меня, тогда тоже да.
Руденко: Вы припоминаете свои директивы по вопросу об обращении с советскими военнопленными?
Геринг: Нет.
Руденко: Скажите, большинство этих преступных приказов и директив ОКВ было издано еще до начала войны против Советского Союза, в порядке — подготовки войны с Советским Союзом. Не доказывает ли это, что германское правительство и ОKB имели заранее обдуманный план уничтожения советского населения?
Геринг: Нет, это ни в коем случае не доказывает этого. Этим доказывается только то, что мы рассматривали борьбу с Советским Союзом так чрезвычайно жестокую борьбу и что эта борьба велась на основании других принципов, так как не существовало никаких конвенций по этому поводу.
Руденко: Скажите, вам известно об установке Гиммлера, которую он дал в 1941 году об уничтожении 30 миллионов славян? Вы об этом слышали также здесь, на суде, от свидетеля Бах-Зелевского[376]. Вы помните эти показания?
Геринг: Да, но это был не приказ, а всего лишь речь. Во-вторых, это было убеждение Зелевского. И в-третьих, всем речам которые Гиммлер произносил перед подчинёнными, он придавал строжайшую секретность. Другими словами, это заявление свидетеля о том, что он слышал, а не приказ. Впоследствии я не знал о такой бессмыслице.
Руденко: Скажите, ведь в германском тоталитарном государстве имелся единый руководящий центр — Гитлер и его ближайшее окружение, в том числе и вы как его заместитель? Одни и те же установки должны были быть для Гиммлера и для Кейтеля. Мог ли Гиммлер от себя давать установки об уничтожении 30 миллионов славян, не имея по этому вопросу указаний Гитлера или ваших?
Геринг: Гиммлер не издавал никакого приказа в отношении истребления 30 миллионов славян. Гиммлер произнес речь в том духе, что 30 миллионов славян должны быть истреблены. Если бы Гиммлер действительно издал приказ подобного рода, то он должен был бы, если бы он придерживался постановлений, спросить об этом фюрера, но не меня.
Руденко: Я не сказал о приказе, я сказал об установках Гиммлера. И вы допускаете, что эти установки Гиммлер мог давать без согласования с Гитлером?
Геринг: Я отмечаю, что такие инструкции не могли быть даны Гиммлером. Мне ничего неизвестно о таком указании или распоряжении.
Руденко: Я еще раз повторяю вопрос: не являются ли аналогичными приказы и директивы ОКВ об обращении с населением и военнопленными на оккупированных советских территориях и о реализации общей директивы об истреблении славян?
Геринг: Никогда не существовало директивы, которая была бы дана фюрером или какой-нибудь другой известной стороной в отношении истребления славян.
Руденко: Вы должны были знать о массовом уничтожении советских граждан на оккупированной советской территории с помощью айнзацгрупп[377], полиции безопасности и СД[378]. Не являлась ли деятельность айнзацгрупп результатом реализации заранее разработанного плана об уничтожении евреев, славян и других мирных граждан?
Геринг: Нет, деятельность айнзацгрупп была совершенно секретной.
Руденко: У меня есть еще несколько вопросов. Возможно, сейчас следует прерваться.
Председательствующий: Как долго времени этой займет, генерал Руденко?
Руденко: Думаю еще час.
Председательствующий: Все эти документы, которые вы представили свидетелю, обращаю ваше внимание, являются документами уже приобщенными в качестве доказательств и они говорят сами за себя. Поэтому, я надеюсь, что вы завершите перекрестный допрос быстрее. Трибунал отложен.
(Трибунал отложен до 10 часов 22 марта 1946)
Восемьдесят восьмой день
Пятница, 22 марта 1946
Утреннее заседание
Серватиус: Господин Председательствующий, вчера я получил перевод документа Д-728. Это документ в отношении, которого были заявлены возражения о неправильном переводе.
Председательствующий: Да.
Серватиус: Я попрошу его заново перевести, поскольку перевод существенно отличается от первоначальных формулировок и, в особенности места, где совершены ошибки не позволяют сделать возражения в отношении документа. На первой странице документа можно сделать от 20 до 30 возражений. Переводчик, поскольку он не осознал важности документа, переводил его быстро без учета важных положений. Должен быть сделан аккуратный перевод, что позволит нам понять смысл подлинного документа. Я прекрасно осознаю сложности этого.
Председательствующий: Определенно, перевод следует сверить с другим переводчиком, или если хотите, с двумя разными переводчиками.
Серватиус: Могу я попросить сделать новый перевод для сравнения, поскольку версия, которую мы имеем в качестве доказательства уже содержит существенные ошибки.
Председательствующий: Определенно, он будет сверен и переведен заново.
Серватиус: Тогда, я попрошу запросить мнение немецкого эксперта. Это мнение подтвердит, что автор документа не полностью владел немецким языком, и он мог быть составлен иностранцем. Я не хочу вдаваться в детали, но я хочу сделать об этом письменное ходатайство.
Председательствующий: Я думаю, вы можете сделать об этом письменное ходатайство.
Серватиус: Я представлю его в письменном виде.
Руденко: Подсудимый Геринг, в своих показаниях вы сообщали, что нападение на Польшу было осуществлено после кровавых событий в городе Быдгощь?
Геринг: Я показал, что срок выступления был ускорен вследствие тех кровавых событий, среди которых следует отметить также и кровавое воскресенье в Бромберге.
Руденко: Вы знаете, что эти события произошли 3 сентября 1939?
Геринг: Я, возможно, ошибся в отношении даты событий в Бромберге, — у меня нет соответствующих материалов.
Руденко: Понятно. Нападение было осуществлено 1 сентября, а события в Бромберге, о которых вы заявили Трибуналу, произошли 3 сентября 1939 г. Я представляю Трибуналу документ-свидетельство, исходящее из главной комиссии по расследованию немецких злодеяний в Польше, соответствующим образом удостоверенное в порядке статьи 21 устава. Из этих свидетельств четко следует, что события, о которых подсудимый Геринг показывал, произошли 3 сентября 1939, так сказать на третий день после нападения на Польшу.
Председательствующий: Если хотите, можете представить документ свидетелю.
Руденко: У меня нет немецкого текста. У меня есть английский и русский. Я только что получил этот документ. Он датирован 19 марта, и я представляю его Трибуналу, как окончательное свидетельство данного факта.
Председательствующий: Я не думаю, что сейчас подходящее время для приобщения документа.
Хорошо, вы можете приобщить документ, если хотите.
Руденко: Спасибо, господин Председательствующий.
Председательствующий: Его следует перевести на немецкий.
Руденко: Сейчас у меня нет немецкого перевода.
Председательствующий: Его следует перевести на немецкий, чтобы защитник мог ознакомиться с ним.
Руденко: Мы, безусловно, это сделаем.
Штамер: Господин Председательствующий, могу я попросить зачитать его сейчас? Это краткий меморандум; так мы сможем услышать, о чем он.
Председательствующий: Хорошо. Вы зачитаете его под протокол?
Руденко: Да, сэр. Он короткий:
«Свидетельство. На основании исследования, произведенного польскими судебными властями, главная комиссия для исследования немецких злодеяний в Польше удостоверяет, что так называемое кровавое воскресенье в городе Бромберг имело место 3 сентября 1939, то есть через три дня после того, как Польша подверглась немецкому нападению.
3 сентября 1939 г. в 10 ч. 15 м. утра немецкие диверсанты напали на отступающие от города Бромберг польские войска. Во время оборонительного боя отступающих польских отрядов погибло 238 польских солдат и 23 человека немецкой «пятой колонны». В связи с происшествием после вступления немецких войск в город Бромберг начались массовые экзекуции, аресты и ссылки в концентрационные лагери польских жителей, которые производились немецкими властями,...СС и гестапо, вследствие чего 10500 было убито и 13000 уничтожено в лагере.
«Это удостоверение является официальным документом польского правительства, предложенным Международному Военному Трибуналу, согласно статье 21 Устава от 8 августа 1945».
«Стефан Куровский, член Главной комиссии для исследования немецких злодеяний в Польше»
Я хотел этим документом удостоверить то обстоятельство, что события, о которых свидетельствовал здесь подсудимый Геринг, произошли после нападения Германии на Польшу»
Геринг: Я не знаю, говорим ли мы с вами сейчас об одних и тех же событиях.
Руденко: Я говорю о событиях в Бромберге. Вы тоже говорили о них.
Геринг: Может быть, в Бромберге имели место два различных события?
Руденко: Очень возможно. Я перехожу к следующему вопросу. Известен ли вам приказ ОКВ о клеймении советских военнопленных?
Геринг: Этот приказ мне неизвестен. Как я вижу из документов на этом совещании не присутствовало ни одного представителя от воздушных сил.
Руденко: Я интересуюсь фактом, известен ли вам этот приказ?
Геринг: Нет.
Руденко: Известно ли вам, что германское командование предписывало использовать советских военнопленных и гражданских лиц на работах по разминированию и переноске невзорвавшихся снарядов и т. п.? Известно ли вам это?
Геринг: Мне известно то, что пленные русские саперы использовались для расчистки минных полей. В какой степени для этого использовалось. гражданское население, я не знаю, но возможно, что это было и так.
Руденко: Известен ли вам приказ об уничтожении Ленинграда, Москвы и других городов Советского Союза?
Геринг: В моем присутствии об уничтожении Ленинграда говорилось, лишь в упоминавшемся документе, причем в том смысле, что если финны получат Ленинград, то они не будут нуждаться в таком большом городе. Об уничтожении Москвы я ничего не знаю.
Руденко: Вы помните протокол совещания? Вам предъявляли документ — протокольную запись от 16 июля 1941. На этом совещании вы присутствовали.
Геринг: Было бы неплохо, если бы вы представили мне их, и я смог бы убедиться, знакомы ли они мне.
Руденко: Я не намерен вручать вам эти документы. Они уже представлены Трибуналу. Меня интересует, были ли вы курсе данных приказов.
Геринг: Я не получал приказа об уничтожении Ленинграда и Москвы, в том смысле на который вы указываете.
Руденко: Вам докладывали только «важные вещи». А об уничтожении городов, убийстве миллионов людей — все это проходило по так называемым «служебным инстанциям»?
Геринг: Если бы какой-либо город должен был быть уничтожен в результате налетов бомбардировщиков, такой приказ был бы непосредственно отдан мною.
Руденко: 8 марта здесь, в судебном заседании, ваш свидетель Боденшац заявил, что вы сказали ему в марте 1945 года, что много евреев убито и что за это придется дорого заплатить. Вы помните это показание вашего свидетеля?
Геринг: В такой форме как мне было переведено, я не вспоминаю этого. Свидетель Боденшац так не говорил. Я прошу представить протокол заседания.
Руденко: А как говорил свидетель Боденшац, вы помните?
Геринг: Он говорил, что если война будет проиграна, это обойдется нам очень дорого.
Руденко: Почему? За убийства, которые вы совершали?
Геринг: Нет, вообще. И мы это сами увидели.
Руденко: Я имею к вам несколько заключительных вопросов. Прежде всего, о так называемой теории «высшей» расы. В этой связи я ставлю один только вопрос перед вами и прошу прямо на него ответить. Согласны ли вы были с этой теорией «высшей» расы и воспитанием в ее духе немецкого народа или не согласны?